Зарница

Зимой 1985 года проходила у нас «Зарница», игра такая военно – патриотическая, если кто не помнит. С элементами гражданской обороны. Пошили родители нам тогда маскхалаты белые из старых простыней и радостные мы бежали по снегу к ближайшей роще.

Наш городской район стоял среди полей и места вокруг было много и школа там была всего одна и вот мы бежали, а рядом по дороге ехал фургон с репродуктором и оттуда доносились команды. «Вспышка справа!», - и надо было броситься в левую сторону, упасть в снег и закрыть голову руками. «Вспышка слева!», - и мы падали уже в правую сторону, и снова вставали и бежали к роще, где было спрятано вражеское знамя, которое нужно было захватить.

А в фургоне сидели наш военрук и учитель физкультуры и ещё историк. Похоже они выпивали, потому что было холодно, а у историка как раз случился день рождения и он как положено проставлялся. И репродуктор кричал голосом историка, которому как имениннику дали микрофон. Похоже выпили они уже много, потому что репродуктор вдруг заорал – «Газы! Всем надеть противогазы!!!» и мы остановились, потому что никаких противогазов у нас с собой не было, а в репродуктор заржал пьяным и заливистым мужским смехом.

И потом мы снова бежали, но «Б» класс вырвался вперед, потому что им было начихать на всякие команды и они не падали в снег, а быстро приближались к этой роще.

А из репродуктора вдруг раздалось голосом историка: «Атом! Ядерная атака! Всем писе...ц!!!», - и мы опять остановились и было непонятно что делать, потому что если всем конец, то бесполезны в этом случае любые действие и падай ты хоть вправо, хоть влево ничего уже не поможет, даже если закроешь голову детским своими ручонками. Ничего не спасёт, и мы уже это понимали в шестом своем классе. А потом в репродукторе забулькало и голосом физрука пошел наезд на историка, что он вконец «офигел» и что даже если всем конец, то нельзя пугать ребятишек.

А потом репродуктор замолк и мы поняли что истории завтра у нас не будет, потому что похоже что историк снова уйдет в запой. Он хороший был и рассказывал интересно, только запойный. Было у него какое то ощущение , предчувствие даже грядущего всеобщего конца, который вот вот наступит и когда совсем невмоготу ему становилось от этих своих предчувствий он запивал недели на две и тогда истории у нас не было. Он был один историк на всю нашу школу и директриса только вздыхала и говорила, что другого взять негде, да и этого жалко как то увольнять. Поэтому за год мы успевали проходить только половину учебника.

А «конец» и правда вскоре наступил, мы даже школу закончить не успели, правда он был совсем не ядерный, но страны нашей, в которой мы родились и жили не стало. Тогда впрочем мы об этом даже и не догадывались, а историк видать что то чувствовал такое. И поэтому пил всё больше и предсказывал, что не спасется никто, правда мы ему не верили.

Он жил в соседнем поселке в какой то хибаре и старшеклассники укладывали его спать и топили ему зимой печку, чтоб не замерз, а мы сочинили стих - историк пьяный на урок пришёл, послал всех нах… и домой ушёл.

Потом, когда «конец» этот всё же наступил и из школы его прогнали, он просто замёрз пьяный зимой в своей хибаре, потому что те старшеклассники выросли, разъехались и топить было некому.

А из рощи вдруг раздался гогот и радостные крики бэшников, которые нашли и захватили вражеское знамя и мы поняли, что бежать туда уже незачем, но все равно бежали, а фургон был уже там и репродуктор молчал, а военрук, дыша перегаром, орал на бэшников, за то что они не выполняли команды. А первое место тогда присудили нам, потому что мы четко выполняли приказы и правильно падали в снег, и в классе долго висела потом эта грамота.