Идеология как концепт 8. Церковь

“Многие, кто, как кажется, находятся в Церкви,

не принадлежат ей на самом деле, но есть много людей,

которые по видимости вне Церкви, а находятся в ней”.

Григорий Богослов

“Какие странные слова! кто может это слушать...”

Ин. 6:60

В тексте «Идеология как концепт 7. Церковь. Предисловие» ответил на прямые обвинения в поползновении на создание некоей новой церкви и объяснил почему в принципе против организационной политики в вопросах отношения с Творцом, которые всегда личные и только личные. Одновременно, я не имею никаких желаний нападать на христианскую Церковь и наносить ей какой-либо ущерб. Мои отношения к Церкви основываются на том, что сказано о ней в Писании и в этом смысле я стараюсь ни на йоту не отступать от того, чему учил о Церкви Иисус. А вот чему Он учил – вопрос совсем не праздный и для общественного сознания далеко не очевидный. А сказанное о Церкви в Писании знать и понимать необходимо.

Приступая к разговору о Церкви, обратим внимание на то, что из множества греческих слов для наименования Церкви христиане выбрали слово “экклесиа” (“ἐκκλησία”), а не коллегия, койон, фиас, школа, хотя для окружающих христиане были фиасом — религиозным объединением. Слово “экклесиа” означает собрание горожан, граждан, и носит общественный, гражданский, политический, но никак не религиозный смысл. Но выбор этот не случаен и дело за малым — понять, о собрании кого и где идет речь. Вспомним цитировавшийся нами фрагмент апокрифического Евангелия от Филиппа: “Имена, которые даны вещам земным, заключают великое заблуждение, ибо они отвлекают сердце от того, что прочно, к тому, что непрочно, и тот, кто слышит слово “Бог”, не постигает того, что прочно, но постигает то, что не прочно. Так же подобным образом в словах “Отец”, и “Сын”, и “Дух Святый”, и “жизнь”, и “свет”, и “воскресенье”, и “церковь”, и во всех остальных — не постигают того, что прочно, но постигают то, что непрочно, разве только познали то, что прочно. Имена, которые услышаны, существуют в мире для обмана” (Филипп 11–12, апокриф). Догадаться об истинном смысле, вкладываемом в слово “экклесиа”, не сложно. Вспомнив символику храма Божьего, который есть мы сами, и устройство его, мы вспомним и о дворе собрания (месте собрания душ-жен). Это собрание и есть собрание горожан — “экклесиа”. Впрочем, верно понимание “экклесиа” и по букве, как всего сообщества верующих, так и меньших по масштабу собраний их. Причем, при буквальном понимании, общегражданское содержание понятия “экклесиа” подчеркивает, что в Церкви земной основу составляют не пастыри, а паства — собрание верующих. Так, известный исследователь Писания Иоахим Иеремиас указывал на соответствие греческого “экклесиа” арамейскому “eda” — народ Божий. Но, читая Писание, полезно помнить об обоих смыслах. Так, знаменитые послания семи церквям в Откровении Иоанна адресованы не каким-то давно не существующим маленьким церковным общинам в Малой Азии, а каждому читающему персонально. Это описания семи посвящений, которые должен пройти человек по дороге к Богу. Они зашифрованы, но так, что подготовленный человек сумеет разгадать аллегорический язык.

Сказав о втором (и главном) смысле, вкладываемом в понятие “Церковь”, необходимо остановиться на Церкви в первом, обыденном ее смысле. Не следует думать, что, раз у обманчивого имени есть сокровенный духовный смысл, то другой его доступный смысл и все, что с ним связано, уже не нужны и не ценны. Как писал великий пророк Ветхого Завета Иисус сын Сирахов: “Я с самого начала решил, обдумал и оставил в Писании, что все дела Господа прекрасны, и Он дарует все потребное в свое время; и нельзя сказать; “это хуже того, ибо все в свое время будет признано хорошим” (Сир. 39:39–41). Нужна Церковь и в обыденном ее понимании (поскольку это тоже дела Господни), и как к ней не относиться, она будет “признана хорошим”. Для того, чтобы понять ее функции и пользу, вспомним, что у иудеев признавалась возможность существования только одного храма. Истинное значение этого мы уже знаем — храмом Бога Живаго для каждого человека является он сам и в своих внутренних пространствах он должен Его искать. Кроме храма, у иудеев существовали прообразы синагоги: “בֵּית מִדְרָש” — бет мидраш (ед. число). Это были не места отправления культа, а дома учения — школы его отправления. Когда иерусалимский храм был разрушен, иудеи решили, что их храмом будет текст Писания и стали отправлять богослужения в синагогах (греч. “συναγωγή” – собрание, совместное говорение), но никогда не забывали, что синагога — это школа, а не сам храм. Подобно и с Церковью в целом, и церквям поместными, с приходами и с храмами рукотворными. Их наличие не отменяет поиска Бога внутри себя: “Тот, кто имеет уши слышать, да слышит! Есть свет внутри человека света, и он освещает весь мир. Если он не освещает — то тьма” (Фома 29, апокриф). Церковь дает необходимую школу, необходимый навык, необходимое познание, необходимые условия для возрастания.

Но, как же так? — спросит читатель. Почему сама Церковь имеет иное мнение на этот счет, почему, например, Церковь ведет себя так, будто Бог не в человеке, а в храме рукотворном обитает (и таково общераспространенное в прихожанах мнение), а Христос не пришел, а приходил? Это трудный вопрос и адресован он, в первую очередь, самой Церкви. Впрочем, в Писании мы найдем некоторые указания на наличие объективной тенденции к такому развитию событий. Вспомним, в чем заключалось предсказанное Иисусом троекратное отречение апостола Петра (символа Церкви) — “...не знаю Человека Сего, о Котором говорите” (Мк. 14:71). Бога Сего Церковь знает, а человека Сего, пришедшего во плоти, — не знает. Вспомним и другое пророчество Иисуса. Когда Иуда ушел для свершения предательства, Иисус сказал оставшимся ученикам: “Все вы соблазнитесь о Мне в эту ночь...” (Мк 14:27). Почему-то считается, что “ночь эта” тогда же и кончилась, но кто станет утверждать, что настал уже День Христов? “Ночь эта”, как есть основания полагать, все еще длится, а мы все еще соблазняемся. В чем же наш соблазн? Об этом явственно говорится в послании апостола Павла к коринфянам: “Есть верный слух, что у вас появилось блудодеяние, и при том такое блудодеяние, какого не слыхивали даже у язычников, что некто (вместо жены) имеет жену отца своего. И вы возгордились, вместо того, чтобы плакать...” (1 Кор. 5:1, 2).

Попробуем представить себе сказанное буквально. Жена отца при понимании “по плоти” должна быть либо матерью, либо мачехой. В любом случае, невозможно представить себе, чтобы христианская община Коринфа могла этим гордиться. Тем более, что речь идет не о каком-то событии, известном лишь по тайным слухам, а о явлении общеизвестном, ибо, как это подмечено Е.С. Поляковым, правильным переводом будет не “есть верный слух”, а “вообще слышно”. Но все странности исчезают, как только мы вспоминаем о символическом значении слов Писания. Е.С. Поляков совершенно правильно при толковании этого фрагмента послания опустил вставленные переводчиком слова “вместо жены”, так как: “Всякое слово Бога чисто; не прибавляй к словам Его, чтобы Он не обличил тебя, и ты не оказаться лжецом” (Прит. 30:5–6). Оставшиеся же — “некто имеет жену отца своего” — интерпретировал как веру не в Отца своего, а в Его Жену, в которой Поляков видит душу живую — Иисуса Христа. Вывод же его о том, что поклонение Иисусу Христу как Богу не рекомендовано, что значение Иисуса в том, что Он явил в себе Отца, стал “...образ Бога невидимого” (2 Кор. 4:4, Кол. 1:15), соответствует сказанному апостолом Павлом во втором послании Коринфянам: “Отныне мы никого не знаем по плоти, если же и знали Христа по плоти, то ныне уже не знаем” (2 Кор. 5:16). Слова эти легко понять превратно, в том смысле, что “не знаю Человека сего”. Апостол же имел в виду то обстоятельство, что конкретная личность Иисус Христос не должна становиться объектом поклонения. Иисус показал нам путь, которым нужно следовать, и непосредственно, наглядно явил в себе Помазанника Божья (Христа). Он — сущность, к которой с момента Его крестной смерти (победы) потенциально сопричастен каждый человек. При условии приложения соответствующих усилий каждый может стать собратом Брату Первородному и воссесть с ним на Престоле Его, о чем Иисус прямо говорил. Мы же не следуем Ему, а, стоя на месте, только молимся на Него, как на трансцендентного миру Бога. Посему: “Блажен, кто не соблазнится о Мне” (Мф. 11:6, Лк. 7:23).

Увы, предупреждение апостола не было, да и, вероятно, не могло быть услышано всеми. В Евангелии от Иоанна есть странный эпизод, имеющий к сказанному прямое отношение: “Когда они обедали, Иисус говорит Симону-Петру: Симон Ионин! любишь ли ты Меня, больше, нежели они? Петр говорит Ему: Так Господи! Ты знаешь, что я люблю тебя. Иисус говорит ему: Паси агнцев моих. Еще говорит ему в другой раз: Симон Ионин! Любишь ли ты Меня? Петр говорит ему: Так Господи! Ты знаешь, что я люблю Тебя. Иисус говорит ему: Паси овец Моих. Говорит ему в третий раз: Симон Ионин! Любишь ли ты Меня? Петр опечалился, что в третий раз спросили его: Любишь ли ты Меня? и сказал Ему: Господи! Ты все знаешь; Ты знаешь, что я люблю Тебя. Иисус говорит ему: Паси овец Моих. Истинно, истинно говорю тебе; когда ты был молод, то препоясывался и ходил, куда хотел; а когда состаришься, то прострешь руки твои и другой препояшет тебя и поведет, куда не хочешь” (Ин. 21:15–18).

Для правильного понимания этого отрывка сообщим, что в греческом языке есть несколько слов, обозначающих любовь: “агапэ” (“ἀγάπη” — любовь возвышенная, духовная; “филеа” (“φιλία” — любовь земная в смысле привязанности к конкретной персоне). Можно упомянуть еще “эрос” (“Ἔρως” — любовь плотская) и “сторге” (“στοργή” — нежность). Так вот, два первых раза (как это звучит в греческом оригинале Евангелия) Иисус, спрашивая, использовал слово “агапао”, а Петр, отвечая, — “филео”. То есть на два первых вопроса Иисуса: “Любишь ли в духе?”, Петр отвечал, что любит по плоти (поклоняется личности конкретного человека как Бога, превращая его в идол). И лишь в третий раз Иисус спросил: “филео?”, так как, надо думать, на нужный ответ уже не рассчитывал. Что касается последней фразы цитированного фрагмента, то богословы, вслед за самим апостолом Иоанном, объясняют его предсказанием казни Петра. Авторитет апостола высок и предположение, что он что-то недопонял, является своего рода дерзостью. Но все же произведем маленький эксперимент над текстом и срастим разорванную ремаркой апостола речь Иисуса. Вместо “...прострешь руки твои и другой препояшет тебя и поведет, куда не хочешь. Сказал же это, давая разуметь, какою смертью (Петр) прославит Бога. И сказав сие, говорит ему: иди за Мною” (Ин. 21:18–19), прочтем — “...прострешь руки твои и другой препояшет тебя и поведет, куда не хочешь. Иди за Мною”. В таком варианте текста можно увидеть и иные возможные трактовки, что и сделал Е.С. Поляков. Во-первых, кто такой “другой”? В Писании под этим именем устойчиво фигурирует один конкретный персонаж: “Не дам славы Моей иному (можно перевести и “другому”) и хвалы Моей истуканам” (Ис. 42:8). Афинагор Афинянин в своей апологии прямо указывает, что “другой” — это владыка вещества, князь мира сего (Предстательство за христиан 8:24). Во-вторых, куда это так не захочет идти Петр? Вряд ли в конце своего служения Он так уж не хотел на крест. Скорее наоборот, ибо знал, что это и есть его последнее посвящение, а за ним победа. Вспомним слова его послания: “Только бы не пострадал кто из вас как убийца, или злодей, или посягающий на чужое; а если как Христианин, то не стыдись, а прославляй Бога за такую участь” (1 Пет. 4:15-16).

Итак, Петр хочет следовать за Иисусом, Иисус призывает его следовать за Собой. Петр даже “прострет руки” (а руки простирают в молитве), но “другой” поведет его куда Петр не хочет. Да еще и “препояшет” (чем?). Вспомним еще раз троекратное отречение Петра (символа Церкви): “...не знаю Человека Сего, о Котором говорите” (Мк. 14:71), то есть, Бога Сего знаю, а человека — нет. Вспомним и троекратный ответ Петра на вопросы Иисуса (“люблю по плоти” — конкретную личность). Вспомним о предупреждениях апостола Павла, о том, что, если мы и знали раньше Христа по плоти, то теперь не должны знать (поклоняться). Можно привести и еще один фрагмент Писания: “Я, Иоанн, видел и слышал сие. Когда же увидел и услышал, пал к ногам Ангела, показывающего мне сие, чтобы поклониться ему; но он сказал мне: смотри, не делай сего; ибо я сослужитель тебе и братьям твоим пророкам и соблюдающим слова книги сей; Богу поклонись. И сказал мне: Не запечатывай слова книги сей; ибо время близко. Неправедный пусть еще делает неправду; нечистый пусть еще сквернится; праведный да творит правду еще, и святый да освящает еще. Се гряду скоро, и возмездие Мое со Мною, чтобы воздать каждому по делам его. Я есмь Альфа и Омега, начало и конец, Первый и Последний” (Отк. 22:8–13). Этот фрагмент труден для понимания, поскольку в нем обращенная к Иоанну речь идет от одного лица. И если в конце личность говорящего не вызывает сомнений (мы знаем уже, Кто Первый и Последний), то в начале это не вполне ясно. Но речь идет все же о Христе и это Он сказал: “не делай сего”. Слово же “Ангел”, как мы помним, в переводе с греческого, значит “вестник” и понималось ранее в весьма широком смысле. Настолько широком, что первые сто лет существования христианства ангелами именовались переходившие от общины к общине вероучителя и посланцы.

Из этого следует, что Церковь, символом которой является Петр, отреклась от Христа тем, что, вместо следования по пути Христа (ибо Он есть путь), стала поклоняться Ему, как Богу, хотя и было многократно сказано не делать это — “...славу нетленного Бога изменили в образ, подобный тленному человеку...” (Рим. 1:23) “...служили твари вместо Творца...” (Рим. 1:25). Как тут не вспомнить, что на предупреждение Христа: “Все вы соблазнитесь обо Мне в эту ночь; ибо написано: поражу пастыря и рассеются овцы. Петр сказал Ему: если и все соблазнятся, то не я” (Мк. 14:27–29).

Не опровергай пророчеств, ибо жизнь опровергнет тебя. В результате постепенно сложившегося перекоса в понимании природы Христа, Он, как человек, оказался Церкви неведом (не понимаем). А без этого понимания оказывается неведом (по крайней мере, в массовом сознании христиан) и путь к спасению. Это хорошо иллюстрируется словами из апокрифического Евангелия от Филиппа: “Осел, ходя вокруг жернова, сделал сто миль, шагая. Когда его привязали, он находился на том же месте. Есть люди, которые много ходят и никуда не продвигаются. Когда вечер настал для них, они не увидели ни города, ни села, ни творения, ни природы, ни силы, ни ангела. Напрасно несчастные трудились” (Филипп 52, апокриф). Таким образом, Церковь, когда была молода, ходила, куда хотела, но не исполняла указания: “иди за Мною”. Когда же состарилась, многое поняла и “простерла” руки, но оказалась “препоясана” (пояс — символ дисциплины) дисциплиной мира сего, князем которого является “другой”, кто мешает Церкви идти, куда хочет, и понуждает идти, куда не хочет, т. е. продолжать движение в избранном ранее направлении. Но: “Неужели они преткнулись, чтобы совсем пасть?” (Рим. 11:11), — никак! Вспомним слова Иисуса: “Симон! Симон! се, Сатана просил, чтобы сеять вас, как пшеницу, но Я молился о тебе, чтобы не оскудела вера твоя; и ты, некогда обратившись, утверди братьев твоих” (Лк. 22:31–32). Из этого следует, в частности, что вера может оскудеть — “Сын Человеческий, придя, найдет ли веру на земле?” (Лк. 18:8), и Христу необходимо молиться, чтобы Церковь, символом которой является Петр, некогда обратилась и укрепила братьев. Братьев — потому, что: “Отец создает Сына, а Сын не может создать сына. Ибо тот, кто порожден, не может порождать. Но сын приобретает себе братьев, не сыновей” (Филипп 29, апокриф). И все это будет и “...врата ада не одолеют ее” (Мф. 16:18). Но нужно ли было Иисусу упоминать “врата ада”, если бы вопрос о таком одолении совсем не стоял. Необходимо заметить, что все сказанное не следует распространять на самого Петра, искупившего свои ошибки апостольством и крестом. Он победил — в отличие от нас.

Как видим, Церкви предуготовано было несовершенство, поскольку таков ее путь в этом несовершенном мире и нельзя за это Церковь судить: “Много замыслов в сердце человеческом, но состоится только определенное Господом” (Прит. 19:21); “Сердце человека обдумывает свой путь, но Господь управляет шествием его” (Прит. 16:9); “Ибо в руке Его и мы, и слова наши и всякое разумение и искусство делания” (Прем. 7:15-16). Тем более, что предопределено и обращение Церкви, которому дано некогда произойти. И обращение (поворот на 180⁰) позволит ей укрепить братьев, а мы знаем, чьими братьями являемся. В чем же можно и должно укрепить нас? В вере, в надежде, в любви и в познании, ибо матерью сих троих, как мы знаем, является София (премудрость), которая невозможна без познания. Но для этого Церкви самой необходимо укрепиться. Церковь не проповедует во всеуслышанье человека как вместилище Бога, Его дом и храм, и допускает поиск Бога в воздухе мира сего. Церковь не проповедует во всеуслышанье человека, как пришедшего во плоти Помазанника, которому нужно найти путь и отворить дверь, дабы он мог войти в усыновление. Вспомним, что: “Един Бог, един и посредник между Богом и человеками, человек Христос Иисус” (1 Тим. 2:5), “...но посредник при одном не бывает, а Бог один” (Гал. 3:20). Церковь, имея ключи, не научила паству свою “войти” (во внутренние пространства человека, где только и можно найти Бога): “Горе вам, книжники и фарисеи, лицемеры, что затворяете Царствие Небесное человекам, ибо сами не входите, и хотящих войти не допускаете” (Мф. 23:13); “Горе вам, законникам, что вы взяли ключ разумения: сами не вошли и входящим воспрепятствовали” (Лк 11:52); “Иисус сказал: Фарисеи и книжники взяли ключи от знания. Они спрятали их и не вошли и не позволили тем, которые хотят войти. Вы же будьте мудры как змии и чисты как голуби” (Фома 44, апокриф). Это имел в виду Иисус, говоря: “Ныне вы фарисеи внешность очищаете, а внутренность ваша полна хищений и лукавства. Неразумные! не Тот же ли, Кто сотворил внешнее сотворил и внутреннее” (Лк. 11:39–40; то же Мф. 23:25–28).

От забвения этих основополагающих истин произошло множество неприятных следствий. Так, забыв о том, что все мы братья во Христе, многие служители Церкви пренебрегают предупреждением Иисуса: “И отцом себе не называйте никого на земле, ибо один у вас Отец, который на небесах” (Мф. 23:9). Сосредоточив основное внимание на внешней, ритуальной стороне дела (как будто в воздухе мира сего нас кто-то должен услышать), многие служители Церкви часто обесценивают богослужебное действо, забывая предупреждение Иисуса — “...молясь, не говорите лишнего, как язычники, ибо они думают, что в многословии своем будут услышаны...” (Мф. 6:7).

Из нетвердости части служителей Церкви в вере вытекает и нетвердость их паствы в надежде, так как, утратив ориентиры, мы уповаем не на то, на что должно уповать. Но еще более бросается в глаза нетвердость многих служителей Церкви в любви. Они как будто забыли слова Иисуса: “Я говорю вам: любите врагов ваших, благословляйте проклинающих вас, благотворите ненавидящим вас и молитесь за обижающих вас и гонящих вас. Ибо, если вы будете любить любящих вас, какая вам награда? Не то же ли делают и мытари? И если вы приветствуете только братьев ваших, что особенного делаете? Не так же ли поступают и язычники?” (Мф. 5:44, 46, 47); “И грешники любящих их любят. И, если делаете добро тем, которые вам делают добро, какая вам за то благодарность? ибо и грешники то же делают” (Лк. 6:32, 33); “Благословляйте гонителей ваших, благословляйте, а не проклинайте” (Рим. 12:14). На протяжении почти всей своей истории (кроме самой ранней) служители Церкви зорко следили за потенциальными и реальными врагами, и поступали не только по закону мира сего “око за око, зуб за зуб”, но и сверх того, часто лишая и ока, и зуба по одному лишь подозрению. Критику, дело обычное между людьми, большинство церковных деятелей воспринимают как недопустимое посягательство, за которое убить мало. Что же касается нетвердости их в познании, то если бы были они в нем сильны, то и паства была бы сильна и не смотрела на христианское учение, как на нечто абсолютно загадочное и непостижимое, в чем, вероятно, и смысла-то нет: “Верую, ибо абсурдно” (Тертуллиан). И не пришлось бы тогда некоторым дошлым интеллигентам, следуя наставлению апостола Луки (Лк. 1:4), “по тщательному исследованию всего сначала” стараться узнать и описать “твердое основание учения”, памятуя о том, что: “Бог есть Дух: и поклоняющиеся Ему должны поклоняться в духе и истине” (Ин. 4:24).

После этого нужно сказать и следующее. Мы возьмем грех на душу, если не предупредим читателей, что все приведенное выше нельзя воспринимать как повод и аргумент для осуждения самой Церкви: “Кто ты, осуждающий чужого раба? Пред своим Господином стоит он или падает. И будет восстановлен, ибо силен Бог восстановить его” (Рим. 14:4). Судить вообще никого нельзя и Церковь как коллективный религиозный институт, бытующий в этом мире, в том числе. Она такая, каковы мы сами. Верно не только — “каков поп, таков и приход”, но и обратное: какова паства — таковы и пастыри. Как мы уже говорили, несовершенство Церкви предполагалось изначально, так как создана она для служения основной массе, абсолютному большинству. А Писание не оставляет никаких сомнений в том, что “...много званых, да мало избранных” (Мф. 20:16, 22:14); “...званые не были достойны” (Мф. 22:8); “...потому, что тесны врата и узок путь, ведущие в жизнь и немногие находят их” (Мф. 7:14). Более того, именно Писание заставляет серьезно задуматься о возложенном на Церковь и предначертанном для нее. Что бы не говорилось о том, что учение Церкви затемняет содержащийся в Писании свет мудрости, но именно благодаря Церкви Писание сохранено и доведено до каждого (далее уже дело каждого, как с ним распорядиться). Нужно подчеркнуть, что текст Писания не сводим к актуальности конкретного исторического момента и не только для него писан. Он обращен в будущее, к нам, и не случайны последние слова Евангелия от Матфея: “Се, Я с вами во все дни до скончания века. Аминь” (Мф. 28:20). Что же касается книг, признанных неканоническими, то ранее содержание их действительно не должно было быть обнародовано широко, что понимали и сами сохранявшие их последователи гностического христианства. Глубина их мудрости начинает раскрываться лишь сейчас, когда мирская наука, “неверный наш управитель” может предложить богословию новые основания для развития. Многое из древних текстов уничтожено, утеряно безвозвратно, но многое дошло до нас, хранимое Провидением.

Еще раз подчеркнем, что, несмотря на все недостатки, мы должны сохранять полное уважение и благорасположение к Церкви, к осуществляемым ею богослужебным действам, ибо и это полезно. Безумием было бы пытаться как-то давить на Церковь или третировать ее. Абсолютно бесплодны попытки создания очередных альтернативных Церквей. Как и все общество, как все мы, Церковь больна, и нужно дать ей выздороветь. Она сделает это сама. И тем быстрее она это сделает, чем менее устойчивость ее будет зависеть от веры паствы в ее абсолютное совершенство, от требования этого совершенства во всем и немедленно. Именно эта вера и это требование являются тем самым “поясом дисциплины от мира сего”, которым Церковь препоясал “другой”, тот, кто ведет Церковь туда, куда она не хочет. Нужно снять с нее этот пояс, полюбить ее такой, какая она есть, и не желать сразу слишком многого. Подталкивание в спину никого не заставляло совершенствоваться быстрее, скорее наоборот. Страх перед расколами, страх перед массами решительно настроенных простецов внутри и вне Церкви, использование ее догматических проблем в качестве политического инструмента и инструмента сведения личных счетов задушили богословскую мысль. Богословие — это наука, а плодотворной может быть только свободная научная мысль. Служители Церкви (люди света) являются огромными должниками перед Богом и людьми в масле (любви), и пшенице (живом, т. е. развивающемся, возрастающем учении). Для покрытия этого долга внутри Церкви должно вновь ожить творческое богословие. И оно обязательно оживет. И потому, что психологическое давление со стороны общества (пояс) неизбежно будет ослабевать, и потому, что развитие богословия среди хуже подготовленных, но свободных мирян (ибо свято место не может быть пустым), заставит конкурировать. Что касается богословствования мирян, то и это нормально. Вспомните: “...не все те Израильтяне, которые из Израиля” (Рим. 9:6); “...не тот Иудей, кто по наружности... но тот Иудей, кто внутри таков...” (Рим. 2:28, 29).

Но уважение к Церкви и ее деятелям не должно означать отказа самостоятельно искать, копать, углубляться и употреблять усилие. Это необходимо делать даже ценой утраты хороших отношений с Церковью. Право жевать своими зубами стоит дорого: “Вы куплены дорогою ценою, не делайтесь рабами человеков” (1 Кор. 7:23). И это далеко не праздный вопрос, ибо при отказе от собственных усилий у человека “отнимется и то, что имеется”, а при приложении их “будет дано и прибавится”. Существует закон ученичества, согласно которому “белый” учитель отличается от “черного” тем, что всегда оставляет что-то недосказанным, чтобы дать ученикам самим достигнуть. Если они смогут это сделать и прибавят к данному им знанию хоть что-то свое — все обретенное знание становится их навсегда. Если же они потребляют только даваемое, — знание не становится им принадлежащим и “пища пройдет в чрево и извергнется вон” (Мф. 15:17). Поэтому “черные” учителя всегда стараются не допустить самостоятельного копания и углубления, дабы держать учеников привязанными к себе.

Подводя итог сказанному, мы еще раз подчеркнем, что поклонение Иисусу Христу как трансцендентному (потустороннему по отношению к миру и человеку) Богу есть блудодеяние обладания Женой Отца, которое совмещает в себе оба вида блудодеяния, о которых говорил апостол Павел в цитировавшемся нами послании римлянам (Рим. 1:18–32). Противоестественность употребления женского пола женским заключается в почитании внешним человеком другого внешнего человека — Иисуса. Противоестественное употребление мужского пола мужским подразумевает порыв духа человеческого к духу Иисуса, как к Богу. Вспомним иерархию отношений в чертоге брачном. Муж-дух соединяется с женой-душой в доме, который становится чертогом брачным. Родившийся свыше новый человек (дитя, о котором говорил Иисус) возрастает, получает усыновление (возвращается к Отцу) и обретает помазание (становится Помазанником). После этого Помазанник превращает чертог брачный уже не в дом (живущего одну жизнь человека), но в храм — то в структуре человека, что не может пасть подобно дому после смерти. В храме этом есть двор собрания, вместилище всех душ-жен, которые шли в апокатастатическом цикле с обретшим помазание духом через череду палингенезий. Достойные из них (подруги невесты) совместно с душой победившею (невестой), становятся невестами Помазанника (в этом смысле Церковь — невеста Христа), т. е. обретают единство с Помазанием, с законом жизни и обретают жизнь вечную, становятся духами бессмертными. Дух же победитель, муж души жены победительницы рассматривается в данном случае в качестве “друга жениха”, приведшего к Помазаннику его невест. Но надо понимать, что на самом деле, жених в доме и жених в храме — это один и тот же жених, идущий по пути возрастания (восстановления). Но и Жених-Помазанник — это лишь этап на пути возвращения к Отцу (в этом смысле душа Помазанника — Жена Отца), ибо истинным женихом всех жен-душ является Бог Творец и на заключительном этапе пути все души сольются с тем, кто истинно Первый и Последний, кто истинно Единый и Всевечный.

Впрочем, сказанное не означает отсутствия необходимости обращения к Христу-Помазаннику как к высшей сущности и поиска контакта с ней. Сложившаяся богослужебная практика возникла не на пустом месте и имеет под собой глубокие основания.