Это было однажды. Часть первая: Судьба вела меня окольными путями

Предыстория
30 лет вместе. Уход Эккахарда подобен незаживающей ране. Но как будто этого было мало. Я в состоянии шока, а от пасынков никакого уважания к памяти об отце и новые проблемы через них. Когда не было больше сил и я не видела никакого выхода, я приняла предложение бывших коллег, написать главу для совместной с ними книги воспоминаний. Так появился текст, в котором моя жизнь в науке была связана с последующим, совместным с Эккахартом творчеством.

Несколько недель была погружена в воспоминания.Ничего вокруг не существовало. Я извлекала прошлое, чтобы жить настоящим. Своего рода арт-терапия, позволившая подняться над реальностью. Воспринимать чуждые мне взгляды и поступки как то, что я не могу изменить. Не отзывалось больше болью одномерное восприятия пасынками образа отца. Важно, что мне было дано увидеть его во всем многообразии. В полной мере понять его значимость как художника и как человека.

Говорят, что слово записанное упорядочивает мир. Возникла картина молитвы-мантры, моего оберега: «Я обращаюсь к Тебе, Создатель Вселенной. Я часть твоего творения. Я могу добиться всего, что мной задумано». Ничто не сможет помешать мне продолжить предначертанный мне путь.

Мой путь через науку к творчеству. Посвящается Владимиру Николаевичу Смирнову и Эккахарту Бушону,
самым важным для моего пути людям.

За два года до встречи со Смирновым, Москва, 1971 и Hann.Münden, ноябрь 2021

Смирнов для меня  был Учителем.
Направляющий на путь истинный, хотя и с авторитарным влиянием. Со мной нельзя было по-другому. В своем мире, далеком от реальности, не вписывалась я в общепринятые стандарты. Все детство я мечтала стать  художником-дизайнером на фабрике игрушек, еще ребенком создавая бесчисленные зарисовки и модели. Обожала танцевать, петь во всю силу голоса, придумывать и разыгрывать мизансцены, но только если никто не видел и не слышал, считая свой большой рост и низкий голос ошибкой природы

Судьба вела меня окольными путями.
Только ей одной было ведомо, через что понадобится пройти для осуществления детской мечты. От художественного образования я отказалась благодаря стараниям преподавателя по искусству, не принимавшего полета моих фантазий, пытавшегося ограничить их традиционными канонами. В результате я сохранила способность экспериментировать в искусстве, выражая свой внутренний мир в абстрактных образах на полотне. Эффективная арт-терапия как потом выяснилось.

«Гармония», акрил на полотне, 1994

 
А в то время в голове был сумбур из моды, бионики, медицинской генетики и дельфинов. Выбрала то, что могло привести к контактам с дельфинами – биологический факультет альма-матер МГУ. Вставала в 4 утра, изучая вдоль и поперек толстую книгу по биологии. После второго экзамена попадаю в список «провалившихся». Иду выяснять, уверенная, что недоразумение. За закрытой дверь мне объяснили: «Не туда ты, девочка, пошла...».

Следующий на очереди - 2-ой Медицинский институт имени Пирогова, медико-биологический факультет. Но прежде разбиралась с лягушками. Ведь с ними пришлось бы работать. Преодолевая отвращение, заставляла себя брать их в руки. Прошла собеседование, но, узнав, что всем надо ходить в анатомичку, документы забрала. Ладно лягушки ... но трупы?  
По соседству - здание Московского Института тонкой химической технологии (МИТХТ) имени Ломоносова. Заинтересовала реклама кафедры Преображенского - химии и технологии биологически активных соединений. Принимающий экзамен по физике со скучающим видом отложил билет в сторону: «Только один вопрос. На какую глубину надо опустить воздушный шар в воду, чтобы его объем уменьшился в два раза?» Неожиданно для себя произношу: «Приблизительно на ...» Одновременно в голове проносится: «Я же понятия не имею! Что я говорю?! С ума сошла?!»
А преподаватель уже протягивает зачетку: «Почему приблизительно? Отлично.»
В дальнейшем было ещё несколько похожих случаев, когда в состоянии сильного эмоционального возбуждения я интуитивно получала правильное решение. Один из них  имел прямое отношение к Смирнову, когда в 1979 году на советско-американском симпозиуме не досчитались одного аппарата для синхронного перевода.
А в институте мы, студенты, слушали на лекциях о гормонах, витаминах, запахах, красках и об их синтезе. Почему-то запомнилось, что эффект от платья зеленого цвета возрастает при использовании духов с запахом розы. Кто бы знал, что в будущем я соприкоснусь с ароматерапией, что одна из наших выставок объединит искусство с музыкой и запахами, где под каждой моей картиной будут созданные Ольгой Гелинг комбинации эфирных масел, усиливающих ее восприятие.

1973 год. Первая встреча со Смирновым.
На кафедре Преображенского готовились специалисты для работы в близких к медицине смежных областях. Как исключение, свободное распределение для нас, что означало самим искать работу. Услышала, что в Институте кардиологии имени Мясникова якобы создается биохимическая лаборатория.
В бухгалтерии, к моему разочарованию, дали понять, что никакой новой лаборатории у них нет и не планируется. Рядом еще один посетитель. Выходя следом за мной на улицу, он протягивает мне листочек бумаги: «Здесь домашний телефон Смирнова Владимира Николаевича. Он будет заведующим этой лаборатории. Позвоните, может, повезет.» Звоню. Деловой голос: «Встретимся в таком-то месте и во столько. Максимум на 10 минут». В условленное время подъезжает машина. Внутри шофер и человек, назвавшийся Смирновым. Разговор предельно короткий. Нескольких вопросов-уточнений: «Замужем? Ребенок есть? В ближайшие три года никаких детей. Как со знанием английского?» Мои ответы укладываются в предъявляемые требования. Правда, с английским, как оказалось, я и в подметки не годилась остальным, закончившим школы с языковым уклоном.

Я  зачислена в лабораторию метаболизма миокарда Института кардиологии им. Мясникова. Лаборатория только на бумаге. Сотрудники есть, но временно продолжают работать  в ЦНИЛ Четвертого главного Управления при Минздраве СССР, которое возглавлял «кремлевский доктор» Евгений Иванович Чазов.

 Евгений Иванович Чазов, 1978 

Смирнов В. Н. чувствует перспективность исследования простагландинов. 
Удивительная интуиция, которая его не подводила.
До переезда лаборатории в Институт кардиологии, я должна была сидеть в Ленинской библиотеке и готовить материал о возможной связи простагландинов с метаболизмом миокарда. На первых порах, «плавая» в незнакомой мне терминологии, к тому же на английском, я обращалась за помощью в переводе к сидящим рядом седовласым мужчинам. Могу представить их смятение. Дело в том, что больше всего простагландинов обнаружено в сперме и публикации  в основном касались механизмов зачатия, импотенции у мужчин и выкидышей у женщин. А тут невинно выглядящая молодая дама пристает с вопросами по такому предмету.
Через какое-то время я была настолько в теме, пока, к сожалению, не в своей, что могла бы и сама консультировать. Что касается сердца, то материала, что называется, «кот наплакал». Обратила внимание на публикации американца Филипа Нидльмана (Philip Nееdlеman). Кто бы мог подумать, что годы спустя мне удастся не только увидеть его, но и с ним пообщаться.

Переезд в Институт кардиологии Мясникова.
Сразу после переезда, следуя указаниям Смирнова, все в лаборатории отдраивалось и вычищалось до блеска. И все же, едва появившись, он лез именно в тот угол или отодвигал тот холодильник, где еще сохранились следы грязи. Все получали взбучку.

Первое выступление в лаборатории метаболизма миокарда.
По результатам моего времяпровождения в библиотеке предстояло отчитаться перед Смирновым и старшими научными сотрудниками, которые в ближайшем будущем должны были стать заведующими лабораторий Института экспериментальной кардиологии (ИЭК). Полные энтузиазма, блестяще образованные, уверенные в себе молодые ученые с перспективой научной  карьеры. В отличие от них, мне не хватало, как опыта, так и знаний.
Меня перебивали, поправляя неправильно произнесенные медицинские термины, задавали уточняющие вопросы, возражали, приводя свои контраргументы. Изо всех сил я старалась сконцентрироваться, чтобы не сбиться с темы. Отбивалась, как могла, под конец чувствуя себя психически опустошенной и ни на что не способной.

Пробелы школьного образования.
То, как проходило мое первое выступление и почему я ощущала себя загнанной в угол, я связывала с пробелами моего школьного образования. Отец – военный строитель, что означало переезды и смену школ. Когда ему предлагали Африку или Заполярье, то выбрано было последнее, а затем мы жили на Чукотке. До Америки рукой подать. После школы на лыжи и с сопок лететь так, что дух захватывает. Весь военный городок на берегу Чукотского моря, как единая семья. Трудно было потом привыкнуть к разобщенности людей в мегаполисах. Только с учебой беда. Преподавателей выбирали из того, что имелось в наличии. Учительнице русского языка легче было научить нас украинскому, а на занятиях английским каждый день распевали алфавит, не более того. Помню, как учитель по физике обяснял, что такое вибрация: «Вы же летали на самолетах, видели, как у них крылья дрожат.» Для наглядности он демонстрировал руками крылья самолета. Чтобы вернуться в школу на «материк», экстерном сдавала основные предметы, самостоятельно готовясь.
 

Аспирантура. К моему великому изумлению, на следующий день после моего незадачливого дебюта Смирнов предложил мне поступить в аспирантуру. Заметив, что, как женщине, в качестве исключения. Возможно, впечатлило мое хохляцкое от отца упрямство не сдаваться даже если тебя положили на обе лопатки. Мало того, он еще позвонил моей свекрови и похвалил меня. Никогда Смирнов не говорил мне этого напрямую. Боялся, что зазнаюсь? Жаль. Мне иногда очень не хватало поддержки.
 

Простагландины и адаптация сердца к перегрузке давлением.
Захватывающая и актуальная тема. Локальные древние гормоны, при помощи которых клетки общаются друг с другом. Не важно, касается это сердца или нашей психики, вырабатываются они практически всеми клетками, а при нарушениях происходят качественные и количественные изменения их синтеза. Вот где мне повезло с полученным в МИТХТ образованием, чтобы разобраться и использовать самые разные технологии для выделения и идентификации этих чрезвычайно лабильных биологически активных соединений. Постоянно в поисках, с ненормированным рабочим днем я была настолько увлечена, что ничего другого для себя не желала. 
«Гелинг Нине, посвятившей свою жизнь простагландинам», - написал Сева Ткачук
в своей, подаренной мне книге. Невольно наводит на грустные  мысли. Это был титаническийтруд. Не оставалось времени не только для искусства, но и для себя лично. А была ли это моя жизнь или только прелюдия к ней?
 

Идентифицирую себя с Кардиоцентром, а не только с ИЭК, как отдельной его частью. Моя научная деятельность была на стыке биохимии и медицины, выходя за рамки ИЭК. Вторым моим, после Смирнова, научным руководителем стала  Анастасия Николаевна Некрасова, заведующая отделением гипертонии. Контакты с врачами были постоянно. Для них включение в диссертацию простагландинов было своего рода «изюминкой», а из-за сложности используемых методик они проходили у меня обучение.

Эксперименты на крысах.
С детства боялась пауков, мышей и крыс. А тут еще на моих глазах крыса прокусила большой палец ноги одному из сотрудников, когда он попытался остановить ее, наступив на хвост. И это через зимнюю обувь! 
К моему страху относились с пониманием, старались помогать, приносили мне крыс из вивария, вводили им наркоз.  Кто-то доложил об этом Смирнову.
Он сразу отреагировал: «Домой не уйдешь, пока не сделаешь все сама!»
Инструктаж проводила Лидия Сергеевна Мальчикова: «Правой рукой берешь крысу за хвост. Ближе к концу, но не в самом конце, иначе сбросит его. И не в начале - обернется и укусит. Крыса автоматически пытается убежать. Продолжая удерживать ее за хвост, даешь ей возможность двигаться вперед. Далее большим и указательным пальцем левой руки прижимаешь ее шею к полу так, чтобы голова была между пальцами и она не могла ее повернуть и тебя укусить. Большой палец и мизинец подводишь ей под брюхо, переворачиваешь на спину и правой рукой делаешь укол снотворного в брюшную полость.» Сколько же я выбросила адреналина!
«Пробуем еще раз. Успокойся. В противном случае ты доведешь крысу до крайнего раздражения.  Да, не бери же ее за кончик хвоста! Дальше, еще дальше! Разве это шея? Ты перепутала ее с попой! За шею прижимай!». Закончилось тем, что крыса, встав на задние лапы, развернулась и атаковала меня. Эксперимент пришлось прекратить. Уж не знаю, как, но я все же научилась и к изумлению работавших со мной врачей, спокойно удерживала огромных крыс левой рукой.

Взгляд  со стороны. Зарисовки из жизни ИЭК.
На обед мы ходили своей компанией в Высшую партийную школу, где было дешево и хорошо кормили. Разговоры за столом о работе: «Сердце на этот раз отказало. Адреналина добавила. Не помогло. Пришлось  свернуть эксперимент.»  И тут кто-то из нас обратил внимание на сидящего напротив партийного работника, побелевшего как мел. Бедняга, видимо, думал, что речь идет о пациентах.
Диссертацию помогал печатать муж сестры, физик по образованию. Некоторые слова и фразы звучали для него, как китайская грамота. С восхищением говорил: «Ты представляешь, какая реакция будет, если я кому-то скажу:
«Ты – саркоплазматический ретикулум!»
Однажды попала в руки перепечатка «Жизнь после смерти» Моуди. Поинтересовалась у коллеги-кардиолога, что он думает об этом. Ответ удивил не меньше:
«Было дело. Сердце остановилось у пациента. Ты представляешь, как выглядит открытый массаж сердца?! Не для слабонервных. Больного мы спасли, а он потом жалобу накатал. Разберитесь, мол. В кардиологии работают врачи-садисты. Описал все, как если бы сверху наблюдал за нами, а не валялся без признаков жизни.»

Экспериментальная модель острой перегрузки сердца давлением.
Операции на кроликах проводила Цветина Романовна Орлова при моем непосредственном участии. Осуществлялось это в лаборатории регуляции сердца и коронарного кровообращения. Простагландины я определяла в ткани сердца с использованием модифицированных методов экстракции и измерения, за которые я получила два авторских свидетельства. Выяснилось, что у животных со слабой адаптацией к нагрузке, более низкая концентрация простагландинов. Узнав об этом, Смирнов пришел в возбуждение: «Девочки, вы  хоть понимаете, что вы получили?! Пациенты, бывает, умирают во время операции, а этим способом врачи смогут узнать, кому противопоказано хирургическое вмешательство.»

Подготовка и публикация статьи в „Circulation Research“.
Пару дней спустя Смирнов заявил, что он не пропустит ни одной моей статьи на русском, пока не выйдет публикация на английском. Я не поняла, почему нельзя на русском, но возразить не посмела. Но как я буду переводить? Переводил лично Смирнов. Подготовив материал, я приехала к нему домой. Он быстро пробежал глазами по страницам и, сунув мне в руки микрофон, стал сразу задавать уточняющие вопросы. Голос у меня и так низкий, а с перепугу опустился на октаву ниже. Ощущала себя, как кролик перед львом. Статья была отправлена в «Circulation Reseach».
Там её проверяли вдоль и поперек три американских эксперта – один по физиологии и два по биохимии. Такие результаты и из России?! В дальнейшем я не получала больше таких сложных вопросов, как тогда от специалистов самого высокого профессионального  уровня. Потом я отвечала на их вопросы, а Смирнов переводил.
Чазов, а он стоял первым среди авторов этой публикации, представил полученные результаты на Всемирном конгрессе кардиологов в Токио и вернулся под большим впечатлением от реакции участников.

(продолжение следует)