Вос­по­ми­на­ния К.И.Скря­би­на. Юрьев­ский ве­те­ри­нар­ный ин­сти­тут. Кав­каз. Рас­пре­де­ле­ние в Сред­нюю Азию

А что у нас рань­ше было с Выс­шим Об­ра­зо­ва­ни­ем? При про­кля­том ца­риз­ме? Какой путь про­хо­ди­ли люди, же­ла­ю­щие по­лу­чить зна­ния?

Кон­стан­ти́н Ива́нович Скря́бин (25 но­яб­ря [7 де­каб­ря] 1878, Санкт-​Петербург — 17 ок­тяб­ря 1972, Москва) — рус­ский и со­вет­ский био­лог, ос­но­ва­тель оте­че­ствен­ной гель­мин­то­ло­ги­че­ской науки. Ака­де­мик АН СССР, ВАСХНИЛ и АМН СССР. Герой Со­ци­а­ли­сти­че­ско­го Труда, ла­у­ре­ат Ле­нин­ской и Ста­лин­ских (два­жды) пре­мий. Ка­ва­лер шести ор­де­нов Ле­ни­на.

 

В 7-м клас­се нас ока­за­лось всего лишь 8 че­ло­век, осталь­ные уче­ни­ки вы­бы­ли из учи­ли­ща по окон­ча­нии 6-го клас­са: ре­зуль­тат жест­ких тре­бо­ва­ний, предъ­яв­ля­е­мых к уча­щим­ся ди­рек­ци­ей Том­ско­го ре­аль­но­го учи­ли­ща. В этом учи­ли­ще была уста­нов­ка: пе­ре­во­дить в 7-й класс толь­ко тех, на ко­то­рых можно по­ло­жить­ся, что они по окон­ча­нии курса вы­дер­жат ис­пы­та­ния в тех­ни­че­ские выс­шие школы и прой­дут кон­курс. На кого таких на­дежд ди­рек­ция не воз­ла­га­ла, тех вы­пус­ка­ли с ди­пло­мом об окон­ча­нии шести клас­сов, что да­ва­ло льго­ты по во­ин­ской по­вин­но­сти, но не поз­во­ля­ло по­сту­пать в выс­шие школы.

Учить­ся в седь­мом клас­се было хотя и труд­но, но очень ин­те­рес­но. От­но­ше­ние пре­по­да­ва­те­лей к нам резко из­ме­ни­лось: с нами здо­ро­ва­лись за руку, нас счи­та­ли почти сту­ден­та­ми.

…Итак, я по­лу­чил сред­нее об­ра­зо­ва­ние. По этому слу­чаю отец по­да­рил мне часы с вы­гра­ви­ро­ван­ной на них датой — 9 июня 1898 года. С фор­мен­ной фу­раж­ки был снят герб, сам же го­лов­ной убор с жел­ты­ми кан­та­ми до­на­ши­вал­ся до по­ступ­ле­ния в выс­шую школу. «Ре­а­ли­сты» ста­но­ви­лись «кон­курс­ни­ка­ми».

Судь­ба моих то­ва­ри­щей по вы­пус­ку была в боль­шей или мень­шей сте­пе­ни пред­опре­де­ле­на. Яце­вич, Сы­ро­мят­ни­ков, Ев­се­ев, Ива­нов, Хо­х­ря­ков, Сте­па­нов — все они меч­та­ли стать ин­же­не­ра­ми и из­бра­ли себе Ки­ев­ский по­ли­тех­ни­че­ский ин­сти­тут, от­кры­тие ко­то­ро­го на­ме­ча­лось на осень 1898 года.

У меня были иные планы: уже давно я решил стать био­ло­гом и те­перь меч­тал о по­ступ­ле­нии в Пе­тер­бург­ский уни­вер­си­тет на есте­ствен­ное от­де­ле­ние физико-​математического фа­куль­те­та. <…>

Я на­ме­тил сле­ду­ю­щий план: в те­че­ние пер­во­го года непо­сту­пать в уни­вер­си­тет, а изу­чить ла­тин­ский и гре­че­ский языки в объ­е­ме курса клас­си­че­ской гим­на­зии; вес­ной 1899 года сдать эк­за­мен по этим язы­кам на ат­те­стат зре­ло­сти, а осе­нью 1899 года по­сту­пить в уни­вер­си­тет. <…>

За­да­чу я взял на себя тя­же­лую: за один учеб­ный год осво­ить ла­тин­ский и гре­че­ский языки в объ­е­ме пол­но­го курса гим­на­зии! Од­на­ко я ни на се­кун­ду не со­мне­вал­ся, что с этим делом справ­люсь: при­гла­сил в ка­че­стве пре­по­да­ва­те­ля сту­ден­та фи­ло­ло­ги­че­ско­го фа­куль­те­та и с огром­ной энер­ги­ей при­нял­ся за изу­че­ние древ­них язы­ков. <…>

На­сту­пил 1899 год, пред­по­след­ний год XIX сто­ле­тия. <…>

При­бли­жа­лась весна, а вме­сте с ней и эк­за­мен по древним язы­кам. Фи­ло­лог, ру­ко­во­див­ший моей под­го­тов­кой, вы­ра­жал пол­ную уве­рен­ность в том, что я эк­за­мен вы­дер­жу. На­сту­пил ап­рель, и тут-​то на­ча­лись мои тер­за­ния. Много из­де­ва­тельств вынес я от чи­нов­ни­ков ми­ни­стер­ства на­род­но­го про­све­ще­ния, ко­то­рым ру­ко­во­дил небезыз­вест­ный тогда Бо­го­ле­пов.

При­хо­жу в ми­ни­стер­ство и подаю за­яв­ле­ние. Прошу до­пу­стить меня, окон­чив­ше­го пол­ный курс ре­аль­но­го учи­ли­ща с до­пол­ни­тель­ным клас­сом, к эк­за­ме­нам по ла­тин­ско­му и гре­че­ско­му язы­кам в объ­е­ме ат­те­ста­та зре­ло­сти для по­ступ­ле­ния на есте­ствен­ное от­де­ле­ние физико-​математического фа­куль­те­та Пе­тер­бург­ско­го уни­вер­си­те­та. Во­прос ста­вит­ся четко и ясно. При­ни­ма­ет мое про­ше­ние какой-​то чи­нов­ник; по­ла­гая, что вся эта про­це­ду­ра яв­ля­ет­ся лишь фор­мой, я спо­кой­но на­прав­ля­юсь домой. Опять идут дни, пол­ные на­пря­жен­ных за­ня­тий.

Про­шло две неде­ли. Неожи­дан­но по­лу­чаю из ми­ни­стер­ства пакет, в ко­то­ром чер­ным по бе­ло­му на­пи­са­но: «В прось­бе про­си­те­лю от­ка­зать». Я вско­чил как ужа­лен­ный, не по­ни­мая в чем дело. Ко­неч­но, здесь та­ит­ся какое-​то недо­ра­зу­ме­ние, дру­гой мысли у меня не могло и воз­ник­нуть, и я по­бе­жал в ми­ни­стер­ство, чтобы вы­яс­нить это недо­ра­зу­ме­ние. При­нял меня один из круп­ных чи­нов­ни­ков. Я с жаром рас­ска­зал ему о своем горе, о том, как на­пря­жен­но ра­бо­тал весь год, изу­чая клас­си­че­ские языки, чтобы по­сту­пить в уни­вер­си­тет. Я рас­ска­зал ему о своем за­вет­ном же­ла­нии стать био­ло­гом и от­дать всю свою жизнь этой науке. В ответ услы­шал рав­но­душ­ное:

— Ваша ошиб­ка, мо­ло­дой че­ло­век, за­клю­ча­ет­ся в том, что в своем про­ше­нии вы пи­ше­те о же­ла­нии по­сту­пить в Пе­тер­бург­ский уни­вер­си­тет. Со­глас­но же су­ще­ству­ю­щим за­ко­нам, ре­а­ли­сты, сдав­шие эк­за­мен по древним язы­кам на ат­те­стат зре­ло­сти, имеют право по­сту­пить толь­ко в Вар­шав­ский уни­вер­си­тет. Вот в чем ваша ошиб­ка, вот при­чи­на, по­че­му ми­ни­стер­ство от­ка­за­ло в вашей прось­бе.

«Надо со­гла­шать­ся на Вар­ша­ву, дру­го­го вы­хо­да нет», — мо­мен­таль­но воз­ник­ло ре­ше­ние.

— В какой угод­но уни­вер­си­тет, лишь бы по­пасть на есте­ствен­ное от­де­ле­ние, — вы­рва­лось у меня, и я за­явил чи­нов­ни­ку, что часа через два при­не­су ему новое про­ше­ние.

На на­бе­реж­ной Фон­тан­ки, про­тив зда­ния ми­ни­стер­ства, жил один из моих то­ва­ри­щей. Я по­бе­жал к нему, схва­тил бу­ма­гу и стал пи­сать за­яв­ле­ние о своем же­ла­нии по­сту­пить на есте­ствен­ное от­де­ле­ние Вар­шав­ско­го уни­вер­си­те­та. Часа через пол­то­ра я снова стоял перед тем же чи­нов­ни­ком и подал ему новое про­ше­ние.

— Те­перь все в по­ряд­ке, — за­явил он, — ждите от­ве­та о на­зна­че­нии срока эк­за­ме­нов.

Опять зуб­реж­ка, опять ли­хо­ра­доч­ное пе­ре­ли­сты­ва­ние учеб­ни­ков, по­след­няя по­пыт­ка от­шли­фо­вать на­коп­лен­ные зна­ния, ко­то­рые были мне необ­хо­ди­мы лишь для эк­за­ме­на.

На­сту­пил май, уча­ща­я­ся мо­ло­дежь пе­ре­жи­ва­ет эк­за­ме­на­ци­он­ную го­ряч­ку, а от­ве­та я почему-​то не по­лу­чаю. Снова иду в ми­ни­стер­ство справ­лять­ся о судь­бе сво­е­го вто­ро­го про­ше­ния. Какой-​то невзрач­ный чи­нов­ник при­но­сит мне до­ку­мент, на ко­то­ром снова ла­ко­ни­че­ская ре­зо­лю­ция: «От­ка­зать». От нерв­но­го по­тря­се­ния у меня брыз­ну­ли слезы.

— В чем же дело те­перь? — бес­по­мощ­но вы­го­во­рил я.

Кан­це­ляр­ским чи­нов­ник, видя мое тя­же­лое со­сто­я­ние ска­зал:

— Мо­ло­дой че­ло­век, сей­час при­ни­ма­ет ди­рек­тор де­пар­та­мен­та, пой­ди­те к нему, и он даст вам над­ле­жа­щее разъ­яс­не­ние.

Попал я снова к тому же ми­ни­стер­ско­му ге­не­ра­лу, ко­то­рый несколь­ко недель назад по­со­ве­то­вал мне по­сту­пать в Вар­шав­ский уни­вер­си­тет. На­пом­нив ему о су­ще­стве сво­е­го дела и предъ­явив ему про­ше­ние с ре­зо­лю­ци­ей «от­ка­зать», я про­сил его сроч­но опре­де­лить ту гим­на­зию, при ко­то­рой я дол­жен дер­жать эк­за­мен по древним язы­кам. Вот что я услы­шал в ответ на свою прось­бу:

— Для того, чтобы вам, как лицу, окон­чив­ше­му ре­аль­ное учи­ли­ще, по­сту­пить в Вар­шав­ский уни­вер­си­тет, необ­хо­ди­мо дер­жать эк­за­мен по древним язы­кам при одной из гим­на­зий Вар­шав­ско­го учеб­но­го окру­га, а не в пе­тер­бург­ской гим­на­зии. Вот на каком ос­но­ва­нии ми­ни­стер­ство на­род­но­го про­све­ще­ния от­ка­за­ло вам в вашей прось­бе.

— Хо­ро­шо, я зав­тра же поеду в Вар­ша­ву, — ска­зал я, за­ды­ха­ясь от гнева. — Будь­те лю­без­ны дать мне на­прав­ле­ние в Вар­шав­ский учеб­ный округ.

— Вы, по­жа­луй­ста, не вол­нуй­тесь, мо­ло­дой че­ло­век, но сей­час этого сде­лать нель­зя: в Вар­ша­ве уже два дня тому назад на­ча­лись эк­за­ме­ны, так что вы, к со­жа­ле­нию, опоз­да­ли…

— Что же мне те­перь де­лать? — этот во­прос вы­рвал­ся неволь­но из моих уст, хотя за­да­вал я его ис­клю­чи­тель­но толь­ко для себя лично.

— Вы не огор­чай­тесь, — стал уте­шать меня чи­нов­ник. — Вы че­ло­век еще мо­ло­дой, вся жизнь впе­ре­ди. Я вам со­ве­тую летом от­дох­нуть, а с осени снова при­нять­ся за древ­ние языки, с тем чтобы еще годик над ними по­ра­бо­тать. Вес­ной же бу­ду­ще­го года по­ез­жай­те в Вар­ша­ву, по­дай­те за­яв­ле­ние в Вар­шав­ский учеб­ный округ, там вас про­эк­за­ме­ну­ют по ла­ты­ни и гре­че­ско­му, после чего вы смо­же­те быть за­чис­лен­ным в число сту­ден­тов есте­ствен­но­го от­де­ле­ния физико-​математического фа­куль­те­та Вар­шав­ско­го уни­вер­си­те­та…

<…>

Во вто­рой по­ло­вине мая 1899 года я, уста­лый и мо­раль­но по­дав­лен­ный, очу­тил­ся в Крас­но­яр­ске, в род­ной семье, ко­то­рая от­нес­лась ко мне ис­клю­чи­тель­но чутко и бе­реж­но. <…>

На­сту­пил 1900 год. Узнаю, что во­ен­ный ми­нистр Ку­ро­пат­кин, оста­но­вив­ший­ся в Крас­но­яр­ске по пути на Даль­ний Во­сток, со­об­щил в раз­го­во­ре го­род­ско­му го­ло­ве Ше­пет­ков­ско­му, что до­би­ва­ет­ся права по­ступ­ле­ния в Военно-​медицинскую ака­де­мию для лиц, окон­чив­ших пол­ный курс ре­аль­но­го учи­ли­ща. Это об­сто­я­тель­ство за­ста­ви­ло меня за­ду­мать­ся. Я знал, что в Военно-​медицинской ака­де­мии пре­по­да­ет зоо­ло­гию Н. А. Хо­лод­ков­ский, что там хо­ро­шо по­став­ле­но пре­по­да­ва­ние бо­та­ни­ки, что фи­зио­ло­гию чи­та­ет И. П. Пав­лов, ана­то­мию — Та­ре­нец­кий. К ме­ди­цине я в то время тя­го­те­ния не имел; тем не менее у меня за­ро­ди­лась такая мысль: нель­зя ли, по­лу­чив ме­ди­цин­ское об­ра­зо­ва­ние, за­кре­пить­ся на ка­фед­ре зоо­ло­гии, с тем чтобы ра­бо­тать не по ме­ди­цин­ским дис­ци­пли­нам, а по био­ло­гии. Тео­ре­ти­че­ски я пред­став­лял себе это дело вполне осу­ще­стви­мым, кон­крет­но­го же от­ве­та мне никто в Крас­но­яр­ске дать не мог. Бро­шен­ная Ку­ро­пат­ки­ным фраза ли­ши­ла меня покоя. Крас­но­ярск по­те­рял для меня свое оба­я­ние, меня снова по­тя­ну­ло в Пе­тер­бург.

В это время про­изо­шел один незна­чи­тель­ный на пер­вый взгляд слу­чай, ко­то­рый сыг­рал ре­ша­ю­щую роль в моей судь­бе. Про­смат­ри­вая Эн­цик­ло­пе­ди­че­ский сло­варь Брок­гау­за и Эфро­на, я на­ткнул­ся на слово «ве­те­ри­на­рия», ста­тья была под­пи­са­на неве­до­мым мне ав­то­ром — Та­тар­ским.

Читаю вни­ма­тель­но, и чем глуб­же вду­мы­ва­юсь в строч­ки, тем боль­ше вол­ну­юсь. Узнаю, что су­ще­ству­ют ве­те­ри­нар­ные выс­шие учеб­ные за­ве­де­ния, в ко­то­рых, во-​первых, изу­ча­ют в до­воль­но ши­ро­ком объ­е­ме био­ло­ги­че­ские дис­ци­пли­ны и в ко­то­рые, во-​вторых, имеют до­ступ лица, окон­чив­шие пол­ный курс ре­аль­но­го учи­ли­ща с до­пол­ни­тель­ным клас­сом, при усло­вии сдачи эк­за­ме­на по ла­тин­ско­му языку в объ­е­ме че­ты­рех клас­сов клас­си­че­ской гим­на­зии. Эта ста­тья про­из­ве­ла на меня по­тря­са­ю­щее впе­чат­ле­ние; она за­ро­ди­ла во мне на­деж­ду до­бить­ся био­ло­ги­че­ско­го об­ра­зо­ва­ния через ве­те­ри­на­рию.

К стыду сво­е­му, я до этой ста­тьи ни­че­го о ве­те­ри­на­рии не знал, ни­ко­гда ни од­но­го ве­те­ри­нар­но­го врача в глаза не видел и даже ни­ко­гда не слы­шал, чтобы кто-​нибудь из моих зна­ко­мых когда-​либо об­ра­щал­ся за по­мо­щью к ве­те­ри­нар­но­му врачу, хотя мно­гие из них имели и ло­ша­дей, и собак, и дру­гих жи­вот­ных.

Как бы то ни было, но пер­спек­ти­ва по­лу­че­ния выс­ше­го об­ра­зо­ва­ния стала для меня более от­чет­ли­ва. Я те­перь знал, что для спе­ци­а­ли­за­ции в об­ла­сти био­ло­ги­че­ских наук у меня име­лось два пути: а) путь выс­ше­го ве­те­ри­нар­но­го об­ра­зо­ва­ния, юри­ди­че­ски для меня до­ступ­ный в любой мо­мент, и б) путь выс­ше­го ме­ди­цин­ско­го об­ра­зо­ва­ния, до­ступ­ный для меня лишь в том слу­чае, если ми­нистр Ку­ро­пат­кин ре­а­ли­зу­ет свою идею о до­пус­ке лиц, окон­чив­ших ре­аль­ное учи­ли­ще, в число сту­ден­тов Военно-​медицинской ака­де­мии.

В марте 1900 года я по­ки­нул Крас­но­ярск.

По пути в Пе­тер­бург я за­ехал в Томск, где сдал в муж­ской гим­на­зии эк­за­мен по ла­тин­ско­му языку в объ­е­ме че­ты­рех клас­сов, что мне было сде­лать нетруд­но.

В Пе­тер­бур­ге я по­се­лил­ся у Д. А. Ку­ли­ко­ва. Дмит­рий Алек­сан­дро­вич жил в Пе­тер­бур­ге, за­кан­чи­вая свод­ный отчет о по­строй­ке Сред­не­си­бир­ской же­лез­ной до­ро­ги. Устро­ив­шись, я преж­де всего за­пи­сал­ся на прием к во­ен­но­му ми­ни­стру Ку­ро­пат­ки­ну, чтобы узнать непо­сред­ствен­но от него, от­крыт ли те­перь до­ступ ре­а­ли­стам в Военно-​медицинскую ака­де­мию.

На ауди­ен­ции Ку­ро­пат­кин за­явил мне, что дей­стви­тель­но, он об этом хло­по­чет, но пока что встре­ча­ет про­ти­во­дей­ствие.

Он на­де­ял­ся на бла­го­при­ят­ный исход этого дела и дал мне совет на­пра­вить со­от­вет­ствен­ное про­ше­ние на имя на­чаль­ни­ка Военно-​медицинской ака­де­мии, что я, ко­неч­но и сде­лал.

Па­рал­лель­но с этим я на­пра­вил свои до­ку­мен­ты в Юрьев­ский (Дерпт­ский) ве­те­ри­нар­ный ин­сти­тут с прось­бой за­чис­лить меня в число сту­ден­тов с осени 1900 года.

В конце мая семья Ку­ли­ко­вых пе­ре­еха­ла на дачу в Фин­лян­дию, в Уси­кир­ко, а я по­сту­пил вме­сте со своим то­ва­ри­щем по ре­аль­но­му учи­ли­щу сту­ден­том Лес­но­го ин­сти­ту­та Алек­сан­дром Ку­ли­ко­вым на служ­бу в счет­ный отдел Управ­ле­ния по по­строй­ке Сред­не­си­бир­ской же­лез­ной до­ро­ги, чтобы на­ко­пить для пред­сто­я­щей сту­ден­че­ской жизни немно­го денег. На­ка­нуне вос­крес­но­го дня мы с Алек­сан­дром вы­ез­жа­ли на дачу к дяде, в Уси­кир­ко, а по по­не­дель­ни­кам снова при­ни­ма­лись за скуч­ную 12-​часовую счет­ную ра­бо­ту.

В конце лета я по­лу­чил от ди­рек­ции Юрьев­ско­го ве­те­ри­нар­но­го ин­сти­ту­та из­ве­ще­ние о том, что при­нят в число сту­ден­тов этого ин­сти­ту­та.

Итак, по­те­ряв после окон­ча­ния ре­аль­но­го учи­ли­ща целых два года, я на­ко­нец стал сту­ден­том. Помню, с каким огром­ным удо­воль­стви­ем я надел на себя но­вень­кую сту­ден­че­скую фу­раж­ку с синим бар­хат­ным око­лы­шем и бе­лы­ми кан­та­ми, хотя в точ­но­сти еще и не пред­став­лял, что го­то­вит мне в бу­ду­щем ра­бо­та по ве­те­ри­нар­ной линии.

* * *

Поезд по­до­шел к скром­но­му вок­за­лу. Юрьев [Дерпт, Тарту.]. Здесь в уют­ном эс­тон­ском го­род­ке пред­сто­я­ло мне по­лу­чить выс­шее об­ра­зо­ва­ние. Вы­хо­жу на пер­рон, огля­ды­ва­юсь по сто­ро­нам и об­ра­щаю вни­ма­ние на ко­ре­на­сто­го юношу в штат­ском ко­стю­ме и в такой же, как у меня, фу­раж­ке. По­до­шли друг к другу, по­зна­ко­ми­лись. Мы оба очу­ти­лись в этом го­ро­де впер­вые, оба ока­за­лись сту­ден­та­ми пер­во­го курса ве­те­ри­нар­но­го ин­сти­ту­та. Это был Сер­гей Ни­ко­ла­е­вич Ива­нов, окон­чив­ший Пе­тер­бург­скую ду­хов­ную се­ми­на­рию. Дол­жен при­знать­ся, что до этого зна­ком­ства я с се­ми­на­ри­ста­ми ни­ко­гда ранее не встре­чал­ся и, по­доб­но всем ре­а­ли­стам и гим­на­зи­стам, даже не счи­тал се­ми­на­рию сред­ним учеб­ным за­ве­де­ни­ем.

Оста­вив вещи на вок­за­ле, дви­ну­лись в город, чтобы найти себе меб­ли­ро­ван­ную ком­на­ту по­бли­же к ве­те­ри­нар­но­му ин­сти­ту­ту. Ком­нат сда­ва­лось мно­же­ство. В ко­неч­ном итоге мы об­лю­бо­ва­ли боль­шую чи­стую ком­на­ту, в ко­то­рой ре­ши­ли по­се­лить­ся вме­сте. Пла­ти­ли мы за нее 12 руб­лей в месяц, по 6 руб­лей каж­дый, поль­зу­ясь при этом два раза в день «те­ма­ши­ной» — так име­но­ва­лись ко­фей­ни­ки, на­гре­ва­ю­щи­е­ся дре­вес­ны­ми уг­ля­ми.

Мы по­дру­жи­лись с Сер­ге­ем и про­жи­ли вме­сте 2 года. Рас­ста­лись уже на 3-м курсе, и то по­то­му лишь, что к этому вре­ме­ни в Юрье­ве по­се­ли­лась моя мама с млад­ши­ми детьми.

В 1900 году Юрьев был ака­де­ми­че­ским го­род­ком. На 40 тысяч жи­те­лей было 2 ты­ся­чи сту­ден­тов выс­ших учеб­ных за­ве­де­ний, да к тому же мно­же­ство уча­щих­ся сред­них учеб­ных за­ве­де­нии. Весь облик го­ро­да и ца­рив­шие в нем нравы имели весь­ма свое­об­раз­ный ха­рак­тер и были со­вер­шен­но непо­хо­жи на рус­ские уни­вер­си­тет­ские го­ро­да.

Река Эмбах, впа­дав­шая в Чуд­ское озеро, как бы де­ли­ла город на две части. Они со­еди­ня­лись ста­рин­ным ка­мен­ным и новым де­ре­вян­ным мо­ста­ми. На пра­вом вы­со­ком бе­ре­гу Эм­ба­ха был рас­по­ло­жен Дом­берг — боль­шой те­ни­стый парк. В нем были раз­бро­са­ны мно­го­чис­лен­ные уни­вер­си­тет­ские учре­жде­ния, вы­си­лись руины древ­не­го замка.

Ве­те­ри­нар­ный ин­сти­тут рас­по­ла­гал­ся в ле­во­бе­реж­ной части. От уни­вер­си­те­та к ин­сти­ту­ту тя­ну­лась чрез­вы­чай­но узень­кая глав­ная улица Юрье­ва — Ры­цар­ская, но­сив­шая на себе следы сред­не­ве­ко­вья.

В 80-х годах в Рос­сии было всего 4 ве­т­ин­сти­ту­та, из ко­то­рых Юрьев­ский и Харь­ков­ский были наи­бо­лее круп­ны­ми и из­вест­ны­ми.

В нашем ин­сти­ту­те была бо­га­тая спе­ци­аль­ная биб­лио­те­ка, непло­хие учеб­ные ка­би­не­ты, ве­те­ри­нар­ные кли­ни­ки, ап­те­ки, куз­ни­ца и т. д. В ин­сти­ту­те были непло­хо ор­га­ни­зо­ва­на учеб­ная и научно-​исследовательская ра­бо­та. Так, на­при­мер, ряд ис­сле­до­ва­ний по эпи­зоото­ло­гии по­лу­чил ми­ро­вое при­зна­ние. Ис­сле­до­ва­ния про­фес­со­ра Ф. Бра­де­ля по си­бир­ской язве были на­ча­лом изу­че­ния этой страш­ной не толь­ко для жи­вот­ных, но и для людей бо­лез­ни. Э. Зем­мер, ра­бо­тая над про­бле­ма­ми ту­бер­ку­ле­за жи­вот­ных, до­ка­зал, что мо­ло­ко и мясо боль­ных ту­бер­ку­ле­зом жи­вот­ных могут быть ис­точ­ни­ком за­ра­же­ния че­ло­ве­ка и т. д.

Со­став сту­ден­тов был до­воль­но де­мо­кра­тич­ным. Плата за учебу в ве­те­ри­нар­ных ин­сти­ту­тах была ниже, чем в дру­гих выс­ших учеб­ных за­ве­де­ни­ях. В Юрьев­ском ве­те­ри­нар­ном ин­сти­ту­те пла­ти­ли по 15 руб­лей в год. Для срав­не­ния скажу, что в Юрьев­ском уни­вер­си­те­те за се­местр надо было вне­сти до 70 руб­лей, на 5-м курсе ме­ди­цин­ско­го фа­куль­те­та — 125 руб­лей.

Юрьев­ско­му уни­вер­си­те­ту и ве­те­ри­нар­но­му ин­сти­ту­ту цар­ское пра­ви­тель­ство раз­ре­ши­ло при­ни­мать сту­ден­тов, ис­клю­чен­ных из дру­гих выс­ших учеб­ных за­ве­де­ний оссии за уча­стие в ре­во­лю­ци­он­ном дви­же­нии. Счи­та­лось, что Юрье­ву, где креп­ки были ре­ак­ци­он­ные тра­ди­ции, ре­во­лю­ци­он­ное бро­же­ние не гро­зит. Также было раз­ре­ше­но при­ни­мать уча­щих­ся, окон­чив­ших пра­во­слав­ные ду­хов­ные се­ми­на­рии. В этих се­ми­на­ри­ях обу­че­ние ве­лось за счет го­су­дар­ства и боль­шин­ство уча­щих­ся было из бед­ных слоев на­се­ле­ния.

В ве­те­ри­нар­ном ин­сти­ту­те я ока­зал­ся в окру­же­нии се­ми­на­ри­стов, ко­то­рые на курсе со­став­ля­ли свыше 80 про­цен­тов. Ре­а­ли­стов почти не было, име­лись окон­чив­шие клас­си­че­скую гим­на­зию, при­чем если это рус­ский, то обыч­но с ди­пло­мом шести клас­сов, а если еврей, то с ат­те­ста­том зре­ло­сти, так как к ев­ре­ям предъ­яв­ля­лись по­вы­шен­ные тре­бо­ва­ния.

Пер­вые лек­ции меня разо­ча­ро­ва­ли: курс зоо­ло­гии, чи­тан­ный ана­то­мом Кун­дзи­ным, и курс бо­та­ни­ки, ко­то­рый вел Давид, были для меня слиш­ком эле­мен­тар­ны. С ин­те­ре­сом по­се­щал лек­ции по химии про­фес­со­ра Спас­ско­го. Бле­стя­ще вел фи­зи­ку про­фес­сор Са­дов­ский.

Мак­си­мум вре­ме­ни при­шлось уде­лять ана­то­мии до­маш­них жи­вот­ных. За­ин­те­ре­со­ва­ла меня ра­бо­та в анатомической-​препаровочной, когда при­шлось де­таль­но зна­ко­мить­ся с мор­фо­ло­ги­че­ски­ми эле­мен­та­ми жи­вот­но­го ор­га­низ­ма.

Од­на­ко к неко­то­рым вещам я долго не мог при­вык­нуть. Тя­же­ло было смот­реть на муки уми­ра­ю­щих от кро­во­те­че­ния ло­ша­дей. С непри­ят­ным чув­ством вхо­дил я пер­вое время в хи­рур­ги­че­ский кор­пус, но на вто­ром се­мест­ре чув­ства мои при­ту­пи­лись.

В Юрьев­ском ве­те­ри­нар­ном ин­сти­ту­те было очень скром­ное обо­ру­до­ва­ние, но весь учеб­ный про­цесс был по­став­лен на­столь­ко удо­вле­тво­ри­тель­но, что же­ла­ю­щий по­лу­чить зна­ния мог, несо­мнен­но, до­бить­ся мно­го­го. Един­ствен­но, чего мне недо­ста­ва­ло, — это со­лид­но­го изу­че­ния био­ло­ги­че­ских наук. Меня тя­ну­ло к зоо­ло­гии, а изу­чать ее я мог толь­ко на есте­ствен­ном от­де­ле­нии физико-​математического фа­куль­те­та уни­вер­си­те­та. И я на­пра­вил свои взоры к уни­вер­си­те­ту.

В это время в Юрье­ве ра­бо­та­ли два зоо­ло­га: зна­ме­ни­тый Кен­нель, чи­тав­ший курс на немец­ком языке, и мо­ло­дой тогда еще про­фес­сор А. Н. Се­вер­цов, вос­хи­щав­ший сту­ден­че­скую мо­ло­дежь сво­и­ми бле­стя­щи­ми по форме и стро­ги­ми по со­дер­жа­нию ака­де­ми­че­ски­ми и пуб­лич­ны­ми лек­ци­я­ми.

Меня по­тя­ну­ло к Се­вер­цо­ву. Но как по­лу­чить ле­галь­ный до­ступ в уни­вер­си­тет, слу­шать его лек­ции, про­ра­ба­ты­вать прак­ти­че­ские за­ня­тия? Ведь у входа в зда­ние ана­то­ми­че­ско­го кор­пу­са, в ко­то­ром по­ме­ща­лась ка­фед­ра Се­вер­цо­ва, тол­пи­лись так на­зы­ва­е­мые «пе­де­ля», ко­то­рые не про­пус­ка­ли в уни­вер­си­тет­ские апар­та­мен­ты по­сто­рон­них, тем более лиц в ве­те­ри­нар­ной сту­ден­че­ской ту­жур­ке. Я пе­ре­оде­вал­ся в штат­ское пла­тье, при­мы­кал к груп­пе студентов-​фармацевтов, не но­сив­ших фор­мен­ной сту­ден­че­ской одеж­ды, и сво­бод­но про­хо­дил в те ка­би­не­ты и ауди­то­рии, ко­то­рые меня ин­те­ре­со­ва­ли. За ко­рот­кий срок моя фи­гу­ра до­ста­точ­но при­мель­ка­лась, так что мое пре­бы­ва­ние в уни­вер­си­тет­ских зда­ни­ях ни­ко­го в даль­ней­шем не вол­но­ва­ло.

Желая по-​настоящему изу­чить уни­вер­си­тет­ский курс зоо­ло­гии, я по­до­шел к про­фес­со­ру Се­вер­цо­ву, рас­ска­зал о своем по­ло­же­нии и про­сил раз­ре­ше­ния по­се­щать его лек­ции. «По­жа­луй­ста, слу­шай­те мои лек­ции, — от­ве­тил он, — но помни­те, что я о вашем при­сут­ствии в ауди­то­рии знать не буду, знать не дол­жен». Ответ, ха­рак­тер­ный для уяс­не­ния той об­ста­нов­ки, ко­то­рая ца­ри­ла в пер­вые годы XX сто­ле­тия в рос­сий­ских уни­вер­си­те­тах.

Я стал усерд­ным по­се­ти­те­лем лек­ций и вме­сте со студентами-​естественниками про­хо­дил прак­ти­че­ские за­ня­тия. Как сей­час помню свою первую встре­чу с мо­ло­дым тогда еще ас­си­стен­том Се­вер­цо­ва М. М. Вос­ко­бой­ни­ко­вым.

М. М. Вос­ко­бой­ни­ков от­нес­ся ко мне ис­клю­чи­тель­но тепло, чутко и ра­душ­но, снаб­дил меня мик­ро­ско­пом. Я за­ни­мал­ся в тех же усло­ви­ях, что и сту­ден­ты. «Если вас спро­сят, кто вы такой, от­ре­ко­мен­дуй­тесь студентом-​фармацевтом, и тогда будет все в по­ряд­ке», — вот совет, дан­ный мне Вос­ко­бой­ни­ко­вым. Его уча­стие про­из­ве­ло на меня огром­ное впе­чат­ле­ние, и я со­хра­нил о Вос­ко­бой­ни­ко­ве самое свет­лое вос­по­ми­на­ние.

Во время зим­них ка­ни­кул я по­ехал в Пе­тер­бург к род­ным, ко­то­рые к этому вре­ме­ни пе­ре­бра­лись из Крас­но­яр­ска в сто­ли­цу. Отец го­то­вил­ся к новой служ­бе — ему пред­сто­я­ло ехать в Мань­чжу­рию, в Хар­бин, на стро­и­тель­ство Восточно-​Китайской же­лез­ной до­ро­ги. Ко­ман­ди­ров­ка его на­ме­ча­лась на 3 года. <…>

…На­сту­пил неза­мет­но 1902 год, за­кан­чи­вал­ся 4-й се­местр моей учебы. Пе­рей­дя на 3-й курс, я уехал на лето снова в Фин­лян­дию, в Му­ста­мя­ки, на дачу к Ку­ли­ко­вым. Там же, в Му­ста­мя­ках, сни­ма­ла ма­лень­кую дачу мама, ко­то­рая про­ве­ла это лето в окру­же­нии своих детей.

Папа на­хо­дил­ся в Хар­бине, при­чем от него в те­че­ние несколь­ких ме­ся­цев по неиз­вест­ным при­чи­нам мы не по­лу­ча­ли ни писем, ни денег.

В связи с ма­те­ри­аль­ны­ми за­труд­не­ни­я­ми мы на се­мей­ном со­ве­те ре­ши­ли, что мама с млад­ши­ми детьми пе­ре­едет в Юрьев, жизнь в ко­то­ром была неиз­ме­ри­мо де­шев­ле пе­тер­бург­ской. Я по­ки­ну сво­е­го «со­жи­те­ля» С. Н. Ива­но­ва и пе­ре­се­люсь к маме; для того чтобы по­мочь ей, я стану сти­пен­ди­а­том (сти­пен­ди­ат — сту­дент, ко­то­ро­му Глав­ное ве­те­ри­нар­ное управ­ле­ние пла­ти­ло сти­пен­дию, за это он обя­зан был от­ра­бо­тать два года там, куда его по­шлют после окон­ча­ния учебы) и буду по­лу­чать еже­ме­сяч­но 30 руб­лей, а Ма­ру­ся оста­нет­ся на служ­бе в Пе­тер­бур­ге, чтобы тоже по­мо­гать семье. Так и сде­ла­ли. <…>

Вес­ной 1904 года я за­кон­чил выс­шее ве­те­ри­нар­ное об­ра­зо­ва­ние. Оста­лись у меня го­су­дар­ствен­ные, име­но­вав­ши­е­ся тогда гра­ду­аль­ны­ми, эк­за­ме­ны, ко­то­рые в Юрьев­ском ве­те­ри­нар­ном ин­сти­ту­те про­во­ди­лись осе­нью.

Летом я по­ехал на про­из­вод­ствен­ную прак­ти­ку в За­кав­ка­зье на борь­бу с чумой круп­но­го ро­га­то­го скота.

* * *

Ве­те­ри­нар­ное управ­ле­ние охот­но ко­ман­ди­ро­ва­ло как ве­те­ри­нар­ных вра­чей, так и студентов-​градуалистов для борь­бы со сви­реп­ство­вав­шей в За­кав­ка­зье эпи­зоо­ти­ей чумы круп­но­го ро­га­то­го скота. С моего курса со­гла­си­лись на по­езд­ку че­ло­век де­сять. Это озна­ча­ло, что мы будем дер­жать эк­за­мен на пол­го­да позже наших то­ва­ри­щей — вес­ной 1905 года.

На Кав­ка­зе я ни­ко­гда не бывал. По­это­му я решил про­ехать в Ти­флис по Военно-​грузинской до­ро­ге, пред­ва­ри­тель­но по­бы­вав в Пя­ти­гор­ске у сво­е­го то­ва­ри­ща А. И. Фро­ло­ва, быв­ше­го студента-​технолога. Его вы­сла­ли туда под над­зор по­ли­ции как по­ли­ти­че­ски небла­го­на­деж­но­го.

Встре­ча с Фро­ло­вым была для меня боль­шой ра­до­стью. Я про­жил у него че­ты­ре дня. За это время я осмот­рел все до­сто­при­ме­ча­тель­но­сти ми­не­ра­ло­вод­че­ской груп­пы, по­се­тил место дуэли Лер­мон­то­ва, баль­нео­ло­ги­че­ские учре­жде­ния, съез­дил в Кис­ло­водск, под­ни­мал­ся на Крас­ные камни, раз­гу­ли­вал по парку, лю­бо­вал­ся игрой пу­зырь­ков нар­за­на, вы­би­ва­ю­ще­го­ся из недр до­ло­ми­то­вых скал на по­верх­ность. Ве­че­ра и ночи мы про­во­ди­ли с Фро­ло­вым в дли­тель­ных бе­се­дах о пе­тер­бург­ском сту­ден­че­стве, о ра­бо­те Си­бир­ско­го зем­ля­че­ства. Рас­ска­зы­вал он и о своей неле­галь­ной ра­бо­те здесь, в Пя­ти­гор­ске.

Это была моя по­след­няя встре­ча с Фро­ло­вым. Он вско­ре умер от ту­бер­ку­ле­за.

Из Пя­ти­гор­ска я по­ехал во Вла­ди­кав­каз, а от­ту­да по Военно-​грузинской до­ро­ге. Гор­ные уще­лья бук­валь­но оча­ро­ва­ли меня своей ди­ко­стью и гран­ди­оз­но­стью. Осо­бен­но я вос­хи­щал­ся «глу­бо­кой тес­ни­ной Да­рья­ла, где ро­ет­ся Терек во мгле».

В Ти­фли­се я ока­зал­ся в со­вер­шен­но новой об­ста­нов­ке. Ти­флис­ское ве­те­ри­нар­ное на­чаль­ство рас­пре­де­ля­ло пер­со­нал, ко­ман­ди­ро­ван­ный на борь­бу с эпи­зоо­ти­я­ми, по гу­бер­ни­ям. Во главе ве­те­ри­нар­ной части всего За­кав­ка­зья стоял Джун­ков­ский, а всеми де­ла­ми вер­шил его по­мощ­ник, сви­ре­пый ад­ми­ни­стра­тор, гроза вра­чей Зо­ло­та­рев, перед ясны очи ко­то­ро­го и пред­ста­ли мы, сту­ден­ты Юрьев­ско­го ин­сти­ту­та.

В Пе­тер­бур­ге све­ду­щие люди, вет­вра­чи, ра­бо­тав­шие в За­кав­ка­зье, по­со­ве­то­ва­ли до­би­вать­ся ко­ман­ди­ров­ки в Ти­флис­скую и Ку­та­ис­скую гу­бер­нии, из­бе­гая на­прав­ле­ния в Ели­за­вет­поль­скую, Ба­кин­скую и Эри­ван­скую гу­бер­нии, по­сколь­ку по­след­ние счи­та­лись чрез­вы­чай­но небла­го­по­луч­ны­ми по ма­ля­рии.

Я как раз по­лу­чил на­зна­че­ние в Ели­за­вет­поль­скую гу­бер­нию, куда вме­сте со мной были на­прав­ле­ны мои то­ва­ри­щи по курсу Бе­ля­ев, Кор­же­нев­ский и Тро­иц­кий. Через несколь­ко дней наша юрьев­ская чет­вер­ка при­бы­ла в гу­берн­ский город Ели­за­вет­поль. Здесь нам пред­сто­я­ло рас­ста­ва­ние. Ели­за­вет­поль­ский ве­те­ри­нар­ный ин­спек­тор трем из нас — мне, Бе­ля­е­ву и Кор­же­нев­ско­му дал на­прав­ле­ние в Зан­ге­зур, в один из самых диких и наи­бо­лее жи­во­пис­ных уез­дов Ели­за­вет­поль­ской гу­бер­нии, при­ле­га­ю­щей к Пер­сии. Ре­зи­ден­ци­ей нашей стал город Ге­рю­сы, центр Зан­ге­зур­ско­го уезда. От­сю­да мы долж­ны были пе­ри­о­ди­че­ски вы­ез­жать в се­ле­ния, чтобы про­во­дить там про­ти­во­чум­ные ме­ро­при­я­тия.

Ге­рю­сы от­сто­я­ли от За­кав­каз­ской же­лез­ной до­ро­ги на по­чти­тель­ном рас­сто­я­нии. Из Ели­за­вег­по­ля необ­хо­ди­мо было до­е­хать до стан­ции Евлах, а от­ту­да по грун­то­вой до­ро­ге про­ехать на ло­ша­дях около 170 верст. На пути ле­жа­ла бур­ная в ве­сен­нее по­ло­во­дье река Тер­тер с ка­ме­ни­стым дном, ко­то­рая сме­та­ла все мосты. По­это­му реку при­хо­ди­лось пе­ре­хо­дить вброд. Во время пе­ре­пра­вы вода за­ли­ла нашу по­воз­ку. К сча­стью, уда­лось спа­сти фо­то­ап­па­рат, ко­то­рый я во время пе­ре­пра­вы дер­жал в под­ня­тых руках. Ощу­ще­ние было не из при­ят­ных, когда трой­ка ло­ша­дей в из­не­мо­же­нии стала по­се­ре­дине реки, а бе­ше­ное те­че­ние пе­ре­ка­ты­ва­лось через нашу по­воз­ку и гро­зи­ло опро­ки­нуть ее. Пе­ре­брав­шись на­ко­нец на дру­гой берег, мы оста­но­ви­лись, чтобы вы­су­шить у ко­ст­ра про­мок­шую одеж­ду.

Про­еха­ли село Агдам, уезд­ный город Шушу и до­бра­лись до уезд­но­го го­род­ка Ге­рю­сы, рас­по­ло­жен­но­го в до­лине реки Герус-​чай.

Пер­вый раз в жизни я попал в такой город. Дома при­мы­ка­ли к це­ло­му лесу ка­мен­ных вышек ко­ни­че­ской формы. Это ре­зуль­тат вы­вет­ри­ва­ния гор­ных пород. На вер­шине каж­дой из вышек кра­со­ва­лась тя­же­лая ка­мен­ная глыба. «Са­хар­ные го­ло­вы» — так име­но­ва­ли мест­ные жи­те­ли этот гео­ло­ги­че­ский фе­но­мен. В осталь­ном Ге­рю­сы пред­став­ля­ли собой за­пу­щен­ный, ма­ло­куль­тур­ный ази­ат­ский го­ро­док с на­бо­ром пра­ви­тель­ствен­ных учре­жде­ний уезд­но­го мас­шта­ба и с ха­рак­тер­ны­ми для того вре­ме­ни чи­нов­ни­чьи­ми нра­ва­ми и ад­ми­ни­стра­тив­ным про­из­во­лом на­чаль­ства над «вве­рен­ным его по­пе­че­нию» на­ро­дом. Каж­дый я ездил по се­ле­ни­ям. И по­это­му вдо­воль на­смот­рел­ся на про­из­вол. Жи­те­ли были негра­мот­ны, за­би­ты и бес­прав­ны. Этим и поль­зо­ва­лись вла­сти, раз­жи­гая на­ци­о­наль­ную рознь. За ма­лей­шее непо­слу­ша­ние, за про­мед­ле­ние в вы­пол­не­нии того или иного при­ка­за на­чаль­ства, про­ви­нив­ших­ся били на­гай­ка­ми. Били за неупла­ту на­ло­гов, за недо­став­ку про­до­воль­ствия при­е­хав­ше­му по делам служ­бы чи­нов­ни­ку, за со­кры­тие скота во время его ре­ги­стра­ции. Били не толь­ко при­ста­вы, били не толь­ко страж­ни­ки, но в ряде слу­ча­ев чи­нов­ни­ки с ака­де­ми­че­ским знач­ком: су­дей­ские, и даже… неко­то­рые ве­те­ри­нар­ные врачи.

Когда при пер­вой моей по­езд­ке в та­тар­ское се­ле­ние Аликули-​Ушаги на­ня­тый мной про­вод­ник Ам­бар­цум под­нял свою на­гай­ку, чтобы уда­рить стар­ши­ну се­ле­ния за какое-​то непо­слу­ша­ние, я от неожи­дан­но­сти рас­сви­ре­пел до край­но­сти и с кри­ком бро­сил­ся на Ам­бар­цу­ма. Он с изум­ле­ни­ем от­нес­ся к моему про­те­сту, и было видно, что мое по­ве­де­ние ему не по­нра­ви­лось. «Ну, зна­е­те, если вы не бу­де­те мне раз­ре­шать бить их, то мы будем все­гда го­лод­ны­ми. Ваша доб­ро­та не при­не­сет ни хлеба, ни мо­ло­ка», — раз­дра­жен­но ска­зал он мне.

Такой точки зре­ния, как я потом узнал, дер­жа­лось огром­ное боль­шин­ство чи­нов­ни­ков, ко­то­рые счи­та­ли на­гай­ку хоть и злом, но в усло­ви­ях За­кав­ка­зья неиз­беж­ным. Од­на­ко, по­ра­бо­тав со мной около 5 ме­ся­цев и объ­ез­див самые от­да­лен­ные се­ле­ния Зан­ге­зу­ра, Ам­бар­цум дол­жен был в конце кон­цов убе­дить­ся, что че­ло­ве­че­ским от­но­ше­ни­ем, гу­ман­ным под­хо­дом к на­се­ле­нию можно до­бить­ся его до­ве­рия, а раз до­ве­рие его за­во­е­ва­но, тогда все будет в по­ряд­ке. Нена­висть к чи­нов­ни­кам у на­се­ле­ния была вы­ра­же­на на­столь­ко ярко, что су­меть по­дой­ти к на­ро­ду мне, сту­ден­ту рос­сий­ско­го вуза, было чрез­вы­чай­но труд­но. Любой че­ло­век в фор­мен­ной одеж­де вы­зы­вал v на­се­ле­ния озлоб­ле­ние. И толь­ко тогда, когда жи­те­ли узна­ва­ли, что к ним при­е­хал «док­тор, хаким», как име­но­ва­ли вра­чей и нас, студентов-​ветеринаров, а не при­став, не судья, тревожно-​возбужденное на­стро­е­ние обыч­но па­да­ло и все при­хо­ди­ло в от­но­си­тель­ную норму. Я вспо­ми­наю всего два слу­чая из своей за­кав­каз­ской прак­ти­ки, когда на­се­ле­ние не по­же­ла­ло при­ве­сти свой скот для ве­те­ри­нар­но­го осмот­ра.

В итоге я уехал из се­ле­ния, не вы­пол­нив своей слу­жеб­ной функ­ции, под ак­ком­па­не­мент вор­кот­ни зло­рад­ству­ю­ще­го Ам­бар­цу­ма: «Вот ви­ди­те, что слу­чи­лось. А если бы вы раз­ре­ши­ли мне уда­рить ста­ро­сту на­гай­кой, скот был бы тот­час же при­гнан для осмот­ра».

Бес­че­ло­веч­ное от­но­ше­ние гос­под­ству­ю­ще­го клас­са и чи­нов­ни­ков к мест­но­му на­се­ле­нию меня угне­та­ло; осо­бен­но вол­но­ва­ло чув­ство аб­со­лют­но­го бес­си­лия что-​либо из­ме­нить, по­сколь­ку наши про­те­сты ни на кого не дей­ство­ва­ли, а вы­зы­ва­ли лишь смеш­ки и снис­хо­ди­тель­ные улыб­ки.

Мне при­хо­ди­лось вер­хом на ло­ша­ди в со­про­вож­де­нии Ам­бар­цу­ма пе­ре­се­кать в раз­ных на­прав­ле­ни­ях весь огром­ный Зан­ге­зур­ский уезд. До­ро­га до­став­ля­ла мне огром­ное удо­воль­ствие. Ло­шадь шла то по узким гор­ным троп­кам, то по ши­ро­ким про­сто­рам плос­ко­го­рья, то, на­ко­нец, по аль­пий­ским гор­ным эй­ла­гам. Чаще всего, вы­ез­жая из Ге­рю­сов, я по­па­дал на вы­со­кое плато — «уч тапа», по ко­то­ро­му до­ро­га вела к круп­но­му ар­мян­ско­му се­ле­нию Ка­рак­ли­сы, на­хо­див­ше­му­ся от нашей ре­зи­ден­ции в 32—35 ки­ло­мет­рах.

Близ се­ле­ния Кеши возле самой до­ро­ги стоял огром­ный ка­мень, по­хо­жий на мель­нич­ный жер­нов с тор­ча­щим от­рост­ком в цен­тре и с от­по­ли­ро­ван­ной по­верх­но­стью во­круг него. Это оста­ток ста­рин­но­го так на­зы­ва­е­мо­го фал­ли­че­ско­го куль­та: по­верх­ность камня от­по­ли­ро­ва­на бес­плод­ны­ми жен­щи­на­ми, ко­то­рые ер­за­ли по камню в на­деж­де пре­одо­леть бес­пло­дие.

Вот кру­тая ба­заль­то­вая скала, на вер­шине ко­то­рой кра­су­ют­ся раз­ва­ли­ны древ­ней кре­по­сти. Еще даль­ше — изу­ми­тель­ная кар­ти­на: бур­ная гор­ная река вне­зап­но ис­че­за­ет, ухо­дит в глубь земли, где она вы­ры­ла себе под­зем­ный тун­нель, а затем снова вы­ры­ва­ет­ся на по­верх­ность и мчит как ни в чем не бы­ва­ло даль­ше. Мрач­ным кра­сав­цем стоит ста­рин­ный Та­тев­ский мо­на­стырь — ис­то­ри­че­ская ре­лик­вия ар­мян­ско­го на­ро­да. Древ­няя цер­ков­ная ар­хи­тек­ту­ра гар­мо­нич­но со­че­та­ет­ся с общим фоном спо­кой­ной в своем ве­ли­чии, стро­гой, су­ро­вой окру­жа­ю­щей об­ста­нов­ки. А во дворе мо­на­сты­ря — вы­со­кий рас­ка­чи­ва­ю­щий­ся ка­мен­ный столб, ко­то­рый рит­мич­ны­ми по­ка­чи­ва­ни­я­ми вы­зы­вал осо­бое пси­хо­ло­ги­че­ское со­сто­я­ние у па­лом­ни­ков.

Разъ­ез­ды по эй­ла­гам, по вы­со­ким гор­ным плато, от одной ко­чев­ки к дру­гой, тес­ное об­ще­ние с при­ро­дой За­кав­ка­зья, зна­ком­ство с бытом ко­че­во­го на­се­ле­ния, жизнь в ки­бит­ке, ра­бо­та по спе­ци­аль­но­сти, вы­ра­жав­ша­я­ся в мас­со­вых осмот­рах жи­вот­ных, ока­за­ние по­мо­щи не толь­ко боль­ным жи­вот­ным но по мере воз­мож­но­сти и людям, ко­то­рые при­хо­ди­ли за со­ве­том по по­во­ду самых раз­лич­ных своих неду­гов, все это вос­при­ни­ма­лось мною чрез­вы­чай­но остро. Жизнь была пол­ной, и я чув­ство­вал себя счаст­ли­вым при мысли, что при­но­шу людям поль­зу.

По­сколь­ку чума круп­но­го ро­га­то­го скота в Зан­ге­зу­ре была лик­ви­ди­ро­ва­на, нашу сту­ден­че­скую груп­пу в ок­тяб­ре 1904 года от­ко­ман­ди­ро­ва­ли в со­сед­ний Шу­шин­ский уезд. В го­род­ке Шуше к нашей зан­ге­зур­ской трой­ке при­со­еди­нил­ся чет­вер­тый юрье­вец — М. П. Тро­иц­кий. Ха­рак­тер нашей ра­бо­ты в Шу­шин­ском уезде ничем не от­ли­чал­ся от де­я­тель­но­сти в Зан­ге­зу­ре: те же бес­ко­неч­ные разъ­ез­ды вер­хом на ло­ша­ди, тот же осмотр скота и т. д. и т. п.

Шуша была круп­нее го­ро­да Ге­рю­сы. Ин­тел­ли­ген­ции здесь было боль­ше, и у нас, при­ез­жих сту­ден­тов, по­явил­ся зна­чи­тель­ный круг зна­комств. Ве­че­ра мы ча­стень­ко про­во­ди­ли в клубе, где ста­ви­лись кон­цер­ты и устра­и­ва­лись тан­це­валь­ные ве­че­ра. Здесь я по­зна­ко­мил­ся с Ели­за­ве­той Ми­хай­лов­ной Ку­та­те­лад­зе, до­че­рью круп­но­го во­ен­но­го чи­нов­ни­ка. Год назад она за­кон­чи­ла тби­лис­скую жен­скую гим­на­зию и те­перь меч­та­ла по­лу­чить выс­шее об­ра­зо­ва­ние. Меня при­влек­ла ее лю­бо­зна­тель­ность, ши­ро­та ее взгля­дов. Мы по­дру­жи­лись. Наша друж­ба и вза­им­ное ува­же­ние росли с каж­дым днем. А когда за­кон­чи­лась ко­ман­ди­ров­ка и я очу­тил­ся в Юрье­ве, друж­ба эта не пре­рва­лась. Мы пи­са­ли друг другу много и часто.

В Юрьев наша за­кав­каз­ская груп­па при­бы­ла в по­след­них чис­лах де­каб­ря 1904 года. Ни­ко­го из наших то­ва­ри­щей по курсу мы уже не за­ста­ли: они разъ­е­ха­лись в раз­ные места на ра­бо­ту. Мы же при­ня­лись за под­го­тов­ку к гра­ду­аль­ным эк­за­ме­нам. <…>

Жил я в то время с мамой и млад­ши­ми чле­на­ми семьи, а Ма­ру­ся по­се­ли­лась в Пе­тер­бур­ге в семье Ку­ли­ко­вых и ра­бо­та­ла вме­сте с дядей над со­став­ле­ни­ем ге­не­раль­но­го от­че­та о по­строй­ке Си­бир­ской же­лез­ной до­ро­ги.

За­ни­ма­лись мы очень много, по­мо­га­ли друг другу. Я взял под свое шеф­ство од­но­го из «кав­каз­цев», М. П. Тро­иц­ко­го, ко­то­рый не от­ли­чал­ся в пе­ри­од учебы слиш­ком боль­шой усид­чи­во­стью и те­перь нуж­дал­ся в по­мо­щи.

Эти ме­ся­цы скра­ши­ва­ла пе­ре­пис­ка с Лизой Ку­та­те­лад­зе. Мы ре­ши­ли быть вме­сте всю жизнь.

12 мая 1905 года я за­кон­чил ве­те­ри­нар­ный ин­сти­тут, по­лу­чил ди­плом ве­те­ри­нар­но­го врача с от­ли­чи­ем. Бла­го­по­луч­но за­вер­шил гра­ду­аль­ные эк­за­ме­ны и Тро­иц­кий.

Рас­про­щав­шись с до­ро­гим для меня Юрье­вом, самым в то время сво­бод­ным (по срав­не­нию с дру­ги­ми уни­вер­си­тет­ски­ми цен­тра­ми) го­ро­дом, я дви­нул­ся в Пе­тер­бург, где дол­жен был по­лу­чить на­прав­ле­ние на ра­бо­ту.

Про­ду­мы­вая во­прос о том, куда лучше по­ехать, я оста­но­вил­ся на Тур­ке­стан­ском крае. С этим ре­ше­ни­ем я и вошел в ка­би­нет на­чаль­ни­ка Ве­те­ри­нар­но­го управ­ле­ния Ар­ка­дия Алек­сан­дро­ви­ча Ра­ев­ско­го.

Ра­ев­ский был про­фес­со­ром эпи­зоото­ло­гии и ранее воз­глав­лял Харь­ков­ский ве­те­ри­нар­ный ин­сти­тут. О нем шла молва как о чрез­вы­чай­ном фор­ма­ли­сте и черст­вом ад­ми­ни­стра­то­ре. Меня встре­тил муж­чи­на вы­со­ко­го роста, оде­тый с иго­лоч­ки. Раз­го­ва­ри­вал суховато-​вежливо. Узнав, что я сти­пен­ди­ат, сразу же пред­ло­жил на выбор Кав­каз или Тур­ке­стан. Во время раз­го­во­ра этот чо­пор­ный чи­нов­ник на моих гла­зах стал по­сте­пен­но пре­вра­щать­ся в про­фес­со­ра — начал да­вать мне по­лез­ные со­ве­ты. Ос­нов­ная его мысль сво­ди­лась к тому, чтобы я не упус­кал слу­чая вни­ма­тель­но на­блю­дать встре­ча­ю­щи­е­ся в ве­те­ри­нар­ной прак­ти­ке лю­бо­пыт­ные яв­ле­ния и чтобы я осве­щал свои на­блю­де­ния в прес­се.

23 июня 1905 года я по­лу­чил от Ве­те­ри­нар­но­го управ­ле­ния ми­ни­стер­ства внут­рен­них дел за под­пи­сью Ра­ев­ско­го пред­пи­са­ние за № 3269 «о ко­ман­ди­ро­ва­нии в Тур­ке­стан­ский край для ме­ро­при­я­тий про­тив эпи­зоо­тий, с обя­за­тель­ством про­быть в ко­ман­ди­ров­ке не менее 2-х лет». Этот до­ку­мент стал для меня пу­тев­кой в тру­до­вую жизнь.