Офицер армии США, Берлин-1945: "19-й век - век Англии, 20-й - американский, 21-й, возможно, будет веком России"

Продолжаем изучать дневник подполковника Александра Резяпкина, прошедшего Войну от Уманской катастрофы в 1941 и операции "Марс" подо Ржевом в 1942 до взятия Берлина в 1945.  

На этот раз покажем, как для офицера Советской Армии выглядели взаимоотношения с местным населением, пленными и союзниками.   Его подразделения освобождали и Россию, и Украину, и Польшу, и Германию, поэтому он видел самых разных людей за эти годы.  Ниже некоторые интересные отрывки из дневника на эту тему.

Обратите внимание на отношение к бандеровцам - перечисляются через запятую вместе с власовцами и польскими краевцами, "единый клубок", который сплели нацисты, чтобы пополнить ряды рекрутов под тем или иным соусом пропаганды.  А также на то, как встречали наших солдат в Польше. 

---

1) Период отступления (Украина, Черкасская область и другие)

22 июля 1941

Наши взводы сведены в отделения, роты - во взводы, батальоны - в роты. Как выясняется, наша дивизия дерется на острие главного удара немцев. Наши танки "БТ-7" и "Т-26" горят как свечи. Танков новой марки "Т-34" - совсем мало. Танкисты, оставшиеся в живых от сожженных танков, берут винтовки и сражаются как пехотинцы. А как пехотинцы они не совсем умеют воевать... Во всем чувствовалось, что на нас надвигается что-то страшное и неотвратимое... Никаких подкреплений в живой силе и технике с начала этой операции мы не получали. Я про себя думаю: "Вероятно, на нас надвигается катастрофа". Но задачу надо выполнять любой ценой.

27 июля 41 г.

Мы сейчас все выглядим как беспризорники 1918 года, но в каждом - большевистский дух и гладиаторская душа. Неописуемая злоба и ненависть к врагу заполняют наши сердца. Многие наши подразделения сражаются до последнего человека.

В конце дня мы со Смушковым зашли в одну хату. В стене зияла большая дыра, пробитая снарядом. На полу в луже крови, распластав в стороны руки, лежала молодая женщина, а в люльке кричал мальчик месяцев десяти, ее ребенок. Мы подняли малютку. Он испуганно смотрел на нас заплаканными глазами, кривил губенками... В окно было видно, как наша грузовая машина спешно заканчивала выгружать снаряды. Я подбежал к машине и с трудом уговорил шофера взять мальчика в тыл. Живи, крошка! Сколько вас таких оставит война?

30 июля 1941

Как только прибыли в Краснополку, тут же началось судебное заседание. Судим шпиона. Мордастый молодой детина из Западной Украины. Волосатый, морда обросла черной щетиной, на груди виден католический крест. Ведет себя нагло. Заброшен в наш прифронтовой тыл с целью диверсий и шпионажа. Едва разобрали его дело, в хату вбежал зам. начальника второго эшелона ст. лейтенант Бугаенко. Он вызвал в сени председателя трибунала юриста Украинцева и меня, сообщил: "Немедленно сняться из Краснополки и переехать в Пятихатку - немцы обошли Легезино и идут сюда. Командир дивизии приказал нам сейчас убраться в Пятихатку. Выступаем через пятнадцать минут!"

Спешно грузим имущество, документацию. На соломе за хатой комендантский взвод приводит в исполнение приговор осужденному шпиону.

4 августа 1941

В одной деревушке, недалеко от Желтых Вод, остановились напиться. К нам подошел старик:

- Ну что, хлопцы, тикаемо? А в писнях спевали: "Ни одного вершка земли звоей ворогу не отдадим!" Тьфу вам! - Он отвернулся и зашагал прочь.

- Едем отсюда быстрее, а то старик еще дрыном огреет и будет прав! - выпалил Фляжников, и мы поехали.

- Да, стыдно людям в глаза смотреть, хоть в землю зарывайся, - сказал шофер. Едем опять долгое время молча.

9 сентября 1941

По другую сторону хаты вырыли себе щель ее хозяева, семья из пяти человек: отец, мать, две их дочки, уже невестки и пятилетний их сын, которого все мы, с первого дня нашего пребывания, величаем Иваном Иванычем. В час затишья Иван Иваныч - около нас. Мы его потчуем, чем можем, и ведем с ним разговоры. Как только кончается обстрел, малыш высовывает свою белую головку-одуванчик и кричит нам: "Дядьки военные, а вы не шукали мени?" - и перебирается к нам. Симпатичный малец!

Но вот в полуднях противник открыл ураганный обстрел. Мы едва упрятались в щели. Обстрел продолжался дотемна. Один снаряд угодил в щель, где спасалась семья хозяина нашей хаты. Наш любимец Иван Иваныч убит, ранена хозяйка, а одной их дочери оторвало ногу. Крик, плач, наш врач оказывает пострадавшим помощь. Мы все утираем слезы...

10 сентября 1941

Партизан начал рассказывать: немцы сейчас усиленно собирают у населения теплые вещи, вывозят хлеб. На Днепропетровщине они поступили так: в занятых ими районах вывесили свои приказы - очереди за хлебом ликвидировать, хлеб продавать вдвое дешевле. В то же время, приказали всем жителям от 15 до 60 лет выйти в поле и убрать хлеб. За нарушение приказа - расстрел.

Как только хлеб убрали, фашисты собрали все автомашины и подводы, зерно отвезли на станции и отправили в Германию. Население начинает голодать.

А в Винницкой области был такой случай. Как только немцы заняли Ямполь, собрали на площадь народ, открыли митинг, что де советской власти капут, Великая Германия уже разгромила Красную Армию. На трибуну выставили одного мужика, чем-то обиженного советской властью, которого назначили старостой. Старик начал поносить на все лады коммунистов и советскую власть.

Довольный своим назначением, мужик после митинга пошел домой. А когда пришел до хаты, то около нее в несколько голосов кричали его старуха с дочками и внучатами. Оказалось, что пока мужик митинговал там с немцами, здесь они без него выгребли все его зерно и угнали со двора весь скот, даже не оставили ни одной курицы. Старик, прицыкнув на голосивших баб, побегал по хате, крикнул: "Да вони поганее петлюровцев! Ди шлях до партизан? Зараз иду до них!" - и исчез из села.

28 сентября 1941

Я вспоминаю двор монастыря в Кишиневе, где я временно дислоцировался со своей частью, и хозяина этого монастыря, отца Якова, оригинального человека редкой судьбы. Он приехал из Самары к родственнику в 1918 наварить вареньев, да и остался под румынской оккупацией там навсегда, а жена его с троими детьми умерла с голоду в Самаре в 1921 году. Отец Яков не захотел уходить с румынами, спрятался и с радостью встретил освобождение Бессарабии. Это он в первый день нашего пребывания пришел ко мне и поставил вопросы: "Господин комиссар, можно ли в дальнейшем служить обедни в монастырской церкве, и когда вы нас будете арестовывать? Можно ли достать текст Советской Конституции, и когда вы нас будете записывать в свои колхозы?"

А когда мы посмеялись над его вопросами и поговорили с ним, он восторженно откланялся и стал потом нашим другом. Он ежедневно присылал нам на кухню десятки кошелок виктории и черешни, ходил к нам в кино и рассказывал незабываемые анекдоты про попов и архиереев. А когда через месяц мы покидали монастырь, он со слезами на глазах благословлял нас...

5 октября 1941

На Восток тянутся гражданские обозы, тракторы, комбайны, вереницы беженцев. Часто можно слышать плач, стоны, проклятия по адресу Гитлера. Это поистине Великое Переселение народов, вызванное фашистским нашествием.

Украина плачет. Украина в огне. Сколько раз ты переживала подобное? Жмись, Украина, к своему старшему брату - русскому народу, только он тебе поможет в твоей беде, как и в минувшие времена.

Наши разведчики ночью изловили вражеского парашютиста. Вел себя нагло. В его дневнике - десятки изнасилованных девушек во Франции, Греции, на Украине. О, как нам хотелось растерзать его в клочья!

27 февраля 1942

В столице жизнь бурлит днем и ночью. Всюду дисциплина, порядок, все строго, официально. Ритм жизни не останавливается ни на минуту. Учреждения, заводы и фабрики, транспорт работают как часы.

---

2) Освобождение СССР (Калининская / Тверская, Ржевская, Воронежская области)

12 мая 1942

За Москвой нашему взору открылась картина зимних боев за столицу. По обе стороны - сожженные и разбитые машины, танки, орудия; неубранные еще - валяются в снегу - трупы людей, лошадей. Вокруг - сожженные деревни, куда возвращаются со своими узлами жители.

В полуднях остановились перекусить и заправить машины в деревне Спас-Заулок. Избы без крыш. Заходим в одну хату. Старик и молодая женщина с тремя детьми. Ребятишки - голодные, жмутся к нам. Открываю им большую банку тушенки, режу по ломтю хлеба. Ребята с жадностью кушают, мать с дедом плачут. Угощаем и их. Глядим, хозяйка тащит из печки нам чугунок картошки. Произошел без разговора как бы обмен: хозяева съели нашу тушенку, а мы с удовольствием хозяйскую картошку, о которой так истосковались. После того, как мы перекусили, младший хозяйский мальчик взобрался ко мне на колени, ощупывая на груди орден, заговорил:

- Меня зовут Колей, мне уже пятый годик, - я глажу его по льняной головке, слушаю, - А у нас тут были немцы без вас. Они застрелили нашу Лину (сестру хозяйки), и съели нашу коровку, а Шарика застрелили. Мы жили тогда в погребе. А папа наш на войне (еще в начале разговора хозяйка сказала нам тайком от ребят, что папа их в декабрьских боях был убит на Волоколамском шоссе). Как придет наш папа, так он починит нам домик и купит нам коровку...

С грустью в душе мы распрощались с гостеприимными хозяевами. Щемило сердце за наш народ.

15 мая 1942

Проезжая деревню Оскерово, от которой немцы оставили один дом, мы остановились около этого дома и вошли в него перекусить. В доме оказался один старик лет 60, довольно крепкого телосложения. Мы его пригласили с собой завтракать. Дед жевал довольно спористо. Я его спросил:

- Почему фашисты при бегстве спалили всю деревню, а его дом оставили? - Дед видимо подумал, что мы подозреваем его в сотрудничестве с немцами. Он серьезно взглянул на меня, бросил ложку и, схватив за рукав, потащил на улицу. Начальник разведки Серов и шофер двинулись за нами.

За двором в небольшом овражке на грязном снегу лежал с разрубленной головой немецкий солдат.

- При отступлении немцы ходили с факелами и поджигали дома. Этот подошел поджигать мой дом. Я оглянулся, этот немец остался последним. Я решился: недалеко лежал топор. Ну, вот я его и тюкнул.

...

Здесь в лесу днем, а особенно ночью, бродят группы вражеских диверсантов, оставленные врагом при отступлении. Ну, прямо как на курорте!

21 ноября 1942

Вечером Ситников сообщил, что он снял еще одну группу фашистских агентов. При бегстве из-под Москвы враг немало оставил на нашей земле такой нечисти. Они небольшими группами осели в здешних лесах. Ходят в нашем обмундировании, с красноармейскими книжками в карманах, вроде отстали от своих частей и ищут их. На этот раз среди военных были и гражданские из ближайшего села Б-во.

27 ноября 1942

Обстановку разрядил пленный немец, которого только что доставили разведчики. Он был в дырявом мундире, зубы были подвязаны женским грязным платком, а на ногах его - огромные "геббельсовские" соломенные сапоги.

- Я уже третий раз прихожу рус плен, а меня обратно отсылают рус сольдат. Гитлер капут! - говорит пленный.

Пленного увели. Мы некоторое время молчали. Вдруг начштаба, глядя на нас, грохнул со смеху, ухватился за живот и начал хохотать так, что я его таким никогда не видел. Глядя на него, начал смеяться и Соломатин.

...

Привели партию пленных: немцы, финны, власовцы. Один раненый в ногу фашист уселся на своего убитого собрата и грызет мерзлую галету.

6-7 декабря 1942

Сколько здесь за 12 суток с обеих сторон выброшено металла, сколько пролито крови? Один аллах знает. Да ни черта и он не знает! Уже который день бой идет на одном и том же месте: кто обороняется и кто наступает, я сейчас никак не пойму...  

Проезжая через деревню Спас, я увидел несколько убитых и кучей замерзших в разных позах немецких солдат. Здесь не так давно шли бои. Трупов наших воинов среди них не было. Увидев старика возле хаты, я спросил:

- А наших солдат среди убитых нет?

- Своих мы, сынок, похоронили тут же, как прогнали супостата, а эти, черт с ними, пусть на глазах поваляются, яко псы бездомные.

- Нельзя, дедушка, так, - говорю ему, - надо и этих закопать, а то с наступлением тепла может вспыхнуть какая-нибудь зараза.

10 декабря 1942

Более полумесяца наше соединение находится почти в непрерывном бою. Уже третьи сутки мы деремся в окружении врага. Мороз временами доходит до 40 градусов. Давно мы не кушали горячей пищи и не спали в теплой постели. Среди нас много больных, обмороженных, раненых, но деремся стойко и отбиваем все атаки врага.

...

Подошел к штабному автобусу как раз в тот момент, когда Соломатин, опираясь на плечо своего адъютанта капитана Нарядчикова, вышел подышать свежим воздухом. Генерал ослаб, гриппует. Я ему сказал, что был в 35-й бригаде, что положение там такое-то. "Знаю я это, - говорит он мне шепотом на ухо, - у противника дела не лучше. Для него 40-градусный мороз - смерть! Ты не задавался таким вопросом: мы - в окружении, наше положение тяжелое, а солдаты и офицеры врага каждый день партиями сдаются нам в плен? Значит, у врага дела не блещут?" 

...

Опять привели партию пленных. Раненый майор Курносов в припадке гнева бросился избивать пленных, потянулся к кобуре, чтобы разрядить свою обойму. Я цапнул его в горячке за раненую руку, он ойкнул и упал, потеряв сознание. Он был в припадке гнева. И тут вспомнил слова генерала - почему же в данной обстановке немцы сдаются в плен? Я хожу около раненых, и сам себе задаю этот вопрос... Почему немцы сдаются нам в плен?

13 декабря 1942

Опять привели партию пленных. Немцы - как мокрые куры: обмороженные, заросшие, а завшивевшие - жутко подходить. Вот сфотографировать бы их на киноленту!

В ближайшем овраге послышались крики, шум. Идем туда с капитаном Баланом. Овраг забит гражданскими: женщины, старики, дети. Это жители ближайших сожженных деревень. Озябшие, голодные, завернутые кто во что. Душераздирающие крики... смотришь на эту картину, и в жилах стынет кровь. "Товарищ командир, миленький, дорогой, куда же нам деваться? Вот у меня их четверо, одного убили утром... Все голодные, третий день на морозе... Да за что же это на нас выпали такие муки?" - уцепила меня за рукав молодая мать, а ее облепили кричащие ее дети...

Посоветовали им перебраться по оврагу в более безопасное место и не кричать громко, иначе враг их будет расстреливать из минометов. Ну что еще мы можем сделать для облегчения их участи?

15 декабря 1942

У нас на исходе боеприпасы и горючее, а продовольствия нет уже несколько дней. Кажется, еще один натиск, и враг прорвет нашу жиденькую оборону и покончит с нами...

10 часов ночи (по-военному - 22.00). Подошел к танку генерала. Только что получил шифровку: "Корпус свою задачу выполнил. Приказываю отвести его во второй эшелон 31-й армии. Сталин" 

22 декабря 1942

Ныне пошел в землянку к нашему генералу. Он меня обнял, прослезился. Вспомнили погибших товарищей. Потом генерал говорил о Жукове, о его военном таланте.

- Мы свою задачу выполнили, - говорит генерал, - она заключалась в отвлечении огромных сил от Сталинграда, где сейчас идут бои по окружению и уничтожению войск немцев.

25 января 1943

Мы вышли с Ситниковым от Белоусова, и он мне изложил кратко суть дела. Километрах в двадцати в нашем тылу в одной из пустых землянок, оставленных немцами еще более года назад, когда их гнали из Подмосковья, обосновалась группа не то власовцев, не то диверсантов, которые по ночам останавливают наши одиночные машины с продовольствием, грабят, отнимают оружие, убивают шоферов и сопровождающих.

- Еду со своими ребятами ликвидировать это заведение. Предлагаю поехать со мною.

Делов срочных у меня не было. Я заразился любопытством и поехал. На двух крытых машинах - люди Ситникова. Мы с ним едем в его "Виллисе". Он по дороге рассказывает мне подробности, вводит в курс дела. Доехали до положенного места. Проинструктированные заранее солдаты во главе с офицерами разбиваются на две группы, бесшумно уходят в ночную тьму леса по глубокому снегу. Мы с Ситниковым и несколькими автоматчиками остаемся у дороги с машинами. Идут тревожные минуты. Лес не шелохнет. Проходит около двух часов, как ушли наши люди. Вдруг в ночной тишине из лесу раздается голос:

- Можно идти, все в порядке. Освещая следы карманными фонариками, мы идем на вызов. У землянки нас встречает лейтенант Горшков.

- Все в порядке, товарищ начальник! Восьмерых на постели прямо тепленьких взяли без единого выстрела!

Заходим в просторную землянку. В углу стоят восемь обросших верзил, руки назад. Их сторожат автоматчики. На столе - самодельная лампа из снарядной гильзы, игральные карты, две пустые бутылки, консервы, хлеб, папиросы. Из-под нар извлекаем кули сухарей, макароны, шпик, консервы, папиросы, ящик гранат, десять автоматов, патроны, два ящика водки...

Бандитов одевают, связывают как альпинистов меж собой, ведут к машинам. Дорогой нам лейтенант Горшков рассказывает: "Землянку нашли с трудом, сильно замело снегом. Прислушались. Матерятся, в карты резались, подвыпили. Подождали мы, я уже хотел давать команду, чтобы ворваться в землянку, как дверь отворилась, и на наше счастье один выходит и прямо рядом садится оправляться. Я ему зажимаю рот, а Щеглов с ребятами бросились в землянку. Там один сидел "клевал" за столом, остальные все уже улеглись спать. Ну, и "руки вверх", и всех в угол".

Операция закончилась очень удачно, без жертв, и мы были довольны ее благополучным исходом.

Когда увели бандитов, Ситников приказал тщательно осмотреть близлежащие землянки. Через несколько минут доложили, что в одной из землянок обнаружена рация немецкого образца. Ситников инструктирует троих и оставляет их до утра в качестве засады у рации.

Уставшие и озябшие, возвращаемся в свое расположение. А в особом отделе Ситников приступил со своими людьми к распутыванию дела преступников. Через несколько дней Ситников меня информировал, что снятая нами группа состояла из одного немецкого разведчика, троих власовцев и троих дезертиров. Причем, даже власовцы не знали, что среди них находится один гестаповец, который тайно от них в соседней землянке содержал рацию, через которую шифром передавал во второй половине ночи шпионские сведения своим. На порядочном расстоянии от своего логова бандиты по ночам под видом патрулей останавливали машины с продовольствием, некоторых шоферов-одиночек убивали, отнимали, конечно. И оружие.

6 апреля 1943

 Наши эшелоны прибывают на Воронежский фронт. 

Разгружаемся, а вокруг станции, насколько хватит глаз, лежат уже полуразложившиеся трупы немецких солдат, от которых разит тленом на порядочном расстоянии. По полю рассыпались девчата, женщины. Они оттаскивают трупы в ближайшие овраги. Я спросил ближайших девчат, давно ли они убирают трупы. Мне ответили, что с середины зимы. По мере того, как оттаивает снег, трупы обнаруживаются снова. Мы знали, что в декабре-январе здесь наши войска окружили и уничтожили т. н. Воронежско-Косторнскую группировку немцев в количестве одиннадцати дивизий. Но такого количества трупов я еще не видел. После разгрузки эшелона мы - Погодин, Ситников и я поехали по непролазной воронежской грязи в ближайший городок - райцентр Нижнедевицк, где обосновывается штаб нашего корпуса. У генерала в кабинете в это время находится секретарь Райкома Нижнедевицка. Последний просил нашего генерала помочь Райкому по уборке трупов, иначе с наступлением тепла здесь нечем будет дышать, да и может вспыхнуть эпидемия. Генерал обещал завтра же выделить людей для этой цели.

15 апреля 1943

У меня на квартире ужинает полковник Погодин. Скромный русский человек - люблю таких. Погодин воевал в Испании два года, герой Советского Союза. У него есть что рассказать, но Погодин вызвал на разговор хозяйку, которая готовила нам ужин. А Погодин о себе рассказывает всегда скупо. И вот, нам рассказывает хозяйка:

"В дни немецкой оккупации в Нижнедевицке одна миловидная женщина, лет тридцати, спуталась с одним гестаповским офицером. Муж у нее был на фронте в наших войсках с первых дней войны, и о нем уже долго не было никаких известий. У этой женщины было две малолетних девочки. Женщина сама собой была красивая, но легкомысленная. Гестаповец, при сближении с этой женщиной, видимо, кое-что обещал ей, вплоть до того, что он ее возьмет с собой в Германию, т. к. он якобы еще не женат и имеет только престарелых родителей в семье, и больше никого.

Настал час, когда наши войска погнали фашистов на Запад и подступали к Нижнедевицкой, где окружили одиннадцать немецких дивизий, а гитлеровцы заметались как в мышеловке. Рвались снаряды, мины, авиабомбы, трещали пулеметы и автоматы советских войск. Фашисты паниковали, стремились поскорее унести ноги с земли, которая горела под ними.

Заметался и гестаповец. Его шлюха тоже поспешно собирала что могла. Она до последней минуты, дура, верила, что гестаповец возьмет ее с собой в Германию. Вот подошла машина за гестаповцем. Шлюха с узлом и двумя девочками тоже заспешила к машине.

- Майн фрау! Как хотите, а девочек я взять не могу... В Германии и так большое перенаселение, и девочки..., - заявил вдруг пьяный фашист.

- А вы, гер, офицер, с детьми поступайте как вам угодно, - заявила не менее пьяная шлюха. Гестаповец хладнокровно вынул "парабеллум", выстрелил в головки девочек, хлопнул дверкой машины, не посадив свою любовницу, умчался в снежном вихре.

Когда прибыли наши войска, девочек похоронили, "мать" их увезли в Воронеж".

Мы с Погодиным выслушали этот страшный рассказ хозяйки, долго молчали, поглядывая друг на друга. Хозяйка, видимо, заметив наше недоумение, вышла. А спустя несколько минут она вернулась с двумя соседками, которые подтвердили все, что рассказывала нам хозяйка.

17 апреля 1943

Вчера в лесных посадках послышалась стрельба. Мы послали группу автоматчиков выяснить, что за стрельба. Через некоторое время наши посланцы привезли с собой 13 школьников. Один из них - с перебитой рукой. На грудях их было по нескольку орденов и медалей. У одних ордена советские, у других - немецкие. Ребята играли в войну.

24 мая 1943

Побывал в некоторых частях, возвращаюсь в Нижнедевицк. Обгоняю вереницу женщин и девчат: все несут на себе мешки земляной пшеницы. Жалко смотреть на людей. За 15 километров перетаскивают зерно на себе.

---

3) Освобождение СССР (Украина)

10 ноября 1943

Вечером слушали горестный рассказ майора Мищенко, которому начальство разрешило краткосрочный отпуск на Украину в связи с освобождением его родной Днепропетровщины. Мищенко не видел свою семью около трех лет и не имел о ней никаких известий. Когда Мищенко прибыл в родную хату, там шла свадьба - его жена выходила замуж за другого. Его жене на словах кто-то передал еще два года назад, что Мищенко якобы убит еще в первые дни войны.

Новый муж сконфуженно при его появлении удалился со свадьбы, а Мищенко переночевал две ночи дома, снова явился к нам в Москву, сыграв вторую свадьбу со своей женой.

Сколько трагедий в семьях породила война!

6 января 1944

На рассвете прибыли в Харьков. Сейчас его трудно узнать - разрушен и сожжен наполовину. Битва за Харьков была жестокой, он неоднократно переходил из рук в руки. Помимо того, что Харьков - крупный промышленный центр на юге, он еще и крупный ж. д. узел, и его за это называют "Москвой на юге".

Электричества пока в городе нет, с водой плохо, трамваи не ходят. И вот мы, группа прибывших, сейчас в потемках пробираемся по разрушенным улицам с Северного на Южный вокзал...

Наши попутчики расходятся один за другим по своим направлениям, и мы остаемся вдвоем с лейтенантом Букреевым. Устали. Решили передохнуть в какой-нибудь квартире, стучимся в одну, другую, третью - не открывают. Возможно, они еще пустуют. Наконец-то одна отворилась. Заходим. Один старик в полутемной комнате.

- Простите, хлопцы, что не сразу открыл. В городе по ночам еще шуруют бандиты, а я вижу - свои. После нашествия швабов мы еще никак не придем в себя... Я вчера достал мешок угля, и у меня сейчас тепло. Покушать вот у меня ничего нет, звиняйте! - Мы угостили деда консервами с хлебом, попили кипятку, отогрелись.

9 января 1944

Сегодня утром прибыли в Полтаву. Полтава разрушена так же, как и Харьков. Вся станция захламлена обгорелыми разбитыми паровозами, вагонами, автомашинами. Метрах в трехстах от станции обнаружили уцелевший домик и направились к нему. Заходим: на постели лежит старуха, около нее - трое детей.

Старушка начала рассказывать: когда несколько дней назад наши войска подступили к Полтаве, и фашисты удирали, они начали поджигать все подряд, что могло гореть, а что не поддавалось огню - взрывали. Три факельщика подбежали поджечь домик, где мы сейчас находимся. Старушка, что лежит перед нами сейчас в постели, со своими тремя внучатами ползала в ногах поджигателей. Фашисты несколько раз своими сапожищами отбрасывали старушку прочь. И вот, наконец, один факельщик хватает ее и бросает в колодец, и вслед ей бросает фургонное колесо. Ребята с криком разбежались. Хата запылала. Но в этот момент раздались две очереди из автоматов - наши солдаты уничтожили поджигателей и вытащили из колодца старушку. У нее была переломана ключица. Дом от огня отстояли.

30 июня 1944

После бомбежки ко мне в вагон заходит незнакомый подполковник. Он отрекомендовался комендантом станции Коростень. Показывает свой документ. Комендант сообщил, что путь поврежден, но восстанавливается и будет готов часов через четыре - пять. Комендант просит выделить 10 - 12 человек для прочесывания леса около станции, где, по его словам, скрываются сигнальщики и диверсанты из числа оставшихся бандеровцев. Выделяю группу в распоряжение его помощника лейтенанта, куда вливаются еще пять солдат из комендатуры.

Люди ушли. Я послал в группу писарей и хозяйственников во главе с начальником разведки полка капитаном Столярчуком, а рвавшихся на прочес солдат из боевых экипажей умышленно не пустил.

Комендант на несколько минут задержался, и пока мы с ним курим, рассказывает: "Верите, подполковник, - житья от них нет! Они впитали в себя опыт эсеров, махновцев, гитлеровцев. Грабят население: забирают продукты, скот, насилуют, убивают. Обряжаются в форму партизан или наших солдат, с нашими документами, да еще с нашими орденами. Подрывают эшелоны, автомашины, казнят активистов в селах. Очень искусные конспираторы и провокаторы. Недавно одному нашему солдату, отставшему от своего эшелона и зашедшему в лес, отрубили по локти руки, отпустили и сказали: "Иди теперь ты, сволочь, больше воевать с нами не будешь!" Одному председателю сельсовета выкололи глаза, а дочь его изнасиловали и отрезали ей груди. Да разве перескажешь все их злодеяния?"

Часа через три хлопцы мои вернулись все в целости (двое наших были легко ранены), чему я обрадовался. Рассказывают, что - троих убили при сопротивлении, троих взяли живьем и сдали коменданту - задержали в лесу пять подозрительных молодых мужчин, коих сдали в комендатуру.

---

4) Польша и Германия

17 июля 1944

Мы продвигаемся вперед, подавляя уцелевшие огневые точки врага. Перемещаем свои командные пункты за продвигающимися боевыми частями. На поле боя - тысячи убитых немцев, сотни их подбитых машин и орудий. Много пленных. Фашисты при отступлении стреляют мирных жителей, их скот, поджигают жилища.

В полуднях вошли в город Любомль, на Зап. Буге. Именно отсюда, с нашей гос. границы три года назад враг начал свое нападение на нашу Родину... Как только я со своим полком переправился на польский берег, на вахту начали заступать наши пограничники.

21 июля 1944

Фашисты при отступлении стреляют людей, скот, жгут и взрывают мосты, вокзалы, здания. Сходу ворвались в фольварк Каралико. Из подвалов выходят перепуганные, но обрадованные поляки. Дрожащими руками обнимают и целуют нас - чумазых, грязных запотевших.

23 июля 1944

В прошлую ночь в фольварках и лесах вылавливали укрывшихся фашистов. Их наловили сотни: насильники, палачи, грабители - словом, варвары наших дней. Многие успели переодеться в гражданскую одежду - боятся ответственности. В поимке укрывшихся фашистов активно помогает местное польское население. Варвары порядком насолили полякам, и последние имеют на них зуб не меньше, чем мы.

Сейчас мы - на подступах к большому польскому городу Люблин. Соседние части почти сходу взяли Майданек, в восьми километрах от Люблина. В Майданеке - настоящая "фабрика смерти", где варвары в течение пяти лет уничтожали коммунистов, партизан, пленных солдат, борцов сопротивления, и всего уничтожили больше миллиона передовых людей нашей эпохи... Оставшиеся в живых узники выморены до такой степени, что многие мужчины весили 19 - 20 килограммов - кости и кожа. Даже бывалые солдаты не могут без содрогания смотреть на это зрелище. Впечатление - неизгладимое...

24 июля 1944

Во время обеда раздался крик мужчины. Я поднялся на крик, подошел к хате, около нее стоял крестьянин. Он заговорил со мною на украинском языке:

- Коняга, коняга сбиг! - В стороне, метрах в двухстах, вороной жеребец "выбрасывал кренделя". Хозяин не мог поймать и обуздать жеребца, и сокрушался со слезами на глазах. Конь-то, видимо, был трофейный, и в руках мужика - бешеный капитал...

- А ну, чего стоите! Поймать жеребца и загнать во двор! - крикнул я своим ребятам. И человек тридцать помчалось на красавца-жеребца. Окружили, поймали, привели в конюшню к старику, как к Вещему Олегу. Хозяин был на седьмом небе. Его старушка, стоя на крылечке и видя всю эту сцену, заговорила:

- Матка боска! Яки же смелы хлопцы! Мигом коня укоротили. Це же лыцари!

- Так це же, Гапка, Червона Армия! Теперь, сдается мени, швидко от Гитлера останется тилько его собачье имя. Вишь яки хлопцы, уси из гвардии! - Через минуту мужик вынес из хаты огромную бутыль самогона. Но от его угощенья мы все отказались. Жаров велел адъютанту налить стакан нашей водки и поднести старику. Старик смачно выпил, вытер усы, хлопнул о землю шапкой и заплакал. На душе у старика было что-то для нас непонятное, наверное, радостное... Затем Жаров налил и старухе. Та, к нашему удивлению, тоже опрокинула стакан, чмокнула Жарова всенародно и утерла глаза. Жаров обомлел...

В Люблине (расположенном неподалеку городе Холм) оказались большие склады с продовольствием и снаряжением. Наши интенданты подсчитывают. Мой зам по хозчасти Рябенко привез шесть машин мяса, круп, сахара, масла. Однако, вскоре узнав об этом, Чуйков выставил охрану и продукты стали отгружаться в Москву. Но мы неделю кушали борщ. Сейчас в Люблине формируется польское временное правительство.

Говорят, гитлеровцы уничтожили четвертую часть населения Польши, это шесть миллионов. Всю страну они покрыли тюрьмами и концлагерями. Оккупанты считали Польшу не страной, а "областью интересов Германии", а поляков вообще не считали за народ.

Немецкая оккупация научила поляков многому, теперь-то они знают, кто их друг, а кто - враг.

13 августа 1944

Жара, духота. Трупный тлетворный запах перемешался с пороховой гарью и пылью - дышать нечем. Около месяца идут бои, а убитые почти не убираются. Трупы - в воронках, оврагах, в противотанковом рву - не закопаны... На плацдарме тлетворный запах бензина, пороха, пыли, трупов. Земля вся изрыта воронками от мин, снарядов, авиабомб и пропитана кровью. При малейшем затишье обстрела рой зеленых мух напоминает об огромном кладбище или скотомогильнике.

Группировка фашистов в Гловачове (с батальон пехоты и десятка два танков) оказались в окружении. Вскоре фашисты заметались как в мышеловке. Сначала эта шатия рванула на Запад, к своим, но, потеряв несколько солдат и танков, повернула на юг, получив также достойный отпор. Здесь фрицы бросились к роще на север, где их в упор встретили пулеметы и "Катюши". Фашисты до самой ночи метались как на футбольном поле. Их осталось в конце концов взвода два, когда одни начали стреляться (это были эсесовцы, бандеровцы), другие сдаваться в плен. В общей сложности в этой битве немцы потеряли не менее полка. 

24 августа 1944

Весь день проходит в артперестрелке. Вечером в фольварке Гжибув в часы затишья собралось несколько поляков и полячек, рассказывают разные истории о днях немецкой оккупации. Неподалеку - противотанковый ров, сооруженный немцами еще до нашего прибытия. В этот ров все время стаскивают убитых, чуть присыпав землей. Здесь - и наши, и немцы. Немцев значительно больше, потому что именно они все время лезли на нас, и здесь их положили тысячи.

Я суток двое ни крохи не спал, и под рассказы поляков крепко заснул на траве около танка. Из противотанкового рва, когда шелестел на нас ветерок, доносился зловонный запах, но куда ж деваться? Факт тот, что я крепко заснул.

Уже наступила ночь, и было темно. Кричали: "Воздух!" В небе появилась большая группа ночных бомбардировщиков врага, над всем плацдармом враг подвесил осветительные ракеты, а я сплю себе. Когда уже завыли бомбы, адъютант Дудин схватил меня в охапку и вместе со мною загремел в противотанковый ров. На дне рва мы разлетелись в разные стороны, и тут я окончательно проснулся. Мы приземлились на вздувшиеся трупы немцев (своих мы хоронили каждый вечер, а многих отправляли хоронить за Вислу). И вот, надо же, падаю на живот немецкому полковнику. В часы затишья наши солдаты говорили, что не раз забрасывали землей этого полковника, а через некоторое время его вздувшийся живот снова просвечивался. Не принимает его Земля-матушка - видно, много нашкодил. Живот полковника лопнул как бычий пузырь. Я по колено оказался в зловонной жиже. Дышать было нечем. Я поднял вверх лицо, силясь вдохнуть свежего воздуха - а его нет. Слышу, неподалеку от меня адъютант зовет в нишу: "Да идите же скорее сюда!" Он хватает меня за руку, мы с ним впритирку стоим в нише, а бомбы сыпятся сериями. Несколько из них попадает в ров неподалеку, и зловонный запах усиливается до невероятной концентрации. Нас обоих начало рвать, но бомбардировка не прекращается, и покидать ров нельзя...

Сколько минут это продолжалось - не знаю, но они показались вечностью. Наконец-то стервятники удалились. Эти ночные бомбардировки я ненавижу больше всего...

Танк наш оказался целым, наполовину был засыпан землей. Домик поляков со всеми его обитателями исчез - в него попала авиабомба и разнесла его вдребезги. Сбрасываем с себя зловонные комбинезоны. Никак не отдышаться! Хотя зловонье еще цепко держится в атмосфере, но концентрация уже не такая.

 25 августа 1944

Фольварк Гжибув. Вечер. Боевое затишье. Из соседнего фольварка пожаловал степенный пан с четырьмя чопорными девицами. Пан бес церемоний представляет нам своих паночек. Они все усаживаются на разостланную попону.

Пан затевает разговор о жизни в немецкой оккупации и тут же переходит к будущему Польши. Он ратует за установление демократического режима в Польше после войны. Пытает, будут ли создаваться колхозы в Польше.

- Польша будет, как и прежде, суверенным государством, дружественным по отношению к СССР, - говорит полковник Жаров. - И это - дело польского народа, какие внутренние порядки он установит. Сейчас главная задача - изгнать и разбить фашизм. Эта война, видимо, многому научила польский народ. Вас двадцать лет пугали большевистской опасностью, а опасность, которая растоптала Польшу, как видите, пришла к вам с Запада. А мы вот сейчас своей кровью помогаем вам изгнать врага и восстановить Польшу. Так ведь, пан?

- Да, так, пан, я це разумию, - говорит хитрый пан, - вот прогоните германа, наше правительство приедет из Лондона, и все будет хорошо...

Мы переглядываемся с Жаровым, молчим. Пауза. Мы поняли, что из себя представляет пан.

В Польше сейчас идет скрытая ожесточенная борьба между разными политическими партиями, которая, по всей вероятности, еще больше обострится после войны.

16 октября 1944

Все подготавливается к контратаке, хотя дожди по-прежнему льют почти беспрерывные.

Вечером, когда мы с Сомовым возвращались с К.П. армии на плацдарм, у моста нас со слезами встретили польские дети и просили дать им солдат найти их корову. Корова во время обстрела немецкой артиллерии сорвалась с привязи и убежала в лес. Девочке - 14, а мальчику - 11 лет. Сомов выделил пять человек. часа через три солдаты доложили, что корову нашли.

2 февраля 1945

Железнодорожное сообщение в Польше налаживается слабо. Фашисты при отступлении выводят из строя все пути сообщения, как только это умеют. К тому же, после ухода немцев, на путях производится немало аварий и диверсий со стороны краевцев, власовцев и бандеровцев, которые сейчас сплелись здесь в единый клубок, засели здесь в польских лесах и по заданию фашистов творят свои гнусные дела. А потому от Бреста до Седлеца пробираемся как придется вторые сутки.

10 февраля 1945

В полуднях к окраинам Грюнова подошла большая толпа немецких женщин, стариков и детей. Увидев нас, остановились, замерли. "Испугались - боятся расправы", - подумал я. Сажаю в "Виллис" уполномоченного "Смерш" Селиверстова, как переводчика, замполита Воронцова, подъезжаем к толпе. Погода сырая, холодная. Детишки жмутся к матерям, а матери сами дрожат от холода и от испуга. Тут, где остановилась толпа, в полукилометре от окраины Грюнова, вроде немецкая деревня, пять довольно больших двухэтажных домов. Указываем, чтобы все шли в один, наиболее просторный дом.

С опасением заходят. В доме прохладно, но не то, что на улице. Спрашиваем:

- Озябли?

- Да!

- Почему в этих домах не отогреваетесь?

- Они - чужие, нельзя!

Педанты! Голодные, не ели несколько дней!

- Куда идете?

- К своим, за Одер!

- Но здесь - фронт, к тому же, видите, как Одер разлился, а все мосты фашисты взорвали?

- Вы нас перевезите!

- Ни хрена себе! - говорит мне Селиверстов по-русски.

Посылаю замполита Воронцова на машине в Грюнов, чтобы повар сготовил пшенного супа и как можно скорее доставил сюда и накормил беженцев. Сказал беженцам, чтобы сидели отогревались здесь. Через час будете кушать суп. Люди меж собой зашушукались, глаза их потеплели. Ребятки подходят к нам, рассматривают, ощупывают. Осмелели. Матери на них шикают. Ведь в немецком понимании офицер - это гроза, его должны бояться. Я взял на руки мальчика лет пяти, через Селиверстова спрашиваю, как его зовут, где живет. Он отвечает чин по чину. Когда я его спросил, где его фатер (отец), он ответил: "Пук-пук Иванов", т.е., бьет русских. Мы засмеялись, а мать схватила малыша за руку и дала шлепка, видимо, испугалась за своего сынишку.

Тем из стариков (в толпе их было мало), которые курили, мы дали закурить. Завязывается непринужденная беседа. Вызывает изумление, до какой степени немцы обмануты, околпачены фашистской пропагандой. "Нет, - думаю про себя, - этот час надо использовать. Я - коммунист, и сколько могу, расскажу вам о правде, о ваших заблуждениях".

Начал с того, кто развязал войну, какие бедствия принесла война нашему и немецкому народам. Мы ведем войну не против немецкого народа, а против шайки Гитлера, а порядок в Германии после войны будут устанавливать сами немцы. Я рассказал о зверствах фашистов у нас в дни оккупации, о "душегубках", о том, как фашисты живьем зарывали в землю наших детей, о насилиях, и пр. Затем показал некоторые фотографии, сделанные немецкими же офицерами. Селиверстов переводил, а я смотрел, какими изумленными становились лица немцев.

Незаметно прошло часа полтора, и вот прибыла кухня. Но кушать суп - не в чем! Стали собирать посуду в уцелевших домах. Люди ели с жадностью. Мы собрались уезжать. На прощанье говорю:

 За Одер сейчас вас переправить невозможно, вы слышите, что там идет бой. Ваши же войска вас расстреляют, подумают, что за вами идут наши войска. Идите в тыл и пока размещайтесь там. Война скоро окончится.

Немцы стали просить, чтобы им пока разрешили остаться здесь. Я возражать не стал. Как только мы стали выходить из дома, несколько молодых немок перегородили нам дорогу и начали целовать нас - видимо, благодарили за гостеприимство и изливали свою признательность.

- Не думайте, что наш жест не распространится в ближайшие дни по всей окрестности, - говорит Селиверстов, - ведь Геббельс вдолбил им, что мы ни что иное, как орда Чингиз-Хана.

15 февраля 1945

Ночью опять ликвидировали небольшую группу немцев, напоровшуюся на нас. Теперь мы по ночам периодически включаем фары машин. Фашисты первыми открыли огонь, стремясь вызвать панику. Среди немецких солдат - или седые старики, или 16-17-летние пацаны, и все они - грязные, голодные, завшивевшие. До утра держим их, а утром отправляем на указанные пункты сбора.

За время пребывания в Грюнове я со своими людьми побывал во многих квартирах горожан. Некоторые квартиры еще пустуют, и в них еще нередко скрываются вражеские лазутчики. В ряде квартир мы увидели вещи и мебель, вывезенные из разных стран Европы...

Через Грюнов почти ежедневно проходят толпы освобожденных наших людей. Это - главным образом молодежь, вывезенная в свое время на работу в Германию. Они истощенные, плохо одетые, но все улыбаются, обрадованные, что освободились и теперь возвращаются на Родину.

20 февраля 1945
  
Всю прошлую ночь вели настоящий бой и вылавливали в лесу подошедших с тыла немецких солдат и офицеров. Около сотни побили, а с полсотни взяли в плен. В большинстве это были "сверхтотальники" - старики и пацаны, но в этой группе было и несколько офицеров-эсесовцев.

15 марта 1945

 Гитлеровская Германия в настоящее время - это скопище разбойников и мародеров (я имею в виду военщину, не смешивая с населением). Куда ни глянешь - бросается в глаза награбленное во многих странах Европы, куда только ступал сапог гитлеровского солдата. Вон в доме, где мы живем - стулья, вывезенные из Киева. В гардеробе висит меховая одежда из Смоленска. Бутылки, из которых выпито вино - из Франции, банки со сгущенным молоком - из Дании, баночки из-под икры - из Норвегии, коровы - из Белоруссии, сало - с Украины, орехи и табак - из Югославии. А во всех кирхах Германии идут богослужения - "Спаси, нас, боже, от большевистского нашествия".

Многие гражданские лица из немцев, с которыми мне доводилось беседовать, на 90% отвечают, что войну начал СССР, а не Германия. В этих беседах я убедился, насколько уровень политического сознания немцев ниже, чем уровень нашего народа.

21 апреля 1945

Танки, кузова машин, орудия, конские фурманки, что подтягиваются сейчас к Берлину, пестрят лозунгами, которые красками и мелом намалевали наши солдаты: "Даешь Берлин!", "Смерть фашизму!", "Скорее в логово врага!", "Смерть людоеду-Гитлеру!", и т.д.

 22 апреля 1945

Сегодня - день рождения нашего Ильича, ему - 75 лет.

На рассвете тысячи наших орудий дали небывалый залп по Берлину. Тут же враг открыл ответный огонь, и началось столпотворение. Все вокруг - грохочет, сотрясается, обрушивается. А через некоторое время над пылающим городом развернулся воздушный бой. Одиннадцать наших армий начали штурм фашистской столицы.

...

В 12 часов дня мы с Жаровым решили спуститься в один из подвальчиков наскоро перекусить. Мы заметили еще часа три назад, как туда шмыгают солдаты соседних частей.
- Пойдем заглянем, что там за притончик, - говорит мне мой друг. Спускаемся. Такие добротные подвалы у немцев под каждым домом! В подвале такая картина: десятка три наших солдат распивают пиво. Какой-то немец уже приспособился и вовсю торгует пивом.

- Товарищи! Кто утолил жажду - отправляйся на свое дело, вот-вот начнется атака! - призывает Жаров. Около половины людей вышло. Мы присаживаемся за один столик, открываем второпях банку консервов.
- Давай по кружечке выпьем за 75-тилетие нашего Ильича! - говорит Жаров. Хозяин пивной заметил нас и поставил две кружки пива. Пиво у немца неплохое. Деньги он получал "гуманно" - кто сколько даст. Но с нашим приходом расплачиваться стали более добросовестно. Вдруг к нашему столику подходят полковник в форме морской пехоты и подполковник в общевойсковой форме. Спросив у нас разрешения, они присаживаются к нам. Знакомятся. Полковником оказался писатель Всеволод Вишневский, подполковником - известный композитор Тихон Хренников. Немец-хозяин без заказа ставит нам еще две кружки пива. Отпиваем прохладный напиток. Мы с Жаровым намереваемся уходить. Тут к нашему столу подходит высокого роста человек со стулом. Садится без приглашения. Лицо его - угрюмое, под глазами - мешки, волосы на голове - седые и жесткие, подстрижены бобриком, "под Керенского". Человек окинул нас тяжелым взглядом, заговорил:

- Я очень извиняюсь за бесцеремонность. Я - тоже русский человек... Из Ростова, полковник царской армии Корытов. Меня знают ваши маршалы Шапошников и Егоров. В 1920 после разгрома Деникина эмигрировал во Францию, а в 1935 г. Из Франции - вот сюда, в Германию. Многие мы тогда были обмануты и клюнули на обещания англичан... На что-то надеялись... Была у меня лавчонка - разорился, жена и дочь погибли в Дрездене от воздушной бомбежки американцев, сын убит на итальянском фронте. К семидесяти годам я вот остался один на чужбине... Единственное, чего я хотел бы сейчас - это взглянуть на свой родной Ростов и умереть... Он тяжело уронил свою седую голову на ладони и зарыдал...

26 апреля 1945

Берлин окутан огнем, он горит днем и ночью. Сейчас, когда над нами завязался ожесточенный бой, мы шмыгнули в один из ближайших подвалов, ибо с неба сыпались бомбы, падали горящие самолеты, свистали пулеметные пули. В подвале было битком гражданских немцев. По всей вероятности, большинство здесь было завсегдатаев, постоянных обитателей. Человек пять каталось в припадке на полу. Это были люди со слабыми нервами, "авиатики", пораженные т.н. "авиаболезнью". Такие, едва заслышат в небе рокот мотора, сразу впадают в крайнюю истерику и с пеной на губах катаются по земле.

Среди нас был один наш военный врач со своей санитарной сумкой. Увидев корчившихся на полу "авиатиков", врач дал пострадавшим что-то нюхать, и больные тут же приходили в себя. Затем доктор давал им по таблетке. Немцы же сидели равнодушно: кто играл в шахматы, кто жевал свои эрзац-бутерброды, другие просто сидели и переговаривались меж собой.

Когда бомбежка закончилась, и мы стали уходить, один элегантно одетый средних лет немец вынул массивный кошелек и протянул нашему врачу пачку марок в знак благодарности за оказанную "авиатикам" помощь. Улыбаясь, наш врач отстранил предлагаемые ему купюры, сказал:

- Помочь человеку в беде мы, советские люди, считаем своим долгом, а лечение людей у нас - бесплатное.

Многие немцы встали, о чем-то зашептались и до самого выхода провожали нас удивленными глазами.

Я после этого случая думаю: "Вот оно, буржуазное общество, буржуазная мораль, где человек человеку - волк. Когда их близкие катались в припадке на полу, все они равнодушно взирали на эти сцены, никто не подошел к мучившимся, дескать, пусть погибают!"

28 апреля 1945

Ни на минуту не угасает уличный бой. Уличный бой - самый напряженный, изобилующий ежеминутными неожиданностями, где каждый солдат и офицер сосредоточен до предела.

Враг бросает на подкрепление эсесовцам новые и новые подразделения из стариков и подростков. Во многих зданиях закладывает фугасы, "адские машины" с часовыми механизмами, минирует коридоры, проходы, подвалы.

Позади на уцелевших стенах расклеиваются приказы нашего командования, коменданта города генерала Берзарина. Немецкие школьники на этих же стенах пишут мелом: "Сталин - гут!". "Гитлер - капут!" Часто эсесовцы стреляют в этих детей. Изверги! Рядом убита сейчас старушка-немка. Давеча наши солдаты кормили ее консервами. Она целовала им руки. Говорила, что Германия больше никогда не будет воевать с Россией, и будет ее другом, как завещал будто Бисмарк. Себя называла "левой" социал-демократкой.

29 апреля 1945

Говорят, что до Рейхстага осталось четыре квартала, но в дыму и огне ни хрена не видно ни в один бинокль. От взрывов и сотрясений все рушится и падает, заваливая улицы. Танкам нашим подчас невозможно развернуться, и они маневрируют "челночно".

Обезумевшая немка с распущенными волосами с криком "О, майн гот! О, майн гот!" выскочила из подвала на улицу, но не пробежала и метров четырех, как была сражена очередью автомата из горящего дома.

Спустились в подвал перекусить. Все грязные, потные, уставшие до предела. Есть случаи, когда танкисты и артиллеристы падают от изнеможения спящими. Но спать нельзя.

30 апреля 1945

 За ночь продвинулись метров на 250. Едва взошло солнце. Наша артиллерия ведет сильный огонь из сотен орудий. Тяжелые снаряды летят с шипом и улюлюканьем через наши головы, летят в сторону Рейхстага. Под артогнем мы шаг за шагом продвигаемся. К вечеру вгрызаемся в парк Тиргартен. Наша дальнобойная артиллерия прекратила огонь из-за опасения поразить своих. Сейчас ведет огонь только дивизионная и полковая артиллерия, да минометы всех калибров. И когда мало-мальски рассеивается пыль и дым, мы видим Рейхстаг...

Вот он! Точка, куда летят сейчас, как пчелиный рой, сотни наших мин и снарядов. Стоит он серой тюрьмой с множеством выбитых окон, с зияющими пробоинами в стенах, с разбитой крышей. Крики наших артиллеристов: "Даешь по логову!", "Смерть людоеду!", "За Ленинград!", "За Сталинград!", "За Киев!"

Но Тиргартен - с бункерами и ловушками. В парке Тиргартен, где недавно гулял фюрер со своими сановниками, почти все деревья посечены артиллерией и пулеметами, и он выглядит сейчас, как участок ржи после сильного градобитья. Но мы заняли еще не весь парк.

В Шпрее плавают трупы, подушки, стулья, столы, двери, бревна и пр.

В Рейхстаге засели отборные смертники. Говорят, что они съели по горсти земли в клятве Гитлеру, что будут биться насмерть, но Рейхстага не сдадут.

В 11.00. группа наших пехотинцев из соседней дивизии, с криком "Ура!" бросилась через площадь к Рейхстагу, но была встречена шквалом пулеметного огня из окон Рейхстага и почти вся уничтожена.

Снова на несколько минут возобновляется ожесточенный огонь с нашей стороны. Все здание покрыто дымом и пылью. Пока мы ведем огонь, создаются специальные штурмовые группы

Как только перегруппировались штурмовые отряды, наши атаки на Рейхстаг возобновились. Непосредственный штурм Рейхстага был поручен 150-й Идрицкой п.д. и 23-й танковой бригаде. Вот волнами, одна за другой бросились наши витязи в решающую схватку. Враг ведет ураганный огонь. Редеют ряды наших героев, но большинство их врывается в Рейхстаг, где завязалась смертельная рукопашная схватка. Следом туда бегут на подмогу товарищам свежие подкрепления. Идет жестокая схватка в Рейхстаге. Слышатся взрывы гранат, автоматная трескотня.

В 13.00, когда начался непосредственный штурм Рейхстага, и огонь по нему вести было нельзя, все наши огневые средства были повернуты на правительственный квартал, где находилась Рейхсканцелярия. Уже без нас там, у Рейхстага летели в воздух шапки, фуражки, пилотки и каски, и победные крики сливались с очередями из автоматов.

В третьем часу дня над Рейхстагом взвился наш флаг, его водрузили Егоров и Кантария, солдаты из 150-й Идрицкой дивизии. А бой в Рейхстаге еще долго не умолкал. 1500 человек было взято в плен в самом Рейхстаге, а всего, говорят, смертников там было 6500 человек. Весь Рейхстаг завален трупами.

В час затишья, когда была уничтожена вражеская группировка в Рейхстаге, мы добежали туда, чтобы заглянуть в чрево серого чудовища. Но пройти на верхние этажи было невозможно: все широкие лестницы, окна, проемы были завалены трупами, разбитой мебелью, а стены покрыты на сантиметр черной копотью.

С взятием Рейхстага война еще не кончилась. Бой за правительственный квартал пошел в ночь, упорный бой. На что рассчитывает враг?

2 мая 1945

Прошло с час времени, как я на батарее. Я собрался в обратный отъезд к своим главным силам. Время было 12 часов дня. Слушаем: перестрелка стихает. Тут вбегает в подвал с одного орудия радист, сообщает:

- Товарищ подполковник! По радио передают приказ командующего армией Чуйкова, чтобы прекратили всякий огонь до особого распоряжения!

Выскакиваю из подвала и - в боевую машину. Одеваю наушники, слушаю:

- Внимание, внимание! Говорит командующий 8-й гвардейской армии генерал-полковник Чуйков: войскам восьмой армии огонь прекратить из всех видов оружия, но от пушек и танков не отходить. За противником следить. Со штабом армии держать непрерывную связь!

Стрельба с обеих сторон прекратилась. Наступила тишина, от которой в ушах звенит. Солдаты на ходу жуют, улыбаются. У всех - радостные лица. Все мы озадачены и чего-то ждем...

Смотрим: от переднего края обороны немцев вышла группа немецких офицеров с белым флагом и шествует прямо к нам, а по всему переднему краю обороны противника поднимаются белые флаги и поднимаются в рост немцы. Перейдя наспех сколоченный деревянный мостик через Шпрее, группа немцев во главе с их генералом подходят к нам.

Из подвала вышел командир пехотного полка подполковник (которого поддерживает батарея Перевиспы), мы познакомились. Немцы подошли. Переводчик, немецкий майор, докладывает:

- Немецкая мирная делегация во главе с генералом Кребсом прибыла для мирных переговоров. Сведите нас с русским генералом!

...

Опять вбегает радист, зовет в машину к рации. Слушаем.

   - Объявляется перемирие. Огонь всюду прекращен. Сейчас пойдут пленные немецкие войска, пропускать беспрепятственно! Обезоруживать их и сопровождать на восточную окраину Берлина. Никаких бесчинств и насилий не чинить!

   А немцы уже идут, шлепая по грязи. На площади они складывают в одну сторону оружие, в другую - знамена. Машины следуют на окраину города.

   Вот они, 75 тысяч, опустив понуро свои глаза, обжиравшиеся недавно украинского сала, голландского сыра, бредут по грязным улицам своей столицы. Обросшие, грязные, с красными глазами, просят на малейших остановках кто хлеба, кто курить. Посматривают по сторонам, "любуются" на свою столицу, на свою Германию, на всю разрушенную Европу... Как только прошли пленные колонны и их машины, мы получили приказ выезжать из города в указанные места. Наши саперы приступают к разминированию города. Слух идет, что по приказу Гитлера в берлинском метро затоплены тысячи жителей. Затоплены те, кто укрывались там во время осады города.

   Но где же Гитлер и его свита? Их ищут.

3 мая 1945

Приказал начальнику штаба выстроить полк. И пока личный состав готовится к построению, я подошел к полковым кухням, около которых столпилось до полусотни немецких ребятишек разных возрастов, в большинстве же от 3 до 10 лет. Все они с протянутыми ручонками просят:

- Рус клеба, рус клеба!

- Ну что, Оспыч, покармливешь немецких ребятишек? - в шутку спрашиваю я своего повара, пожилого волжанина, который уже два года готовит на весь полк обеды. Повар, видимо, понял, что я за это дело ему сейчас буду давать нагоняя. Он обернулся ко мне, сверкнув своими четырьмя медалями, недовольно говорит:

- По-моему, товарищ подполковник, дети тут ни при чем! Отцы их наших детей убивали и в нас стреляли, а не они. У нас - русская душа, разве вытерпишь, когда ты взрослый ешь, а голодное дитя на тебя смотрит?

- Правильно, Осипыч! Только так: накорми сначала своих, а потом - их. И пусть они приходят к концу обеда и завтрака, да со своими мисочками. Повар сворныхал ребятам что-то по-немецки (наши уже почти все научились за войну изъясняться по-немецки). Смотрю: дети, как воробьи, побежали из рощи по домам за мисками. А матери этих детей украдкой смотрят из окон на нас...

6 мая 1945
  
   В одиннадцать часов дня, в предместье Берлина Шенейхе, нас, всех командиров частей, собрал на совещание командарм Чуйков. Прославленный командарм поздравил нас с Победой в Берлине и предупредил, чтобы готовились к параду Победы, что на параде будут присутствовать представители союзных войск: "Помните, что не так часто уж проводим мы парады в Берлине, а лет так через двести". - Смех.

9 мая 1945

 В полуднях мы все - командиры полков, дивизий, корпусов со своими заместителями и начальниками штабов были приглашены Военсоветом 8-й гвардейской армии на торжественный обед в предместье Берлина Шенейхе. В огромном зале выстроены в пять рядов столы, уставлены бутылками вин и закусками, за которые нас усадили. На сцене - Военсовет нашей 8-й гвардейской армии во главе с Чуйковым, все при орденах.

Торжественное собрание открыл член Военсовета Пронин и предоставил слово Чуйкову. Последний встал, прозвенев орденами, окинул взглядом зал и после краткой паузы начал речь. Я ее записываю почти дословно:

- Дорогие товарищи, боевые друзья!!! Сегодня народы Советского Союза, народы союзных стран, все миролюбивое человечество радуются нашей Победе над германским фашизмом и торжественно отмечают этот день как всенародный праздник. Прежде, чем дожить до этого дня, наш народ принес великие жертвы, - когда командарм повышал в волнении свой голос или поворачивался, его многочисленные ордена издавали мелодичный малиновый звон и переливались всеми цветами радуги, - Сегодня наступил долгожданный мир. Скоро многие из вас вернутся к мирному труду, к своим родным и близким. Многие останутся еще служить в рядах нашей славной армии. Но где бы мы с вами не били, мы останемся верными сынами Советской Отчизны.

От имени Военного совета и командования 8-й гвардейской армии всем вам желаю благополучия и личного счастья, ибо без личного счастья не может быть успеха в государственной службе. Всех вас я благодарю за честную и самоотверженную службу, за то, что вы, не жалея своих сил, не щадя своей жизни, выполнили свой долг перед Отечеством. Помните и не забывайте своих боевых друзей, живых и мертвых. Не стесняйтесь, рассказывайте своим детям и внукам о подвигах своих и ваших товарищей!

Да здравствует наша любимая Родина - СССР!

Да здравствует наш советский народ, народ-победитель!

Да здравствует наша Коммунистическая партия во главе с великим Сталиным!

Весь зал поднялся, долго не смолкали крики "Ура!" и бурные аплодисменты, от чего сотрясались стены здания.

Затем командарм вручил многим боевые ордена. Мне был вручен второй орден Боевого Красного Знамени.

Затем начался торжественный обед. Тут уж пили и кушали "по потребности". А на сцене начался концерт московских артистов. Великая Победа над темными силами совершилась.

Штаб армии и Военсовет дали нам указание, чтобы с 10 по 17 мая дать обеды: в дивизиях, полках, батальонах, ротах, взводах и в каждом отделении отдельно.

Поздно вечером обед и концерт, для всех нас исторический и незабываемый, был окончен.

11 мая 1945

У нас сейчас много свободного времени, и мы часто делаем вылазки в достопримечательные места Германии.

Едва были мало-мальски расчищены улицы и площади Берлина, как наши союзники организовали около Рейхстага т. н. "международный базар". И началась здесь мелкая спекуляция, наподобие такой, какая была в 1919-20 гг. в Москве на Сухаревке. Главными "биржевиками" здесь выступают американские и английские офицеры и их солдаты.

Продают тушенку, автомашины, канистры со спиртом, иконы, рейтузы, порнографические открытки и альбомы, презервативы, зажигалки, пистолеты, часы, мануфактуру и пр. Большая часть барахла - трофейная.

Мы прохаживаемся с начштаба майором Воротинцевым. Вот перед нами американский подполковник стоит с поднятыми руками, закатанными по локти рукавами, на обеих руках - по полдюжины ручных часов разных фирм. Он продает часы. Он же предлагает шелковые французские презервативы...

К нам подходит американский капитан. Он, видимо, уже продал "свою продукцию", т. к. в руке у него пачка "союзных марок". Он довольно хорошо говорит нам по-русски:

- Вы, русские, имейте дело с нами, и не имейте со "Старушкой" (так американцы называют сейчас Англию). Девятнадцатый век был веком Англии, двадцатый век - американский, двадцать первый, возможно, будет веком России, - затем склоняется к уху и доверительно предлагает: - Не желаете ли красивых девочек? Через 20 минут доставлю на мебелированную квартиру. Цена 100 марок. Немки, итальянки, француженки? А может, желаете машину? "Хорх". "Линкольн", "Мерседес". Цена три тысячи марок...

- А где вы возьмете машину? - спрашивает его Воротинцев. - У своего генерала. Скажу выездил мотто-часы. Я - его адъютант, он меня любит и обязательно поверит, - и он засмеялся над своим остроумием.

Недисциплинированность и развязность среди американцев бросается в глаза. Они походят сейчас на "наших" анархистов 1919 года.

Везде они торопятся. Кушают, как правило, стоя, жуют на ходу. Разве вот только в ресторане нашем сидят часами, пьют смеси ("ерша"), кладут ноги на стол и без зазрения совести выпускают газы, как жеребцы на конюшне. Если это все у них считается признаком цивилизации, то что же тогда называть дикостью?

Но американцы в отличие от англичан - более общительные, менее надменные и чванливые. Англичане - более угрюмые, молчаливые. Если вы спрашиваете английского офицера старше себя в звании, он с вами не заговорит: смотрит как истукан и молчит. У каждого из них страсть - повелевать и безапелляционно приказывать. Из плохих союзников они становятся хорошими врагами.

Французы - юркий, подвижный и веселый народ. Я не видел случая, чтобы француз не удостоил вниманием, если к нему с чем-либо обращаемся. К русским они всюду относятся с подчеркнутым уважением.

В период май-июль 1945 г. Англичане провоцировали с нами несколько драк в ресторане (ресторан - наш, но в нем всегда в два раза больше англичан и американцев), но всегда наши давали им как следует "прикурить". Американцы в таких случаях не вмешивались и всегда аплодировали нашим. Но это было в первые недели победы над фашизмом. В дальнейшем американцы становились такими же, как англичане, все больше и больше отклоняясь от своих обязательств, от выполнения ранее принятых ими же самими решений. Их больше интересовало наше выступление против Японии, больше ничего. Словом, барышники остаются барышниками, тарханы - тарханами.