Четыре составных части марксизма. Часть 2

В целом верно. Но.

> Мелкие собственники, особенно сами работающие на земле

В тех конкретных условиях становились по факту самыми страшными паразитами. Никакой мистики и идейности, простая математика. Мелкое хозяйство В ТЕХ УСЛОВИЯХ не могло кормить город, оно с великим трудом кормило само себя. То есть мелкий собственник по факту изымал обрабатываемый им земельный надел из сельхозоборота страны. Он честно и тяжело трудился, но вырастить с той примитивной и энергослабой агротехникой мог мало. Настолько мало, что при малейшем снижении урожайности сам требовал извне еды вместо того, чтобы снабжать едой свой социум. Без укрупнения сельского хозяйства было ну никак нельзя. Иначе - тот самый геноцид от пришедших немцев.

И единственной реальной альтернативой колхозам были кулаки. Вот только этот вариант не понравился бы практически всем, кроме разве что самих кулаков. И крестьянам, и городу. Крестьяне бы попали бы не в придуманное либерастами колхозное рабство, а реальное рабство к кулаку, который заставить крестьян работать в своём укрупнённом хозяйстве мог только принуждением и лишением крестьян любых прав. Пеоны. Городу бы это не понравлось тем, что еды бы ему доставалось намного меньше, чем нужно и возможно.

С уничтожением ростовщичества проблема финансирования инноваций встала как принципиальная. Источниками финансирования индустриализации были накопления в том или ином виде (займы, возврат выведенных на финансирование мировой революции в швейцарские банки денег), заработок на контроле международной торговли, американское финансирование. Этих денег условно хватило на индустриализацию, для инноваций в одних отраслях потребовалась концентрация финансов за счет других отраслей, при этом это финансирование было планово-волюнтаристским. Но без "ростовщичества" очень серьезные потребительские ниши, требующие инноваций, провисли, что, в конечном счете повлияло на привлекательность метода хозяйствования - строя, что серьезно повлияло на его устойчивость.

Интересное воспоминание ветерана ВОВ, не совсем на эту тему, но и на эту тоже:

http://volk59.narod.ru/vokrug_rzheva.html

Многие солдаты и офицеры кадровой службы, попавшие в окружение, скитались сначала по лесам. Потом, постепенно подвигаясь на восток за немцами, они оседали в отдаленных и лесных деревнях. Некоторые пробирались поближе к родным местам, многие доходили до дома.

...

Дормовой рабочей силы здесь было, так сказать, большой избыток. Хозяева пользовались несчастьем бездомных бродяг и за плошку жидкой пустой похлёбки они с рассвета до самой ночи заставляли их гнуть спины.

...

С наступлением зимы беглые солдаты и окруженцы постарались отделаться от своей военной формы. Теперь они ходили в деревенских поддёвках, перевязанных верёвочкой. На ногах у них были надеты онучи и лапти. Одежонку и обувку, кто заработал, а кто сменял на целые кирзовые сапоги. Хозяина сразу было видать. На нём тулуп и новая ватная поддёвка. На ногах крепкие валенки, одёжка не истёрта и без заплат. Ходил он по деревне не спеша в развалочку, держался с достоинством, был уверен, что немцы не тронут его. Он не торопился, не суетился, не перебирал торопливо ножками и ни перед кем не пригибался, когда ступал на дорогу с крыльца. А примни и батраки, те сновали по деревне неуверенно и торопливо, часто с опаской. 

...

Из числа батраков в деревнях не все оказались пристроены. Были и такие, которые болтались без дела. Некоторым, чтобы прокормиться, приходилось слоняться по деревням, обходить всю округу. А какая работа зимой?

Когда наши подошли к Белому, некоторые сразу стали проситься в армию. Это были в основном бездомные бродяги. Они с охотой просились в солдаты. Многие смекнули, что будет мобилизация. Но ждали её по-разному.

Одни хлебнув вольного воздуха бросали насиженные места и ночами растворялись в снежных просторах, уходили в другие районы, где наши роты не стояли и где у них проживали дальние родственники. Другие, полагая, что пришли их последние денёчки, лихо заламывали шапки и начинали упиваться самогоном. И только голодные, бездомные, продрогшие на дорогах, бросали своё батратцкое положение и добровольцами записывались к нам. Добровольцев самостоятельно направляли в Шайтровщину.

Такой бездомный бродяга обычно подавался в ближайшую деревню, где стояла рота. Он нерешительно и пугливо смотрел на часового и осторожно, чтобы не потревожить его, спрашивал, где и как записаться в солдаты. Доброволец стоял, переминаясь с ноги на ногу, и терпеливо ждал пока часовой ходил в избу доложить начальству. Не все окруженцы были сыты и тепло одеты. В каждой деревне были лишние руки. С наступлением зимы их стало больше. В некоторых домах жили недовольные и злые старухи, у них за кусок хлеба и за пустую похлебку не раз наломаешь спину. А солдат стоит на посту. Хорошо быть солдатом. Стой и ни чём не думай. А эти деревенские при немцах почувствовали себя здесь хозяйчиками.

Внешний вид такого бездомного окруженца был разительный. Линялая в заплатках и лоскутах куцая поддёвка, подпоясанная верёвочкой. Кусок самотканой тряпки вокруг шеи. Затасканная, потёртая шапка на голове. Крашенные сушёной черникой с дубовой корой исподние подштанники вместо штанов и плетеные из лыка лапти и онучи, крест на крест обмотанные верёвкой. Сколько тряпья было навьючено на таком человеке. Он нёс на себе всё, что у него имелось. Ничего лишнего, лишь то, что нужно ему в дороге. Всё у него держалось на завязочках и верёвочках. Обросшие и не бритые, похожие на стариков, согнув руки и воткнув их в рукава, странники на русской земле спешили по зимним дорогам, перегоняя друг друга, стараясь перехватить кусок лишнего хлеба из-под носа у другого.

У каждого из них на шее болтался оловянный крестик на льняной сучёной нитке. Нехристей и богохульников на порог не пускали. Им, как ворам не было веры. Они не боятся бога, значить не боятся ничего. А если человек не боится бога, он хуже вора и злодея, хуже лиходея и убивцы. Хозяйки молодые и старые все стали не в меру набожны и жадны. Крестик на шее в ту пору и умение креститься были, как пропуск, как добропорядочный знак. Смиренный человек навсяк вызывал сочувствие, сострадание и жалость. Его можно было за корку хлеба заставить целый день работать. Работа, конечно, тяжелая, но набожный человек не посмеет роптать. Он гнёт спину, a хозяин на него рычит.

У каждого за спиной висел холщёвый мешочек, где помещался жалкий скарб, запас тряпиц и всяких верёвочек. Кусок черствого хлеба, пригоршня вареной картошки и кружка, чтобы напиться где воды. Матушка Русь, к временам царя Федора вернулась.