Анализ гуманитария – «совдепия» глазами заводского мальчика

Когда я встречаю рассказы и анализы нашего советского прошлого, я всё время вспоминаю байку про пчелу и муху на пастбище. Пчела – весь мир это цветочки, муха – весь мир это навоз. И ведь обе правы, потому что на поле есть и цветы, и навоз. Более того, на поле есть коровы, которые для пчёл и мух не существуют, они их не интересуют. Потому что это уже для комаров и слепней. Просто они существуют в непересекающихся мирах, примерно так же, как уголовник не пересекается с законопослушным человеком. Много лет назад я общался с сыном подруги моей мамы, так вот он типичный шпана со связями в криминальном мире, даже один раз отмазал меня за сумму малую от проблем. Он съездил в Сочи и с восторгом мне рассказывал:

- Девчонки на тебя сами вешаются, не надо ни искать, ни кадрить. Могут подойти и сказать «парни, мы с вами». И некрасивых просто нет! Да я устал трахаться каждый день! Съезди обязательно!

Я съездил. Ничего такого не видел. А знаете, почему? Потому что я приехал с женой и ребёнком, и мы ходили по музеям, дендрарию, ездили по экскурсиям. А мой товарищ из ночных клубов не вылезал. Поэтому мы видели разный Сочи.

Я расскажу «совок» глазами мальчика, чьи родители работали на заводе. Начинается история, разумеется, с детского садика. В моём квартале было шесть детских садиков, но мама каждое утро садилась на автобус и везла меня на соседнюю улицу, в другой садик. И я знал из разговоров взрослых, почему. Этот садик был построен заводом, на котором работали мои родители, поэтому я был приписан не к садику по месту жительства, а к заводскому. Оглядываясь назад, тем более, имея педагогическое образование, и зная, как всё должно быть устроено, ответственно заявляю, что снабжение садика было на надлежащем уровне. (Поскольку каждые несколько лет контрольная проверка, садик физически не может быть хуже остальных, уволят всех нафиг). В садике было очень много дел. Я научился пришивать пуговицы, потому что я же мальчик, вечно куда-то влезу, и то пуговицы отлетают, то одежда рвётся. Которую, кстати, я тоже научился зашивать. Хорошо помню, как после прогулки вся группа играла, а мы, четыре балбеса, придумавшие новую игру, из-за которой у нас все пуговицы поотлетали, сидели на стульчиках и пришивали их. Сейчас-то я понимаю, что бабушка вечером втихаря перешивала рваную одежду, но тогда-то это была грандиозная практика, исколотые пальцы, напёрстки, целый набор иголок, в которых надо было уметь разбираться и вдевать нитки в тонкие ушки. Понты перед девочками – да мы не хуже вас иголкой пользуемся, пАААнятно?! Мы вышивали крестиком и лепили из пластилина на регулярной основе. Учили стихи, участвовали в представлениях (в новогоднем я забыл текст вместе со своими напарником. Конечно, мы были зайчиками). У нас были уроки, на которых мы пробовали решать наши первые примеры. У нас были кучи раскрасок и просто море карандашей и точилок, причём, самых разных, от стандартной крутилочки до ножа «рыбий хвост». Физо, бассейн крытый, бассейн под открытым небом – всё в садике. Медсестра, уколы, бррррр!

А вон там стоит больница. Это не городская, это больница построена заводом, на котором работали мои родители, поэтому я был приписан в больницу не по месту жительства, а к заводской. У нас в городе три крупных завода, каждый имеет собственную больницу. И вплоть до конца нулевых годов снабжение заводских больниц было гораздо лучше городских, все старались попасть именно туда.

Я знал, что люди на заводе зарабатывают зарплаты, а сам завод получает очень много денег в результате своей работы. Я знал, что злые буржуины деньги оставляли себе, а в Советском Союзе заводы принадлежат рабочим, поэтому те деньги, которые завод зарабатывает, уходят в город, на рабочих. Я это видел своими глазами. Вон в лесу за городом притаились два пионерских лагеря, они построены двумя нашими заводами, поэтому моя путёвка обошлась моей маме за десять процентов от стоимости, ведь это наш лагерь. Третий завод построил лагерь немного дальше, за соседним городом, на большом острове посреди большого озера. Меня увозили в лагерь первого июня и привозили домой 31 августа. Я начал с самого младшего отряда, я хорошо помню, как мы всем отрядом сидели на горшках на улице, пока мимо нас маршировали пионеры старших отрядов. Я помню, что все корпуса были деревянные. Большая часть это квадратные двухэтажные домики, рассчитанные на один отряд в тридцать человек, и три одноэтажных корпуса, рассчитанные на три отряда. Меня возили в лагерь десять лет без перерывов, поэтому я видел, как он отстраивался, как сносили эти маленькие домики и вырастали за год двухэтажные каменные кубы, рассчитанные на два отряда по сорок человек, как я переходил из корпуса в корпус по мере взросления. Я видел, как лично на меня тратились огромные деньги. Это был мой лагерь, там всё было для меня. Со мной возились вожатые, преподаватели кружков, повара. Я знал по именам всех поварих и почти всех уборщиц. Не каждый год, но мама брала путёвки и на зимние каникулы, и на весенние. Я видел свой лагерь практически круглый год. Девяносто дней летом, десять зимой, семь весной. На осень только не было смены, ну, куда в дожди-то.

У меня не было вопросов, куда пойти и чем себя занять. У меня была проблема, что выбрать в той куче дел, которая меня окружала, на какой кружок записаться, что же я хочу-то? В итоге, приходилось позаниматься в каждом, чтобы определиться.

Параллельно я рос, из садика перешёл в школу. Я умел читать, писать, считать в пределах ста. Я даже знал, что Россия пишется через «я», хотя слышится Росси-й-ааааа. В моём квартале было две школы бок о бок, с одним общим футбольным полем, и с раздельными пришкольными участками. Я знал, что у каждой школы в городе есть шеф – завод или фабрика. У нас только крупных завода три, а количество фабрик в ту эпоху я не знаю, в архивы надо залезать, но много. Даже небольшая фабрика чем-то как-то помогала конкретному садику или школе. Потому что фабрика принадлежит рабочим, а значит, часть денег от прибыли тратит на рабочих, например, на то, чтобы что-то прикупить для школы или садика, достать билеты в Москву в цирк или театр, музей или зоопарк, оплатить автобус. Школа это был мой второй дом. Уроки начинались 8-30, заканчивались к часу. Потом группа продлённого дня, то есть, мы оставались в школе, нас кормили, мы играли на улице, потом возвращались в класс, делали уроки, играли, слушали сказки на пластинках. В пять нас отпускали домой, потому что в это время заканчивается смена на заводе, родители возвращались. Уроки у нас уже были сделаны, поэтому мы ужинали и разбегались. Когда по кружкам, когда гулять с друзьями. Кружки были везде, на каждой улице что-то работало. В каждой школе были свои кружки. Мы часто возвращались после ужина в школу, потому что вечером начинались кружки. И школа не была огорожена забором, она не запиралась, а что такое охранник, мы знали только из американских фильмов. Охранять школу? Зачем? Это наш дом. Запирать дверь? В смысле?!!!!!! Я ученик, я школьник, это моё! Как можно закрыть от меня моё же? Я оглядываюсь назад и немного в ужасе, потому что я не понимаю, во сколько же школа закрывалась на ночь? Кружки работали допоздна, я хорошо помню, что последние фотографии в фотокружке мы снимали с глянцевателя часов в десять, потому что в семь мы только садились печатать. Мы уходили из школы, а на первом этаже стучал теннисный мячик, ребята играли в настольный теннис. А из левого крыла доносился лязг – старшеклассники качались на тренажёрах. Это был наш дом, мы там проводили времени больше, чем в первом своём доме. Мы там жили.

А ещё в школе был стоматологический кабинет, мы все через него прошли, и не по одному разу. Нам ставили пломбы и рвали зубы. Бесплатно. Год за годом. Все дети каждый год проходили медосмотр стоматолога.

Наш город промышленный, поэтому в кабинете труда у нас стояли три токарных станка, два фрезерных, один сверлильный, полтора десятка оборудованных рабочих мест – тиски и набор инструментов. Я гуманитарий, но я умею работать на токарном и фрезерном станке. Да, плохо, я гуманитарий, но умею. Умею пользоваться топором, напильником, рашпилем, пилой, рубанком, умею мелкий бытовой ремонт. Плохо, но умею. Потому что меня никто не спрашивал, меня просто научили.

В СССР было понятие ОБЯЗАТЕЛЬНЫЙ ОБРАЗОВАТЕЛЬНЫЙ МИНИМУМ. То есть, гуманитарий умел решать интегралы и логарифмы, тригонометрические уравнения, делил и умножал двузначные числа в уме. Не очень хорошо, но умел. А технари знали мировую классическую литературу, красиво писали, знали историю и ключевых художников, их картины. Ключевых поэтов и их произведения. Не очень хорошо, но знали. Вы же видели в интернете мемчик, что в СССР гуманитарий это тот, кто умел стихи писать, картины создавать, знал литературу и историю, а в РФ гуманитарий это тот, кто таблицу умножения забыл. Так вот я, гуманитарий, на биохиме в своей группе был одним из двух человек, кто мгновенно считал мантиссы и таблицы Брадиса были моей настольной книгой, лежали рядом с художественной литературой. Остальные у нас списывали.

Кружки были по всему городу, на каждой улице. Иногда это была обычная квартира в жилом доме, в которой вместо мебели стояли столы и стулья, шкафы, и дети занимались. Чем? Всем. Кружки были на любой вкус от рисования до моделирования. У нас было четыре Дворца Культуры. В каждом работали разные кружки, показывали кино, устраивали танцы, показывали представления. Почему целых четыре? Один городской, а три построены заводами. У нас было два бассейна – один городской, большой, второй в два раза меньше, от завода. При каждом бассейне целый спортивный комплекс. Один ледовый дворец, самые крутые мальчики занимались хоккеем. Одна база юных техников. Один большой спортивный комплекс от города. Музыкальная школа.

И всё это бесплатно. Никто бы не понял, если бы за занятия в кружках надо было платить. В смысле?!!! Это наш город, это наш дом. Вы же не платите никому, когда в своём доме снимаете с полки книгу, чтобы почитать. Все знали с раннего детства, что город и заводы содержат кружки, это наше общее советское хозяйство. Заниматься спортом – бесплатно, учиться музыке – бесплатно, и так далее по списку. Мы дети, нам это положено, всё лучшее – детям, наши родители работают на заводе, а завод построил для нас город.

И мы гуляли без страха. Да, мы знали, что есть бандиты. Но мы знали, что если нас кто-то тронет, то он может спрятаться в любом месте нашего необъятного СССР, и ему это не поможет – найдут и расстреляют. Смертная казнь очень хороший аргумент. И нас учили, что буржуины ужесточают наказания за преступления, а мы, советские люди, отталкиваемся от другого принципа – закон один для всех и наказание неминуемо. Не жестокость наказания заставляет горячие головы охладиться, а осознание его неизбежности вне зависимости от строгости. Если 15 суток, значит, 15 суток, если расстрел, значит, расстрел. Ребёнка трогать нельзя. Мы лазали в такие дебри, что сейчас, оглядываясь назад, мне немного не по себе. А тогда мы не понимали, в чём проблема. Никто нас не тронет, даже без свидетелей в глухих местах. Нам грозила смерть лишь от собственной глупости. И поверьте, мы её проявляли от души! Синяки, царапины, порезы, шишки, разбитые носы и губы, переломы и ушибы – и это мы ещё не считаем травмы от драк.

Но при этом нарожон мы не лезли. Парень, который залез бы на электричку, чтобы показать свою крутость, стал бы посмешищем. Это же глупо. Вот на радиовышку метров восемьдесят взобраться, вот это дело. И сфотографировать город с высоты птичьего полёта.

Чем ещё нас, детей, радовал город? Еда и вода. По всему городу росли вкусняшки. Очень много груш, мелких, круглых, вкусных-вкусных, когда созреют. На одном дереве их созревало с пару мешков, а высаживали их по всему городу. И шиповник рос везде, особенно у школ. Было немного неудобно очищать его от семечек, зато вкусный. Осенью созревал боярышник, вкусный, но лип на зубах. А ещё много барбариса, мы собирали стопку листиков и начинали жевать сразу пачку, кислый, зараза, был, челюсти сводило. И рябина росла везде, её надо рвать после заморозков, но к зиме у нас появлялись другие игры и заботы, мы великодушно оставляли рябину птицам. Яблоки как-то нам не зашли, созревают они плохо. Яблоки надо на даче у бабушки рвать, там намного лучше сорта. Сейчас это всё спилили.

Вода. В городе было с десяток колонок на улице, подходи, нажимай ручку и пей. И мы пили, не боясь отравиться или заразиться. В смысле?!!!! Это наш дом, наш город, тут всё для нас, взрослые не могут пустить в трубы плохо очищенную воду, её же пьют их дети. Мы пили, где угодно, и ни разу никто не заболел. Мы знали, какой поднимется шухер и как влетит взрослым, если вода в колонках будет плохая.

Библиотек в городе было… Я не знаю, до фуфу их было. Только в моём районе три городских. Ещё заводские, фабричные, в Домах Культуры.

Итак, мы закончили школу. Все по разному. Кто не справляется, уходит после седьмого-девятого класса. Куда? В ПТУ и техникум, учиться работать на заводе. Никто детей не бросит. Кому даются науки, тот учится до конца. Кому даются хорошо, те уходят в институт. У нас не было вопросов, как жить дальше. Всё же понятно – город это наш дом, а в своём доме невозможно пропасть. У нас только крупных заводов три штуки, а ещё два десятка фабрик, и примерно столько же артелей и мастерских (ИП, как сказали бы сейчас). А ещё есть городские службы. А ещё Дома Культуры. Смысл в том, что профессии в большом хозяйстве задействованы ВСЕ. Ты глупый? У тебя есть возможность работать там, где не нужно ума, вон, иди сталеваром. Большие деньги и почёт, сталеваров уважали, работа тяжёлая и опасная. Ты умный? Есть работа для интеллектуалов, просто куча самых разных профессий. Хочешь заниматься наукой? Пожалуйста, при заводах есть научно-исследовательские отделы. Аспирантура, научная карьера, публикации в научных изданиях, доплаты за учёные степени (за корочку всего лишь кандидата наук, которая лежит в отделе кадров, 25% доплата к зарплате). Город расширяется, постоянно нужны медики, учителя, воспитательницы в садиках. Тебе не сидится на месте? Заводам и фабрикам нужны экспедиторы, сопровождай грузы нашей продукции по всей стране. Хочешь петь и плясать? Ура! Во Дворцах Культуры не хватает талантов, люди после работы любят приходить отдохнуть, им надо много разнообразной программы, работай артистом.

Кстати, вот это «алло, мы ищем таланты!» сопровождало всё моё детство. Пой, пляши, играй на музыкальных инструментах. Ты нужен городу, нужен школе. И я принимал участие в смотрах самодеятельности.

В городе не нашлось той профессии, которую ты хотел, или места уже заняты? Институт по распределению отправит тебя в новый город, где не хватает специалистов. Касательно институтов нашего города. У нас целых три крупных завода, там всегда нужно молодое пополнение. У нас в городе профильный институт, про который знали, - его шефы все три завода. Если ты его закончил, двери на любой из заводов тебе открыты. Ты уже на практике приходил на завод работать, а к выходу из института ты обычно уже работал на неполную ставку, и, получив диплом, на следующий день просто оформлялся на полную занятость. Более того, заводы оплачивали целый курс все пять лет, если им нужны были новые специальности, чтобы ВУЗ ввёл для отдельного курса дополнительные дисциплины, и таким образом заводы ОЧЕНЬ БЫСТРО получали свежие специальности, которые только-только появились. И таки да, нам платили стипендию! Сорок рублей в месяц. Обед стоил сорок копеек, три раза в день, это тридцать шесть рублей. Государство нас кормило, это самое важное, причём, не впроголодь. Кому нужны были сигареты, бухло и девочки, те калымили. Не нашлось в твоём городе места, которое ты хотел? СССР страна необъятная, везде стройки, везде нужны люди. Уехать на другой конец страны? А в чём трудность? Да, есть те, кто «где родился, там и пригодился». Но большинство легки на подъём. Тут ведь какая ещё тонкость? Ты же всё равно из родного дома уйдёшь в заводское общежитие и встанешь в очередь на квартиру. Ты же уже солидный взрослый мужик, негоже тебе у родителей жить, пора своё гнездо вить, тем более, что младшие братья и сёстры подрастают, дома места мало. Так какая тебе разница, где получить общагу, а потом квартиру – в своём родном городе, или в своём городе, где ты работаешь? Наоборот, в новом городе квартиру получить можно быстрее, потому что это же новый проект, туда идут государственные деньги широким потоком, после смены ты идёшь на стройку и сам строишь высотку, в которой тебе дадут квартиру после завершения строительства.

И таки да, никакой уравниловки. Рабочий на сделке получал больше мастера. История жизни в моей семье это то, что отец наотрез отказывался становиться мастером. Его постоянно дёргали, Володь, ну, ты же умный и работу знаешь, давай, переходи на мастера, нам управленцы нужны. А он – не-не-не, я деньги люблю, я лучше детали весь день точить буду, а у мастера оклад да премии, как у всех. Замначальника цеха уже нормально получает, так ведь это сколько лет надо в мастерах проходить, пока сможешь осилить эту должность, плюс там же очередь. В начальники цеха лет через пятнадцать-двадцать можно выбиться, там ещё выше оклад. И так далее, но это годы и тяжёлая работа. Да, многие шли по этой дороге, а вот мой отец выбрал лёгкий путь – деньги здесь и сейчас, и идите вы лесом с вашей карьерой. Поэтому каждый сам выбирал, хочет ли он хорошую зарплату быстро, но без карьеры, или гораздо большую, но через тридцать лет.

Вот так воспринимал «совдепию» заводской мальчик, вот то, что меня окружало, чем я жил. Наши родители работали на заводе, а завод помогал городу создавать и поддерживать инфраструктуру. Понятный путь, ясные, чёткие перспективы. Но, увы, СССР уничтожили, поэтому институт я закончил уже при капитализме, а ему не нужны учителя, ему нужны «грамотные потребители».

Поэтому, когда кто-то начинает ругать «совок», важно понять, кем он там был – пчелой, мухой или комаром. Советский Союз был огромной страной и очень ёмкой системой, там хватало место всем. И рассказ человека, выросшего в семье казнокрада, создавшего со своей братвой микросоциум, изолированный от всей остальной страны, будет принципиально другим. В меня СССР вложил просто безумные деньги. На самом деле, я стою, как истребитель, и это по самым скромным оценкам. И вот рассказывать МНЕ про «совдепию» это гарантированный способ превратиться в моих глазах либо в дурачка блаженного, либо в замаскированного врага.