Всякое бывает

Баба была старая, давно уже затасканная и изработанная, тощая и длинная как жердина и длинные и худющие как щепки ноги ее всегда были грязные, а в ногти, не знавшие никогда никакого маникюра даже и вьелась грязь эта, втравилась, так что отмыть их не представлялось возможным и даже после бани виделась там эта чернота, да и вообще грязь эта была везде и в избе ее и в бане этой даже, и в стайках, и корова у бабы тоже была вечно грязной и мужику все это было неприятно.

И пила она к тому же давно уже, как и все почти в этой деревне. А мужик всегда любил чистоту, ненавидел грязь. Мужик был попом. Давно, когда жил еще в монастыре келья его всегда сверкала прям чистотой. И уют он тоже любил и дом бы свой любил и чистоту бы там навел, да только никогда у него не было этого своего дома. 

И сам он весь был такой чистенький, маленький и пригожий с белой большой бородой и похож был бы на сказочного Деда Мороза, если б не маленький его рост. Да, ростом он не вышел и бабе этой даже и до плеча не доставал и потому похож был на домовенка или на старого гнома из другой, правда, сказки. 

И с бабой этой как то случайно все у него получилось, пришел к ней в бане помыться, как обычно, потом самогону выпили и как то вот так случилось и баба потом гладила его по голове и пальцами лезла в бороду и называла своим попенышем. И ну и что что монах? Если монах, дак и с бабой жить нельзя что ли? И стало это ему как то даже все привычно и наутро копался он уже в ее огороде и удивлялся в чем же тут искушение то? Вовсе это ему приятно то и не было, а как то так, было и было и чего теперь? И не нравилась она ему даже вот совсем, а случилось, случилось, да и чего ж делать то теперь. 

И раньше случалось у него такое, по молодости еще, когда в общаге жил, бабы там приходили к ним с малярки, краской от них всегда пахло, не нравилось это ему. Да и грязно опять же, грязно в общаге и в цехе тоже грязно. И он в церковь стал вдруг ходить, там чисто и ладаном пахнет и в алтарь взяли и такую чистоту наводил он в алтаре, что попы все и даже Владыка удивлялись. И не такую вот бездушную, как в больнице где нибудь, а домашнюю, свою, да и стал он считать церковь своим домом, а дом то родной как не обиходить. И не хотели его никуда отпускать и попом даже долго не ставили. Попов то много, а вот алтарника такого поди ж ты поищи еще. 

А потом учился он в семинарии и в монастыре жил и нравилось ему там даже, и борода вот вон какая отросла, а потом вдруг отправили в эту деревню. А там даже и дому своего нет и огорода даже не заведешь и церковь вся разрушена и ночевать пришлось прямо там под куполом, а зимой мороз и железная печка не помогает совсем и ночевал он тогда в старом вагончике, который в прежние еще времена оставили в деревне шабашники, строившие тут когда то ферму. Вот фермы то нет уже давно, а вагончик все стоял и тепло в нем было, хоть и дышать нечем совсем. А мыться приходилось в корыте и воду греть на железной этой печке, а баню к себе никто его не пускал. 

А денег тут ни у кого не было, да и в церковь никто не ходил, некому даже и ходить то было. А расплачивались тут все и за все самогоном. И ушлые деревенские подсовывали ему первак, который первый из аппарата идет и там самые ядовитые примеси, а наутро с него жуткое похмелье и дико голова болит и ломит все тело, вот так прям каждую косточку ломит, каждый суставчик его маленький и невозможно сделать ничего даже, если не опохмелишься. Ни к чему приступить нельзя и белый свет не мил пока не поправишь здоровья и в долг никто тут самогона не давал.

А баба давала в долг и улыбалась ему и выдавались изо рта ее черные уже почти зубы и позвала его как то помыться у нее в бане и потом это вот все и самогон у нее всегда был и еда тоже и хозяйство и помощник ей тоже нужен был и так вот это все стало привычным. И служить ему даже и по выходным и праздникам было уже лень, да и никому это тут не нужно было, и борода его белая и аккуратная такая вся раньше, висела давно грязными сосульками. 

А потом его вызвал к себе Владыка, а баба дала ему денег на дорогу и он поехал в город, и сначала шел пешком до грейдера по заросшей травой дороге, а потом по другой, пыльной, а потом ехал в старом дребезжащем «пазике» до райцентра. А в райцентре сел уже в большой красивый автобус и долго ехал по широкой трассе 
 
А в епархии ему сказали, что Владыка на него зол, а он выпил уже прям на вокзале и поэтому ему было не страшно. Владыка был добрый и только сказал ему, что вот пишут про него, что он пьет, почти не служит и живет с какой то непонятной бабой.

– Если хочешь, я тебя в другую деревню переведу, где тебя никто не знает, только бабу эту с собой не бери, ты ж монах, нехорошо это как то, да и разговоры идут. Ты выбери одно уж что нибудь, или придется сана тебя лишать.- а он ответил, что лучше будет жить с бабой и поехал домой, а в деревню потом прислали другого попа.