Офи­цер армии США, Берлин-​1945: "19-й век - век Ан­глии, 20-й - аме­ри­кан­ский, 21-й, воз­мож­но, будет веком Рос­сии"

Про­дол­жа­ем изу­чать днев­ник под­пол­ков­ни­ка Алек­сандра Ре­зяп­ки­на, про­шед­ше­го Войну от Уман­ской ка­та­стро­фы в 1941 и опе­ра­ции "Марс" подо Рже­вом в 1942 до взя­тия Бер­ли­на в 1945.  

На этот раз по­ка­жем, как для офи­це­ра Со­вет­ской Армии вы­гля­де­ли вза­и­мо­от­но­ше­ния с мест­ным на­се­ле­ни­ем, плен­ны­ми и со­юз­ни­ка­ми.   Его под­раз­де­ле­ния осво­бож­да­ли и Рос­сию, и Укра­и­ну, и Поль­шу, и Гер­ма­нию, по­это­му он видел самых раз­ных людей за эти годы.  Ниже неко­то­рые ин­те­рес­ные от­рыв­ки из днев­ни­ка на эту тему.

Об­ра­ти­те вни­ма­ние на от­но­ше­ние к бан­де­ров­цам - пе­ре­чис­ля­ют­ся через за­пя­тую вме­сте с вла­сов­ца­ми и поль­ски­ми кра­ев­ца­ми, "еди­ный клу­бок", ко­то­рый спле­ли на­ци­сты, чтобы по­пол­нить ряды ре­кру­тов под тем или иным со­усом про­па­ган­ды.  А также на то, как встре­ча­ли наших сол­дат в Поль­ше. 

---

1) Пе­ри­од от­ступ­ле­ния (Укра­и­на, Чер­кас­ская об­ласть и дру­гие)

22 июля 1941

Наши взво­ды све­де­ны в от­де­ле­ния, роты - во взво­ды, ба­та­льо­ны - в роты. Как вы­яс­ня­ет­ся, наша ди­ви­зия де­рет­ся на острие глав­но­го удара нем­цев. Наши танки "БТ-7" и "Т-26" горят как свечи. Тан­ков новой марки "Т-34" - со­всем мало. Тан­ки­сты, остав­ши­е­ся в живых от со­жжен­ных тан­ков, берут вин­тов­ки и сра­жа­ют­ся как пе­хо­тин­цы. А как пе­хо­тин­цы они не со­всем умеют во­е­вать... Во всем чув­ство­ва­лось, что на нас на­дви­га­ет­ся что-​то страш­ное и неот­вра­ти­мое... Ни­ка­ких под­креп­ле­ний в живой силе и тех­ни­ке с на­ча­ла этой опе­ра­ции мы не по­лу­ча­ли. Я про себя думаю: "Ве­ро­ят­но, на нас на­дви­га­ет­ся ка­та­стро­фа". Но за­да­чу надо вы­пол­нять любой ценой.

27 июля 41 г.

Мы сей­час все вы­гля­дим как бес­при­зор­ни­ки 1918 года, но в каж­дом - боль­ше­вист­ский дух и гла­ди­а­тор­ская душа. Неопи­су­е­мая злоба и нена­висть к врагу за­пол­ня­ют наши серд­ца. Мно­гие наши под­раз­де­ле­ния сра­жа­ют­ся до по­след­не­го че­ло­ве­ка.

В конце дня мы со Смуш­ко­вым зашли в одну хату. В стене зияла боль­шая дыра, про­би­тая сна­ря­дом. На полу в луже крови, рас­пла­став в сто­ро­ны руки, ле­жа­ла мо­ло­дая жен­щи­на, а в люль­ке кри­чал маль­чик ме­ся­цев де­ся­ти, ее ре­бе­нок. Мы под­ня­ли ма­лют­ку. Он ис­пу­ган­но смот­рел на нас за­пла­кан­ны­ми гла­за­ми, кри­вил гу­бен­ка­ми... В окно было видно, как наша гру­зо­вая ма­ши­на спеш­но за­кан­чи­ва­ла вы­гру­жать сна­ря­ды. Я под­бе­жал к ма­шине и с тру­дом уго­во­рил шо­фе­ра взять маль­чи­ка в тыл. Живи, крош­ка! Сколь­ко вас таких оста­вит война?

30 июля 1941

Как толь­ко при­бы­ли в Крас­но­пол­ку, тут же на­ча­лось су­деб­ное за­се­да­ние. Судим шпи­о­на. Мор­да­стый мо­ло­дой де­ти­на из За­пад­ной Укра­и­ны. Во­ло­са­тый, морда об­рос­ла чер­ной ще­ти­ной, на груди виден ка­то­ли­че­ский крест. Ведет себя нагло. За­бро­шен в наш при­фрон­то­вой тыл с целью ди­вер­сий и шпи­о­на­жа. Едва разо­бра­ли его дело, в хату вбе­жал зам. на­чаль­ни­ка вто­ро­го эше­ло­на ст. лей­те­нант Бу­га­ен­ко. Он вы­звал в сени пред­се­да­те­ля три­бу­на­ла юри­ста Укра­ин­це­ва и меня, со­об­щил: "Немед­лен­но снять­ся из Крас­но­пол­ки и пе­ре­ехать в Пя­ти­хат­ку - немцы обо­шли Ле­ге­зи­но и идут сюда. Ко­ман­дир ди­ви­зии при­ка­зал нам сей­час убрать­ся в Пя­ти­хат­ку. Вы­сту­па­ем через пят­на­дцать минут!"

Спеш­но гру­зим иму­ще­ство, до­ку­мен­та­цию. На со­ло­ме за хатой ко­мен­дант­ский взвод при­во­дит в ис­пол­не­ние при­го­вор осуж­ден­но­му шпи­о­ну.

4 ав­гу­ста 1941

В одной де­ре­вуш­ке, неда­ле­ко от Жел­тых Вод, оста­но­ви­лись на­пить­ся. К нам по­до­шел ста­рик:

- Ну что, хлоп­цы, ти­ка­е­мо? А в пис­нях спе­ва­ли: "Ни од­но­го верш­ка земли звоей во­ро­гу не от­да­дим!" Тьфу вам! - Он от­вер­нул­ся и за­ша­гал прочь.

- Едем от­сю­да быст­рее, а то ста­рик еще дры­ном огре­ет и будет прав! - вы­па­лил Фляж­ни­ков, и мы по­еха­ли.

- Да, стыд­но людям в глаза смот­реть, хоть в землю за­ры­вай­ся, - ска­зал шофер. Едем опять дол­гое время молча.

9 сен­тяб­ря 1941

По дру­гую сто­ро­ну хаты вы­ры­ли себе щель ее хо­зя­е­ва, семья из пяти че­ло­век: отец, мать, две их дочки, уже невест­ки и пя­ти­лет­ний их сын, ко­то­ро­го все мы, с пер­во­го дня на­ше­го пре­бы­ва­ния, ве­ли­ча­ем Ива­ном Ива­ны­чем. В час за­ти­шья Иван Ива­ныч - около нас. Мы его пот­чу­ем, чем можем, и ведем с ним раз­го­во­ры. Как толь­ко кон­ча­ет­ся об­стрел, малыш вы­со­вы­ва­ет свою белую головку-​одуванчик и кри­чит нам: "Дядь­ки во­ен­ные, а вы не шу­ка­ли мени?" - и пе­ре­би­ра­ет­ся к нам. Сим­па­тич­ный малец!

Но вот в по­лу­днях про­тив­ник от­крыл ура­ган­ный об­стрел. Мы едва упря­та­лись в щели. Об­стрел про­дол­жал­ся до­тем­на. Один сна­ряд уго­дил в щель, где спа­са­лась семья хо­зя­и­на нашей хаты. Наш лю­би­мец Иван Ива­ныч убит, ра­не­на хо­зяй­ка, а одной их до­че­ри ото­рва­ло ногу. Крик, плач, наш врач ока­зы­ва­ет по­стра­дав­шим по­мощь. Мы все ути­ра­ем слезы...

10 сен­тяб­ря 1941

Пар­ти­зан начал рас­ска­зы­вать: немцы сей­час уси­лен­но со­би­ра­ют у на­се­ле­ния теп­лые вещи, вы­во­зят хлеб. На Дне­про­пет­ров­щине они по­сту­пи­ли так: в за­ня­тых ими рай­о­нах вы­ве­си­ли свои при­ка­зы - оче­ре­ди за хле­бом лик­ви­ди­ро­вать, хлеб про­да­вать вдвое де­шев­ле. В то же время, при­ка­за­ли всем жи­те­лям от 15 до 60 лет выйти в поле и убрать хлеб. За на­ру­ше­ние при­ка­за - рас­стрел.

Как толь­ко хлеб убра­ли, фа­ши­сты со­бра­ли все ав­то­ма­ши­ны и под­во­ды, зерно от­вез­ли на стан­ции и от­пра­ви­ли в Гер­ма­нию. На­се­ле­ние на­чи­на­ет го­ло­дать.

А в Вин­ниц­кой об­ла­сти был такой слу­чай. Как толь­ко немцы за­ня­ли Ям­поль, со­бра­ли на пло­щадь народ, от­кры­ли ми­тинг, что де со­вет­ской вла­сти капут, Ве­ли­кая Гер­ма­ния уже раз­гро­ми­ла Крас­ную Армию. На три­бу­ну вы­ста­ви­ли од­но­го му­жи­ка, чем-​то оби­жен­но­го со­вет­ской вла­стью, ко­то­ро­го на­зна­чи­ли ста­ро­стой. Ста­рик начал по­но­сить на все лады ком­му­ни­стов и со­вет­скую власть.

До­воль­ный своим на­зна­че­ни­ем, мужик после ми­тин­га пошел домой. А когда при­шел до хаты, то около нее в несколь­ко го­ло­сов кри­ча­ли его ста­ру­ха с доч­ка­ми и вну­ча­та­ми. Ока­за­лось, что пока мужик ми­тин­го­вал там с нем­ца­ми, здесь они без него вы­греб­ли все его зерно и угна­ли со двора весь скот, даже не оста­ви­ли ни одной ку­ри­цы. Ста­рик, при­цык­нув на го­ло­сив­ших баб, по­бе­гал по хате, крик­нул: "Да вони по­га­нее пет­лю­ров­цев! Ди шлях до пар­ти­зан? Зараз иду до них!" - и исчез из села.

28 сен­тяб­ря 1941

Я вспо­ми­наю двор мо­на­сты­ря в Ки­ши­не­ве, где я вре­мен­но дис­ло­ци­ро­вал­ся со своей ча­стью, и хо­зя­и­на этого мо­на­сты­ря, отца Якова, ори­ги­наль­но­го че­ло­ве­ка ред­кой судь­бы. Он при­е­хал из Са­ма­ры к род­ствен­ни­ку в 1918 на­ва­рить ва­ре­ньев, да и остал­ся под ру­мын­ской ок­ку­па­ци­ей там на­все­гда, а жена его с тро­и­ми детьми умер­ла с го­ло­ду в Са­ма­ре в 1921 году. Отец Яков не за­хо­тел ухо­дить с ру­мы­на­ми, спря­тал­ся и с ра­до­стью встре­тил осво­бож­де­ние Бес­са­ра­бии. Это он в пер­вый день на­ше­го пре­бы­ва­ния при­шел ко мне и по­ста­вил во­про­сы: "Гос­по­дин ко­мис­сар, можно ли в даль­ней­шем слу­жить обед­ни в мо­на­стыр­ской церкве, и когда вы нас бу­де­те аре­сто­вы­вать? Можно ли до­стать текст Со­вет­ской Кон­сти­ту­ции, и когда вы нас бу­де­те за­пи­сы­вать в свои кол­хо­зы?"

А когда мы по­сме­я­лись над его во­про­са­ми и по­го­во­ри­ли с ним, он вос­тор­жен­но от­кла­нял­ся и стал потом нашим дру­гом. Он еже­днев­но при­сы­лал нам на кухню де­сят­ки ко­ше­лок вик­то­рии и че­реш­ни, ходил к нам в кино и рас­ска­зы­вал неза­бы­ва­е­мые анек­до­ты про попов и ар­хи­ере­ев. А когда через месяц мы по­ки­да­ли мо­на­стырь, он со сле­за­ми на гла­зах бла­го­слов­лял нас...

5 ок­тяб­ря 1941

На Во­сток тя­нут­ся граж­дан­ские обозы, трак­то­ры, ком­бай­ны, ве­ре­ни­цы бе­жен­цев. Часто можно слы­шать плач, стоны, про­кля­тия по ад­ре­су Гит­ле­ра. Это по­ис­ти­не Ве­ли­кое Пе­ре­се­ле­ние на­ро­дов, вы­зван­ное фа­шист­ским на­ше­стви­ем.

Укра­и­на пла­чет. Укра­и­на в огне. Сколь­ко раз ты пе­ре­жи­ва­ла по­доб­ное? Жмись, Укра­и­на, к сво­е­му стар­ше­му брату - рус­ско­му на­ро­ду, толь­ко он тебе по­мо­жет в твоей беде, как и в ми­нув­шие вре­ме­на.

Наши раз­вед­чи­ки ночью из­ло­ви­ли вра­же­ско­го па­ра­шю­ти­ста. Вел себя нагло. В его днев­ни­ке - де­сят­ки из­на­си­ло­ван­ных де­ву­шек во Фран­ции, Гре­ции, на Укра­ине. О, как нам хо­те­лось рас­тер­зать его в кло­чья!

27 фев­ра­ля 1942

В сто­ли­це жизнь бур­лит днем и ночью. Всюду дис­ци­пли­на, по­ря­док, все стро­го, офи­ци­аль­но. Ритм жизни не оста­нав­ли­ва­ет­ся ни на ми­ну­ту. Учре­жде­ния, за­во­ды и фаб­ри­ки, транс­порт ра­бо­та­ют как часы.

---

2) Осво­бож­де­ние СССР (Ка­ли­нин­ская / Твер­ская, Ржев­ская, Во­ро­неж­ская об­ла­сти)

12 мая 1942

За Моск­вой на­ше­му взору от­кры­лась кар­ти­на зим­них боев за сто­ли­цу. По обе сто­ро­ны - со­жжен­ные и раз­би­тые ма­ши­ны, танки, ору­дия; неуб­ран­ные еще - ва­ля­ют­ся в снегу - трупы людей, ло­ша­дей. Во­круг - со­жжен­ные де­рев­ни, куда воз­вра­ща­ют­ся со сво­и­ми уз­ла­ми жи­те­ли.

В по­лу­днях оста­но­ви­лись пе­ре­ку­сить и за­пра­вить ма­ши­ны в де­ревне Спас-​Заулок. Избы без крыш. За­хо­дим в одну хату. Ста­рик и мо­ло­дая жен­щи­на с тремя детьми. Ре­бя­тиш­ки - го­лод­ные, жмут­ся к нам. От­кры­ваю им боль­шую банку ту­шен­ки, режу по ломтю хлеба. Ре­бя­та с жад­но­стью ку­ша­ют, мать с дедом пла­чут. Уго­ща­ем и их. Гля­дим, хо­зяй­ка тащит из печки нам чу­гу­нок кар­тош­ки. Про­изо­шел без раз­го­во­ра как бы обмен: хо­зя­е­ва съели нашу ту­шен­ку, а мы с удо­воль­стви­ем хо­зяй­скую кар­тош­ку, о ко­то­рой так ис­тос­ко­ва­лись. После того, как мы пе­ре­ку­си­ли, млад­ший хо­зяй­ский маль­чик взо­брал­ся ко мне на ко­ле­ни, ощу­пы­вая на груди орден, за­го­во­рил:

- Меня зовут Колей, мне уже пятый годик, - я глажу его по льня­ной го­лов­ке, слу­шаю, - А у нас тут были немцы без вас. Они за­стре­ли­ли нашу Лину (сест­ру хо­зяй­ки), и съели нашу ко­ров­ку, а Ша­ри­ка за­стре­ли­ли. Мы жили тогда в по­гре­бе. А папа наш на войне (еще в на­ча­ле раз­го­во­ра хо­зяй­ка ска­за­ла нам тай­ком от ребят, что папа их в де­кабрь­ских боях был убит на Во­ло­ко­лам­ском шоссе). Как при­дет наш папа, так он по­чи­нит нам домик и купит нам ко­ров­ку...

С гру­стью в душе мы рас­про­ща­лись с го­сте­при­им­ны­ми хо­зя­е­ва­ми. Ще­ми­ло серд­це за наш народ.

15 мая 1942

Про­ез­жая де­рев­ню Ос­ке­ро­во, от ко­то­рой немцы оста­ви­ли один дом, мы оста­но­ви­лись около этого дома и вошли в него пе­ре­ку­сить. В доме ока­зал­ся один ста­рик лет 60, до­воль­но креп­ко­го те­ло­сло­же­ния. Мы его при­гла­си­ли с собой зав­тра­кать. Дед жевал до­воль­но спо­ри­сто. Я его спро­сил:

- По­че­му фа­ши­сты при бег­стве спа­ли­ли всю де­рев­ню, а его дом оста­ви­ли? - Дед ви­ди­мо по­ду­мал, что мы по­до­зре­ва­ем его в со­труд­ни­че­стве с нем­ца­ми. Он се­рьез­но взгля­нул на меня, бро­сил ложку и, схва­тив за рукав, по­та­щил на улицу. На­чаль­ник раз­вед­ки Серов и шофер дви­ну­лись за нами.

За дво­ром в неболь­шом овраж­ке на гряз­ном снегу лежал с раз­руб­лен­ной го­ло­вой немец­кий сол­дат.

- При от­ступ­ле­нии немцы хо­ди­ли с фа­ке­ла­ми и под­жи­га­ли дома. Этот по­до­шел под­жи­гать мой дом. Я огля­нул­ся, этот немец остал­ся по­след­ним. Я ре­шил­ся: неда­ле­ко лежал топор. Ну, вот я его и тюк­нул.

...

Здесь в лесу днем, а осо­бен­но ночью, бро­дят груп­пы вра­же­ских ди­вер­сан­тов, остав­лен­ные вра­гом при от­ступ­ле­нии. Ну, прямо как на ку­рор­те!

21 но­яб­ря 1942

Ве­че­ром Сит­ни­ков со­об­щил, что он снял еще одну груп­пу фа­шист­ских аген­тов. При бег­стве из-​под Моск­вы враг нема­ло оста­вил на нашей земле такой нечи­сти. Они неболь­ши­ми груп­па­ми осели в здеш­них лесах. Ходят в нашем об­мун­ди­ро­ва­нии, с крас­но­ар­мей­ски­ми книж­ка­ми в кар­ма­нах, вроде от­ста­ли от своих ча­стей и ищут их. На этот раз среди во­ен­ных были и граж­дан­ские из бли­жай­ше­го села Б-во.

27 но­яб­ря 1942

Об­ста­нов­ку раз­ря­дил плен­ный немец, ко­то­ро­го толь­ко что до­ста­ви­ли раз­вед­чи­ки. Он был в ды­ря­вом мун­ди­ре, зубы были под­вя­за­ны жен­ским гряз­ным плат­ком, а на ногах его - огром­ные "геб­бель­сов­ские" со­ло­мен­ные са­по­ги.

- Я уже тре­тий раз при­хо­жу рус плен, а меня об­рат­но от­сы­ла­ют рус соль­дат. Гит­лер капут! - го­во­рит плен­ный.

Плен­но­го увели. Мы неко­то­рое время мол­ча­ли. Вдруг на­ч­шта­ба, глядя на нас, грох­нул со смеху, ухва­тил­ся за живот и начал хо­хо­тать так, что я его таким ни­ко­гда не видел. Глядя на него, начал сме­ять­ся и Со­ло­ма­тин.

...

При­ве­ли пар­тию плен­ных: немцы, финны, вла­сов­цы. Один ра­не­ный в ногу фа­шист усел­ся на сво­е­го уби­то­го со­бра­та и гры­зет мерз­лую га­ле­ту.

6-7 де­каб­ря 1942

Сколь­ко здесь за 12 суток с обеих сто­рон вы­бро­ше­но ме­тал­ла, сколь­ко про­ли­то крови? Один аллах знает. Да ни черта и он не знает! Уже ко­то­рый день бой идет на одном и том же месте: кто обо­ро­ня­ет­ся и кто на­сту­па­ет, я сей­час никак не пойму...  

Про­ез­жая через де­рев­ню Спас, я уви­дел несколь­ко уби­тых и кучей за­мерз­ших в раз­ных позах немец­ких сол­дат. Здесь не так давно шли бои. Тру­пов наших во­и­нов среди них не было. Уви­дев ста­ри­ка возле хаты, я спро­сил:

- А наших сол­дат среди уби­тых нет?

- Своих мы, сынок, по­хо­ро­ни­ли тут же, как про­гна­ли су­по­ста­та, а эти, черт с ними, пусть на гла­зах по­ва­ля­ют­ся, яко псы без­дом­ные.

- Нель­зя, де­душ­ка, так, - го­во­рю ему, - надо и этих за­ко­пать, а то с на­ступ­ле­ни­ем тепла может вспых­нуть какая-​нибудь за­ра­за.

10 де­каб­ря 1942

Более по­лу­ме­ся­ца наше со­еди­не­ние на­хо­дит­ся почти в непре­рыв­ном бою. Уже тре­тьи сутки мы де­рем­ся в окру­же­нии врага. Мороз вре­ме­на­ми до­хо­дит до 40 гра­ду­сов. Давно мы не ку­ша­ли го­ря­чей пищи и не спали в теп­лой по­сте­ли. Среди нас много боль­ных, об­мо­ро­жен­ных, ра­не­ных, но де­рем­ся стой­ко и от­би­ва­ем все атаки врага.

...

По­до­шел к штаб­но­му ав­то­бу­су как раз в тот мо­мент, когда Со­ло­ма­тин, опи­ра­ясь на плечо сво­е­го адъ­ютан­та ка­пи­та­на На­ряд­чи­ко­ва, вышел по­ды­шать све­жим воз­ду­хом. Ге­не­рал ослаб, грип­пу­ет. Я ему ска­зал, что был в 35-й бри­га­де, что по­ло­же­ние там такое-​то. "Знаю я это, - го­во­рит он мне ше­по­том на ухо, - у про­тив­ни­ка дела не лучше. Для него 40-​градусный мороз - смерть! Ты не за­да­вал­ся таким во­про­сом: мы - в окру­же­нии, наше по­ло­же­ние тя­же­лое, а сол­да­ты и офи­це­ры врага каж­дый день пар­ти­я­ми сда­ют­ся нам в плен? Зна­чит, у врага дела не бле­щут?" 

...

Опять при­ве­ли пар­тию плен­ных. Ра­не­ный майор Кур­но­сов в при­пад­ке гнева бро­сил­ся из­би­вать плен­ных, по­тя­нул­ся к ко­бу­ре, чтобы раз­ря­дить свою обой­му. Я цап­нул его в го­ряч­ке за ра­не­ную руку, он ойк­нул и упал, по­те­ряв со­зна­ние. Он был в при­пад­ке гнева. И тут вспом­нил слова ге­не­ра­ла - по­че­му же в дан­ной об­ста­нов­ке немцы сда­ют­ся в плен? Я хожу около ра­не­ных, и сам себе задаю этот во­прос... По­че­му немцы сда­ют­ся нам в плен?

13 де­каб­ря 1942

Опять при­ве­ли пар­тию плен­ных. Немцы - как мок­рые куры: об­мо­ро­жен­ные, за­рос­шие, а за­вши­вев­шие - жутко под­хо­дить. Вот сфо­то­гра­фи­ро­вать бы их на ки­но­лен­ту!

В бли­жай­шем овра­ге по­слы­ша­лись крики, шум. Идем туда с ка­пи­та­ном Ба­ла­ном. Овраг забит граж­дан­ски­ми: жен­щи­ны, ста­ри­ки, дети. Это жи­те­ли бли­жай­ших со­жжен­ных де­ре­вень. Озяб­шие, го­лод­ные, за­вер­ну­тые кто во что. Ду­ше­раз­ди­ра­ю­щие крики... смот­ришь на эту кар­ти­ну, и в жилах сты­нет кровь. "То­ва­рищ ко­ман­дир, ми­лень­кий, до­ро­гой, куда же нам де­вать­ся? Вот у меня их чет­ве­ро, од­но­го убили утром... Все го­лод­ные, тре­тий день на мо­ро­зе... Да за что же это на нас вы­па­ли такие муки?" - уце­пи­ла меня за рукав мо­ло­дая мать, а ее об­ле­пи­ли кри­ча­щие ее дети...

По­со­ве­то­ва­ли им пе­ре­брать­ся по овра­гу в более без­опас­ное место и не кри­чать гром­ко, иначе враг их будет рас­стре­ли­вать из ми­но­ме­тов. Ну что еще мы можем сде­лать для об­лег­че­ния их уча­сти?

15 де­каб­ря 1942

У нас на ис­хо­де бо­е­при­па­сы и го­рю­чее, а про­до­воль­ствия нет уже несколь­ко дней. Ка­жет­ся, еще один на­тиск, и враг про­рвет нашу жи­день­кую обо­ро­ну и по­кон­чит с нами...

10 часов ночи (по-​военному - 22.00). По­до­шел к танку ге­не­ра­ла. Толь­ко что по­лу­чил шиф­ров­ку: "Кор­пус свою за­да­чу вы­пол­нил. При­ка­зы­ваю от­ве­сти его во вто­рой эше­лон 31-й армии. Ста­лин" 

22 де­каб­ря 1942

Ныне пошел в зем­лян­ку к на­ше­му ге­не­ра­лу. Он меня обнял, про­сле­зил­ся. Вспом­ни­ли по­гиб­ших то­ва­ри­щей. Потом ге­не­рал го­во­рил о Жу­ко­ве, о его во­ен­ном та­лан­те.

- Мы свою за­да­чу вы­пол­ни­ли, - го­во­рит ге­не­рал, - она за­клю­ча­лась в от­вле­че­нии огром­ных сил от Ста­лин­гра­да, где сей­час идут бои по окру­же­нию и уни­что­же­нию войск нем­цев.

25 ян­ва­ря 1943

Мы вышли с Сит­ни­ко­вым от Бе­ло­усо­ва, и он мне из­ло­жил крат­ко суть дела. Ки­ло­мет­рах в два­дца­ти в нашем тылу в одной из пу­стых зем­ля­нок, остав­лен­ных нем­ца­ми еще более года назад, когда их гнали из Под­мос­ко­вья, обос­но­ва­лась груп­па не то вла­сов­цев, не то ди­вер­сан­тов, ко­то­рые по ночам оста­нав­ли­ва­ют наши оди­ноч­ные ма­ши­ны с про­до­воль­стви­ем, гра­бят, от­ни­ма­ют ору­жие, уби­ва­ют шо­фе­ров и со­про­вож­да­ю­щих.

- Еду со сво­и­ми ре­бя­та­ми лик­ви­ди­ро­вать это за­ве­де­ние. Пред­ла­гаю по­ехать со мною.

Делов сроч­ных у меня не было. Я за­ра­зил­ся лю­бо­пыт­ством и по­ехал. На двух кры­тых ма­ши­нах - люди Сит­ни­ко­ва. Мы с ним едем в его "Вил­ли­се". Он по до­ро­ге рас­ска­зы­ва­ет мне по­дроб­но­сти, вво­дит в курс дела. До­е­ха­ли до по­ло­жен­но­го места. Про­ин­струк­ти­ро­ван­ные за­ра­нее сол­да­ты во главе с офи­це­ра­ми раз­би­ва­ют­ся на две груп­пы, бес­шум­но ухо­дят в ноч­ную тьму леса по глу­бо­ко­му снегу. Мы с Сит­ни­ко­вым и несколь­ки­ми ав­то­мат­чи­ка­ми оста­ем­ся у до­ро­ги с ма­ши­на­ми. Идут тре­вож­ные ми­ну­ты. Лес не ше­лох­нет. Про­хо­дит около двух часов, как ушли наши люди. Вдруг в ноч­ной ти­шине из лесу раз­да­ет­ся голос:

- Можно идти, все в по­ряд­ке. Осве­щая следы кар­ман­ны­ми фо­на­ри­ка­ми, мы идем на вызов. У зем­лян­ки нас встре­ча­ет лей­те­нант Горш­ков.

- Все в по­ряд­ке, то­ва­рищ на­чаль­ник! Вось­ме­рых на по­сте­ли прямо теп­лень­ких взяли без еди­но­го вы­стре­ла!

За­хо­дим в про­стор­ную зем­лян­ку. В углу стоят во­семь об­рос­ших вер­зил, руки назад. Их сто­ро­жат ав­то­мат­чи­ки. На столе - са­мо­дель­ная лампа из сна­ряд­ной гиль­зы, иг­раль­ные карты, две пу­стые бу­тыл­ки, кон­сер­вы, хлеб, па­пи­ро­сы. Из-​под нар из­вле­ка­ем кули су­ха­рей, ма­ка­ро­ны, шпик, кон­сер­вы, па­пи­ро­сы, ящик гра­нат, де­сять ав­то­ма­тов, па­тро­ны, два ящика водки...

Бан­ди­тов оде­ва­ют, свя­зы­ва­ют как аль­пи­ни­стов меж собой, ведут к ма­ши­нам. До­ро­гой нам лей­те­нант Горш­ков рас­ска­зы­ва­ет: "Зем­лян­ку нашли с тру­дом, силь­но за­ме­ло сне­гом. При­слу­ша­лись. Ма­те­рят­ся, в карты ре­за­лись, под­вы­пи­ли. По­до­жда­ли мы, я уже хотел да­вать ко­ман­ду, чтобы во­рвать­ся в зем­лян­ку, как дверь от­во­ри­лась, и на наше сча­стье один вы­хо­дит и прямо рядом са­дит­ся оправ­лять­ся. Я ему за­жи­маю рот, а Щег­лов с ре­бя­та­ми бро­си­лись в зем­лян­ку. Там один сидел "кле­вал" за сто­лом, осталь­ные все уже улег­лись спать. Ну, и "руки вверх", и всех в угол".

Опе­ра­ция за­кон­чи­лась очень удач­но, без жертв, и мы были до­воль­ны ее бла­го­по­луч­ным ис­хо­дом.

Когда увели бан­ди­тов, Сит­ни­ков при­ка­зал тща­тель­но осмот­реть близ­ле­жа­щие зем­лян­ки. Через несколь­ко минут до­ло­жи­ли, что в одной из зем­ля­нок об­на­ру­же­на рация немец­ко­го об­раз­ца. Сит­ни­ков ин­струк­ти­ру­ет троих и остав­ля­ет их до утра в ка­че­стве за­са­ды у рации.

Устав­шие и озяб­шие, воз­вра­ща­ем­ся в свое рас­по­ло­же­ние. А в осо­бом от­де­ле Сит­ни­ков при­сту­пил со сво­и­ми людь­ми к рас­пу­ты­ва­нию дела пре­ступ­ни­ков. Через несколь­ко дней Сит­ни­ков меня ин­фор­ми­ро­вал, что сня­тая нами груп­па со­сто­я­ла из од­но­го немец­ко­го раз­вед­чи­ка, троих вла­сов­цев и троих де­зер­ти­ров. При­чем, даже вла­сов­цы не знали, что среди них на­хо­дит­ся один ге­ста­по­вец, ко­то­рый тайно от них в со­сед­ней зем­лян­ке со­дер­жал рацию, через ко­то­рую шиф­ром пе­ре­да­вал во вто­рой по­ло­вине ночи шпи­он­ские све­де­ния своим. На по­ря­доч­ном рас­сто­я­нии от сво­е­го ло­го­ва бан­ди­ты по ночам под видом пат­ру­лей оста­нав­ли­ва­ли ма­ши­ны с про­до­воль­стви­ем, неко­то­рых шоферов-​одиночек уби­ва­ли, от­ни­ма­ли, ко­неч­но. И ору­жие.

6 ап­ре­ля 1943

 Наши эше­ло­ны при­бы­ва­ют на Во­ро­неж­ский фронт. 

Раз­гру­жа­ем­ся, а во­круг стан­ции, на­сколь­ко хва­тит глаз, лежат уже по­лу­раз­ло­жив­ши­е­ся трупы немец­ких сол­дат, от ко­то­рых разит тле­ном на по­ря­доч­ном рас­сто­я­нии. По полю рас­сы­па­лись дев­ча­та, жен­щи­ны. Они от­тас­ки­ва­ют трупы в бли­жай­шие овра­ги. Я спро­сил бли­жай­ших дев­чат, давно ли они уби­ра­ют трупы. Мне от­ве­ти­ли, что с се­ре­ди­ны зимы. По мере того, как от­та­и­ва­ет снег, трупы об­на­ру­жи­ва­ют­ся снова. Мы знали, что в декабре-​январе здесь наши вой­ска окру­жи­ли и уни­что­жи­ли т. н. Воронежско-​Косторнскую груп­пи­ров­ку нем­цев в ко­ли­че­стве один­на­дца­ти ди­ви­зий. Но та­ко­го ко­ли­че­ства тру­пов я еще не видел. После раз­груз­ки эше­ло­на мы - По­го­дин, Сит­ни­ков и я по­еха­ли по непро­лаз­ной во­ро­неж­ской грязи в бли­жай­ший го­ро­док - рай­центр Ниж­не­де­вицк, где обос­но­вы­ва­ет­ся штаб на­ше­го кор­пу­са. У ге­не­ра­ла в ка­би­не­те в это время на­хо­дит­ся сек­ре­тарь Рай­ко­ма Ниж­не­де­виц­ка. По­след­ний про­сил на­ше­го ге­не­ра­ла по­мочь Рай­ко­му по убор­ке тру­пов, иначе с на­ступ­ле­ни­ем тепла здесь нечем будет ды­шать, да и может вспых­нуть эпи­де­мия. Ге­не­рал обе­щал зав­тра же вы­де­лить людей для этой цели.

15 ап­ре­ля 1943

У меня на квар­ти­ре ужи­на­ет пол­ков­ник По­го­дин. Скром­ный рус­ский че­ло­век - люблю таких. По­го­дин во­е­вал в Ис­па­нии два года, герой Со­вет­ско­го Союза. У него есть что рас­ска­зать, но По­го­дин вы­звал на раз­го­вор хо­зяй­ку, ко­то­рая го­то­ви­ла нам ужин. А По­го­дин о себе рас­ска­зы­ва­ет все­гда скупо. И вот, нам рас­ска­зы­ва­ет хо­зяй­ка:

"В дни немец­кой ок­ку­па­ции в Ниж­не­де­виц­ке одна ми­ло­вид­ная жен­щи­на, лет трид­ца­ти, спу­та­лась с одним ге­ста­пов­ским офи­це­ром. Муж у нее был на фрон­те в наших вой­сках с пер­вых дней войны, и о нем уже долго не было ни­ка­ких из­ве­стий. У этой жен­щи­ны было две ма­ло­лет­них де­воч­ки. Жен­щи­на сама собой была кра­си­вая, но лег­ко­мыс­лен­ная. Ге­ста­по­вец, при сбли­же­нии с этой жен­щи­ной, ви­ди­мо, кое-​что обе­щал ей, вплоть до того, что он ее возь­мет с собой в Гер­ма­нию, т. к. он якобы еще не женат и имеет толь­ко пре­ста­ре­лых ро­ди­те­лей в семье, и боль­ше ни­ко­го.

На­стал час, когда наши вой­ска по­гна­ли фа­ши­стов на Запад и под­сту­па­ли к Ниж­не­де­виц­кой, где окру­жи­ли один­на­дцать немец­ких ди­ви­зий, а гит­ле­ров­цы за­ме­та­лись как в мы­ше­лов­ке. Рва­лись сна­ря­ды, мины, авиа­бом­бы, тре­ща­ли пу­ле­ме­ты и ав­то­ма­ты со­вет­ских войск. Фа­ши­сты па­ни­ко­ва­ли, стре­ми­лись по­ско­рее уне­сти ноги с земли, ко­то­рая го­ре­ла под ними.

За­ме­тал­ся и ге­ста­по­вец. Его шлюха тоже по­спеш­но со­би­ра­ла что могла. Она до по­след­ней ми­ну­ты, дура, ве­ри­ла, что ге­ста­по­вец возь­мет ее с собой в Гер­ма­нию. Вот по­до­шла ма­ши­на за ге­ста­пов­цем. Шлюха с узлом и двумя де­воч­ка­ми тоже за­спе­ши­ла к ма­шине.

- Майн фрау! Как хо­ти­те, а де­во­чек я взять не могу... В Гер­ма­нии и так боль­шое пе­ре­на­се­ле­ние, и де­воч­ки..., - за­явил вдруг пья­ный фа­шист.

- А вы, гер, офи­цер, с детьми по­сту­пай­те как вам угод­но, - за­яви­ла не менее пья­ная шлюха. Ге­ста­по­вец хлад­но­кров­но вынул "па­ра­бел­лум", вы­стре­лил в го­лов­ки де­во­чек, хлоп­нул двер­кой ма­ши­ны, не по­са­див свою лю­бов­ни­цу, умчал­ся в снеж­ном вихре.

Когда при­бы­ли наши вой­ска, де­во­чек по­хо­ро­ни­ли, "мать" их увез­ли в Во­ро­неж".

Мы с По­го­ди­ным вы­слу­ша­ли этот страш­ный рас­сказ хо­зяй­ки, долго мол­ча­ли, по­гля­ды­вая друг на друга. Хо­зяй­ка, ви­ди­мо, за­ме­тив наше недо­уме­ние, вышла. А спу­стя несколь­ко минут она вер­ну­лась с двумя со­сед­ка­ми, ко­то­рые под­твер­ди­ли все, что рас­ска­зы­ва­ла нам хо­зяй­ка.

17 ап­ре­ля 1943

Вчера в лес­ных по­сад­ках по­слы­ша­лась стрель­ба. Мы по­сла­ли груп­пу ав­то­мат­чи­ков вы­яс­нить, что за стрель­ба. Через неко­то­рое время наши по­слан­цы при­вез­ли с собой 13 школь­ни­ков. Один из них - с пе­ре­би­той рукой. На гру­дях их было по несколь­ку ор­де­нов и ме­да­лей. У одних ор­де­на со­вет­ские, у дру­гих - немец­кие. Ре­бя­та иг­ра­ли в войну.

24 мая 1943

По­бы­вал в неко­то­рых ча­стях, воз­вра­ща­юсь в Ниж­не­де­вицк. Об­го­няю ве­ре­ни­цу жен­щин и дев­чат: все несут на себе мешки зем­ля­ной пше­ни­цы. Жалко смот­реть на людей. За 15 ки­ло­мет­ров пе­ре­тас­ки­ва­ют зерно на себе.

---

3) Осво­бож­де­ние СССР (Укра­и­на)

10 но­яб­ря 1943

Ве­че­ром слу­ша­ли го­рест­ный рас­сказ май­о­ра Ми­щен­ко, ко­то­ро­му на­чаль­ство раз­ре­ши­ло крат­ко­сроч­ный от­пуск на Укра­и­ну в связи с осво­бож­де­ни­ем его род­ной Дне­про­пет­ров­щи­ны. Ми­щен­ко не видел свою семью около трех лет и не имел о ней ни­ка­ких из­ве­стий. Когда Ми­щен­ко при­был в род­ную хату, там шла сва­дьба - его жена вы­хо­ди­ла замуж за дру­го­го. Его жене на сло­вах кто-​то пе­ре­дал еще два года назад, что Ми­щен­ко якобы убит еще в пер­вые дни войны.

Новый муж скон­фу­жен­но при его по­яв­ле­нии уда­лил­ся со сва­дьбы, а Ми­щен­ко пе­ре­но­че­вал две ночи дома, снова явил­ся к нам в Моск­ву, сыг­рав вто­рую сва­дьбу со своей женой.

Сколь­ко тра­ге­дий в се­мьях по­ро­ди­ла война!

6 ян­ва­ря 1944

На рас­све­те при­бы­ли в Харь­ков. Сей­час его труд­но узнать - раз­ру­шен и со­жжен на­по­ло­ви­ну. Битва за Харь­ков была же­сто­кой, он неод­но­крат­но пе­ре­хо­дил из рук в руки. По­ми­мо того, что Харь­ков - круп­ный про­мыш­лен­ный центр на юге, он еще и круп­ный ж. д. узел, и его за это на­зы­ва­ют "Моск­вой на юге".

Элек­три­че­ства пока в го­ро­де нет, с водой плохо, трам­ваи не ходят. И вот мы, груп­па при­быв­ших, сей­час в по­тем­ках про­би­ра­ем­ся по раз­ру­шен­ным ули­цам с Се­вер­но­го на Южный вок­зал...

Наши по­пут­чи­ки рас­хо­дят­ся один за дру­гим по своим на­прав­ле­ни­ям, и мы оста­ем­ся вдво­ем с лей­те­нан­том Букре­евым. Уста­ли. Ре­ши­ли пе­ре­дох­нуть в какой-​нибудь квар­ти­ре, сту­чим­ся в одну, дру­гую, тре­тью - не от­кры­ва­ют. Воз­мож­но, они еще пу­сту­ют. Наконец-​то одна от­во­ри­лась. За­хо­дим. Один ста­рик в по­лу­тем­ной ком­на­те.

- Про­сти­те, хлоп­цы, что не сразу от­крыл. В го­ро­де по ночам еще шу­ру­ют бан­ди­ты, а я вижу - свои. После на­ше­ствия шва­бов мы еще никак не при­дем в себя... Я вчера до­стал мешок угля, и у меня сей­час тепло. По­ку­шать вот у меня ни­че­го нет, зви­няй­те! - Мы уго­сти­ли деда кон­сер­ва­ми с хле­бом, по­пи­ли ки­пят­ку, ото­гре­лись.

9 ян­ва­ря 1944

Се­го­дня утром при­бы­ли в Пол­та­ву. Пол­та­ва раз­ру­ше­на так же, как и Харь­ков. Вся стан­ция за­хлам­ле­на об­го­ре­лы­ми раз­би­ты­ми па­ро­во­за­ми, ва­го­на­ми, ав­то­ма­ши­на­ми. Мет­рах в трех­стах от стан­ции об­на­ру­жи­ли уце­лев­ший домик и на­пра­ви­лись к нему. За­хо­дим: на по­сте­ли лежит ста­ру­ха, около нее - трое детей.

Ста­руш­ка на­ча­ла рас­ска­зы­вать: когда несколь­ко дней назад наши вой­ска под­сту­пи­ли к Пол­та­ве, и фа­ши­сты уди­ра­ли, они на­ча­ли под­жи­гать все под­ряд, что могло го­реть, а что не под­да­ва­лось огню - взры­ва­ли. Три фа­кель­щи­ка под­бе­жа­ли под­жечь домик, где мы сей­час на­хо­дим­ся. Ста­руш­ка, что лежит перед нами сей­час в по­сте­ли, со сво­и­ми тремя вну­ча­та­ми пол­за­ла в ногах под­жи­га­те­лей. Фа­ши­сты несколь­ко раз сво­и­ми са­по­жи­ща­ми от­бра­сы­ва­ли ста­руш­ку прочь. И вот, на­ко­нец, один фа­кель­щик хва­та­ет ее и бро­са­ет в ко­ло­дец, и вслед ей бро­са­ет фур­гон­ное ко­ле­со. Ре­бя­та с кри­ком раз­бе­жа­лись. Хата за­пы­ла­ла. Но в этот мо­мент раз­да­лись две оче­ре­ди из ав­то­ма­тов - наши сол­да­ты уни­что­жи­ли под­жи­га­те­лей и вы­та­щи­ли из ко­лод­ца ста­руш­ку. У нее была пе­ре­ло­ма­на клю­чи­ца. Дом от огня от­сто­я­ли.

30 июня 1944

После бом­беж­ки ко мне в вагон за­хо­дит незна­ко­мый под­пол­ков­ник. Он от­ре­ко­мен­до­вал­ся ко­мен­дан­том стан­ции Ко­ро­стень. По­ка­зы­ва­ет свой до­ку­мент. Ко­мен­дант со­об­щил, что путь по­вре­жден, но вос­ста­нав­ли­ва­ет­ся и будет готов часов через че­ты­ре - пять. Ко­мен­дант про­сит вы­де­лить 10 - 12 че­ло­век для про­че­сы­ва­ния леса около стан­ции, где, по его сло­вам, скры­ва­ют­ся сиг­наль­щи­ки и ди­вер­сан­ты из числа остав­ших­ся бан­де­ров­цев. Вы­де­ляю груп­пу в рас­по­ря­же­ние его по­мощ­ни­ка лей­те­нан­та, куда вли­ва­ют­ся еще пять сол­дат из ко­мен­да­ту­ры.

Люди ушли. Я по­слал в груп­пу пи­са­рей и хо­зяй­ствен­ни­ков во главе с на­чаль­ни­ком раз­вед­ки полка ка­пи­та­ном Сто­ляр­чу­ком, а рвав­ших­ся на про­чес сол­дат из бо­е­вых эки­па­жей умыш­лен­но не пу­стил.

Ко­мен­дант на несколь­ко минут за­дер­жал­ся, и пока мы с ним курим, рас­ска­зы­ва­ет: "Ве­ри­те, под­пол­ков­ник, - житья от них нет! Они впи­та­ли в себя опыт эсе­ров, мах­нов­цев, гит­ле­ров­цев. Гра­бят на­се­ле­ние: за­би­ра­ют про­дук­ты, скот, на­си­лу­ют, уби­ва­ют. Об­ря­жа­ют­ся в форму пар­ти­зан или наших сол­дат, с на­ши­ми до­ку­мен­та­ми, да еще с на­ши­ми ор­де­на­ми. Под­ры­ва­ют эше­ло­ны, ав­то­ма­ши­ны, каз­нят ак­ти­ви­стов в селах. Очень ис­кус­ные кон­спи­ра­то­ры и про­во­ка­то­ры. Недав­но од­но­му на­ше­му сол­да­ту, от­став­ше­му от сво­е­го эше­ло­на и за­шед­ше­му в лес, от­ру­би­ли по локти руки, от­пу­сти­ли и ска­за­ли: "Иди те­перь ты, сво­лочь, боль­ше во­е­вать с нами не бу­дешь!" Од­но­му пред­се­да­те­лю сель­со­ве­та вы­ко­ло­ли глаза, а дочь его из­на­си­ло­ва­ли и от­ре­за­ли ей груди. Да разве пе­ре­ска­жешь все их зло­де­я­ния?"

Часа через три хлоп­цы мои вер­ну­лись все в це­ло­сти (двое наших были легко ра­не­ны), чему я об­ра­до­вал­ся. Рас­ска­зы­ва­ют, что - троих убили при со­про­тив­ле­нии, троих взяли жи­вьем и сдали ко­мен­дан­ту - за­дер­жа­ли в лесу пять по­до­зри­тель­ных мо­ло­дых муж­чин, коих сдали в ко­мен­да­ту­ру.

---

4) Поль­ша и Гер­ма­ния

17 июля 1944

Мы про­дви­га­ем­ся впе­ред, по­дав­ляя уце­лев­шие ог­не­вые точки врага. Пе­ре­ме­ща­ем свои ко­манд­ные пунк­ты за про­дви­га­ю­щи­ми­ся бо­е­вы­ми ча­стя­ми. На поле боя - ты­ся­чи уби­тых нем­цев, сотни их под­би­тых машин и ору­дий. Много плен­ных. Фа­ши­сты при от­ступ­ле­нии стре­ля­ют мир­ных жи­те­лей, их скот, под­жи­га­ют жи­ли­ща.

В по­лу­днях вошли в город Лю­бо­мль, на Зап. Буге. Имен­но от­сю­да, с нашей гос. гра­ни­цы три года назад враг начал свое на­па­де­ние на нашу Ро­ди­ну... Как толь­ко я со своим пол­ком пе­ре­пра­вил­ся на поль­ский берег, на вахту на­ча­ли за­сту­пать наши по­гра­нич­ни­ки.

21 июля 1944

Фа­ши­сты при от­ступ­ле­нии стре­ля­ют людей, скот, жгут и взры­ва­ют мосты, вок­за­лы, зда­ния. Сходу во­рва­лись в фоль­варк Ка­ра­ли­ко. Из под­ва­лов вы­хо­дят пе­ре­пу­ган­ные, но об­ра­до­ван­ные по­ля­ки. Дро­жа­щи­ми ру­ка­ми об­ни­ма­ют и це­лу­ют нас - чу­ма­зых, гряз­ных за­по­тев­ших.

23 июля 1944

В про­шлую ночь в фоль­вар­ках и лесах вы­лав­ли­ва­ли укрыв­ших­ся фа­ши­стов. Их на­ло­ви­ли сотни: на­силь­ни­ки, па­ла­чи, гра­би­те­ли - сло­вом, вар­ва­ры наших дней. Мно­гие успе­ли пе­ре­одеть­ся в граж­дан­скую одеж­ду - бо­ят­ся от­вет­ствен­но­сти. В по­им­ке укрыв­ших­ся фа­ши­стов ак­тив­но по­мо­га­ет мест­ное поль­ское на­се­ле­ние. Вар­ва­ры по­ряд­ком на­со­ли­ли по­ля­кам, и по­след­ние имеют на них зуб не мень­ше, чем мы.

Сей­час мы - на под­сту­пах к боль­шо­му поль­ско­му го­ро­ду Люб­лин. Со­сед­ние части почти сходу взяли Май­да­нек, в вось­ми ки­ло­мет­рах от Люб­ли­на. В Май­да­не­ке - на­сто­я­щая "фаб­ри­ка смер­ти", где вар­ва­ры в те­че­ние пяти лет уни­что­жа­ли ком­му­ни­стов, пар­ти­зан, плен­ных сол­дат, бор­цов со­про­тив­ле­ния, и всего уни­что­жи­ли боль­ше мил­ли­о­на пе­ре­до­вых людей нашей эпохи... Остав­ши­е­ся в живых уз­ни­ки вы­мо­ре­ны до такой сте­пе­ни, что мно­гие муж­чи­ны ве­си­ли 19 - 20 ки­ло­грам­мов - кости и кожа. Даже бы­ва­лые сол­да­ты не могут без со­дро­га­ния смот­реть на это зре­ли­ще. Впе­чат­ле­ние - неиз­гла­ди­мое...

24 июля 1944

Во время обеда раз­дал­ся крик муж­чи­ны. Я под­нял­ся на крик, по­до­шел к хате, около нее стоял кре­стья­нин. Он за­го­во­рил со мною на укра­ин­ском языке:

- Ко­ня­га, ко­ня­га сбиг! - В сто­роне, мет­рах в двух­стах, во­ро­ной же­ре­бец "вы­бра­сы­вал крен­де­ля". Хо­зя­ин не мог пой­мать и обуз­дать же­реб­ца, и со­кру­шал­ся со сле­за­ми на гла­зах. Конь-​то, ви­ди­мо, был тро­фей­ный, и в руках му­жи­ка - бе­ше­ный ка­пи­тал...

- А ну, чего сто­и­те! Пой­мать же­реб­ца и за­гнать во двор! - крик­нул я своим ре­бя­там. И че­ло­век трид­цать по­мча­лось на красавца-​жеребца. Окру­жи­ли, пой­ма­ли, при­ве­ли в ко­нюш­ню к ста­ри­ку, как к Ве­ще­му Олегу. Хо­зя­ин был на седь­мом небе. Его ста­руш­ка, стоя на кры­леч­ке и видя всю эту сцену, за­го­во­ри­ла:

- Матка боска! Яки же смелы хлоп­цы! Мигом коня уко­ро­ти­ли. Це же лы­ца­ри!

- Так це же, Гапка, Чер­во­на Армия! Те­перь, сда­ет­ся мени, швид­ко от Гит­ле­ра оста­нет­ся тиль­ко его со­ба­чье имя. Вишь яки хлоп­цы, уси из гвар­дии! - Через ми­ну­ту мужик вынес из хаты огром­ную бу­тыль са­мо­го­на. Но от его уго­ще­нья мы все от­ка­за­лись. Жаров велел адъ­ютан­ту на­лить ста­кан нашей водки и под­не­сти ста­ри­ку. Ста­рик смач­но выпил, вытер усы, хлоп­нул о землю шап­кой и за­пла­кал. На душе у ста­ри­ка было что-​то для нас непо­нят­ное, на­вер­ное, ра­дост­ное... Затем Жаров налил и ста­ру­хе. Та, к на­ше­му удив­ле­нию, тоже опро­ки­ну­ла ста­кан, чмок­ну­ла Жа­ро­ва все­на­род­но и утер­ла глаза. Жаров обо­млел...

В Люб­лине (рас­по­ло­жен­ном непо­да­ле­ку го­ро­де Холм) ока­за­лись боль­шие скла­ды с про­до­воль­стви­ем и сна­ря­же­ни­ем. Наши ин­тен­дан­ты под­счи­ты­ва­ют. Мой зам по хоз­ча­сти Ря­бен­ко при­вез шесть машин мяса, круп, са­ха­ра, масла. Од­на­ко, вско­ре узнав об этом, Чуй­ков вы­ста­вил охра­ну и про­дук­ты стали от­гру­жать­ся в Моск­ву. Но мы неде­лю ку­ша­ли борщ. Сей­час в Люб­лине фор­ми­ру­ет­ся поль­ское вре­мен­ное пра­ви­тель­ство.

Го­во­рят, гит­ле­ров­цы уни­что­жи­ли чет­вер­тую часть на­се­ле­ния Поль­ши, это шесть мил­ли­о­нов. Всю стра­ну они по­кры­ли тюрь­ма­ми и конц­ла­ге­ря­ми. Ок­ку­пан­ты счи­та­ли Поль­шу не стра­ной, а "об­ла­стью ин­те­ре­сов Гер­ма­нии", а по­ля­ков во­об­ще не счи­та­ли за народ.

Немец­кая ок­ку­па­ция на­учи­ла по­ля­ков мно­го­му, теперь-​то они знают, кто их друг, а кто - враг.

13 ав­гу­ста 1944

Жара, ду­хо­та. Труп­ный тле­твор­ный запах пе­ре­ме­шал­ся с по­ро­хо­вой гарью и пылью - ды­шать нечем. Около ме­ся­ца идут бои, а уби­тые почти не уби­ра­ют­ся. Трупы - в во­рон­ках, овра­гах, в про­ти­во­тан­ко­вом рву - не за­ко­па­ны... На плац­дар­ме тле­твор­ный запах бен­зи­на, по­ро­ха, пыли, тру­пов. Земля вся из­ры­та во­рон­ка­ми от мин, сна­ря­дов, авиа­бомб и про­пи­та­на кро­вью. При ма­лей­шем за­ти­шье об­стре­ла рой зе­ле­ных мух на­по­ми­на­ет об огром­ном клад­би­ще или ско­то­мо­гиль­ни­ке.

Груп­пи­ров­ка фа­ши­стов в Гло­ва­чо­ве (с ба­та­льон пе­хо­ты и де­сят­ка два тан­ков) ока­за­лись в окру­же­нии. Вско­ре фа­ши­сты за­ме­та­лись как в мы­ше­лов­ке. Сна­ча­ла эта шатия рва­ну­ла на Запад, к своим, но, по­те­ряв несколь­ко сол­дат и тан­ков, по­вер­ну­ла на юг, по­лу­чив также до­стой­ный отпор. Здесь фрицы бро­си­лись к роще на север, где их в упор встре­ти­ли пу­ле­ме­ты и "Ка­тю­ши". Фа­ши­сты до самой ночи ме­та­лись как на фут­боль­ном поле. Их оста­лось в конце кон­цов взво­да два, когда одни на­ча­ли стре­лять­ся (это были эсе­сов­цы, бан­де­ров­цы), дру­гие сда­вать­ся в плен. В общей слож­но­сти в этой битве немцы по­те­ря­ли не менее полка. 

24 ав­гу­ста 1944

Весь день про­хо­дит в арт­пе­ре­стрел­ке. Ве­че­ром в фоль­вар­ке Гжи­був в часы за­ти­шья со­бра­лось несколь­ко по­ля­ков и по­ля­чек, рас­ска­зы­ва­ют раз­ные ис­то­рии о днях немец­кой ок­ку­па­ции. Непо­да­ле­ку - про­ти­во­тан­ко­вый ров, со­ору­жен­ный нем­ца­ми еще до на­ше­го при­бы­тия. В этот ров все время стас­ки­ва­ют уби­тых, чуть при­сы­пав зем­лей. Здесь - и наши, и немцы. Нем­цев зна­чи­тель­но боль­ше, по­то­му что имен­но они все время лезли на нас, и здесь их по­ло­жи­ли ты­ся­чи.

Я суток двое ни крохи не спал, и под рас­ска­зы по­ля­ков креп­ко за­снул на траве около танка. Из про­ти­во­тан­ко­во­го рва, когда ше­ле­стел на нас ве­те­рок, до­но­сил­ся зло­вон­ный запах, но куда ж де­вать­ся? Факт тот, что я креп­ко за­снул.

Уже на­сту­пи­ла ночь, и было темно. Кри­ча­ли: "Воз­дух!" В небе по­яви­лась боль­шая груп­па ноч­ных бом­бар­ди­ров­щи­ков врага, над всем плац­дар­мом враг под­ве­сил осве­ти­тель­ные ра­ке­ты, а я сплю себе. Когда уже за­вы­ли бомбы, адъ­ютант Дудин схва­тил меня в охап­ку и вме­сте со мною за­гре­мел в про­ти­во­тан­ко­вый ров. На дне рва мы раз­ле­те­лись в раз­ные сто­ро­ны, и тут я окон­ча­тель­но проснул­ся. Мы при­зем­ли­лись на вздув­ши­е­ся трупы нем­цев (своих мы хо­ро­ни­ли каж­дый вечер, а мно­гих от­прав­ля­ли хо­ро­нить за Вислу). И вот, надо же, падаю на живот немец­ко­му пол­ков­ни­ку. В часы за­ти­шья наши сол­да­ты го­во­ри­ли, что не раз за­бра­сы­ва­ли зем­лей этого пол­ков­ни­ка, а через неко­то­рое время его вздув­ший­ся живот снова про­све­чи­вал­ся. Не при­ни­ма­ет его Земля-​матушка - видно, много на­шко­дил. Живот пол­ков­ни­ка лоп­нул как бычий пу­зырь. Я по ко­ле­но ока­зал­ся в зло­вон­ной жиже. Ды­шать было нечем. Я под­нял вверх лицо, си­лясь вдох­нуть све­же­го воз­ду­ха - а его нет. Слышу, непо­да­ле­ку от меня адъ­ютант зовет в нишу: "Да идите же ско­рее сюда!" Он хва­та­ет меня за руку, мы с ним впри­тир­ку стоим в нише, а бомбы сы­пят­ся се­ри­я­ми. Несколь­ко из них по­па­да­ет в ров непо­да­ле­ку, и зло­вон­ный запах уси­ли­ва­ет­ся до неве­ро­ят­ной кон­цен­тра­ции. Нас обоих на­ча­ло рвать, но бом­бар­ди­ров­ка не пре­кра­ща­ет­ся, и по­ки­дать ров нель­зя...

Сколь­ко минут это про­дол­жа­лось - не знаю, но они по­ка­за­лись веч­но­стью. Наконец-​то стер­вят­ни­ки уда­ли­лись. Эти ноч­ные бом­бар­ди­ров­ки я нена­ви­жу боль­ше всего...

Танк наш ока­зал­ся целым, на­по­ло­ви­ну был за­сы­пан зем­лей. Домик по­ля­ков со всеми его оби­та­те­ля­ми исчез - в него по­па­ла авиа­бом­ба и раз­нес­ла его вдре­без­ги. Сбра­сы­ва­ем с себя зло­вон­ные ком­би­не­зо­ны. Никак не от­ды­шать­ся! Хотя зло­во­нье еще цепко дер­жит­ся в ат­мо­сфе­ре, но кон­цен­тра­ция уже не такая.

 25 ав­гу­ста 1944

Фоль­варк Гжи­був. Вечер. Бо­е­вое за­ти­шье. Из со­сед­не­го фоль­вар­ка по­жа­ло­вал сте­пен­ный пан с че­тырь­мя чо­пор­ны­ми де­ви­ца­ми. Пан бес це­ре­мо­ний пред­став­ля­ет нам своих па­но­чек. Они все уса­жи­ва­ют­ся на разо­стлан­ную по­по­ну.

Пан за­те­ва­ет раз­го­вор о жизни в немец­кой ок­ку­па­ции и тут же пе­ре­хо­дит к бу­ду­ще­му Поль­ши. Он ра­ту­ет за уста­нов­ле­ние де­мо­кра­ти­че­ско­го ре­жи­ма в Поль­ше после войны. Пы­та­ет, будут ли со­зда­вать­ся кол­хо­зы в Поль­ше.

- Поль­ша будет, как и преж­де, су­ве­рен­ным го­су­дар­ством, дру­же­ствен­ным по от­но­ше­нию к СССР, - го­во­рит пол­ков­ник Жаров. - И это - дело поль­ско­го на­ро­да, какие внут­рен­ние по­ряд­ки он уста­но­вит. Сей­час глав­ная за­да­ча - из­гнать и раз­бить фа­шизм. Эта война, ви­ди­мо, мно­го­му на­учи­ла поль­ский народ. Вас два­дцать лет пу­га­ли боль­ше­вист­ской опас­но­стью, а опас­ность, ко­то­рая рас­топ­та­ла Поль­шу, как ви­ди­те, при­шла к вам с За­па­да. А мы вот сей­час своей кро­вью по­мо­га­ем вам из­гнать врага и вос­ста­но­вить Поль­шу. Так ведь, пан?

- Да, так, пан, я це ра­зу­мию, - го­во­рит хит­рый пан, - вот про­го­ни­те гер­ма­на, наше пра­ви­тель­ство при­е­дет из Лон­до­на, и все будет хо­ро­шо...

Мы пе­ре­гля­ды­ва­ем­ся с Жа­ро­вым, мол­чим. Пауза. Мы по­ня­ли, что из себя пред­став­ля­ет пан.

В Поль­ше сей­час идет скры­тая оже­сто­чен­ная борь­ба между раз­ны­ми по­ли­ти­че­ски­ми пар­ти­я­ми, ко­то­рая, по всей ве­ро­ят­но­сти, еще боль­ше обост­рит­ся после войны.

16 ок­тяб­ря 1944

Все под­го­тав­ли­ва­ет­ся к контр­ата­ке, хотя дожди по-​прежнему льют почти бес­пре­рыв­ные.

Ве­че­ром, когда мы с Со­мо­вым воз­вра­ща­лись с К.П. армии на плац­дарм, у моста нас со сле­за­ми встре­ти­ли поль­ские дети и про­си­ли дать им сол­дат найти их ко­ро­ву. Ко­ро­ва во время об­стре­ла немец­кой ар­тил­ле­рии со­рва­лась с при­вя­зи и убе­жа­ла в лес. Де­воч­ке - 14, а маль­чи­ку - 11 лет. Сомов вы­де­лил пять че­ло­век. часа через три сол­да­ты до­ло­жи­ли, что ко­ро­ву нашли.

2 фев­ра­ля 1945

Же­лез­но­до­рож­ное со­об­ще­ние в Поль­ше на­ла­жи­ва­ет­ся слабо. Фа­ши­сты при от­ступ­ле­нии вы­во­дят из строя все пути со­об­ще­ния, как толь­ко это умеют. К тому же, после ухода нем­цев, на путях про­из­во­дит­ся нема­ло ава­рий и ди­вер­сий со сто­ро­ны кра­ев­цев, вла­сов­цев и бан­де­ров­цев, ко­то­рые сей­час спле­лись здесь в еди­ный клу­бок, за­се­ли здесь в поль­ских лесах и по за­да­нию фа­ши­стов тво­рят свои гнус­ные дела. А по­то­му от Бре­ста до Сед­ле­ца про­би­ра­ем­ся как при­дет­ся вто­рые сутки.

10 фев­ра­ля 1945

В по­лу­днях к окра­и­нам Грю­но­ва по­до­шла боль­шая толпа немец­ких жен­щин, ста­ри­ков и детей. Уви­дев нас, оста­но­ви­лись, за­мер­ли. "Ис­пу­га­лись - бо­ят­ся рас­пра­вы", - по­ду­мал я. Сажаю в "Вил­лис" упол­но­мо­чен­но­го "Смерш" Се­ли­вер­сто­ва, как пе­ре­вод­чи­ка, зам­по­ли­та Во­рон­цо­ва, подъ­ез­жа­ем к толпе. По­го­да сырая, хо­лод­ная. Де­тиш­ки жмут­ся к ма­те­рям, а ма­те­ри сами дро­жат от хо­ло­да и от ис­пу­га. Тут, где оста­но­ви­лась толпа, в по­лу­ки­ло­мет­ре от окра­и­ны Грю­но­ва, вроде немец­кая де­рев­ня, пять до­воль­но боль­ших двух­этаж­ных домов. Ука­зы­ва­ем, чтобы все шли в один, наи­бо­лее про­стор­ный дом.

С опа­се­ни­ем за­хо­дят. В доме про­хлад­но, но не то, что на улице. Спра­ши­ва­ем:

- Озяб­ли?

- Да!

- По­че­му в этих домах не ото­гре­ва­е­тесь?

- Они - чужие, нель­зя!

Пе­дан­ты! Го­лод­ные, не ели несколь­ко дней!

- Куда идете?

- К своим, за Одер!

- Но здесь - фронт, к тому же, ви­ди­те, как Одер раз­лил­ся, а все мосты фа­ши­сты взо­рва­ли?

- Вы нас пе­ре­ве­зи­те!

- Ни хрена себе! - го­во­рит мне Се­ли­вер­стов по-​русски.

По­сы­лаю зам­по­ли­та Во­рон­цо­ва на ма­шине в Грю­нов, чтобы повар сго­то­вил пшен­но­го супа и как можно ско­рее до­ста­вил сюда и на­кор­мил бе­жен­цев. Ска­зал бе­жен­цам, чтобы си­де­ли ото­гре­ва­лись здесь. Через час бу­де­те ку­шать суп. Люди меж собой за­шу­шу­ка­лись, глаза их по­теп­ле­ли. Ре­бят­ки под­хо­дят к нам, рас­смат­ри­ва­ют, ощу­пы­ва­ют. Осме­ле­ли. Ма­те­ри на них ши­ка­ют. Ведь в немец­ком по­ни­ма­нии офи­цер - это гроза, его долж­ны бо­ять­ся. Я взял на руки маль­чи­ка лет пяти, через Се­ли­вер­сто­ва спра­ши­ваю, как его зовут, где живет. Он от­ве­ча­ет чин по чину. Когда я его спро­сил, где его фатер (отец), он от­ве­тил: "Пук-​пук Ива­нов", т.е., бьет рус­ских. Мы за­сме­я­лись, а мать схва­ти­ла ма­лы­ша за руку и дала шлеп­ка, ви­ди­мо, ис­пу­га­лась за сво­е­го сы­ниш­ку.

Тем из ста­ри­ков (в толпе их было мало), ко­то­рые ку­ри­ли, мы дали за­ку­рить. За­вя­зы­ва­ет­ся непри­нуж­ден­ная бе­се­да. Вы­зы­ва­ет изум­ле­ние, до какой сте­пе­ни немцы об­ма­ну­ты, окол­па­че­ны фа­шист­ской про­па­ган­дой. "Нет, - думаю про себя, - этот час надо ис­поль­зо­вать. Я - ком­му­нист, и сколь­ко могу, рас­ска­жу вам о прав­де, о ваших за­блуж­де­ни­ях".

Начал с того, кто раз­вя­зал войну, какие бед­ствия при­нес­ла война на­ше­му и немец­ко­му на­ро­дам. Мы ведем войну не про­тив немец­ко­го на­ро­да, а про­тив шайки Гит­ле­ра, а по­ря­док в Гер­ма­нии после войны будут уста­нав­ли­вать сами немцы. Я рас­ска­зал о звер­ствах фа­ши­стов у нас в дни ок­ку­па­ции, о "ду­ше­губ­ках", о том, как фа­ши­сты жи­вьем за­ры­ва­ли в землю наших детей, о на­си­ли­ях, и пр. Затем по­ка­зал неко­то­рые фо­то­гра­фии, сде­лан­ные немец­ки­ми же офи­це­ра­ми. Се­ли­вер­стов пе­ре­во­дил, а я смот­рел, ка­ки­ми изум­лен­ны­ми ста­но­ви­лись лица нем­цев.

Неза­мет­но про­шло часа пол­то­ра, и вот при­бы­ла кухня. Но ку­шать суп - не в чем! Стали со­би­рать по­су­ду в уце­лев­ших домах. Люди ели с жад­но­стью. Мы со­бра­лись уез­жать. На про­ща­нье го­во­рю:

 За Одер сей­час вас пе­ре­пра­вить невоз­мож­но, вы слы­ши­те, что там идет бой. Ваши же вой­ска вас рас­стре­ля­ют, по­ду­ма­ют, что за вами идут наши вой­ска. Идите в тыл и пока раз­ме­щай­тесь там. Война скоро окон­чит­ся.

Немцы стали про­сить, чтобы им пока раз­ре­ши­ли остать­ся здесь. Я воз­ра­жать не стал. Как толь­ко мы стали вы­хо­дить из дома, несколь­ко мо­ло­дых немок пе­ре­го­ро­ди­ли нам до­ро­гу и на­ча­ли це­ло­вать нас - ви­ди­мо, бла­го­да­ри­ли за го­сте­при­им­ство и из­ли­ва­ли свою при­зна­тель­ность.

- Не ду­май­те, что наш жест не рас­про­стра­нит­ся в бли­жай­шие дни по всей окрест­но­сти, - го­во­рит Се­ли­вер­стов, - ведь Геб­бельс вдол­бил им, что мы ни что иное, как орда Чингиз-​Хана.

15 фев­ра­ля 1945

Ночью опять лик­ви­ди­ро­ва­ли неболь­шую груп­пу нем­цев, на­по­ров­шу­ю­ся на нас. Те­перь мы по ночам пе­ри­о­ди­че­ски вклю­ча­ем фары машин. Фа­ши­сты пер­вы­ми от­кры­ли огонь, стре­мясь вы­звать па­ни­ку. Среди немец­ких сол­дат - или седые ста­ри­ки, или 16-17-​летние па­ца­ны, и все они - гряз­ные, го­лод­ные, за­вши­вев­шие. До утра дер­жим их, а утром от­прав­ля­ем на ука­зан­ные пунк­ты сбора.

За время пре­бы­ва­ния в Грю­но­ве я со сво­и­ми людь­ми по­бы­вал во мно­гих квар­ти­рах го­ро­жан. Неко­то­рые квар­ти­ры еще пу­сту­ют, и в них еще неред­ко скры­ва­ют­ся вра­же­ские ла­зут­чи­ки. В ряде квар­тир мы уви­де­ли вещи и ме­бель, вы­ве­зен­ные из раз­ных стран Ев­ро­пы...

Через Грю­нов почти еже­днев­но про­хо­дят толпы осво­бож­ден­ных наших людей. Это - глав­ным об­ра­зом мо­ло­дежь, вы­ве­зен­ная в свое время на ра­бо­ту в Гер­ма­нию. Они ис­то­щен­ные, плохо оде­тые, но все улы­ба­ют­ся, об­ра­до­ван­ные, что осво­бо­ди­лись и те­перь воз­вра­ща­ют­ся на Ро­ди­ну.

20 фев­ра­ля 1945
  
Всю про­шлую ночь вели на­сто­я­щий бой и вы­лав­ли­ва­ли в лесу по­до­шед­ших с тыла немец­ких сол­дат и офи­це­ров. Около сотни по­би­ли, а с пол­сот­ни взяли в плен. В боль­шин­стве это были "сверх­то­таль­ни­ки" - ста­ри­ки и па­ца­ны, но в этой груп­пе было и несколь­ко офицеров-​эсесовцев.

15 марта 1945

 Гит­ле­ров­ская Гер­ма­ния в на­сто­я­щее время - это ско­пи­ще раз­бой­ни­ков и ма­ро­де­ров (я имею в виду во­ен­щи­ну, не сме­ши­вая с на­се­ле­ни­ем). Куда ни гля­нешь - бро­са­ет­ся в глаза на­граб­лен­ное во мно­гих стра­нах Ев­ро­пы, куда толь­ко сту­пал сапог гит­ле­ров­ско­го сол­да­та. Вон в доме, где мы живем - сту­лья, вы­ве­зен­ные из Киева. В гар­де­робе висит ме­хо­вая одеж­да из Смо­лен­ска. Бу­тыл­ки, из ко­то­рых вы­пи­то вино - из Фран­ции, банки со сгу­щен­ным мо­ло­ком - из Дании, ба­ноч­ки из-​под икры - из Нор­ве­гии, ко­ро­вы - из Бе­ло­рус­сии, сало - с Укра­и­ны, орехи и табак - из Юго­сла­вии. А во всех кир­хах Гер­ма­нии идут бо­го­слу­же­ния - "Спаси, нас, боже, от боль­ше­вист­ско­го на­ше­ствия".

Мно­гие граж­дан­ские лица из нем­цев, с ко­то­ры­ми мне до­во­ди­лось бе­се­до­вать, на 90% от­ве­ча­ют, что войну начал СССР, а не Гер­ма­ния. В этих бе­се­дах я убе­дил­ся, на­сколь­ко уро­вень по­ли­ти­че­ско­го со­зна­ния нем­цев ниже, чем уро­вень на­ше­го на­ро­да.

21 ап­ре­ля 1945

Танки, ку­зо­ва машин, ору­дия, кон­ские фур­ман­ки, что под­тя­ги­ва­ют­ся сей­час к Бер­ли­ну, пест­рят ло­зун­га­ми, ко­то­рые крас­ка­ми и мелом на­ма­ле­ва­ли наши сол­да­ты: "Даешь Бер­лин!", "Смерть фа­шиз­му!", "Ско­рее в ло­го­во врага!", "Смерть людоеду-​Гитлеру!", и т.д.

 22 ап­ре­ля 1945

Се­го­дня - день рож­де­ния на­ше­го Ильи­ча, ему - 75 лет.

На рас­све­те ты­ся­чи наших ору­дий дали небы­ва­лый залп по Бер­ли­ну. Тут же враг от­крыл от­вет­ный огонь, и на­ча­лось стол­по­тво­ре­ние. Все во­круг - гро­хо­чет, со­тря­са­ет­ся, об­ру­ши­ва­ет­ся. А через неко­то­рое время над пы­ла­ю­щим го­ро­дом раз­вер­нул­ся воз­душ­ный бой. Один­на­дцать наших армий на­ча­ли штурм фа­шист­ской сто­ли­цы.

...

В 12 часов дня мы с Жа­ро­вым ре­ши­ли спу­стить­ся в один из под­валь­чи­ков на­ско­ро пе­ре­ку­сить. Мы за­ме­ти­ли еще часа три назад, как туда шмы­га­ют сол­да­ты со­сед­них ча­стей.
- Пой­дем за­гля­нем, что там за при­тон­чик, - го­во­рит мне мой друг. Спус­ка­ем­ся. Такие доб­рот­ные под­ва­лы у нем­цев под каж­дым домом! В под­ва­ле такая кар­ти­на: де­сят­ка три наших сол­дат рас­пи­ва­ют пиво. Какой-​то немец уже при­спо­со­бил­ся и вовсю тор­гу­ет пивом.

- То­ва­ри­щи! Кто уто­лил жажду - от­прав­ляй­ся на свое дело, вот-​вот нач­нет­ся атака! - при­зы­ва­ет Жаров. Около по­ло­ви­ны людей вышло. Мы при­са­жи­ва­ем­ся за один сто­лик, от­кры­ва­ем вто­ро­пях банку кон­сер­вов.
- Давай по кру­жеч­ке вы­пьем за 75-​тилетие на­ше­го Ильи­ча! - го­во­рит Жаров. Хо­зя­ин пив­ной за­ме­тил нас и по­ста­вил две круж­ки пива. Пиво у немца непло­хое. День­ги он по­лу­чал "гу­ман­но" - кто сколь­ко даст. Но с нашим при­хо­дом рас­пла­чи­вать­ся стали более доб­ро­со­вест­но. Вдруг к на­ше­му сто­ли­ку под­хо­дят пол­ков­ник в форме мор­ской пе­хо­ты и под­пол­ков­ник в об­ще­вой­ско­вой форме. Спро­сив у нас раз­ре­ше­ния, они при­са­жи­ва­ют­ся к нам. Зна­ко­мят­ся. Пол­ков­ни­ком ока­зал­ся пи­са­тель Все­во­лод Виш­нев­ский, под­пол­ков­ни­ком - из­вест­ный ком­по­зи­тор Тихон Хрен­ни­ков. Немец-​хозяин без за­ка­за ста­вит нам еще две круж­ки пива. От­пи­ва­ем про­хлад­ный на­пи­ток. Мы с Жа­ро­вым на­ме­ре­ва­ем­ся ухо­дить. Тут к на­ше­му столу под­хо­дит вы­со­ко­го роста че­ло­век со сту­лом. Са­дит­ся без при­гла­ше­ния. Лицо его - угрю­мое, под гла­за­ми - мешки, во­ло­сы на го­ло­ве - седые и жест­кие, под­стри­же­ны боб­ри­ком, "под Ке­рен­ско­го". Че­ло­век оки­нул нас тя­же­лым взгля­дом, за­го­во­рил:

- Я очень из­ви­ня­юсь за бес­це­ре­мон­ность. Я - тоже рус­ский че­ло­век... Из Ро­сто­ва, пол­ков­ник цар­ской армии Ко­ры­тов. Меня знают ваши мар­ша­лы Ша­пош­ни­ков и Его­ров. В 1920 после раз­гро­ма Де­ни­ки­на эми­гри­ро­вал во Фран­цию, а в 1935 г. Из Фран­ции - вот сюда, в Гер­ма­нию. Мно­гие мы тогда были об­ма­ну­ты и клю­ну­ли на обе­ща­ния ан­гли­чан... На что-​то на­де­я­лись... Была у меня лав­чон­ка - ра­зо­рил­ся, жена и дочь по­гиб­ли в Дрез­дене от воз­душ­ной бом­беж­ки аме­ри­кан­цев, сын убит на ита­льян­ском фрон­те. К се­ми­де­ся­ти годам я вот остал­ся один на чуж­бине... Един­ствен­ное, чего я хотел бы сей­час - это взгля­нуть на свой род­ной Ро­стов и уме­реть... Он тя­же­ло уро­нил свою седую го­ло­ву на ла­до­ни и за­ры­дал...

26 ап­ре­ля 1945

Бер­лин оку­тан огнем, он горит днем и ночью. Сей­час, когда над нами за­вя­зал­ся оже­сто­чен­ный бой, мы шмыг­ну­ли в один из бли­жай­ших под­ва­лов, ибо с неба сы­па­лись бомбы, па­да­ли го­ря­щие са­мо­ле­ты, сви­ста­ли пу­ле­мет­ные пули. В под­ва­ле было бит­ком граж­дан­ских нем­цев. По всей ве­ро­ят­но­сти, боль­шин­ство здесь было за­все­гда­та­ев, по­сто­ян­ных оби­та­те­лей. Че­ло­век пять ка­та­лось в при­пад­ке на полу. Это были люди со сла­бы­ми нер­ва­ми, "авиа­ти­ки", по­ра­жен­ные т.н. "авиа­бо­лез­нью". Такие, едва за­слы­шат в небе рокот мо­то­ра, сразу впа­да­ют в край­нюю ис­те­ри­ку и с пеной на губах ка­та­ют­ся по земле.

Среди нас был один наш во­ен­ный врач со своей са­ни­тар­ной сум­кой. Уви­дев кор­чив­ших­ся на полу "авиа­ти­ков", врач дал по­стра­дав­шим что-​то ню­хать, и боль­ные тут же при­хо­ди­ли в себя. Затем док­тор давал им по таб­лет­ке. Немцы же си­де­ли рав­но­душ­но: кто играл в шах­ма­ты, кто жевал свои эрзац-​бутерброды, дру­гие про­сто си­де­ли и пе­ре­го­ва­ри­ва­лись меж собой.

Когда бом­беж­ка за­кон­чи­лась, и мы стали ухо­дить, один эле­гант­но оде­тый сред­них лет немец вынул мас­сив­ный ко­ше­лек и про­тя­нул на­ше­му врачу пачку марок в знак бла­го­дар­но­сти за ока­зан­ную "авиа­ти­кам" по­мощь. Улы­ба­ясь, наш врач от­стра­нил пред­ла­га­е­мые ему ку­пю­ры, ска­зал:

- По­мочь че­ло­ве­ку в беде мы, со­вет­ские люди, счи­та­ем своим дол­гом, а ле­че­ние людей у нас - бес­плат­ное.

Мно­гие немцы вста­ли, о чем-​то за­шеп­та­лись и до са­мо­го вы­хо­да про­во­жа­ли нас удив­лен­ны­ми гла­за­ми.

Я после этого слу­чая думаю: "Вот оно, бур­жу­аз­ное об­ще­ство, бур­жу­аз­ная мо­раль, где че­ло­век че­ло­ве­ку - волк. Когда их близ­кие ка­та­лись в при­пад­ке на полу, все они рав­но­душ­но взи­ра­ли на эти сцены, никто не по­до­шел к му­чив­шим­ся, де­скать, пусть по­ги­ба­ют!"

28 ап­ре­ля 1945

Ни на ми­ну­ту не уга­са­ет улич­ный бой. Улич­ный бой - самый на­пря­жен­ный, изоби­лу­ю­щий еже­ми­нут­ны­ми неожи­дан­но­стя­ми, где каж­дый сол­дат и офи­цер со­сре­до­то­чен до пре­де­ла.

Враг бро­са­ет на под­креп­ле­ние эсе­сов­цам новые и новые под­раз­де­ле­ния из ста­ри­ков и под­рост­ков. Во мно­гих зда­ни­ях за­кла­ды­ва­ет фу­га­сы, "ад­ские ма­ши­ны" с ча­со­вы­ми ме­ха­низ­ма­ми, ми­ни­ру­ет ко­ри­до­ры, про­хо­ды, под­ва­лы.

По­за­ди на уце­лев­ших сте­нах рас­кле­и­ва­ют­ся при­ка­зы на­ше­го ко­ман­до­ва­ния, ко­мен­дан­та го­ро­да ге­не­ра­ла Бер­за­ри­на. Немец­кие школь­ни­ки на этих же сте­нах пишут мелом: "Ста­лин - гут!". "Гит­лер - капут!" Часто эсе­сов­цы стре­ля­ют в этих детей. Из­вер­ги! Рядом убита сей­час старушка-​немка. Да­ве­ча наши сол­да­ты кор­ми­ли ее кон­сер­ва­ми. Она це­ло­ва­ла им руки. Го­во­ри­ла, что Гер­ма­ния боль­ше ни­ко­гда не будет во­е­вать с Рос­си­ей, и будет ее дру­гом, как за­ве­щал будто Бисмарк. Себя на­зы­ва­ла "левой" социал-​демократкой.

29 ап­ре­ля 1945

Го­во­рят, что до Рейхс­та­га оста­лось че­ты­ре квар­та­ла, но в дыму и огне ни хрена не видно ни в один би­нокль. От взры­вов и со­тря­се­ний все ру­шит­ся и па­да­ет, за­ва­ли­вая улицы. Тан­кам нашим под­час невоз­мож­но раз­вер­нуть­ся, и они ма­нев­ри­ру­ют "чел­ноч­но".

Обе­зу­мев­шая немка с рас­пу­щен­ны­ми во­ло­са­ми с кри­ком "О, майн гот! О, майн гот!" вы­ско­чи­ла из под­ва­ла на улицу, но не про­бе­жа­ла и мет­ров че­ты­рех, как была сра­же­на оче­ре­дью ав­то­ма­та из го­ря­ще­го дома.

Спу­сти­лись в под­вал пе­ре­ку­сить. Все гряз­ные, пот­ные, устав­шие до пре­де­ла. Есть слу­чаи, когда тан­ки­сты и ар­тил­ле­ри­сты па­да­ют от из­не­мо­же­ния спя­щи­ми. Но спать нель­зя.

30 ап­ре­ля 1945

 За ночь про­дви­ну­лись мет­ров на 250. Едва взо­шло солн­це. Наша ар­тил­ле­рия ведет силь­ный огонь из сотен ору­дий. Тя­же­лые сна­ря­ды летят с шипом и улю­лю­ка­ньем через наши го­ло­вы, летят в сто­ро­ну Рейхс­та­га. Под арт­огнем мы шаг за шагом про­дви­га­ем­ся. К ве­че­ру вгры­за­ем­ся в парк Тир­гар­тен. Наша даль­но­бой­ная ар­тил­ле­рия пре­кра­ти­ла огонь из-за опа­се­ния по­ра­зить своих. Сей­час ведет огонь толь­ко ди­ви­зи­он­ная и пол­ко­вая ар­тил­ле­рия, да ми­но­ме­ты всех ка­либ­ров. И когда мало-​мальски рас­се­и­ва­ет­ся пыль и дым, мы видим Рейхс­таг...

Вот он! Точка, куда летят сей­час, как пче­ли­ный рой, сотни наших мин и сна­ря­дов. Стоит он серой тюрь­мой с мно­же­ством вы­би­тых окон, с зи­я­ю­щи­ми про­бо­и­на­ми в сте­нах, с раз­би­той кры­шей. Крики наших ар­тил­ле­ри­стов: "Даешь по ло­го­ву!", "Смерть лю­до­еду!", "За Ле­нин­град!", "За Ста­лин­град!", "За Киев!"

Но Тир­гар­тен - с бун­ке­ра­ми и ло­вуш­ка­ми. В парке Тир­гар­тен, где недав­но гулял фюрер со сво­и­ми са­нов­ни­ка­ми, почти все де­ре­вья по­се­че­ны ар­тил­ле­ри­ей и пу­ле­ме­та­ми, и он вы­гля­дит сей­час, как уча­сток ржи после силь­но­го гра­до­би­тья. Но мы за­ня­ли еще не весь парк.

В Шпрее пла­ва­ют трупы, по­душ­ки, сту­лья, столы, двери, брев­на и пр.

В Рейхс­та­ге за­се­ли от­бор­ные смерт­ни­ки. Го­во­рят, что они съели по гор­сти земли в клят­ве Гит­ле­ру, что будут бить­ся на­смерть, но Рейхс­та­га не сда­дут.

В 11.00. груп­па наших пе­хо­тин­цев из со­сед­ней ди­ви­зии, с кри­ком "Ура!" бро­си­лась через пло­щадь к Рейхс­та­гу, но была встре­че­на шква­лом пу­ле­мет­но­го огня из окон Рейхс­та­га и почти вся уни­что­же­на.

Снова на несколь­ко минут воз­об­нов­ля­ет­ся оже­сто­чен­ный огонь с нашей сто­ро­ны. Все зда­ние по­кры­то дымом и пылью. Пока мы ведем огонь, со­зда­ют­ся спе­ци­аль­ные штур­мо­вые груп­пы

Как толь­ко пе­ре­груп­пи­ро­ва­лись штур­мо­вые от­ря­ды, наши атаки на Рейхс­таг воз­об­но­ви­лись. Непо­сред­ствен­ный штурм Рейхс­та­га был по­ру­чен 150-й Ид­риц­кой п.д. и 23-й тан­ко­вой бри­га­де. Вот вол­на­ми, одна за дру­гой бро­си­лись наши ви­тя­зи в ре­ша­ю­щую схват­ку. Враг ведет ура­ган­ный огонь. Ре­де­ют ряды наших ге­ро­ев, но боль­шин­ство их вры­ва­ет­ся в Рейхс­таг, где за­вя­за­лась смер­тель­ная ру­ко­паш­ная схват­ка. Сле­дом туда бегут на под­мо­гу то­ва­ри­щам све­жие под­креп­ле­ния. Идет же­сто­кая схват­ка в Рейхс­та­ге. Слы­шат­ся взры­вы гра­нат, ав­то­мат­ная трес­кот­ня.

В 13.00, когда на­чал­ся непо­сред­ствен­ный штурм Рейхс­та­га, и огонь по нему вести было нель­зя, все наши ог­не­вые сред­ства были по­вер­ну­ты на пра­ви­тель­ствен­ный квар­тал, где на­хо­ди­лась Рейхс­кан­це­ля­рия. Уже без нас там, у Рейхс­та­га ле­те­ли в воз­дух шапки, фу­раж­ки, пи­лот­ки и каски, и по­бед­ные крики сли­ва­лись с оче­ре­дя­ми из ав­то­ма­тов.

В тре­тьем часу дня над Рейхс­та­гом взвил­ся наш флаг, его во­дру­зи­ли Его­ров и Кан­та­рия, сол­да­ты из 150-й Ид­риц­кой ди­ви­зии. А бой в Рейхс­та­ге еще долго не умол­кал. 1500 че­ло­век было взято в плен в самом Рейхс­та­ге, а всего, го­во­рят, смерт­ни­ков там было 6500 че­ло­век. Весь Рейхс­таг за­ва­лен тру­па­ми.

В час за­ти­шья, когда была уни­что­же­на вра­же­ская груп­пи­ров­ка в Рейхс­та­ге, мы до­бе­жа­ли туда, чтобы за­гля­нуть в чрево се­ро­го чу­до­ви­ща. Но прой­ти на верх­ние этажи было невоз­мож­но: все ши­ро­кие лест­ни­цы, окна, про­емы были за­ва­ле­ны тру­па­ми, раз­би­той ме­бе­лью, а стены по­кры­ты на сан­ти­метр чер­ной ко­по­тью.

С взя­ти­ем Рейхс­та­га война еще не кон­чи­лась. Бой за пра­ви­тель­ствен­ный квар­тал пошел в ночь, упор­ный бой. На что рас­счи­ты­ва­ет враг?

2 мая 1945

Про­шло с час вре­ме­ни, как я на ба­та­рее. Я со­брал­ся в об­рат­ный отъ­езд к своим глав­ным силам. Время было 12 часов дня. Слу­ша­ем: пе­ре­стрел­ка сти­ха­ет. Тут вбе­га­ет в под­вал с од­но­го ору­дия ра­дист, со­об­ща­ет:

- То­ва­рищ под­пол­ков­ник! По радио пе­ре­да­ют при­каз ко­ман­ду­ю­ще­го ар­ми­ей Чуй­ко­ва, чтобы пре­кра­ти­ли вся­кий огонь до осо­бо­го рас­по­ря­же­ния!

Вы­ска­ки­ваю из под­ва­ла и - в бо­е­вую ма­ши­ну. Оде­ваю на­уш­ни­ки, слу­шаю:

- Вни­ма­ние, вни­ма­ние! Го­во­рит ко­ман­ду­ю­щий 8-й гвар­дей­ской армии генерал-​полковник Чуй­ков: вой­скам вось­мой армии огонь пре­кра­тить из всех видов ору­жия, но от пушек и тан­ков не от­хо­дить. За про­тив­ни­ком сле­дить. Со шта­бом армии дер­жать непре­рыв­ную связь!

Стрель­ба с обеих сто­рон пре­кра­ти­лась. На­сту­пи­ла ти­ши­на, от ко­то­рой в ушах зве­нит. Сол­да­ты на ходу жуют, улы­ба­ют­ся. У всех - ра­дост­ные лица. Все мы оза­да­че­ны и чего-​то ждем...

Смот­рим: от пе­ред­не­го края обо­ро­ны нем­цев вышла груп­па немец­ких офи­це­ров с белым фла­гом и ше­ству­ет прямо к нам, а по всему пе­ред­не­му краю обо­ро­ны про­тив­ни­ка под­ни­ма­ют­ся белые флаги и под­ни­ма­ют­ся в рост немцы. Пе­рей­дя на­спех ско­ло­чен­ный де­ре­вян­ный мо­стик через Шпрее, груп­па нем­цев во главе с их ге­не­ра­лом под­хо­дят к нам.

Из под­ва­ла вышел ко­ман­дир пе­хот­но­го полка под­пол­ков­ник (ко­то­ро­го под­дер­жи­ва­ет ба­та­рея Пе­ре­вис­пы), мы по­зна­ко­ми­лись. Немцы по­до­шли. Пе­ре­вод­чик, немец­кий майор, до­кла­ды­ва­ет:

- Немец­кая мир­ная де­ле­га­ция во главе с ге­не­ра­лом Креб­сом при­бы­ла для мир­ных пе­ре­го­во­ров. Све­ди­те нас с рус­ским ге­не­ра­лом!

...

Опять вбе­га­ет ра­дист, зовет в ма­ши­ну к рации. Слу­ша­ем.

   - Объ­яв­ля­ет­ся пе­ре­ми­рие. Огонь всюду пре­кра­щен. Сей­час пой­дут плен­ные немец­кие вой­ска, про­пус­кать бес­пре­пят­ствен­но! Обез­ору­жи­вать их и со­про­вож­дать на во­сточ­ную окра­и­ну Бер­ли­на. Ни­ка­ких бес­чинств и на­си­лий не чи­нить!

   А немцы уже идут, шле­пая по грязи. На пло­ща­ди они скла­ды­ва­ют в одну сто­ро­ну ору­жие, в дру­гую - зна­ме­на. Ма­ши­ны сле­ду­ют на окра­и­ну го­ро­да.

   Вот они, 75 тысяч, опу­стив по­ну­ро свои глаза, об­жи­рав­ши­е­ся недав­но укра­ин­ско­го сала, гол­ланд­ско­го сыра, бре­дут по гряз­ным ули­цам своей сто­ли­цы. Об­рос­шие, гряз­ные, с крас­ны­ми гла­за­ми, про­сят на ма­лей­ших оста­нов­ках кто хлеба, кто ку­рить. По­смат­ри­ва­ют по сто­ро­нам, "лю­бу­ют­ся" на свою сто­ли­цу, на свою Гер­ма­нию, на всю раз­ру­шен­ную Ев­ро­пу... Как толь­ко про­шли плен­ные ко­лон­ны и их ма­ши­ны, мы по­лу­чи­ли при­каз вы­ез­жать из го­ро­да в ука­зан­ные места. Наши са­пе­ры при­сту­па­ют к раз­ми­ни­ро­ва­нию го­ро­да. Слух идет, что по при­ка­зу Гит­ле­ра в бер­лин­ском метро за­топ­ле­ны ты­ся­чи жи­те­лей. За­топ­ле­ны те, кто укры­ва­лись там во время осады го­ро­да.

   Но где же Гит­лер и его свита? Их ищут.

3 мая 1945

При­ка­зал на­чаль­ни­ку штаба вы­стро­ить полк. И пока лич­ный со­став го­то­вит­ся к по­стро­е­нию, я по­до­шел к пол­ко­вым кух­ням, около ко­то­рых стол­пи­лось до по­лу­сот­ни немец­ких ре­бя­ти­шек раз­ных воз­рас­тов, в боль­шин­стве же от 3 до 10 лет. Все они с про­тя­ну­ты­ми ру­чон­ка­ми про­сят:

- Рус клеба, рус клеба!

- Ну что, Оспыч, по­карм­ли­вешь немец­ких ре­бя­ти­шек? - в шутку спра­ши­ваю я сво­е­го по­ва­ра, по­жи­ло­го вол­жа­ни­на, ко­то­рый уже два года го­то­вит на весь полк обеды. Повар, ви­ди­мо, понял, что я за это дело ему сей­час буду да­вать на­го­няя. Он обер­нул­ся ко мне, сверк­нув сво­и­ми че­тырь­мя ме­да­ля­ми, недо­воль­но го­во­рит:

- По-​моему, то­ва­рищ под­пол­ков­ник, дети тут ни при чем! Отцы их наших детей уби­ва­ли и в нас стре­ля­ли, а не они. У нас - рус­ская душа, разве вы­тер­пишь, когда ты взрос­лый ешь, а го­лод­ное дитя на тебя смот­рит?

- Пра­виль­но, Оси­пыч! Толь­ко так: на­кор­ми сна­ча­ла своих, а потом - их. И пусть они при­хо­дят к концу обеда и зав­тра­ка, да со сво­и­ми ми­соч­ка­ми. Повар свор­ны­хал ре­бя­там что-​то по-​немецки (наши уже почти все на­учи­лись за войну изъ­яс­нять­ся по-​немецки). Смот­рю: дети, как во­ро­бьи, по­бе­жа­ли из рощи по домам за мис­ка­ми. А ма­те­ри этих детей украд­кой смот­рят из окон на нас...

6 мая 1945
  
   В один­на­дцать часов дня, в пред­ме­стье Бер­ли­на Ше­ней­хе, нас, всех ко­ман­ди­ров ча­стей, со­брал на со­ве­ща­ние ко­ман­дарм Чуй­ков. Про­слав­лен­ный ко­ман­дарм по­здра­вил нас с По­бе­дой в Бер­лине и пре­ду­пре­дил, чтобы го­то­ви­лись к па­ра­ду По­бе­ды, что на па­ра­де будут при­сут­ство­вать пред­ста­ви­те­ли со­юз­ных войск: "Помни­те, что не так часто уж про­во­дим мы па­ра­ды в Бер­лине, а лет так через две­сти". - Смех.

9 мая 1945

 В по­лу­днях мы все - ко­ман­ди­ры пол­ков, ди­ви­зий, кор­пу­сов со сво­и­ми за­ме­сти­те­ля­ми и на­чаль­ни­ка­ми шта­бов были при­гла­ше­ны Во­ен­со­ве­том 8-й гвар­дей­ской армии на тор­же­ствен­ный обед в пред­ме­стье Бер­ли­на Ше­ней­хе. В огром­ном зале вы­стро­е­ны в пять рядов столы, устав­ле­ны бу­тыл­ка­ми вин и за­кус­ка­ми, за ко­то­рые нас уса­ди­ли. На сцене - Во­ен­со­вет нашей 8-й гвар­дей­ской армии во главе с Чуй­ко­вым, все при ор­де­нах.

Тор­же­ствен­ное со­бра­ние от­крыл член Во­ен­со­ве­та Про­нин и предо­ста­вил слово Чуй­ко­ву. По­след­ний встал, про­зве­нев ор­де­на­ми, оки­нул взгля­дом зал и после крат­кой паузы начал речь. Я ее за­пи­сы­ваю почти до­слов­но:

- До­ро­гие то­ва­ри­щи, бо­е­вые дру­зья!!! Се­го­дня на­ро­ды Со­вет­ско­го Союза, на­ро­ды со­юз­ных стран, все ми­ро­лю­би­вое че­ло­ве­че­ство ра­ду­ют­ся нашей По­бе­де над гер­ман­ским фа­шиз­мом и тор­же­ствен­но от­ме­ча­ют этот день как все­на­род­ный празд­ник. Преж­де, чем до­жить до этого дня, наш народ при­нес ве­ли­кие жерт­вы, - когда ко­ман­дарм по­вы­шал в вол­не­нии свой голос или по­во­ра­чи­вал­ся, его мно­го­чис­лен­ные ор­де­на из­да­ва­ли ме­ло­дич­ный ма­ли­но­вый звон и пе­ре­ли­ва­лись всеми цве­та­ми ра­ду­ги, - Се­го­дня на­сту­пил дол­го­ждан­ный мир. Скоро мно­гие из вас вер­нут­ся к мир­но­му труду, к своим род­ным и близ­ким. Мно­гие оста­нут­ся еще слу­жить в рядах нашей слав­ной армии. Но где бы мы с вами не били, мы оста­нем­ся вер­ны­ми сы­на­ми Со­вет­ской От­чиз­ны.

От имени Во­ен­но­го со­ве­та и ко­ман­до­ва­ния 8-й гвар­дей­ской армии всем вам желаю бла­го­по­лу­чия и лич­но­го сча­стья, ибо без лич­но­го сча­стья не может быть успе­ха в го­су­дар­ствен­ной служ­бе. Всех вас я бла­го­да­рю за чест­ную и са­мо­от­вер­жен­ную служ­бу, за то, что вы, не жалея своих сил, не щадя своей жизни, вы­пол­ни­ли свой долг перед Оте­че­ством. Помни­те и не за­бы­вай­те своих бо­е­вых дру­зей, живых и мерт­вых. Не стес­няй­тесь, рас­ска­зы­вай­те своим детям и вну­кам о по­дви­гах своих и ваших то­ва­ри­щей!

Да здрав­ству­ет наша лю­би­мая Ро­ди­на - СССР!

Да здрав­ству­ет наш со­вет­ский народ, народ-​победитель!

Да здрав­ству­ет наша Ком­му­ни­сти­че­ская пар­тия во главе с ве­ли­ким Ста­ли­ным!

Весь зал под­нял­ся, долго не смол­ка­ли крики "Ура!" и бур­ные ап­ло­дис­мен­ты, от чего со­тря­са­лись стены зда­ния.

Затем ко­ман­дарм вру­чил мно­гим бо­е­вые ор­де­на. Мне был вру­чен вто­рой орден Бо­е­во­го Крас­но­го Зна­ме­ни.

Затем на­чал­ся тор­же­ствен­ный обед. Тут уж пили и ку­ша­ли "по по­треб­но­сти". А на сцене на­чал­ся кон­церт мос­ков­ских ар­ти­стов. Ве­ли­кая По­бе­да над тем­ны­ми си­ла­ми со­вер­ши­лась.

Штаб армии и Во­ен­со­вет дали нам ука­за­ние, чтобы с 10 по 17 мая дать обеды: в ди­ви­зи­ях, пол­ках, ба­та­льо­нах, ротах, взво­дах и в каж­дом от­де­ле­нии от­дель­но.

Позд­но ве­че­ром обед и кон­церт, для всех нас ис­то­ри­че­ский и неза­бы­ва­е­мый, был окон­чен.

11 мая 1945

У нас сей­час много сво­бод­но­го вре­ме­ни, и мы часто де­ла­ем вы­лаз­ки в до­сто­при­ме­ча­тель­ные места Гер­ма­нии.

Едва были мало-​мальски рас­чи­ще­ны улицы и пло­ща­ди Бер­ли­на, как наши со­юз­ни­ки ор­га­ни­зо­ва­ли около Рейхс­та­га т. н. "меж­ду­на­род­ный базар". И на­ча­лась здесь мел­кая спе­ку­ля­ция, на­по­до­бие такой, какая была в 1919-20 гг. в Москве на Су­ха­рев­ке. Глав­ны­ми "бир­же­ви­ка­ми" здесь вы­сту­па­ют аме­ри­кан­ские и ан­глий­ские офи­це­ры и их сол­да­ты.

Про­да­ют ту­шен­ку, ав­то­ма­ши­ны, ка­ни­стры со спир­том, иконы, рей­ту­зы, пор­но­гра­фи­че­ские от­крыт­ки и аль­бо­мы, пре­зер­ва­ти­вы, за­жи­гал­ки, пи­сто­ле­ты, часы, ма­ну­фак­ту­ру и пр. Боль­шая часть ба­рах­ла - тро­фей­ная.

Мы про­ха­жи­ва­ем­ся с на­ч­шта­ба май­о­ром Во­ро­тин­це­вым. Вот перед нами аме­ри­кан­ский под­пол­ков­ник стоит с под­ня­ты­ми ру­ка­ми, за­ка­тан­ны­ми по локти ру­ка­ва­ми, на обеих руках - по пол­дю­жи­ны руч­ных часов раз­ных фирм. Он про­да­ет часы. Он же пред­ла­га­ет шел­ко­вые фран­цуз­ские пре­зер­ва­ти­вы...

К нам под­хо­дит аме­ри­кан­ский ка­пи­тан. Он, ви­ди­мо, уже про­дал "свою про­дук­цию", т. к. в руке у него пачка "со­юз­ных марок". Он до­воль­но хо­ро­шо го­во­рит нам по-​русски:

- Вы, рус­ские, имей­те дело с нами, и не имей­те со "Ста­руш­кой" (так аме­ри­кан­цы на­зы­ва­ют сей­час Ан­глию). Де­вят­на­дца­тый век был веком Ан­глии, два­дца­тый век - аме­ри­кан­ский, два­дцать пер­вый, воз­мож­но, будет веком Рос­сии, - затем скло­ня­ет­ся к уху и до­ве­ри­тель­но пред­ла­га­ет: - Не же­ла­е­те ли кра­си­вых де­во­чек? Через 20 минут до­став­лю на ме­бе­ли­ро­ван­ную квар­ти­ру. Цена 100 марок. Немки, ита­льян­ки, фран­цу­жен­ки? А может, же­ла­е­те ма­ши­ну? "Хорх". "Лин­кольн", "Мер­се­дес". Цена три ты­ся­чи марок...

- А где вы возь­ме­те ма­ши­ну? - спра­ши­ва­ет его Во­ро­тин­цев. - У сво­е­го ге­не­ра­ла. Скажу вы­ез­дил мотто-​часы. Я - его адъ­ютант, он меня любит и обя­за­тель­но по­ве­рит, - и он за­сме­ял­ся над своим ост­ро­уми­ем.

Недис­ци­пли­ни­ро­ван­ность и раз­вяз­ность среди аме­ри­кан­цев бро­са­ет­ся в глаза. Они по­хо­дят сей­час на "наших" анар­хи­стов 1919 года.

Везде они то­ро­пят­ся. Ку­ша­ют, как пра­ви­ло, стоя, жуют на ходу. Разве вот толь­ко в ре­сто­ране нашем сидят ча­са­ми, пьют смеси ("ерша"), кла­дут ноги на стол и без за­зре­ния со­ве­сти вы­пус­ка­ют газы, как же­реб­цы на ко­нюшне. Если это все у них счи­та­ет­ся при­зна­ком ци­ви­ли­за­ции, то что же тогда на­зы­вать ди­ко­стью?

Но аме­ри­кан­цы в от­ли­чие от ан­гли­чан - более об­щи­тель­ные, менее над­мен­ные и чван­ли­вые. Ан­гли­чане - более угрю­мые, мол­ча­ли­вые. Если вы спра­ши­ва­е­те ан­глий­ско­го офи­це­ра стар­ше себя в зва­нии, он с вами не за­го­во­рит: смот­рит как ис­ту­кан и мол­чит. У каж­до­го из них страсть - по­ве­ле­вать и без­апел­ля­ци­он­но при­ка­зы­вать. Из пло­хих со­юз­ни­ков они ста­но­вят­ся хо­ро­ши­ми вра­га­ми.

Фран­цу­зы - юркий, по­движ­ный и ве­се­лый народ. Я не видел слу­чая, чтобы фран­цуз не удо­сто­ил вни­ма­ни­ем, если к нему с чем-​либо об­ра­ща­ем­ся. К рус­ским они всюду от­но­сят­ся с под­черк­ну­тым ува­же­ни­ем.

В пе­ри­од май-​июль 1945 г. Ан­гли­чане про­во­ци­ро­ва­ли с нами несколь­ко драк в ре­сто­ране (ре­сто­ран - наш, но в нем все­гда в два раза боль­ше ан­гли­чан и аме­ри­кан­цев), но все­гда наши да­ва­ли им как сле­ду­ет "при­ку­рить". Аме­ри­кан­цы в таких слу­ча­ях не вме­ши­ва­лись и все­гда ап­ло­ди­ро­ва­ли нашим. Но это было в пер­вые неде­ли по­бе­ды над фа­шиз­мом. В даль­ней­шем аме­ри­кан­цы ста­но­ви­лись та­ки­ми же, как ан­гли­чане, все боль­ше и боль­ше от­кло­ня­ясь от своих обя­за­тельств, от вы­пол­не­ния ранее при­ня­тых ими же са­ми­ми ре­ше­ний. Их боль­ше ин­те­ре­со­ва­ло наше вы­ступ­ле­ние про­тив Япо­нии, боль­ше ни­че­го. Сло­вом, ба­рыш­ни­ки оста­ют­ся ба­рыш­ни­ка­ми, тар­ха­ны - тар­ха­на­ми.