Енисей – навсегда 2. Михаил Тарковский

Камрад romargashokov в своей серии текстов «Рукож…пый горожанин в тайге» рассказывал о пережитом где-то в Сибири на таежном участке охотника с ником Раскол. В комментах выяснилось, что речь идет о, наверное, главном действующем лице самого удачного и самого популярного фильма о жизни сибирских промысловиков "Счастливые люди" - Геннадии Соловьеве. Описываемые события происходили на его охотничьем участке на реке Верхняя Сарчиха. Поскольку на соседней Нижней Сарчихе охотятся старообрядцы-кержаки из соседней деревни Чулково, жители Бахты не уточняют, а просто говорят: Сарчиха.

В тексте "Енисей – навсегда. Геннадий Соловьев", рассказал о Геннадии, о его появлении в Бахте и о своем знакомстве с ним на этой замечательной реке. Там же дал ссылки на описание природы этого региона, в самом центре которого находится бассейн обеих Сарчих. Но Бахта, Геннадий, фильм "Счастливые люди" неразрывно и навсегда сплетены с Михаилом Тарковским - Астафьевым сегодня. И как Геннадий прошел красной нитью через жизнь Михаила, так и Михаил прошел красной нитью через жизнь Геннадия и через историю Бахты в целом. Сказать о Геннадии и ничего не сказать о Михаиле невозможно. И каждый из них оставил свой след в той личности, которая по итогу сложилась во мне .

Мы с Михаилом тезки, погодки, биогеографы, начинали одновременно на летней практике на биостанции Мирное института Северцова в 20 км от Бахты, а затем в одной лаборатории этого института. Потом Михаил перебрался в Бахту и стал русским писателем / сибирским охотником. А я продолжил свой путь.

Морозный воздух свеж, как нашатырь,
Горят верхушки лиственниц крестами
И благовестит звонкими клёстами
Тайги великолепный монастырь.

Михаил Тарковский

Дорога начинается с первого шага

Накатывающий волнами гул двигателя и вибрирующий в унисон ему корпус вертолета погрузили в состояние полугипнотическое, когда набегающая в иллюминаторе лента древесных крон превратилась в калейдоскоп, скользящий мимо сознания. Кромка леса резанула по глазам, но сознание очень медленно переключалось в аналитический режим, продолжая воспринимать видимое в медитативной завороженности.

Внизу, под брюхом накренившегося на вираже вертолета, на лугу мирновской поляны стоит тезка. Рядом с ним тяжелая дюралевая моторка («Прогресс 2», если кому интересно), заботливо собранная. В ней все, что нужно будет загрузить, даже деревянные весла вставлены в уключины и к транцу прикручен подвесной мотор «Вихрь 25». Это – заставка, статичная картина, фиксируемая завороженным сознанием. Дальше начинается экшен.

Что они делают?! - это к экипажу боком наезжающего на лодку вертолета. Что он наделал?! – это к тезке. В тучах пыли, в колышащейся еще не высокой траве лодка начала двигаться боком, накреняясь и, наконец, плавно взлетает, делает в воздухе оверкиль и обрушивается на землю, нанося ей беспощадную пощечину редуктором мотора. Потом с нарастающим ускорением еще и еще. Веером в воздухе разлетаются щепки весел и осколки лобового стекла, но взгляд мой прикован к другому: высоко в воздухе совершает кульбит фанерный ящик, из которого летит в траву россыпь железок, пружинок и резинок – запчасти, без которых двигателю не выдержать предстоящего – перекатов и порогов реки Столбовая. Взгляд мой прикован к тому месту, куда как в замедленном кино падают, падают, падают эти драгоценные железочки и сознание зафиксировано на этой площадке, не упуская ее ни на мгновение, даже уже не видя, но помня углы, на которые мне нужно будет повернуть свой бег.

Вертолет встал, дверь раскрыта, и я бегу, проскользнув мимо двух членов нашего отряда, пытающихся говорит Мике что-то приветственно-неуместное, мимо него, падаю на колени в это пятно травы и начинаю судорожно выбирать из нее запчасти, ссыпая их в лежащую рядом пустую коробку.

Наш полет в целях экономии совмещен с рейсом за геологами. Другого варианта нет, и мы должны лететь. Прямо так, как есть. Летчики торопят. Вертолет за моей спиной уже грузят, заталкивают в него со скрежетом лодку, затаскивают канистры и рюкзаки. Я понимаю это по доносящимся звукам, пересказу не подлежащим. Наконец орут уже мне, что надо лететь. Недовольный, встаю и несу коробку, в которой три четверти выпавшего. Все самое принципиальное найти удалось и это будет очень кстати.

Ну, здравствуйте, девушки

Это из анекдота про то, как одноглазый ежик слепенького кротика к девкам водил. А у нас почти тоже. У развилки Столбовой и Дулькумы (это не Америка, масса Дик – это Центрально-Сибирское плоскогорье, северный макросклон Подкаменной Тунгуски) наш вертолет падает возле избушки, в которой все признаки жизни, кроме самой жизни. Мы с Микой судорожно выдергиваем свое барахло и вертолет улетает выше по Дулькуме высаживать еще двоих членов нашего отряда. А мы понимаем, что спугнули рыбаков. Но кто они? Браконьеры? Нормальные мужики? И мы понимаем, что они за нами наблюдают и начинаем очень спокойно разбираться и обустраиваться. Глядя на нас, на наши физиономии, на нашего одиннадцатимесячного кобеля, они поняли, что мы не рыбнадзор и вообще мы норм. Два жителя старообрядческой деревни Кузьмовка: Козьма и (имя второго забыл – шел 1983 год, уже 40 лет прошло, но лицо помню). Мы посмотрели на их лица и тоже поняли, что они – норм. От них требовали план по заготовке рыбы. Но в Подкаменной Тунгуске рыбы мало – каменное корыто с холодной чистой водой. Основная рыба – по притокам.

Они посмотрели на наше снаряжение и спросили: «Вас что, выбросили не снижаясь?», мы рассказали, они рассмеялись – молодежь еще, чего взять? Далее мы жили и перемещались вместе. Мы помогали им ловить и заготавливать рыбу. Они помогали нам. Мотор восстановили. Расколотый корпус редуктора заклеили портянкой на эпоксидке. Пока возились с двигателем и лодкой, вырезал из елок новые весла. Все в итоге наладилось. 

Охота

Занимались мы проектированием Центральносибирского биосферного заповедника. Руководителем работ был Феликс Робертович Штильмарк – теперь уже классик и икона заповедного движения. С собой он взял Рыжикова – землеустроителя из города Темников. Это очень разумно. Самое муторное в проектировании заповедников – землеустроительная документация. Рыжиков – впоне умелый для условий владимирских лесов, оказался в необычных для себя обстоятельствах сибирской медвежути, иногда захватывавших его врасплох.    

Завершив с шиверистой Дулькумой, две наши группы объединились. Слегка заглянув в пенящийся от шиверы на шивере Танимакит, мы всей толпой отправились в бурлящую Биробчану, где у первого же порога встали, т.к. далее плыть невозможно. Ночью к избушке, в которой мы остановились, подходил любопытный медведь и наш еще недопес начинал с басовитого рыка, постепенно переходя к воплю фальцетом «аяяяяй-аяяяяй». Следующим утром мы с Микой пошли на поднимающиеся к северу гольцы и уже с вершины услышали внизу рев лодочного мотора на форсаже и эхом отдавшийся в склонах долины рев атакующего Козьмы: «У……ууу!!!!!». Бегом вниз и обнаружили всех живыми и здоровыми, лишь казанка Козьмы на берегу по самый транец.

Рассказ Козьмы. Вы оба ушли и пес с вами – лайка с нами. Робертович сел на берегу что-то писать, а я на лодке на другой берег в тальники с ондатрой в прятки играть. Ну и Рыжиков со мной на носу лодки. Сижу на моторе, тозовка на коленях, жду ондатру. Вместо нее из тальников в реку плюхается ведмедь и саженками к Робертовичу. Прицеливаюсь ему в затылок – щелк, патрона нет. Руками по карманам – нету. Я Рыжикову – пальцем на бардачок указую и мычу тихо (там рюкзак, а в нем пачки патронов). Он глаза выпучил, ничего не понимает, ступор у него. Дергаю мотор – ни хрена. Дергаю еще раз – ни хрена. Ну, тут я как взревел, как дернул, мотор как заревел (прямо на включенной скорости), лодка как вперед прыгнет, я с ревом лечу на ведмедя: «Зарублююююю.........уууу!!!!», борода на ветру развивается. Ведмедь обернулся на меня – глаза дикие, из орбит вылезли. Тут он как дал вплавь олимпийским стилем на рекорд, вылетел пулей из воды мимо Робертовича в лес стрелой, хруст до хребта слышен был. Ну и лодка моя на берег носом ему чуть не под хвост. Чуть-чуть не успел зверю скорости предать. В общем – все хорошо, только шпонки поменять. 

Рыбалка

Все хорошее однажды кончается и доплыли мы по Столбовой до Подкаменной Тунгуски. В устье маленький островок и приглубые протоки вокруг него, из коих мы с Микой быстро по среднему тайменю вытащили. На верху угора у тальников расположились чай пить, а тут в самой Тунгуске напротив нас как плесканет. Хватаю спининг и по галечниковому склону вниз сразу туда блесной на всю леску на катушке. Металлический спининг аж согнуло, но леска толстая – 0,9. Сматываю ее и не столько этого «крокодайла» к себе подтягиваю, сколько сам в реку по пологому галечнику захожу, чтобы потом уже ногами из реки бегом на скорости упирающегося тайменя выволочь. И тут слышу у себя за спиной вопль Феликса: «Нееее…ет!!!». Оборачиваюсь и вижу - с самого верха угора Рыжиков (мужчина плотный, коренастый, с рыжей шерстью по всему телу) с перекошенным от страсти лицом несется на дикой скорости, а в руке у него на замахе штильмарковский топор.

Стоп-кадр. В 60-е годы на старте великой японской мультипликации сняли они сериал про Маугли и всех-всех-всех. Маугли у них был – в точь Рыжиков, только не рыжий. Бегал он по экрану с невероятной скоростью перебирая короткими ногами и шинкуя все попадающееся в капусту мясным секачиком – типа топорик у него такой был. Ну - чистый ниньдзя. Этот-то «великий воин Востока» в моем мозгу и всплыл в тот момент, и я тоже завопил: «Неее…ет!!!, не по леске…еее!!!».

Топор Штильмарка. Его сделал и подарил приятель-скульптор и Феликс буквально трясся над ним. Всю черновую работу делали мы с Микой своими, а Штильмарк любовно щепки для костра колол. Ну была у него такая слабость – красивый, старательно сделанный любимый топорик.

Он-то и был в руке у Рыжикова, ворвавшегося в реку как монгольская конница в тучах брызг и снопах искр от порубаемой гальки. Крик за моей спиной перешел в вой, я рефлекторно замер и в этот момент дал слабину леске. Крокодайл наш, уже на мелях - половина тела над водой, видимо охренел от такого не меньше. Он выплюнул блесну и, надо полагать, произнося про себя: «Ну вас нахрен, психи», начал удирать по галечниковой отмели в глубину. А вокруг него вздымались в воздух столбы брызг от сыплющихся на гальку даров.

Вот и все приключение. Добыча ушла. Взрыв эмоций и звуков оборвался звенящей тишиной. Только в тальниках кто-то мелодично чирикал. Природа. Как хорошо быть на природе. Вот так стоять по щиколотку в реке, смотреть на погнутый спининг. И не понимать, какой шаг сделаешь дальше.

Забавные эпизоды в жизни Михаила, конечно, случались, но когда мы с ним были вместе или что-либо вместе делали, обычно все происходило ровно, буднично и без эксцессов. Долго приходится думать, о чем таком интересном можно рассказать. На еще один текст наскрести можно. как-нибудь изыщу время.