А память священна, как отблеск вечного огня

Не помню точно, когда обратил внимание на то, что ЦИПСО раскачивает тему применения ТЯО для оправдания ядерных ударов по России, но точно видно, что они не оставляют этих усилий до сих пор. И к сожалению, многие россияне на эту пропаганду ведутся.
Ядерное оружие, это последний шанс для загнанного в угол зверя. Если наш Президент говорит об этом, не спешу самому пугаться и даже кого то пугать, но дело для нас весьма серьезно. Но для многих ЯО это вроде дубинки, бейсбольной биты, с которой ты идешь по улице и ощущаешь себя беспредельно круто. И вот это ощущение собственной крутости, когда ты ощущаешь в своей руке пистолет, мешает людям мыслить последовательно, что поднявший ядерную дубину ею же по голове и получит. – «А нас то за шо!?»  А вот у меня в жизни произошел случай почему я на ситуацию смотрю совершенно не так.
- Не помню, когда это было. Наверное это был апрель. Почки на деревьях уже набухли, но еще не распустились, возле веток деревьев тучками летала какая то мошкара. В конце завода, за третьей линией цехов осталось свободное незастроенное место. Его засадили деревьями и получилась такая парковая алея. Вот по этой алее я и шел.  Я трогал руками ветки, прикладывал ладони к стволам. Воздух был еще прохладный и в рубашке было еще холодно. Но солнце уже светило ласково и грело подставленное ему лицо. Я зажмурил глаза и подставил ему правую щеку, повернулся левой щекой и открыл глаза. – Сзади, нал соседним городом, сияло второе солнце. Завод был на окраине города и дальше, верстах в шести от него так же заводского забора и двенадцати полос колючей проволоки начинался другой город. И вот, над этим городом сияло второе солнце! Не возможно сказать, насколько я удивился и как это было странно. И сколько длилось это мое удивление, которое прервал Голос. Этот голос звучал не извне, но он звучал и не во мне. Бесстрастный, ни злой ни добрый исполненный неизречимой власти, буднично сказал слова – «Вспышка справа» - Я понял все! Ужас пронзил меня. Я физически почувствовал в теле, как душа свернулась вниз живота и не задерживаясь ушла ниже. Но обученное исполнять команду, тело даже без власти души – развернулось и бросилось бежать раньше, чем повернулась голова и глаза начали искать укрытие. Рядом с дорогой канава была занесена мусором и надо было пробежать метров пять или семь до углубления. Бегу изо всех жил и понимаю – не успеваю. НЕ УСПЕВАЮ!!! Прыгаю щучкой вперед и последние сантиметры преодолеваю на четвереньках. Я слышу, как трещит горящая  кожа на открытой шее, ощущаю вонь горелой кожи и как то со стороны слышу свой нечеловеческий крик от боли. Прыгаю вглубь канавы, развожу носки в сторону, прижимаю к земле пятки, накрываю руками голову прячу открытые кисти рук под мышки. Жду прихода ударной волны. Земля содрогнулась от страшного удара подпрыгнула и выбросила меня из канавы. Я завис на краю канавы балансируя на боку, что бы не упасть вниз на спину. В ужасе от того, что встречу приход ударной волны лицом вверх. Но удержался, времени уже не было опускаться на дно канавы и я принял защитную позу там где был. Ударная волна пронеслась надо мной обдав мусором. Тысячами игл в пились в тело песчинки, причинив страшную боль. Поднялась пыль, все накрыло мраком. Пыль забила нос не давая дышать – не в силах сдерживать ужас, я кричу что есть сил на выдохе и не слышу своего шолоса за ревом несущейся над головой бури…
- Я проснулся! – В рабочем общежитии стояла звенящая тишина, слышно было как в туалете стекала вода в соседних комнатах, на кровати рядом, мирно посапывал товарищ Андрей. – Это был только сон. Но меня начала давить страшная тяжесть, голова сама тянулась к подушке, сознание охватил мрак…
- Я очнулся на куче строительного мусора. Все плыло, я не мог сфокусировать ни на чем взгляд, начало тошнить. Я закрыл глаза и откинулся на кучу мусора. Лежал пока не прошла тошнота, прежде чем открыл снова глаза. Надо мной, в прямоугольнике голых кирпичных стен ласково голубело небо. – Где я? – Осмотрелся по сторонам, зрение еще не фокусировалось и я не увидел дверь. С трудом поднялся, сил не было. Опираясь на стены с трудом обошел помещение. Двери не было. Подошел к окну. Подоконник был выше уровня глаз и я ничего не увидел кроме голубого неба. И я снова уселся на кучу мусора. На стене лежал краем внутрь жестяной короб промышленного воздуховода. Если проползти по нему, спустится не получится, но хотя бы можно будет заглянуть за край стены. Я ползу внутри воздуховода и натыкаюсь на продавленный ксок жести, все дальше нет хода, надо ползти назад. Что то меня назад не пускает, поднимаю руку и вижу на ней кровь. Оглядываюсь, тоже отвисший кусок жести, о который я порезался. Странно, кровь есть, а боли я не чувствую. Я пытаюсь разгрести завал. Наверное дверь за ним. В руки попадает целый кирпич, я читаю на нем наведенное красным имя – «Наташа» - Дальше оказывается целый фрагмент кирпичной стены, который я не смогу никогда сдвинуть. Я сижу и тупо смотрю на кирпичи и замечаю надпись, так же наведенную красным – «Наташа+Андрей».
- Я снова проснулся. Так же мирно на соседней кровати сопел сосед, а звенящая тишина пронизывала все этажи общежития. Снова тяжесть тянет к подушке и охватывает мгла.
- Жестко лязгнула за спиной железная дверь. После дневного света глаза с трудом привыкали к тусклому свету фонарей. Я иду в полумраке по коридору бомбоубежища, переступая через тела расположившихся там людей. После свежего воздух резко бьет в нос запах немытого тела, грязных носков, детской неожиданности и этот тошнотворный запах гниющих ран. Я поднимаю голову, усталость и апатия давят вниз. Но надо встать и идти ремонтировать воздушный фильтр. О это страшное слово – «Радиация». – Мы сидим и слушаем глухие удары в стену с надеждой и воодушевлением. Наверное это спасатели, несомненно они идут нас спасать! Вот рушится кусок стены и надежда сменяется отчаянием. За стеной мародеры, они в дупель пьяны. Я подбегаю к тому, что у них за главного, хватаю его шиворот и приставляю к лицу пистолет. Я в ярости, мне хочется его пристрелить. Зачем вы разрушили герметичность бомбоубежища, ведь тут тепрерь погибнут люди? Его пустые глаза смотрят сквозь меня, он заходится истерическим смехом и отдавая меня перегаром кричит непонятно кому – «Я  получил облучение в шестьсот рентген, я умру, а  вы будете жить?» - Я смотрю в его глаза и не вижу в них жизни. Тело еще живо, но человек уже умер. У меня в бессилии опускаются руки. Он, смотря в никуда сквозь меня, продолжает обдавать меня перегаром. «Портвейн 777», зачем то регистрирует бесстрастно мой ум.
- И я снова проснулся. Попытался поднять голову, но вновь провалился в сон.
Проснулся я от приступа кашля. Долго и мучительно не мог откашляться. Оторвав ото рта руку увидел на ней кровь. – «Зачем ты отпустил руку? Ведь мог бы и дальше жить!» - То ли моя мысль, то ли во мне послышался чей то голос. С  трудом встав с ложа из картонных коробок, держась по стене прошел к чайнику с водой, периодически останавливаясь при приступах кашля. Постоянно назойливым мотивом повторялся этот вопрос –«зачем ты отдал, зачем отпустил руку?» - Попив воды снова впираясь на стену пошел назад. За дверным проемом наткнулся на висевшее там зеркало. Оттуда на меня взглянуло изнеможденное заросшее волосами лицо. В котором знакомыми были только глаза. Как сейчас в памяти всплыла картина – все бросились расхватывать противогазы. Вот двое мужчин тянут один противогаз каждый  к себе, прочная резина противогаза расползается надвое как бумага. Я достаю пистолет, стреляю в потолок и кричу «остановитесь» никто не обращает на мой крик и выстрелы внимание. Вот здоровы детина, два метра ростом и сажень в плечах, расталкивая всех выхватывает противогаз и собирается удалится, но хитрый щуплый дедушка, вынырнув сзади из тени, раскалывает ему надвое череп прутом из арматуры, вырывает противогаз из рук еще не упавшего тела и убегает. Количество противогазов быстро уменьшается и я решаю, да хрен со всем, главное самому взять противогаз. Я протягиваю руку и хватаю противогаз. Ящик с противогазами опустел, как опустела и комната. Я стою ухватившись за противогаз, а с другой стороны за него держится хрупкая девочка лет тринадцати. С отчаянием затравленного звереныша, втянув голову в плечи ожидая удара мертвой хваткой сжимая руку … и я отпустил… -«А мог бы жить…» - опять затянул волынку тот во мне голос. Но этот блеск знакомых голубых глаз, смотрящих на меня из зеркала, придал мне силы и я решительно этому неизвестному отвечаю – «А как бы ты тогда после этого жил?!» - И неземная радость вдруг, после этого решения, озаряет душу. Я вижу немерцающий свет и ликуя тянусь к нему. Я тяну к Свету руку – «Я иду! Я иду к Тебе!» - Меня затягивает куда то в воронку, несет через какой то проход, после чего охватывает страшный холод.
Я опять проснулся! – Мне было холодно, потому, что я весь был в воде. Может быть меня облили, подумал я? Но простынь, которой я укрывался была сухой. Вода была подо мной. Я стащил простынь и сжал ее рукой. Влаги было так много, что сквозь пальцы вода потекла на пол. Может я …? Но мокрой была и подушка под головой и там где были руки и ноги. Очень хотелось спать. Я перевернул матрас, плотный советский матрас был промочен насквозь. , перевернул подушку, накрылся сухой простыней и заснул.
Эпилог. На этом можно было бы и закончить, но через пару недель, нас послали в деревообрабатывающий цех за обрезной доской. А деревообрабатывающий был как раз там на третьей линии в конце завода. Перед самой алеей. Наш цех находился на первой линии перед самой проходной. По заводу бродить не разрешалось, поэтому мы не были там. Я с удивлением смотрел на знакомые мне по сну незнакомые места. Чувствовалась какая то тревога. Взяв доски и возвращаясь к себе в цех, кто то заметил, что тут где то за цехом должна быть по стандарту курилка. А так как в цеху строгая дисциплина и до обеда курить не дадут, то надо воспользоваться случайной свободой. У меня сразу же стала нарастать необъяснимая тревога. Завернув за здание, мне сразу же бросился в глаза короб воздуховода  возвышавшегося над цехом. – «Это он, это тот самый воздуховод!» - внутри у меня возникла необъяснимая паника. И как бы логика не объясняла, что этот воздуховод по всем приметам не мог быть тем, паника ширилась и не отпускала. Хотелось бросить вся и сломя голову отсюда бежать. Курилка была стандартной. Песочница, в песочнице металлическая емкость для окурков, по бокам скамейки. Курилки отличались от цеха к цеху, только тем, из чего делали металлическую емкость для окурков, делая тем самым каждую курилку неповторимой. Товарищи сели курить, а я пошел к стене цеха усеянной надписью. Подойдя, глаза выхватили из всех надписей  кирпич с наведенным красным цветом именем – «Наташа» - а переведя  взгляд чуть в сторону – «Наташа+Андрей»
- Занавес.