Колбасный тупик капитализма. Опять про СССР или Изделие №2

Когда о СССР пишут современники советской эпохи (с типичным советским пафосом и восторгом), им всегда возражают современники нынешнего капиталистического бытия с одним и тем же аргументом, это удивительно, но аргумент всегда один –  «У вас не было колбасы (туалетной бумаги, блендеров…), поэтому вы врете, что у вас в СССР вам было хорошо жить, не может быть хорошо без колбасы (кружевных трусов, устриц…), поэтому не верю ни единому вашему слову».

 На эдакую колбасную особенность восприятия бытия трудно подобрать встречные аргументы. Да, с колбасой и трусами действительно были сложности. Но как объяснить, что важным и главным было другое?

Вот мы с вами вчера с гордостью вспоминали Королева, Челомея, Янгеля, Неделина, Гагарина и других героев освоения космоса. И вот представьте: если бы им вдруг сказали – дадим вам колбасы до конца жизни, а также бочку варенья, корзину печенья и еще до кучи трусов кружевных… да и вообще чего хотите дадим поесть/попить/одеть/обуть – а вы за это всего-навсего откажитесь от СВОЕЙ РАБОТЫ. Как бы они на это предложение ответили? Правильно – глубоко нецензурно. Так и все мы (большинство) – старые советские ватники – точно так же бы ответили! А вы нам – «колбасы у вас не было…» – зато другое у нас было...  

Еду, гребу волну четырьмя колесами по весеннему городу, размышляя об этом самом «другом»… «Вести ФМ» бубнит сытыми голосами дикторов: … ВЦИОМ провела опрос… довольны ли вы своей жизнью…результат… 58%... И вдруг резануло ухо: «19% ответили что хотели бы вернуться в СССР». Вот оно как! – думаю – все-таки колбасные аргументы действуют не на всех. Не утихают страсти по Золотому Веку России… Не утихают… И видимо не утихнут, пока мы, советские ватники, не повторим судьбу последнего мамонта.

И вспомнилась мне вдруг одна история. История конца советских времен. Тех самых времен, когда бандиты из властных ОПГ обманув народ якобы «поиском Правды и Справедливости» и удачно провернув на этом свою цветную революцию, прорубили прореху в нашей советской теплице. И хлынул тогда в Советский Мир, незараженный вирусом капиталистической демократии, мощный канализационный поток западной цивилизации. А с ним – открытый бандитизм, лживые пиджаки в галстуках, мошенничество, поляризация общества, обнищание масс, голод и потеря жилья, самоубийства, кредитная кабала, предательство и братоубийственные войны… ну и колбаса, конечно – какой без нее капитализм. Только кушать колбасу в новом мире уже могли «не только лишь все».

Малиновые пиджаки, «трико адидас», «золотые гимнасты» на бычьей шее – этот образ стал главным в нашей стране, потому что только они могли спокойно ограбить и убить сколько угодно людей за деньги. Они – в амебной простоте своей душевной организации – не видели в этом ничего особенного. Они стали апостолами разрастающейся либеральной грибницы и зараженного ею нового мира, тогда еще робко заползающего на порог западной демократии, потому что свято приняли главную догму либеральной демократии – аксиому англо-саксонской жизни – «Деньги это самое святое. Если кто-то считает, что это не так – уничтожь его и смотри первое предложение».

Зарплату в научном мире перестали платить с приходом западной демократии почти сразу.

Нашему НИИ относительно повезло с директором, поскольку он был одним из самых молодых директоров в научном городке и постоянно изыскивал какие-то хозяйственные возможности по добыче средств существования института. Однажды он притащил целый грузовик болотных резиновых сапог и выдал нам их в виде зарплаты аж за три месяца! Мы получали зарплату обоями, мешками с рисом, ящиками со сгущенкой и со сливовым компотом … Конечно, все это добро нужно было еще продавать на рынке, но в то время это была самая меньшая неприятность.

В обширных институтских подвалах, там, где раньше располагались экспериментальные мастерские, обжились гостеприимные черноокие восточные джигиты – союзная пуповина еще держала нас, и мы еще считали друг друга братьями одной державы.  Восточные рыцари беспощадно волочились за всеми институтскими барышнями и заполнили все подвальные помещения душистыми фруктовыми ящиками (аккуратно составив по стеночкам наше оборудование). Такая хозяйственность сильно отличала нашего директора от великих, орденоносных и седовласых директоров других институтов – те не могли принять новую реальность в принципе. А мы – научные сотрудники – ощущали некоторую неловкость в научном сообществе городка, поскольку чувствовали себя кулаками в бедняцком окружении.

Понятно, что никаких денег из бюджета никто даже и не ждал, но побаивались, что новая власть начнет брать деньги с нас за то, что мы ходим в институт на работу – мы опасались, что новым властям, за каким-то лешим, понадобится инфраструктура нашего НИИ – а что? Тогда целыми заводами людей выставляли на улицу, а тут какой-то НИИ. За чашкой чая, в шутку, мы оживленно придумывали, каким именно обходным путем можно проникнуть в институт, если ОНИ начнут брать деньги с сотрудников за вход на работу в институт.

Мы шутили об этом, потому что были молоды и еще потому, что новая жизнь не укладывалась в мозгах – новые правители страны и ее народ отныне жили на разных планетах. Но тревога не покидала нас даже ночью – как выжить? А ведь у многих были дети. Те, у кого были мелкие детсадовцы – были относительно спокойны, в садиках детей кормили несмотря ни на что. А у меня были уже школьники! А в школах детей перестали кормить тогда же, когда бюджетникам перестали платить зарплату…

Да. Многие тогда разъехались по другим странам. Но многие и остались. Остались в основном те, кто еще в Союзе ездил по международным научным конференциям и хорошо знал настоящую жизнь в западном обществе. Те, кто знал остались. Те, кто не знал уехали. Я ни в коем случае никого не осуждаю и до сих пор поддерживаю связь с некоторыми бывшими коллегами ныне американцами. Выжить в новом чудовищном мире, в который нас «переместили» из советской теплицы было непросто. И еще я прошу прощения у своих современников за то, что пишу об этих страшных временах с юмором. Вспоминать о тех годах «всеръезную» – эдак можно и сердце разорвать.

Но на этом закончим с описанием природы, надеюсь история, о которой я хотела рассказать теперь станет понятнее (для тех, кто нашел в себе силы дочитать).

В одной из лабораторий нашего НИИ служил самый настоящий гений. Он был из той редкой породы людей, которых кроме науки ничего во Вселенной не интересовало. Помните, у Конан-Дойля – Шерлок Холмс не знал, что земля круглая? Вот и наш Владимир Сергеевич был примерно таким же в быту. Конечно же мы его опекали. Ходили за него на рынок продавать его часть зарплаты – резиновых сапог или сгущенки, ибо было немыслимо даже представить себе, что он станет это делать сам. Я даже не знаю, менял ли он когда-нибудь одежду… нет, стирал точно! Но почти в любое время года (кроме зимы) – в побелевшей от времени брезентовой курточке или видавшей виды футболке, в кедах и на облезлом велосипеде Урал он рассекал по велосипедным дорожкам городка. Он всегда был либо в мыслях о текущей научной задаче, либо работал над ней. Такие мелочи, как зарплата его интересовали гораздо меньше, чем обеспечение его экспериментов всем необходимым.

Небольшая иллюстрация про нашего гения.

За несколько лет до гибели Советского Союза Владимир Сергеевич вез какой-то уникальный доклад в Бостон. Он тогда изучал развитие раковых клеток, в частности, кровеносную систему.  Для того, чтобы просто проиллюстрировать свой доклад коллегам в Бостоне, он между делом изобрел «эмбрионницу» – так он ее назвал – некое странное сооружение на столе из полиэтилена, которое позволяло увидеть живую, действующую кровеносную систему цыпленка на плоскости. Плоское чудище в эмбрионнице жило и печально моргало глазом… кровь текла по полиэтиленовым жилам… Жуть. Эдакий Франкенштейн в условных перьях.  Эту эмбрионницу у него тогда купили прямо в процессе доклада за какую-то мелочь – он даже не очень помнил сумму за сколько он ее продал, потому что на наш удивленный вопрос, просто пожал плечами со словами: «ну не тащить же мне ее обратно». Позднее мы узнали, что это изобретение запатентовали его «коллеги» в Бостоне.

В истории, о которой идет речь, Владимиру Сергеевичу для экспериментов остро необходимы были тонкие мембраны. А поскольку снабжение научных институтов прекратилось еще раньше, чем зарплаты, достать именно мембраны было невозможно. Оставалось только одно – придумать из чего подручного можно было их смастерить.  Уже давно, как только кончилось снабжение, мы почти перетаскали из своих квартир в институт все, что могло как-то пригодиться для работы, но вот из чего сделать мембраны?

Наш гениальный руководитель уже начал было нервничать, когда необычное решение нам подсказали черноглазые сожители по подвалу (восточные переселенцы с видимым удовольствием участвовали в нашей институтской жизни) – они придумали использовать для мембран «Изделие №2» – в просторечье презервативы!

Решение было гениальным, за исключением того, что изделие №2 и в хорошие времена всегда было в дефиците, а уж сейчас, когда промышленность в стране ВСЯ стояла как соляной столб… Но оказалось, что наши джигиты мало того, что были хорошо осведомлены в какой аптеке в настоящий момент (разумеется, из-под прилавка) можно приобрести сей шедевр резинотехнической мысли, но и с воодушевлением взялись профинансировать эту покупку и договориться о том, чтобы нам продали необходимое количество.  Их буквально распирало от гордости, что они на равных участвуют в научном совещании!

Изделие № 2 Баковского завода, (либо украинского завода «Красный резинщик»), упаковывалось по два штуки в бумажную упаковку, и при малейшем нарушении герметичности быстро высыхало, становясь шершавым, как наждачка, ломким и колючим. И потому каждый раз, открывая конвертик советские люди стояли перед выбором – либо использовать оба прямо сегодня, либо сохранить открытый до следующего раза, рискуя употребить средство защиты сомнительной надёжности. А чтобы презервативы-близнецы не слипались в общем конвертике, их слегка присыпали тальком (хорошо что не песочком), что придавало изделию отчётливый и пикантный запах резиновой клизмы.

Я не знаю, насколько часто Изделие №2 в Советском Союзе использовали по прямому назначению (рождаемость в СССР, как известно, всегда перла вверх), но в быту это была незаменимая вещь!

Некоторые типичные примеры использования в советском быту Изделия №2:

– Два презерватива, надетые поверх носков, помогут защитить ноги от промокания в любой воде.

– из них легко изготавливались дефицитные магнитофонные пасики

– военные или охотники, часто использовали Изделие №2 в качестве защиты от грязи и пыли для своего оружия

– туристы, чтобы не замочить спички, сигареты, соль и документы.

– медики, в качестве шины на руку или ногу, идеально защищая поврежденную конечность от загрязнения и потери крови.

Вобщем, вещь была отличная во всех отношениях, и для наших целей подходили как нельзя лучше. Советские презервативы были намного толще и мощнее современных, что было не очень удобно при использовании их по прямому назначению, но зато как нельзя лучше соответствовали параметрам, необходимым для нашего эксперимента.  

На радостях, мы тут же изложили найденное решение нашему тоскующему без мембран гению. Лучше бы мы этого не делали…

Владимир Сергеевич выслушал нас молча.  Мне показалось, что он не очень понял о каком изделии идет речь, оживился он только когда услышал от нас, что один квадратный сантиметр этого латекса может выдержать до 250 килограмм, а в сам презерватив легко помещается около 5 литров воды.

– Сам пойду, проверить надо – сказал наш гений и направился к выходу. Конечно, мы не могли отпустить его одного с джигитами в аптеку! Отправились всей толпой…

Это было забавно – впереди Владимир Сергеевич в белесой брезентушке с развевающимися на ветру патлами (подстригал себя он сам и похоже что без зеркала), за ним щегольские джигиты с ящиком фруктов а следом мы – стайка молодых ученых.  

Но настоящий цирк начался в самой аптеке.

Аптечные барышни кустодиевских форм выбрались из всех аптечных подсобок и выстроились, с восторгом взирая на нашего щуплого, невзрачного гения в брезентушке и кедах. Почетным караулом с двух сторон от него невозмутимыми башнями стояли красавцы-джигиты, а сам Владимир Сергеевич, предварительно попросив у аптечных дам два полных ведра воды и ковшик испытывал презервативы на прочность прямо здесь, в аптеке.

Он растягивал изделие, упершись в него ногой, он дул в него изо всех своих сил и просил джигитов подуть вместе, он проверял на сколько он может увеличиться и смотрел на просвет, он лил в презервативы литрами воду, и проверял на прочность. Джигиты радостно и активно помогали ему в этом, эмоционально и гортанно причмокивая….

Кустодиевские аптечные барышни – судя по румянцу, блеску в глазах и массовому колыханию бус, расположенных исключительно горизонтально земле – были уверены, что испытания проводятся для использования изделия №2 по прямому назначению – а как иначе! Аптечные дамы пребывали в культурном шоке, а мы были готовы провалиться сквозь землю, особенно когда в аптеку входили посетители.

Сам Владимир Сергеевич по всей видимости не имел понятия о прямом назначении этого изделия, а джигитам все это представление ужасно нравилось, особенно их прямое в этом участие.

С огромным трудом нам удалось оторвать своего научного руководителя от увлекательного процесса испытания будущих мембран.

–  Пойдет! – Сказал он – Отличная прочность. Сколько их у вас есть в наличии? – спросил он обращаясь к аптечным красавицам, изумленно взирающим на него сверху вниз.

– Т-три коробки по 36 пачек… – ответила барышня с самой высокой платиновой башней волос на голове.

– Маловато… – задумчиво сказал Владимир Сергеевич.  – Но для начала хватит, а там посмотрим, как пойдет. – Забирайте все что есть и быстрее начинаем! – он махнул нам рукой и направился к выходу из аптеки….

Так мы и жили. И нам тогда даже в голову не приходили глупости, что колбаса в принципе для кого-то может быть важнее любимой работы.

Владимира Сергеевича позднее, когда у нас все совсем развалилось, все-таки уговорили перебраться в Бостон -- там ему несколько лет сулили все блага мира и звали переехать. Он прожил там несколько лет. Работать полноценно там так и не смог. Вернулся, когда науки в новой России уже не было от слова совсем. Он потихоньку спился и умер...