В тебя стреляют, а ты бинтуешь: Бийский фельдшер рассказал о медиках на СВО

​​​​Николаю Скрипкину 29 лет, из них почти два года он служит фельдшером в зоне СВО. На спецоперацию молодой медик ушёл с Бийской станции Скорой медицинской помощи. За то время, что Николай помогает раненым бойцам, он, как сам признаётся, заметно расширил спектр своих медицинских познаний – приходится понемногу овладевать навыками и хирурга, и травматолога, и рентгенолога. И всё ради того, чтобы спасать жизни наших ребят. О том, почему выбрал медицину, чему не учат в книгах и как СВО изменила отношение к жизни и работе, Николай рассказал «Бийскому Рабочему».

Забирай повестку, завтра отправка

– Николай, почему вообще вы выбрали медицину делом жизни?

– Ещё в девятом классе, когда в школе начали изучать анатомию человека, меня это затянуло. Было интересно, понравилось. А потом уже понял, что хочу после одиннадцатого класса продолжить учиться в этом направлении – в мединституте или медколледже. Так сложилось, что поступил в колледж. Отучился на фельд­шера, потом прошёл переподготовку для работы на Скорой.

– У работы в Скорой помощи своя специфика. Это и привлекло?

– Да. Мне всегда нравился этот бешеный ритм. Грубо говоря, с вызова залетел на станцию, влил в себя кружку кофе в три глотка, прыгнул в машину – и опять полетел на вызов. Думаю, что в больнице мне было бы скучно: обходы, назначения, заполнение журналов, наверное, не совсем моё.

– А как оказались на СВО?

– Как и многим, в первые дни частичной мобилизации мне пришла повестка. Сам я родом не из Бийска и закреплён за другим военкоматом. В сентябре 2022 года мне позвонили оттуда и сказали, что я значусь в списках претендентов, кого могут в ближайшие дни призвать. Так совпало, что подходил и возраст, и профессия.

^{​​16 июня в России отмечают день медика} 

Через четыре дня мне пришла повестка, одному на всё село. Я как раз отработал смену на Скорой, утром пришёл домой, и мне позвонили: приезжай, забирай повестку, завтра отправка.

– Для вас это было неожиданностью?

– Наверное, когда это касается тебя лично, – это для всех неожиданно. Но в целом у меня были мысли, что всё к этому идёт. Тогда как раз принимали закон об уклонистах. Я всегда следил за новостями. Насколько ума хватало, пытался разобраться в том, что происходит. Поэтому, когда объявили частичную мобилизацию, я понял, что мыслил в правильном направлении.

– Вас сразу определили медиком?

– Да, медики очень нужны. Их сразу направляют либо в медпункты при батальонах, либо в медроты по специальности. Ни разу не слышал о том, чтобы человеку с медицинским образованием, с опытом сказали: иди чини танк.

^{Николай Скрипкин/Фото: Сергей Кулыгин, "БР"}

Кстати, в военном билете я оказался записан как водитель-санитар. Но на распределительном пункте учли гражданскую специальность – я к тому времени уже три года отработал на Скорой помощи. Товарищ полковник мне сказал: «О, медик! Всё. Записываю».

90 процентов ранений – осколочные

– Что особенно поразило в работе медиков на СВО?

– Тот темп, в котором идёт работа. До этого я думал, что на Скорой нужно всё делать быстро, но это не идёт ни в какое сравнение. У медиков на СВО руки просто «летают».

Обычно мы стараемся распределить график дежурства, но если идёт большой поток раненых, то на работу собираются все. Никто не будет тебя спрашивать, устал или нет. Ты просто идёшь и делаешь.

^{Военный госпиталь в ЛНР./Фото: Сергей Кулыгин, "БР"}

Конечно, когда мы видим, что коллега уже чуть ли не падает, его сменит другой, чтобы тот мог немного отдышаться, отдохнуть полчасика – и снова. У нас ведь пациенты – не «хроники». Им не скажешь: приходи после обеда. Помощь нужна здесь и сейчас.

– Как чаще всего бойцы получают ранения?

– Сейчас 90 процентов всех ранений – это осколочные, следствие либо артиллерийских обстрелов, либо сбросов с дронов.

Как такового боя всё меньше, когда идёт окоп на окоп. Особенно это отмечают ветераны, прошедшие, например, Чеченскую войну. Им, можно сказать, приходится заново всему учиться и привыкать ко всему. Они ждали, что противник пойдёт лицом к лицу, а в итоге по нам отрабатывает артиллерия и бьют «птички».

Стрелковый бой в основном идёт только тогда, когда штурмовые подразделения берут окопы и опорники.

Может и шальная пуля зацепить. Именно шальная, потому что если расстояние под 300 метров, то даже из автомата без оптики ни в кого не попадёшь.

– Есть много историй, как советские медсестры вытаскивали солдат с поля боя. Сейчас такое происходит?

– Пока сам не побываешь в такой ситуации, даже не задумываешься, как такое вообще было возможно.

Сегодня среди медиков на СВО тоже есть женщины, но они в основном занимаются стационарными больными. А мы уже выполняем работу на выезде, более динамичную и тяжёлую, где высокие энергозатраты. Мужчина априори физически сильнее женщины, плюс у нас другая психология.

Вот мы эвакуируем раненых с поля, где до украинских окопов остаётся 50–80 метров. Это совсем рядом. Ты слышишь всё, что оттуда кричат в твой адрес, понимаешь, что в тебя стреляют. Но ты в это время накладываешь раненому шину, бинтуешь, начинаешь его куда-то в сторону оттаскивать... Естественно, ему больно, но он понимает, что иначе никак. А ты с ним разговариваешь: «Давай, братец, потерпи».

– А ведь бытует мнение, что в медиков не стреляют.

– Наверное, когда-то было так. Но сегодня, к сожалению, красный крест на форме – это хорошая мишень.

Спасибо Ильичу

– По сути, вы попали в совершенно новые для себя условия, отличные от Скорой помощи. Чтобы сориентироваться, как работать, нужно либо время, либо человек с хорошим опытом, который многое подскажет.

– Мне с этим повезло. Когда мы прибыли на территорию ДНР, работали в пункте, куда привозили больных, а нам нужно было их стабилизировать. Там я и познакомился с очень интересным человеком. Его позывной – Ильич. В ДНР он довольно известный. Сам по профессии – детский хирург, он с 2014 года там, помогает ребятам.

^{Военный госпиталь в ЛНР./Фото: Сергей Кулыгин, "БР"}

Вот Ильич с нами и делился своим колоссальным опытом. Рассказал очень-очень много полезного, показал, объяснил. Ему – особая благодарность. Есть вещи, которые можно узнать только от человека с огромной практикой. Об этом не пишут в учебниках.

– Можно примеры?

– Например, на многих полигонах объясняют, что при ранении сонной артерии нужно накладывать бинт через поднятую руку. Но если человек теряет сознание, у него рука падает, все твои перевязки разваливаются, жгут сползает. А если откроется такое кровотечение, у тебя есть на помощь секунд 30, и всё.

Ильич мне лично показал, как в таком случае правильно и максимально эффективно наложить жгут, пусть и не по общепринятым стандартам: на шею, через руку, под локтём, потом через спину несколько витков. В итоге жгутом место ранения фиксируется надёжно, и, даже если человек потеряет сознание, рука никуда не денется.

Вот такие небольшие профессиональные хитрости Юрий (Ильич) мне и показал. Можно сказать, на многое открыл глаза: что даже в самых нестандартных ситуациях можно найти способ решения проблемы.

– Хорошо, что есть такие наставники. У вас ведь на манекенах не потренируешься – тут живые люди.

– Как раз тренировки, занятия у нас проходят постоянно. Мы и друг друга учим, и целые подразделения, когда вместе встречаемся, чтобы навыки оказания первой помощи выработались у людей до автоматизма.

Да и в целом медицинское сообщество у нас очень отзывчивое. Когда мы доставляем больных в специализированный медбатальон, где много врачей – хирургов, нейрохирургов, всегда стараемся задать вопросы, которые накопились. В чём-то они с нами опытом поделятся, в чём-то – мы с ними.

Нужны бинты и физраствор

– А что представляет собой полевой госпиталь? Многие чуть ли не землянку в воображении рисуют.

– Зависит от местности. Это может быть и брошенное здание, которое выбрали для базирования, и та же землянка, когда в округе ничего другого нет, всё разрушено. Тогда копают блиндажи, обшивают изнутри и обустраивают.

Нужно понимать, что в таких пунктах оказывают только экстренную помощь, когда нужно быстренько перевязать парней или пережать сосуды, то есть стабилизировать состояние, а уже дальше их эвакуируют в госпиталь.

Но даже в таких условиях мы всегда стараемся максимально провести обработку, чтобы исключить ряд инфекций, прежде всего гнойных, которые потом очень сложно вывести. Поэтому антисептика уходит много.

– Что ещё входит в топ самого необходимого?

– Ещё бинты и физраствор, чтоб компенсировать кровопотерю. Всё зависит от интенсивности боевых действий. Если начались штурмы, то, естественно, раненых будет больше. И расход медикаментов возрастёт. Но мы всегда стараемся, чтобы у нас был такой хороший запас и после одного-двух штурмов он не сократился наполовину.

– Но ведь наверняка не только с ранами к вам обращаются.

– Конечно. Все живые люди, и заболеть может кто угодно и когда угодно. У бойцов порой и давление скачет, и остеохондроз обостряется, кстати, одна из самых частых болячек у военных, особенно в возрасте. Это из-за того, что постоянно бегаешь в броне, идёт нагрузка на позвоночник. Вот и бывает: защемило, скрючило так, что человек разогнуться не может. Таких тоже привозят к нам, а мы передаём неврологу.

Иное отношение к боли

– А пациенты на СВО и здесь различаются?

– Наверное, я никого не удивлю, если скажу, что в последние годы у некоторых отношение к медикам складывается, как к обслуживающему персоналу. Нам могут нагрубить, угрожать, загуглить, правильно ли мы лечим. Всё это неприятно. Я не говорю, что основная доля больных такая, но, к сожалению, такое отношение не редкость. А ведь ты искренне хочешь помочь. Порой бывает досадно, что у нас бригаду вызывают, например, из-за вывиха пальца на руке, и требуют их на Скорой отвезти в травмпункт, когда где-то ту же бригаду ждут из-за реальной угрозы жизни. 

^{Николай Скрипкин/Фото: предоставлено редакции "БР"}

А в экстремальных ситуациях помощь медиков ценят больше. Я видел ребят, которых мы забирали с перебитыми ногами, а потом они по возвращении со стационарного лечения находили нас и говорили: парни, спасибо, что вытащили.

– Когда на столе оказывается друг, работать сложнее?

– В какой-то степени да. Стараешься включить максимально щадящий режим – делать всё аккуратнее, чтобы не было так больно. А время уходит. И твоему приятелю, который всё видит, от этого тоже не всегда психологически комфортно. Но потом приходит осознание, что сколько веревочки не виться – всё равно делать надо именно так, как надо. А чаще всего это вызывает боль. И тогда мы просто по взгляду понимаем друг друга: брат, извини, я делаю свою работу.

Но в целом у ребят на СВО совершенно иное отношение к боли. Мало кто жалуется. Все понимают, что медики работают в полную силу – никто не халтурит, а стараются тебе же помочь. Надо потерпеть. И терпят, даже если боль невыносимая.

– На гражданке с таким не сталкивались?

– Было такое. Помню, ещё в первый год работы на Скорой нас вызвали к мужчине, который с КамАЗа разгружал листовое железо. Оборвалась стропа, и все эти листы (а они большие, метра по полтора, наверное) каскадом начали падать на него. Пришлись по ногам.

Я смотрю, а у него голени прямо перешинковало. Поставили обезболивающее, но ведь нужно время, чтобы препарат подействовал. Мы перебинтовываем, накладываем шину. Я понимаю, что ему сейчас очень больно. А он молчит. И не от шока. Просто терпит. Когда уже в больницу его везли, разговорились. Я спрашиваю: «Откуда такая выдержка?» А он говорит: «Я Чеченскую прошёл. И гранатами, и стеклом наученный. Так что это можно терпеть».

В тот момент я понял, что у людей, которые побывали на войне, уже другие и мировоззрение, и реакция на любую ситуацию.

– Внешне это проявляется? Можете распознать в толпе тех, кто принимал участие в боевых действиях?

– Сейчас уже да. Человек, который вернулся из зоны СВО, ведёт себя по-другому. Как правило, это люди, которые внешне абсолютно спокойны, но у них постоянно в движении глаза. Это просто выработанная привычка – следить за окружающим миром, чтобы понимать, откуда может «прилететь». Со слухом – так же. Вот идёт человек по улице, а у него уши как локаторы работают. Это происходит уже автоматически, чтобы себя обезопасить.

– А за собой такое тоже замечаете?

– Конечно. Оцениваю всё на 360 градусов. Даже когда захожу в какое-то незнакомое помещение, уже автоматически фиксирую, какие здесь окна, где входы-выходы на случай экстренной ситуации. Но, думаю, со временем, когда вернусь домой, это пройдёт.

---

Беседовала: Наталья Каршева

Автор главного фото: Сергей Кулыгин, "БР"