Вредный доцент

Было это в начале 80-х в моём счастливом советском детстве.

- И как только морды их ученые не треснут !!! Ведь сколько уже я туда свозил всего, а им всё мало ! - услышал я, просыпаясь, дядин голос. Дядя приехал вечером из деревни к нам в гости в Курган,  проездом заехал.  Он был по обычаю своему ворчлив на весь белый свет и в особенности на какого то  математика, завалившего его единственного сына на экзамене в челябинском политехе.

И чтобы с этим математиком разобраться, дядя и отправился из своей деревни в долгий путь, остановился на одну ночёвку и собирался сейчас на автовокзал, чтобы на большом красивом красном «Икарусе» ехать в Челябинск.

Я ему завидовал, я тоже хотел ехать на «Икарусе» по зимней дороге, смотреть в окно и оказаться через 5 часов в этом загадочном и огромном городе, где у нас тоже жила родня. Само название казалось мне волшебным , я правда не знал чего мне хочется больше, Икаруса или Челябинска. Мне однако ж надо было собираться в школу, а дядя всё ругался и не мог успокоиться.

Зол был дядя ещё и потому, что встретили его у нас плохо. Он хотел посидеть вечером, выпить, по душам поговорить, пожаловаться на жадных челябинских преподов, замучивших его сына – студента, которым он постоянно возил из деревни мясо и дорогой коньяк. Он бы даже бутылку этого коньяка не пожалел, хотя сам любил обычную водку за 5,30, однако папа мой сказал, что ему завтра на работу вставать и вообще у нас тут не распивочная. И дядя процедив сквозь зубы  –  Трезвенники, мл…ть !- отправился спать, упрекнув меня по дороге

– Что ж это отец у тебя такой нехлебный ? Ни выпить с ним, ни посидеть нормально!

И мне было стыдно за папу, но я был маленький и составить компанию дяде не мог.

Дядин сын и мой двоюродный брат поступал в политехнический институт по блату,  через жившую в Челябинске тетку, школьная подруга которой была замужем за секретарем обкома.

Когда-то так вот повезло девчонке, вроде и не выделялся ничем паренек тот и не понимал никто, чего это она, красавица такая, замуж за этого шибздика выходит, а вот поди ж ты, выбился этот шибзик в люди, не прогадала и друзей старых не забыла, помогала. И брат учился и мечтал дядя, что выучится он на ученого по ракетам.

Была это дядина главная мечта. Он бредил покорением космоса и той, никогда больше не повторившейся советской романтикой, на которую пришлась его юность. Космос вообще семейное дело было, отец его, фронтовик и сильно после войны пивший сельский учитель, любивший стихи Есенина и в те ещё годы мечтавший о космических полетах, читал в сарае непонятно как оказавшиеся у него книжки Циолковского, рассказывал сыну о том как полетят скоро советские люди к другим планетам , обьяснял устройство будущих космических кораблей и вместе они мечтали и сын хотел стать ученым ракетчиком и старался хорошо учиться и всё казалось так близко и легко впереди.

В 1955 отец нелепо и глупо погиб совсем молодым, а через 2 года запустили спутник, дядя закончил техникум и хотел завербоваться на комсомольскую стройку, чтобы оттуда получить путевку в институт, где учат на ракетчиков. Однако ж случилось у него.  Женитьба, родился сын и стал он учителем труда и физкультуры в той же школе, что и отец.

А мечта не ушла, не хотела уходить почему-то, несмотря на весь этот быт и деревенское большое хозяйство и хотел он, чтоб если не с ним, то с сыном случилось это, чтоб бороздили космос, созданные сыном космические корабли.

И потому ехал он в Икарусе по снежной зимней дороге в Челябинск и готов был у него конверт с деньгами и плескался в бутылках дорогой армянский коньяк, купленный опять же по блату в райкомовском буфете. Приехав и выпив на вокзале две кружки жигулевского пива, он отправился в институт, где на кафедре высшей математики сидел тот доцент, что отравлял жизнь и дяде и его сыну, да и всей нашей семье.

– Морда у него пропитая, не устоит перед коньяком, - думал дядя. И смело открыл дверь кафедры, где сидел доцент Сергей Петрович Ухватов, смотрел в стену и морщась цедил сквозь зубы свой травяной чай.

И вовсе не пропитая была у Сергея Петровича морда, а болели у него почки и давящая эта боль не хотела никуда уходить. Болел он давно , и из всех медицинских обьяснений, понял только, что почки его медленно, но верно и неотвратимо превращаются в труху и остановить этот процесс невозможно и не помогут ни лекарства, ни диеты, ни травяной этот чай, который заваривает ему жена и заставляет брать с собой на работу в термосе.

В детстве Сергей Петрович был вундеркиндом. По странной прихоти судьбы ребенок из рабочего поселка, родившийся в многодетной семье оказался вдруг наделен удивительной способностью к математике. И были олимпиады, школьные, районные, областные и даже всесоюзная. Были грамоты, призы, медали и недоумение родни и издевательства братьев и одноклассников. А потом был специнтернат, где заботливо выращивали будущую элиту советской науки.

Только в институте уже, бывший вундеркинд Сережа понял вдруг, что большая наука не похожа на олимпиаду, даже всесоюзную, и кроме умения решать сложные уравнения нужно что то ещё и вот как раз этого чего то у него и не было. Вундеркинды редко вырастают в гениев, да и математика ему стала уже надоедать и хотелось уже чего то другого, однако менять жизнь было уже поздно и уж точно не стоило возвращаться в свой нищий поселок. И Сергей Петрович защитил диссертацию, обычную, не хуже и не лучше других, как и сотни и даже тысячи диссертаций, защищавшихся в самых разных ученых советах необъятной нашей Родины.

И было потом распределение на преподавательскую работу и город этот Челябинск и кафедра и женитьба по залёту на смешливой и глупой лаборантке. Преподавал он скучно и постоянно нудил, студенты не любили его и смеялись. Над ним вообще все всегда смеялись, никто никогда не хотел воспринимать его всерьез, даже жена.

Родился ребенок, потом еще один и полученная в институте двухкомнатная «вагончиком» хрущевка становилась тесна и дети кричали и плакали. И жена нудила, что мол ему как учёному и кандидату наук отдельная комната по закону положена и надо идти в профком и требовать трехкомнатную квартиру улучшенной планировки. И он ходил и она ходила и устраивала там скандалы и ему было стыдно. Да, жить почему то становилось стыдно и скучно и Сергей Петрович запил бы, наверно, от такой жизни по примеру многих коллег, но пить не позволяло здоровье. Он и в детстве то был хилым и слабым ребенком, постоянно болел и слышал даже как отец сказал матери – в кого он уродился то такой у нас, математик этот ?

И теперь вот почки и эта постоянная боль и травяной этот чай противный и жена…Ну да, страшно ведь ей поди вдовой остаться с двумя то детьми в хрущевке маленькой, а в трехкомнатной то не так страшно, какое ни какое а приданое, вроде как вдова – невеста с собственной жилплощадью, ну а что, может и успеет ещё, дадут квартиру, положена же, последний клок ей с меня будет, с овцы паршивой. Он криво сам себе усмехнулся, опять стало противно то ли от чая, толь от мыслей этих своих.

Дома находиться он уже не мог, там боль не оставляла ни на минуту и дети шумели и жена с этим чаем своим и заботами.

- Дура! Боится , что подохну и квартиру не успею получить! Да мне то зачем теперь эта квартира! И потому с утра до вечера сидел он на этой своей кафедре, смотрел в стену, не обращая внимания на сочувствующие взгляды и слова коллег.

- Шли бы вы куда подальше со своим сочувствием и без вас тошно …

И тут мужик этот , весь свежий такой с мороза, с мордой красной и пивом от него несёт и надо ему чего-то. А да, сын у него тут учится, тоже гладкий такой здоровый и внешность даже приятная, не мужицкая, а прям такая вот, короче нравится девчонкам и не дурак. А вот невзлюбил его почему-то…Да потому что умираю я , мля…, а он жить будет ! … Знаю, что не прав, но валил его и на экзамене и на пересдачах всех, и завалил, да, и с комиссией даже, не мог, не хотел его почему то видеть, и не увижу теперь…

-Чего хотели то? А что я могу сделать ? Учить надо было, готовиться. Это что? Уберите немедленно!

Тут дядя мой залепетал что то про коньяк, про благодарность в конверте, про то, что ведь в армию сын сразу загремит, в Афган, что на всё он ради сына готов…

А Сергею Петровичу почему то вдруг вспомнилось как мать приехала к нему в интернат, в валенках, в Москве была оттепель и валенки её размокли и ноги вспотели и она шла в коричневых своих из дешевой хебешной материи чулках, какие носят деревенские старухи, по чистому коридору и оставляла следы. И пахло от нее навозом и тем жутким с непривычки запахом, каким пахнут все деревенские, запах этот не убрать никакой баней, запах большого хозяйства, постоянной тяжелой работы и бедности. И ему тогда было стыдно за неё. И как его чуть не стошнило, когда она обняла его и попыталась прижать к себе. Запах этот преследовал его.

И  потом на её похоронах он стоял на кладбище один, вдали от отца и братьев, а на поминках пили самогон и его тоже заставили выпить и выворачивало, от самогона этого и запаха, кишки и облевал он все крыльцо ночью, а утром братова жена убирала за ним, громко ворча и в сердцах, так чтобы он услышал повторила много уже раз им слышанное – Математик…. !!!

И он уехал и не приехал потом даже на похороны отца, у него как раз была защита диплома, и вообще больше никогда там не был, а тут вдруг снова почувствовал этот жуткий запах и тошнота подступила к горлу и какая то сила подняла его слабое тщедушное умирающее уже тельце с кресла и засверкали молнии из под стекол очков и раздался вдруг, нет не крик, а визг какой то, нелепый фальшивый, срывающийся – Вооооон !!! Вон отсюда !!!

И дядя мой побагровел и хотелось ему схватить огромной своей лапищей за шкирку этого нелепого человечка… Но он сдержал себя, схватил со стола конверт с деньгами, бросил коньяк в сумку и завопил страшно, громовым голосом своим, привыкшим к постоянному крику – Чтоб ты «помер», сука очкастая !!! А потом выбежал, хлопнув напоследок дверью и долго потом в ушах Сергея Петровича стоял этот вопль и звук от удара дверью.

Идти к сыну в общагу было стыдно и дядя почти бегом от душившей его ненависти и гнева, добрался до тетки и сидел там и пил этот не нужный теперь уже коньяк, а потом кричал, где он видел всех этих математиков , город Челябинск и всю советскую науку, не обращая внимания на испуганно выглядывавшую из своей комнаты тетку.

Вдруг вскочил он из-за стола, будто решившись на что то очень важное и побежал к двери, схватил свой овчинный тулуп, рывком выбежал на лестницу, тётка что то кричала ему вслед, но не мог дядя ёслышать, месть владела им. Он решил таки разобраться с мерзкой той гнидой – математиком и выбежав во двор метался из стороны в сторону. Пока не понял, что адреса то у него нету.

Однако, увидев компанию каких то хмурых мужиков , распивавших на детской площадке портвейн, решил почему то, что они тоже математики, и что с ними тоже надо разобраться. Правда в итоге мужики разобрались с ним самим, и били его и пинали даже ногами, и только выбежавшая на крики тетка смогла его отбить. Избитого и окровавленного утащила она его в квартиру и он лежал в углу и хрипел, и ругался, обещая всем отомстить…

Ранним утром, не прощаясь, добрался он до автовокзала и ехал назад по всё той же заснеженной зимней дороге, и в Кургане, не заходя к нам, взял билет до своей деревни и оказавшись к вечеру уже дома, жаловался там жене на обидевших и избивших его челябинских математиков…

Вредный доцент Сергей Петрович умер через полгода, а брат мой, отслужив в армии, чтоб не огорчать отца восстановился в институте. Ракетчиком он правда не стал и не остался даже жить в Челябинске, а проработал всю жизнь инженером, а потом электриком на птицефабрике где то в районе. Скоро ему уже на пенсию выходить. Так вот не сбылась детская его мечта. Как назло ещё, у сына рождались только дочери, а из баб понятно никакой ракетчик не выйдет. Впрочем жил дядя долго и умер совсем недавно.