Недавно мы обсуждали какие лишения и тяготы выпали на долю советских солдат, особенно в наиболее голодную и лютую зиму 1941-42. Будет нелишним добавить про обстановку, которая сложилась в этот период и в гитлеровской армаде, еще вчера ориентированную на блицкриг и быструю перемогу, а сегодня натолкнувшуюся на коллапс логистики и свежие части Красной Армии, отведала первые технические новинки и залпы "Катюши" (мой прадед Александр Ковальский, кстати, был разработчиком топлива для "Катюши").
Передаю слово генералу Хейнрици, командующему 4-й армией с января 1942-го (в составе группы "Центр"). Это был не какой-то паникер, генерал у нацистов имел отличную репутацию, иначе вряд ли Гитлер доверил бы ему оборону Берлина в 1945. Просто в своих дневниках он писал гораздо больше, чем говорил вслух, поэтому оснований предъявлять ему за паникерство не было, и вот что он писал в те дни. Обратите внимание, что в окружении генерала уже тогда начали наблюдаться массовые "500-е", причем среди командного состава:
11 декабря 1941:
Два немецких протектората уже образованы. Они станут хорошими колониями. Остаток России распадется на самостоятельные республики. До Байкала они будут зависимы от Германии, а дальше — от Японии. Тем самым проблема России будет решена.
12 декабря 1941:
Русский вовсе не думает о зимней передышке, как нам бы того хотелось. Он атакует по всему фронту и местами достигает не столь уж незначительных успехов, превосходящих «локальный» масштаб. И мы не чувствуем себя в особой безопасности. Бесконечные территории надо удерживать минимальными силами. Противник где-то концентрирует свои силы воедино — там у нас сразу возникает проблема. Вдобавок все мы физически и морально вымотаны после шестимесячной кампании. Мы ничуть не чувствуем себя счастливыми. [...]
16 декабря 1941:
Русский в нескольких местах проделал такие крупные дыры в нашем тоненьком фронте, что заставил нас отступить. Всё происходит в тех же условиях, которые были в 1812 г.: глубокий снег, почти непроходимые дороги, поземка, вьюга и мороз.
Наше верховное командование думало, что можно будет закрыть глаза на условия, которые выше человеческих сил и которые нас надламывают. За всю [Первую] мировую войну никогда я не был в такой ситуации, какую мы переживаем сейчас. Каков будет исход — всё в руках Господа. Эти дни могут оказаться решающими для хода войны.
17 декабря 1941:
После наших бессчетных предупреждений верхи, похоже, наконец-то осознали актуальную опасность. Наконец-то пошлют помощь. Дай Бог, чтобы она еще поспела вовремя. Ситуация просто чертовски серьезная - нет, она даже хуже, она напряжена до предела. Никто сейчас не скажет, закончится ли всё хорошо. В первую очередь завтра нас ждет день, полный забот. Всё было бы не так плохо, если бы офицеры и солдаты не были так измотаны бесконечными б-месячными боями и постоянным физическим и моральным давлением. Добавляет масла в огонь и то, что наши скукожившиеся части столь смехотворно малы и что наше снабжение и обмундирование никак не годятся для русской зимы.
Маршевые проблемы неслыханного порядка, гололед, и, как результат, все машины и прочее скользят. 4 дня меня мучает ужасный понос, начал принимать опиум.
19 декабря 1941:
Игнорируя недостаток зимнего обмундирования, неполноценное питание, неудовлетворительное снабжение и недостаточное количество людских сил, верховное командование желало наступать на Москву, а Гудериан на Тулу. Все предосторожности были отринуты. Теперь они заявляют: пожертвуйте собой, чтобы ситуация вновь выправилась.
Я надеюсь, что нам всё-таки удастся преодолеть кризис, собрав все силы. Уже 48 часов фюрер сам за работой, чтобы послать нам всю возможную помощь. Мы не можем предсказать, что еще произойдет. Дай Бог, чтобы плохая погода не замедлила или не остановила эту помощь. Расстояние до Германии велико, а транспортные возможности ограничены, в то время как у противника все резервы под рукой
19-20 декабря 1941:
Сегодняшний день опять принес лишь ухудшение ситуации. Становится всё более и более ясно, что нас постепенно окружают. Мы стоим полукругом юго-восточнее Калуги, и противник обходит наши фланги. Резервов для их обороны у нас не имеется. Все просьбы, все запросы наверх остаются без ответа. Похоже, так или эдак мы попадем в руки русских. Сегодня Браухич ушел с поста главнокомандующего сухопутными войсками, фюрер сам теперь будет командовать. Но и он не сможет перевернуть ситуацию в нашу пользу.
В будущем будет много вопросов относительно причин столь внезапного поворота, который сбросил нас с высочайшей, казалось, вершины в самую пропасть. Русского совершенно недооценили.
3 декабря группа армий передала телеграмму, что, мол, осталось в последний раз напрячься и противник будет сломлен. Резервов у него больше не осталось. Зато у него еще осталась сибирская армия, у него остались бесконечные пополнения, которые снова и снова вливаются в его потрепанные войска. У нас же с конца июня почти не было пополнений, с октября больше нечего было есть, поэтому пришлось снабжать себя самим с окружающей территории — в случае если что-то удавалось найти. Наши части давно потеряли своих лучших командиров и солдат, и они стояли посреди русской зимы, не имея должного зимнего обмундирования. Приходится лишь изумляться, чего же достигли эти вымотанные, малочисленные, завшивленные и обессиленные люди. Так-то. Теперь русские массы их попросту окружат и раздавят. Пиф-паф — тут зайчику и конец.
22 декабря 1941:
Где-то 8 или 9 декабря русский начал свою контратаку под Тулой. Экипированный шикарной зимней формой, он пробил большие дыры в нашем фронте. Хотя мы и видели нависающую угрозу окружения, сверху нам постоянно приказывали держаться. В окружении держаться бы не вышло, поэтому пришлось отступить. Отходили по снегу и льду прямо как Наполеон в свое время. Схожими были и потери. Апатия среди личного состава ширится. Состояние войск нельзя назвать иначе как плачевным.
И вновь я нахожусь в той точке, где русский давит сильнее всего. По сути, мы уже полностью окружены. Вчера ситуация была безнадежной. Мы ожидали скорый конец в котле. В самый последний момент Клюге дал разрешение на новый отход. Так наше существование было еще немного продлено.
Приказы удерживать позиции, демонстрирующие непонимание реальной ситуации, вероятно, исходят с самого верха.
Теоретически я мог бы избежать катастрофы, что уготована моему корпусу. Мне надо было отступить на 30 километров. Но это было запрещено командованием армии. Кроме того, это означало бы отступить с наших жалких позиций в голый снег. Войска, находящиеся в прискорбном состоянии, ни в коем случае этого не желали.
Сам я — может, это и было ошибкой — не выступил ни против Клюге с Гудерианом, ни против дивизий, ни против моего начальника штаба [полковника Шульца]. В итоге, когда ситуация стала критической, Гудериан — превосходное командование которого и довело нас до этого — приказал нам удерживать позиции. Выполнить этот приказ было уже нереально.
Рождественский вечер:
Ежедневно мы переживаем одно и то же. Но из соображений престижа никто не способен пойти на решительный шаг и отступить. Они не желают признать, что их армия под Москвой уже почти полностью окружена. Они отказываются осознать, что русский на такое способен. И в тотальном ослеплении они шатаются над пропастью. Они не желают признавать неудачи. И через четыре недели они потеряют под Москвой свою армию, а позже это окончится поражением в войне.
Изо дня в день мы ощущаем, как всё туже затягивается петля на шее. Фюрер в это верить не желает. Нас самих, осознающих ситуацию, лишает последних сил то, что от нас уже 14 дней отпиливают по кусочку. Иногда следует 24-часовая передышка. А потом вновь град ударов. Ни одна контратака не удается, поскольку мы не управляем ситуацией, инициатива в руках противника. Сплошное расстройство, невыносимое положение.
25 декабря 1941:
Здесь же снова сплошные неприятности. Наше положение всё тяжелее. На нашем фронте нам постоянно удается отбивать русские атаки. Но противник всегда может обойти наши фланги на санях, на лыжах, а значит, превосходит нашу неповоротливую кучку. Только мы понадеемся, что наступила пауза, так нас снова обходят и обгоняют. Просто невыносимое положение. Наконец-то получили разрешение на отход. Слишком поздно. Трудно представить, сколько машин, снаряжения и орудий мы потеряем из-за заснеженных дорог. Они застревают, соскальзывают в кювет, и их уже не сдвинешь с места. За всю [Первую] мировую войну никогда я не бывал в такой ситуации. Она удручает до предела.
2 января 1942:
Полевая почта больше не работает. Письма не доходят, поскольку противник захватил железнодорожные пути и теперь угрожает захватить шоссе.
Мой корпус стоит на фланге, который противник окружает с 12 декабря. С крупными, широко развернутыми силами он стоит глубоко в нашем тылу. С фронта же он атакует день и ночь. На протяжении многих дней у нас было 20°, 30° и даже 35° мороза. Наши войска находятся в жалком состоянии. К большим потерям добавляются обморожения. Сколько еще мы протянем — никто не знает. Может, однажды войска и не выдержат. Настолько плохо наше положение.
Приближение этого несчастья мы видели еще недели назад. Больше 14 дней назад мы отправили наверх запрос наконец-то дать приказ на большой отход, чтобы армия смогла оторваться от противника. Если бы нас услышали, то всё могло бы сложиться хорошо. Русский не смог бы нас обогнать. Но в качестве ответа мы получили указание, что нельзя просто так отдавать уже завоеванную территорию. Теперь они боятся «наполеоновского отступления» и говорят о фанатичной обороне, запрещая всякий отход. Так что нас должны были окружить.
Мероприятия по оказанию помощи столь редки и малы, как капля в море, и всегда запаздывают. Меня самого заставили удерживать позиции, которые уже невозможно было оборонять.
Повсюду здесь происходят изменения. Корпуса, армии день за днем меняют своих начальников. Некоторые заболели. Уходят один за одним.
3 января 1942:
Сегодня у нас -35°, а некоторые говорят и о -42°. Русский, похоже, этого не чувствует. Раз за разом он атакует, да и должен атаковать в столь благоприятной для него ситуации. Он надеется уничтожить нашу армию и поэтому не может останавливаться. Как тут всё обернется, я не знаю. Лишь один Бог тут может помочь. Трудности громоздятся горами. Все попытки помощи разбиваются о снег и мороз. День за днем радуешься уже тому, что ничего ужасающего не произошло. Следующего дня ожидаешь со страхом — что он принесет? — а ночь тоже страшит, ведь и тогда может что-то случиться.
Мой сосед <генерал> Фельбер тоже присоединился к числу убывающих. Сегодня он сказался больным. Такие дела.
30 дней надеешься, ждешь, и всё одно, ни малейших изменений. Но было бы еще хуже, если бы войска, с почти невообразимым упорством, героизмом, не преодолевали всех тягот сражения, погоды, трудностей со снабжением. Летом и осенью мы думали, что совершили невообразимое. По сравнению с днем сегодняшним это вообще ничто.
11 января 1942:
Всё идет будто по плану, ровно так, как я докладывал своим начальникам. Они отклонили все предложения из-за страха перед самым верхом. Если говорить о Клюге или Кюблере (наш новый командующий армии), то все они боятся того, кто на самом верху. А сверху идут лозунги вроде «никакого наполеоновского отступления» — оставляйте фланги открытыми и дайте противнику время спокойно обойти вас и атаковать с тыла. Надеемся на прибытие свежих дивизий. Но они добираются столь медленно, капля по капле, и их число слишком мало, чтобы нас вытащить. Так что русский выиграет свою первую битву на уничтожение против нас.
Уже сейчас положение вещей невообразимое. Повсюду заметно давление противника. Нас уже зажали так, что скоро задушат. При -15° человек редко попадает под крышу, не говоря уже о лошадях. Транспорт практически встал, сани застревают на забитых дорогах, сегодня я четыре часа шагал по глубокому снегу в темноте. Повсюду видны первые признаки поражения. Наверное, утром полностью перережут основную трассу снабжения. Через несколько дней, быть может, и железную дорогу. А что затем? Сражаться без боеприпасов и пайков! Все мои соседи, командующие корпусами, внезапно исчезли, заболели и так далее. Кого-то перевели, и они в срочном порядке убыли. Я вынужден здесь оставаться, на передовой, без реальной возможности выбраться.
20 января 1942:
Все обещанные мероприятия по поддержке провалились. Ни одно из всех обещаний и утешений относительно помощи не стало реальностью. Если всё же что-то и дойдет, будет «слишком поздно» — фраза, которой можно описать всё руководство военными действиями и решения фюрера.
21 января 1942:
Внезапно мне позвонили и сообщили, что я назначен командующим 4-й армией вместо лишь недавно принявшего ее генерала Кюблера. И меня невредимым тут же выдернули из гущи событий.
Теперь моя ноша — продолжать эту борьбу силами армии. Ни одна германская армия не находилась в такой ситуации, насколько позволяет судить человеческая память.
21 января 1942:
Утром ездил в армию. 42° мороза. Шоссе свободно. На обочине дороги — мертвые русские, разбитые машины, всё заснежено. Даже здесь такие продолжительные низкие температуры ненормальны. Встретил генерала Кюблера. Он был смещен после того, как сказал фюреру, что считает невозможным удержание армией шоссе и Юхнова. Может, он и прав. Но поскольку он не продемонстрировал безусловной веры и так высказался, его сняли.
25 января 1942:
Пока наши силы постоянно тают, силы противника растут с каждым днем. Он постоянно выставляет новые дивизии и лыжные батальоны. Даже если и удастся закрыть дыру на севере, то всё равно остается огромная угроза глубокому южному флангу по шоссе.
28 января 1942:
За целый день так и не смогли отбить шоссе. Это значит, что армия не получала продовольствие и боеприпасы в течение 24 часов. Теперь вечером снабжение должно прийти на грузовиках, но это не точно. Еще один-два дня в таком положении, и наступит критическая стадия. Ведь наши парни должны за счет чего-то жить. Несмотря на чрезвычайность ситуации, ХХХХ корпус действовал неудачно. По сути, ничего за сегодня и не сделал. Частично виной тому сильная метель, заносы и -25°. Но всё же можно было бы ожидать большего, учитывая известную ему и доведенную в приказе важность освобождения шоссе. Дорога на Вязьму перерезана десантниками. На той, что идет на Гжатск, тоже засел противник. То есть армия по факту полностью отрезана.
Невыносимое положение. Надеюсь, утром удастся освободить шоссе и в особенности удастся отбить противника севернее Юхнова силами 98-й дивизии. Если и это не удастся, то я даже не знаю, что будет. Заносы из-за сегодняшнего снегопада не сулят ничего хорошего. Как же тяжко вот так в течение восьми недель бессменно находиться на самых затруднительных участках, пытаться что-то сделать и переживать неудачу за неудачей. Но их и следовало ожидать, поскольку инициатива всё время у противника. И в подобную ситуацию нас постоянно заводит приказ фюрера всё удерживать.
19 февраля 1942:
По человеческому разумению здесь нам должен был прийти конец. Лишь благодаря Божьей помощи и храбрости наших войск всё обернулось иначе. На одном участке, о нем говорится в свежей сводке вермахта как про лес в 80 километрах юго-восточнее Вязьмы, после недельных боев были разбиты три с половиной окруженные русские дивизии. Пять дней в снегу, без еды и крыши над головой парни сидели в своеобразной снежной крепости в лесу, под постоянным огнем нашей артиллерии их становилось всё меньше. Говорят, что насчитали 3500 убитых. Должно быть, ужасное зрелище. Сам я туда не поеду, слишком отвратительно. Похожее произошло и в других котлах.
Но это были лишь острия небольших клещей, от которых здесь — пока они окончательно не сомкнулись — удалось ускользнуть. Куда большие клещи всё еще грозят нам.
28 февраля 1942:
У всех тут огромный оптимизм. Увы, но наша локальная ситуация сейчас куда хуже. В данный момент мы находимся под исключительным давлением. То, что произошло сегодня, — это отдушина, возможность вырваться из постоянного напряжения, отвлечься от этих качелей. [...] Надеюсь, дела у нас пойдут так, как это видится фюреру.
Завтра в первой половине дня «Ю» доставит меня обратно в Россию. С каким удовольствием я бы предпочел остаться в Германии.
9 марта 1942:
Куда ни кинь взгляд, повсюду сражения. И ночь за ночью вражеские самолеты пролетают над нашими домами и укрепляют свою армию в нашем тылу. Сил противостоять этому не имеется. С трудом наши тыловые части удерживают деревни, отделяющие наши пути снабжения от противника. Это уже не просто тревожная обстановка — там целая новая армия, которую доставленные по воздуху офицеры и комиссары набрали из населения, из бывших военнопленных, из партизан. Оружия, включая артиллерию, и боеприпасов в этом районе после Вяземского сражения имеется в достатке. Когда всё это сознаешь, закрадываются сильные сомнения в том, что противник остановит свое наступление с приходом весны.
9 марта 1942:
Когда же прекратится этот исступленный навал! Мы в корне заблуждались относительно численности, возможностей и упорства русских. То же касается и организационных возможностей, и помощи, предоставляемой им.
12 марта 1942:
Повсюду жалобы на слабые силы, на недостаточно обученное пополнение, на недостаток младших командиров и на голодающих лошадей. Приходится признать: хотя русскому и не удалось выдавить нас с его территории, нашу армию он сильно проредил. Господи, до чего же скукожились наши войска, как же плохи дела с офицерами и вооружением.
Трудно и внедрить пополнение в имеющиеся войска, поскольку последние в связи с недостаточным количеством опытных командиров не могут его «переварить». Обучать! Легче сказать, чем сделать. Если почти всем, кто есть в наличии, приходится ледяной ночью, при штормовом ветре стоять на постах вдоль всей линии фронта, то днем, да еще параллельно с оборудованием позиций, стремление чему-то учиться не слишком велико.
20 апреля 1942:
Наконец, совершенно неясно, где же нам взять новых солдат, чтобы восполнить потери, возникающие в ужасающих масштабах. Мы возлагали свои надежду на весну. С позавчерашнего дня начало таять, но улучшений не чувствуется. В данный момент всё так же, как и всегда, без изменений: не важно, снег ли лежит или же всё тонет в немыслимой грязище. Из места нашего расквартирования и на легковой машине больше не выберешься, так что надо садиться на дрезину и ехать 20 километров до шоссе. А в 1000 метрах от него засел противник и радостно по всему палит.
25 апреля 1942:
Кажется, мало-помалу и у людей наверху открываются глаза. Три дня у нас провел генерал Бл[юментритт]171 из ОКХ, который раньше сам был здесь начальником штаба, очень реалистичный и здравомыслящий человек, который ясно увидел, как у нас обстоят дела: наши войска, подобно узенькой нитке жемчуга, протянуты между двумя фронтами, и ни вперед, ни назад двигаться они не могут, а резервов для исправления ситуации у нас не имеется, не говоря уже о том, чтобы по своему почину атаковать противника. Ничего другого не остается, кроме как затыкать самые горячие участки, прекрасно осознавая, что из-за этого образуются дыры на других направлениях. Остряки уже предложили воткнуть вдоль наших так называемых позиций таблички с надписями на русском: «Проход воспрещен!» Потому что солдат у нас нет. Медленно, но верно наши войска растираются в труху, если уже не растерты.
28 апреля 1942:
Противник контрударами опять отразил наступление наших войск. Повсюду царит исключительная депрессия. Я тоже могу сказать, что потрясен. Из 850 атаковавших потеряли 12 офицеров и 458 бойцов и ничего не добились
8 мая 1942:
Сейчас период распутицы: дорог, по которым можно было бы проехать, больше нет. Наша единственная линия снабжения, шоссе, которое русский в течение четырех месяцев пытался перерезать ценой жертв тысяч солдат и дюжин танков и всё же не преуспел в этом, ушло под воду и часто закрыто целыми днями. А еще лишь две с половиной недели назад это была дивная и чудесная дорога. Сегодня же большей частью оно по колено в грязи, в которой тонет всё, что должно продвигаться. Тысячи военнопленных, местных жителей, солдат стройбатальонов пытаются привести его в порядок, настилая гати. Но получается лишь заштопать отдельные участки. 10-сантиметровое щебеночное покрытие продырявлено, а под ним — дорожное полотно из глинистого мокрого грунта. Наши тяжелые немецкие грузовики просто перемалывают этот грунт сверху донизу.
На данный момент мы питаемся еще не воздухом, хотя и по воздуху. Неутомимые «Ю» завозят боеприпасы и продовольствие, точно так же как неделями они это делали зимой. Так еще можно поддерживать людей, но не лошадей. В январе здесь еще имелись остатки корма. В феврале тыловые области, откуда можно было бы его взять, заняли десантные войска и партизаны. Вот тут и началась нужда для наших лошадей. Вся солома с крыш была снята и скормлена. Но и этому пришел конец. Тысячи пали от истощения. Оставшиеся используются на износ и едва получают корм. Начавшаяся распутица удваивает требования к животным. Так что по части мобильности мы пребываем в плохом состоянии...
В войсках исчезающе мало осталось тех, кто протянул с 22 июня до сегодняшнего дня. Но и в высоких штабах люди знают, что было сделано. Для многих, как и для меня, всё это время с начала кампании и до настоящего дня было одной непрерывной бесконечной битвой, без увольнений, без отпуска, без покоя. В Первую мировую войну ничего подобного не происходило.
12 мая 1942:
Я так устал, так недоволен, так мрачен, так задерган этим несоответствием требований сверху и реального положения дел, что я внутренне просто надломился.
17 июля 1942:
Один эсэсовец высказался: «Ну, получите Вы позже усадьбу на Востоке». Я говорю: «Где же, в Польше?» — «Нет, — говорит, — еще восточнее!»
23 января 1943:
Геббельс сказал, что война может закончиться быстрее, чем кто-либо думает. Сегодня мы должны сказать: «Не приведи Господь, чтобы его слова случайно оказались ужасным пророчеством». Таковы тревожные мысли, которые я здесь изложил. Нужно носить их в себе и управляться с ними в одиночку. Говорить об этом невозможно. Дай Бог, что-то еще изменится. Надо сделать всё, что в наших силах. Но одно ясно, хотя я всегда одинок в этом мнении: война против России была неправильной затеей. Если боялись их вооружения и их совершенно точно втайне вынашиваемых планов, то нужно было обратиться к искусству политики и искоренить эти угрозы, но не создавать себе нового сверхсильного врага вдобавок к уже имеющимся.
28 января 1943:
Так болезнь пожирает тело, которое теперь уже наполовину в ее власти. Сталинград всё еще защищается. Но, по-видимому, теперь уже недолго осталось. Изуродованное тело бьется в конвульсиях. Ситуация теперь становится ясна и широким массам. Ее не утаить, хотя большинство вообще не представляет, насколько далеко всё зашло.
Мыльный пузырь, столь тонкий и столь растянувшийся, теперь лопнул.
Недооценка противника, переоценка собственных сил, как и желание одурачить других блефом и таким образом добиться успеха, — всё это способствовало возникновению нынешней ситуации. С психологической точки зрения любопытно, что никто не посмел высказаться против этого блефа, ведь ранее он столь часто приносил успех. Столь часто приносил успех вопреки всем вероятностям. Никто не хотел показаться пессимистом и выступить против его использования.
19 февраля 1943:
В целом немецкая армия не рассчитала свои силы. Ей ставились задачи на фронте такой протяженности, что их можно было выполнить лишь при условии, что противник полностью бы развалился сам, как, к примеру, во Франции. Но так как на Востоке этого не случилось, командованию не хватило благоразумия и мудрости. Оно всё время хотело успехов за счет отваги и смелости, но они не улучшали ситуацию, а лишь ослабляли войска изнутри, снова и снова растягивая их по фронтам.
18 октября 1943:
За нашими спинами уже не просто хозяйничают партизаны, а восстает практически вся страна. Некоторое спокойствие царит лишь в районе фронта, так как там слишком много солдат. Никто из местного населения более не верит в нашу победу. Вследствие этого они все хотят создать себе алиби, годное при возвращении красных, и занимаются враждебной Германии деятельностью. Этот факт характеризует наше положение. На Балканах дела еще хуже, чем здесь. В других оккупированных странах много актов саботажа и ожидание нашего крушения. Поэтому с удивлением читаешь в газетах или слышишь по радио разглагольствования о «сплочении» Европы. Разве что против нас, но ни в коем случае не с нами или вокруг нас.
27 октября 1943:
Пять дней подряд противник так поливал нас артиллерийским огнем, что и смотреть-то было жутко. Пехота была просто раздавлена. Русский палил из своих стволов в пять-шесть раз сильнее того, на что способны мы. Люди выходили с позиций, совершенно обезумевшие от артиллерийского огня. Даже несколько дней спустя они еще не пришли в себя. Превосходство в живой силе, превосходство в технике, свежие резервы, в то время как у нас сражаются одни те же, — таковы характерные черты этих боев, и, если они будут продолжаться без изменений, нас однажды ждет крушение.
Наши люди еще воображают, что их действия достойны похвалы, если они всё уничтожат. Но из-за этого немецкий народ ждут лишь позор и возмездие. Но они как будто умалишенные. Я пытался под Смоленском управлять этим, противостоять. Но было невозможно остановить людей. Каждая тыловая крыса назначила себя поджигателем во исполнение приказа фюрера. На такое и смотреть-то омерзительно.
...
Сейчас же большая часть Европы состоит наполовину из груд развалин. Я постоянно злюсь из-за разрушений здесь, в России. Прежде командование не приказывало, что всё должно быть уничтожено. Мне подобное не по душе, раньше нас воспитывали иначе.
5 мая 1945:
Твой пессимистично настроенный муж в итоге оказался прав: он предвидел наступление конца, и этот конец пришел. Божий суд жесток и ужасен.
Уже пять дней как я без должности и убегаю от врага. Ординарец Била меня тайно покинул, при этом украл автомобиль и шоферов. Я жду здесь, когда меня заберет англичанин, возможно, с тем чтобы впоследствии выдать русскому.
Комментарии
Прибылей не предвидится, выскакиваем из бизнеса, убытки на лохов. Классика
Как то излишне депрессивно для 41го года когда у немца шли успехи. Занимались территории и несколько армий были разбиты.
"аберрация близости". Частое явление, когда то, что снаружи видится, как глыба, монолит, отлаженный механизм, изнутри видится, как гэ и палки, скреплëнные соплями
Понятно, что пропаганда продолжала наяривать, но хребет фашисткому зверю уже был сломан. Блицкриг перешел в позиционную войну, причем материальные позиции СССР становились теперь не хуже, а лучше с каждым днем.
Из этого никоим образом не следует, что советской армии предстояла легкая прогулка по избиению фрицев, но теперь каждый новый день означал, что соотношение сил вновь слегка изменилось в нашу пользу.
Многие генералы вермахта уже тогда поняли, что партия стратегически проиграна, но фюрер не мог это признать по политическим причинам, что стоило и немецкому и советскому народу миллионы жизней (на радость другим западным странам, конкуренты трепали друг друга, а кто-то снимал пенку), которых могло бы и не быть, случись капитуляция немцев на пару лет раньше.
Как сказать... Всю нашу жизнь считалось, что хребет сломали только под Сталинградом, а до этого почти год от описываемых событий. А каток попëр только после Курской Дуги.
Но мой коммент был не об этом. А о разном видении одной и той же системы изнутри и снаружи
Сталинград стал зримым подтверждением описанного перелома (с каждым днем соотношение сил немножко менялось), который произошел гораздо ранее.
То есть понятно, как зримое событие, Сталинград стал медийным символом, понятном каждому, но если смотреть глубже - корни Сталинграда произрастают из краха блицкрига.
Помимо всего прочего немцы ожидали, что после взятия Москвы (а точнее - окружения, Гитлер планировал устроить блокаду и тотальный голодомор среди московского гарнизона и населения в качестве наказания за немецкие потери), в процесс раздербана включатся японцы, так как захотят свою долю от туши.
Сталинград стал зримым подтверждением описанного перелома-----
Когда битва закончилась, то да стал. На войне никогда ничего не предопределено. И расчету всегда может противостоять случай и упорство.
Череда случаев и неувязок может разрушить любой план ( Одна минута решает исход баталии;. один час – успех кампании; один день – судьбу империи. А. В. Суворов.)
Так вот об этом мало говорят при обсуждении Сталингадской битвы, но на момент выхода немцев к городу части 62 армии Чуйкова не успели перегрупироваться и отойти. Фактически город оборняла 10 специальная дивизия НКВД . И она выдержала первый напор.Все переправы разбиты, порт , суда. Река под обстрелом.
В конце сражения не пустили Манштейна, успели перекрыть и устоять.
Тула-- Гудериан потратил 3 дня на оценку обстановки . В городе почти не было артиллерии и порядка 600 защитников.
А успей Гитлер создать "оружие возмездия" или договорись с англичанами и амерами.?
Без сомнения, самоотверженность советских людей , героизм на фронте и в тылу. Упорство и мотивация при ясных целях. И немного удачи.
Удача всегда на стороне тех , кто готов отдать все ради победы.
А что немецкие генералы, они должны как-то объяснить почему у них не получилось. Мороз и грязь были по обе стороны фронта.
Все верно. Стратегическая оценка генералов-гитлеровцев о грядущем проигрыше была основана не в сферическом вакууме, а для конкретного противника, чье упорство и героизм были уже известны хорошо. А теперь, когда блицкриг сорвался, стало ясно что он и мобрезерв сможет задействовать по полной, и оборонную промышленность перезапустил, и завтра она будет только усиливаться.
Для, к примеру, французов, полагаю, прогноз был бы иным.
Везение и невезение тоже были по обе стороны.
корни Сталинграда произрастают из краха блицкрига.
Об этом почти дословно, и в подробностях, говорил Г.К.Жуков в интерьвью, которое он давал Константину Симонову, после войны.
Да ладно! Если Вы родились и выросли в Советском Союзе, то не могли не слышать фразы:" Под Москвой был развеян миф о непобедимости немецкой армии"
И еще три года ломали этот хребет.
Хочется верить, что современный немец превратился в итальянца времен ВОВ.
Всё именно так.
Под Москвой была одержана первая Победа.
Под Сталинградом - хребет.
А после Курска стало окончательно понятно кто победит.
Никаких противоречий!
Добавлю. "Смоленск" разрушил блицкриг.
Блицкриг еще в Брестской крепости забуксовал
Предшественник Шпеера на посту министра вооружения и боеприпасов Фриц Тодт еще в ноябре 1941-го предлагал Гитлеру начать мирные переговоры с СССР, еще раз повторял это весной 1942-го, и тут же погиб в авиакатастрофе.
Затык был в топливе румынская добыча не вытягивала нужды рейха Тодт справедливо и полагал что если рейх не уложится в 3-4 месяца то Германию ждёт крах , на синтетическом бензине удалось оттянуть конец на четыре года
Да, но он угадал это еще до декабрьского наступления РККА. Видать, неглупый был, и считать хорошо умел.
Весна-лето 1942 года были самым тяжелым периодом для Красной Армии по снабжению артиллерийскими боеприпасами.
Массовое производство реактивной артиллерии в тот период- во многом из-за недостатка порохов, которые можно использовать в снарядах для ствольной артиллерии.
И шансы на общую победу у немцев были именно до сталинградского разгрома, который во многом состоялся благодаря ошибкам Паулюса.
У опиума есть симптоматический антипропульсивный эффект, т.е. он вполне себе противодиаррейное средство.
Одна из проблем героиновых наркоманов это запоры,ну это они так походя отмечают,есть другие более значимые для них проблемы.
а потом, когда негде взять дозу, например в тюрьме, начинается понос
И документалка хорошо сделанная: "Великая Война. 4 Серия. Битва за Москву."
Тоже так показалось. Какой то унылый генерал, хотя представлен как "не нытик".
Но нужно учесть зима и мороз.это адское испытание для плохо экипированных людей.
С личным составом он этого уныния не позволял, писал строго для себя и жены. Дневники всплыли на публику спустя много лет после войны.
Вот пример:
5 декабря 1941:
Как только начинает светать, я отправляюсь в путь. Я еще узнаю, что идут бои за Малое Гремячее, что Кетри, лес к востоку от нее и Большие Луковицы взяты. 82-й полк у Никулинских выселок. Тем временем начавшийся ужасный холод, -32°, препятствует использованию оружия. У одной батареи 25 % выстрелов вообще не происходит. У другой снаряды летят лишь на 500-600 метров, так как порох в заряде не воспламеняется нормально. Большое число пулеметов замерзло и не стреляет. Я еду в дивизию в Панское и узнаю там, что прежние сообщения в целом подтверждаются. Живо описывается воздействие мороза. Полностью дела у 17-го полка еще не улажены. Но полк так глубоко ворвался внутрь вражеских позиций, что речь, очевидно, идет лишь о зачистке оставшихся очагов сопротивления. Артиллерия не очень может помочь, так как наши подразделения слишком перемешаны с подразделениями противника. Полк должен справиться собственными средствами.
Я еду дальше к 82-му полку, чей командный пункт находится в Мерлеево. Невдалеке от деревни последняя из трех машин, что были в моем распоряжении, испускает дух. Я иду в полк пешком, еще раз подбадриваю стреляющую на краю деревни батарею и ищу полковника Хоссбаха.
От него я узнаю, что два его передних батальона взяли Никулинские выселки. Но за ними в лесах у высоты 291 еще кишит враг. Противника удалось захватить врасплох. Но в тылу наших прорвавшихся войск многие окопы снова заняты русскими. XII батальон только что взял Есипово. Я говорю полковнику Хоссбаху, что дело с лесом ему придется разрешать собственными усилиями, на это кроме передних батальонов у него есть еще и резервный. Теперь он должен пройти до восточной опушки леса к востоку от Никулинских выселок и пока удерживаться там. Он и сам имел те же намерения, так как оба его фланга весьма сильно оголены в глубину. В Пронино засел противник, а 17-й полк еще не прошел через Конино. Моя машина всё еще не починена. Час, пока идет ремонт, я использую для прогулки от Мерлеево на восток, к северной опушке леса — к северу от Глебово. Я беседую с артиллеристами батареи, что стоят на восточном выходе из леса. Очень сильный мороз. Пар изо рта мгновенно замерзает на зимнем подшлемнике. Такой воздух даже вдыхать неприятно. По пути к лесу я встречаю несколько человек, которые заверяют, что врач направил их в тыл из-за обморожений. 45 минут спустя я прибываю в резервный батальон, стоящий в маленькой лощине у северной кромки леса. Группками у маленьких костров стоят люди, жалкие, обмороженные. Чтобы согреться, они стучат каблуками, но те промерзли насквозь. Иду от костра к костру, разговариваю с ними, осознаю тяжесть их ситуации, говорю им, что надо как следует браниться, чтобы выпустить пар, что в России тошно и что ничего хуже такой погоды быть не может. Но они и сами знают, как близко шоссе117, а от прорвавшихся танков нас отделяет лишь несколько километров, что после соединения с ними Тула будет окружена и что я вполне уверенно могу высказывать предположение: это последнее большое наступление этой зимы. С восьми вечера вчерашнего дня парни ничего не ели, кроме хлеба, кофе в их флягах превратился в лед. Хотя они соглашаются с тем, что тут ужасно и что никто не рассчитывает на дальнейшее наступление вглубь России, в целом их настроение всё еще не худшее, и я стараюсь еще подбодрить этих промерзших, плохо одетых, оголодавших, немытых и изгвазданных людей.
Про себя я думаю, что если бы этих людей увидел русский, его мнение о наших войсках упало бы. Настолько убог их облик.
— Потом я поднимаюсь на холм к востоку от леса. Я вижу голый заснеженный склон, впереди слева и сверху под лучами солнца глубоко засыпанное снегом Никулино, дальше перед лесом Никулинские выселки, а справа из долины дым горящего Конино. Впереди справа в направлении высоты 250 быстро продвигается пехота. Артиллерия противника молчит. Да и выстрелов пехоты ниоткуда не слышно. Лишь из Пронино в нашу сторону доносятся редкие пулеметные очереди.
...
Отовсюду поступают сообщения о всё новых обморожениях, отказах оружия — в III батальоне 17-го полка не стрелял ни один пулемет и так далее. Дивизия докладывает, что 17-й полк более не способен вести наступление. Я спрашиваю генерала Бертольда, что он собирается предпринимать дальше. Он долго тянет с ответом, потом говорит, что 17-м полком готов разве что удерживать Большие Луковицы. Как плоха подобная ситуация, мы испробовали уже 12-15 [ноября]. 82-й полк тогда должен оставаться на своих позициях. В его дивизии от обморожений пострадало минимум 400 человек. О продолжении нашего наступления без помощи соседей в этой ситуации и речи не идет. Я не могу гнать дальше 82-й полк, которому противник угрожает с фланга, а возможно, и с тыла. 17-й полк отпадает. Вечером -35°. Я обсуждаю положение с начальником штаба [полковником Шульцем]. Мы одного и того же мнения: мы можем лишь стоять и ждать, пока подойдет 29б-я дивизия, создавшая плацдарм у Брыково [Барыково. — О. Б., И. П.; далее испр.]. Но от армии она получила совершенно иное направление наступления: на северо-восток, через Обидимо-Яковлевское. Чтобы мы могли взаимодействовать, граница между нами должна проходить совершенно иначе — через Барыково-Хомутовку-Александровку. Мы докладываем в армию о решении: удерживаем достигнутые позиции, дальнейшее наступление только совместно с 296-й дивизией.
...
Звонит генерал-полковник Гудериан. Я описываю ему ситуацию, вытекающее из нее решение остановиться и прошу, чтобы 296-я дивизия сильнее забирала на север. Я добавляю, что хотя и не вижу всей ситуации в целом, но вышестоящему командованию нужно решить, ставить ли на карту боевую мощь все еще свежей 296-й дивизии. Учитывая наш сегодняшний опыт, дивизия при наступлении замерзнет. Я попросил его принять во внимание, что будет, если мы застрянем на высотах у Кострово без какой-либо защиты от погоды. Он отвечает мне, что и сам думал о том же. Он лично посетил 296-ю дивизию, и пусть у них всё не так плохо, как у нас, в целом всё равно проблемы впечатляют. XXIV танковый корпус высказался в том же духе, что и я. Он в итоге решил прекратить операцию и отдать приказ отходить на исходные позиции. Это его первый приказ на отступление. Но гнет сложившейся ситуации сильнее, чем воля. Он оставляет на мое усмотрение, отходить ли этой ночью или следующей.
Я хочу отступать завтра ночью, поскольку боюсь, что сегодня приказы не дойдут вовремя, особенно в 82-й полк. Но дивизия настойчиво просит отходить как можно скорее. Без боевого контакта и без обстрела противника ее последние части достигли наших прежних позиций в 10 утра 6 декабря. День нам обошелся в 250 убитых и раненых и 850 обмороженных. 17-й пехотный полк переформирован в три усиленные роты, в каждой по 10 унтер-офицеров и 38 солдат!!, к этому еще пять тяжелых пулеметных расчетов. Вот с такими силами, без каких-либо резервов мы держим наши позиции!
Однако для лучшего понимания сути источника (в данном случае — дневников) я бы напомнил вывод Гоголя (у меня сейчас ассоциируется с четвёртым томом третьего [юбилейного] издания ПСС Ивана Васильевича Киреевского).
С тем прикладным выводом, что дневниковые записи далеко не гарантируют полной искренности.
Основное отличие в целевой аудитории (предполагается воздействие на потомков).
Это реалист, который видит ситуацию на местах!
Вот вам еще реалиста: "В военном и военно-экономическом отношении война проиграна", министр вооружений Тодт, 29 ноября 1941
Японцы тот же вывод сделали ещё раньше.
По результатам Смоленского сражения.
"Кампания против России выиграна в течении 14 дней", начгенштаба Гальдер, 3 июля 1941
"В военном и военно-экономическом отношении война проиграна", министр вооружений Тодт, 29 ноября 1941
Интересно отметить, насколько отличается уровень (и качество) восприятия ситуации у полковника-генерала и сержанта. Это надо помнить, когда сталкиваешься с произведениями военблогеров. И даже военкоров.
Интересно как они после этого дошли до Волги? В общем, Гитлер был прав, тасуя генералов и добиваясь от них беспрекословного подчинения.
и где тот Гитлер? и где неправота его генералов?
Элементарно наши в 42 много и не успешно наступали на Юге результат контр удар немцев который было некому останавливать от Ростова до Сталинграда пустая степь
Немцев подвела их доктрина - Вель . Согласно ей -германцы северный нордический народ ,наиболее устойчивый к морозам (по сравнению с англосаксами). Поэтому все жалобы немцев на морозы отвергались Гитлером ,который придерживался этой доктрины . Но как оказалось под Москвой ,есть ещё более северный народ ,ещё более приспособленный к морозам ))))
Причина проигрыша немцев под Москвой - свежие сибирские дивизии и морозы ,которые сделали невозможными полёты немецкой авиации в таких условиях (из-за продолжительных и обильных снегопадов, под Сталинградом ,немцы тоже не смогли своевременно произвести авиаразведку,потому и оказались окружёнными) . А как известно ,превосходство немцев над Красной Армией заключалось в превосходстве их авиации над нашей . Знаменитая "Рама" Focke-Wulf Fw 189 Uhu - предвестник всех современных БПЛА, часами висела в воздухе над нашими позициями и вела разведку, корректировала огонь немецкой артиллерии по радио , так же как сейчас БПЛА корректируют огонь в СВО. Именно благодаря воздушной разведке в реальном времени -немцы так легко разбили всю Европу.
И только с приходом Ла-5 в наши смогли убрать проклятую "Раму" с неба. Крайне эффективный самолёт у немцев оказался , сотни тысяч погибших наших на его совести . Благодаря ему, немцы точно знали о перемещении всех наших войск на глубину фронта в 100км ,а наши знали ,благодаря разведчикам - на глубину не более 5-10км.
Вот она ,проклятая "Рама " немцев.
Вы очень, очень льстите немцам, и люфтваффе и раме.
Я перечитал наверно все мемуары л етчиков, много пехотных воспоминаний. Нигде не упоминается такой масштаб применения разведчиков. Что бы на сто километров постоянно смотрели. Откуда у вас данные?
Основной ударной силой люфтваффе были штуки. То есть фронтовая авиация - она отрабатывала буквально по переднему краю очень точно и эффективно. Ну во всяком случае 41 и 42 годы.
А истребители немецкие применяли тактику свободной охоты в отличие от нас. Мы всегда работали либо по сопровождению бомберов/штурмовиков либо прикрывали важные районы.
И только после 43, когда уже небо было наше, понемногу начали летать на свободную охоту.
А разведчики всегда были у всех армий, но такого, что вы описываете прям ужас ужас не было.
И вот это поясните:
Кому известно и в чем заключалось превосходство?
Немцы называли уральцев сибиряками. Так и поехало сибиряки. Население Сибири было в те времена не столь велико чтобы сформировать большие силы, а на Урале народ был. Это не отменяет героизма сибиряков просто их было не много..
Шумилин служил в "сибирской" дивизии - 119 стрелковая, потом 17-ая гвардейская стрелковая. Сформирована в Красноярске.
Но ротации из-за потерь быстро привели к тому, что сибиряки там остались в основном на тыловых должностях. Пополнение когда присылают, смотрят где оно нужно сильнее всего, а не адрес прописки.
Думаю, аналогичная картина была и в других сибирских дивизиях.
Тем не менее, они неформально продолжали называться сибирскими долго, возможно как знак доблести и участия в переломном периоде.
Справедливее их называть дальневосточными аккурат после Пирл-харбора перебросили и немцам стало грустно
Под Сталинградом немцы потеряли свою транспортную авиацию, пытаясь снабжать Паулюса.
запись от 8 мая далеко не так пессимистична. В ней есть абзацы
А 12 мая началось наше наступление под Харьковом. Увы, состояние наступающих соединений не соответствовало поставленным задачам, а с немецкой стороны выставлялось все больше новых и переформированных дивизий.
Понятно, что война это череда локальных тактических достижений и проигрышей, а не игра в одни ворота. Просто теперь с каждым днем становилось чуть-чуть лучше у нас, и чуть-чуть хуже у них.
Так или иначе, какие разительные перемены по сравнению с декабрьскими ожиданиями (и ранее):
Два немецких протектората уже образованы. Они станут хорошими колониями. Остаток России распадется на самостоятельные республики. До Байкала они будут зависимы от Германии, а дальше — от Японии. Тем самым проблема России будет решена.
с мая по конец октября 1942 года - наоборот.
Немцы снова берут под контроль Донбасс, захватывают нефтяные месторождения Майкопа (к счастью, захватив сам город, они необъяснимо встали и дали возможность взорвать промыслы), перерезают основной путь транспортировки бакинской нефти к НПЗ в европейской части России по Волге. Налетами авиации наносят огромный урон производству на заводах в Горьком, Ярославле, Саратове. И это не говоря о прямых потерях Красной Армии в окружениях и последующих оборонительных боях в отступлении без тяжелого вооружения.
Это обусловлено в том числе появлением новых модификаций танков Т-3, Т-4, способных без проблем поражать даже КВ. С нашей стороны на поле боя выходят все больше Т-60 и Т-70 с сомнительной боевой ценностью даже летом.
"В будущем будет много вопросов относительно причин столь внезапного поворота, который сбросил нас с высочайшей, казалось, вершины в самую пропасть. Русского совершенно недооценили" (с)
Такая фраза в мемуарах выглядит куда красивее, чем "мои помощники меня предупреждали о тактических угрозах и способах их нейтрализации, но я их всех послал и потребовал исполнять мои замыслы".
ТС , все письма с фронта проверялись и я думаю генералы небыли исключением. Мне кажется это фальсификация.
Значительная часть содержимого книги это не письма родным, а собственный дневник, который не передавался никуда.
Кроме того это не рядовой, а генерал, который и сам мотался в Германию (пишет, например, о совещании у фюрера, на которое летал с фронта), и доверенные люди постоянно мотались, передавал письма с ними. Цитирую комментарий историка:
В книге представлены источники трех видов: регулярные письма жене, записи в дневнике, а также такая текстуальная форма, как «отчет семье», в которой анализ текущей военной ситуации сочетается с попыткой предсказать дальнейшее развитие событий и с личными впечатлениями от наблюдаемого вокруг. Письма и отчеты нередко передавались по частным каналам, что позволяло автору не оглядываться на военную цензуру.
Он понимал важность своих записей, как будущего исторического документа, что поясняет их обстоятельность, цитирую:
Обращайся бережно со всеми этими письмами. Это документы.
мне видеться. что невозможно с утра быть безжалостным командиром отправляя своих подчинённых на поле боя или отдавать приказы о расстреле пленных ( если такое было ) , а вечером становиться флагеллантом.
Это не под силу человеку! Давно бы поехал кукушкой.
Пленные в целом рассматривались как трудовой ресурс, я не говорю о партийных, конечно (там у нацистов был особый протокол), ибо для них была куча работы и в зоне оккупации, и в немецком тылу. Часть наиболее "достойных" рекрутировалась во власовцы, так как у гитлеровцев с каждым месяцам нарастала проблема восполнения уничтоженного личного состава.
Насчет пленных, кстати, генерал писал про следующий интересный факт, смотри цитату - лично я раньше не знал о такой практике начального периода (немцы тогда пытались заигрывать с местным населением, ища поддержку), в дневнике у него написано "русские", но это просто потому что он возможно так всех подряд называл:
19 сентября 1941
В настоящий момент отпускаем домой всех русских пленных из захваченных западных территорий73. Они там очень нужны, так как на селе не хватает рабочих рук. Это еще, вероятно, и подготовка к созданию новых государств-сателлитов. Британцы как-то предположили, что мы создадим независимую Украину, так же как и Белоруссию с Прибалтикой. Теперь мы достаточно продвинулись, чтобы постепенно перейти к осуществлению этого.
73 Согласно приказу Верховного командования сухопутных войск (ОКХ), уже 24 июля 1941 г. планировалось освобождение пленных фольксдойчей (этнических немцев),украинцев, литовцев, латышей и эстонцев. В последующие месяцы в этот список были также включены белорусы. Этот приказ использовался командованиями армий, чтобы прежде всего обеспечить уборку урожая.
Но потом, после краха блицкрига и коллапса логистики, гитлеровцы начали массово грабить местное население, чтобы прокормиться самим. Забивали последний скот, потрошили запасы, включая семенной фонд, сдирали соломенные крыши, чтобы накормить лошадей. Ну а зимой жителей выгоняли жить в подвалы и погреба, чтобы занять их место в теплой избе.
Это положило конец заигрыванию и дружбе с местными.
Недавно получилось прочитать "Сосна при дороге" 1971 Иван Науменко. Где автор, участник партизанской борьбы, описывает те же ситуации о которых Вы говорите.
Комендант Бухенвальда вечером скакал на лошади для снятия стресса чтоб не поехать кукухой
Страницы