Идем ли мы к глобалистской революции? (как глобалисты пытаются изменить мир).Статья первая.2. Применимо ли понятие революции к современным изменениям

                                                   Глобализм в «революционном» аспекте

 

 

                                                        2. Применимо ли понятие революции к современным изменениям

           Общие соображения о глобалистской революции и ее фазах. Прежде всего, с какого момента можно говорить о глобалистской революции? В целом подготовка к этой революции, тихий захват власти идут уже в течение десятилетий [подробнее об этом процессе см.: Гринин Л. Е., Гринин А. Л. 2021а]. Но переход к открытой фазе, по нашему мнению, произошел с начала 2020 г. Почему именно этот год стал переломным? Для глобалистов резко обострился вопрос о власти в США, а вопрос о власти – главный в любой революции. Для них выбор был: или пан, или пропал. Если бы Д. Трамп победил, то планируемое еще с 2015 г. и затем отложенное из-за Трампа наступление глобалистов было бы отсрочено еще на четыре года, что могло привести к потере ими удобного момента. Мы уже не раз писали, что без использования политического и финансового могущества США для своих целей глобалисты не могут рассчитывать на победу в мировом масштабе [см.: Гринин Л. Е., Гринин А. Л. 2021а; 2021б; 2021в], поэтому они использовали все доступные им методы для победы. По сути, если учесть бесчинства так называемых BLM-активистов, введение чрезвычайного режима в связи с пандемией, открытые фальсификации и подтасовки, то речь должна идти о своего рода аналоге гибридной гражданской войны в США [Гринин 2020]. Явилось ли начало пандемии счастливой случайностью для глобалистов, или она была рукотворной, созданной ради их выгоды, доподлинно неизвестно, но без нее победы бы они не добились[1]. А случись пандемия, скажем, в президентство Дж. Байдена, видимо, антипандемийные меры были бы существенно мягче. Таким образом, революция пошла по двум направлениям, которые существенно помогали успеху каждого
из них.

             Революционными методы глобалистов в общем смысле являются потому, что от медленного процесса проведения своих людей на важные посты, лоббирования принятия нужных им законов или судебных решений, усиления идеологического давления в относительно умеренном темпе они перешли к суровым способам борьбы за власть, включая введение фактического чрезвычайного положения, резкое усиление цензуры (одно только отключение Д. Трампа от «Твиттера» говорит о многом), уличные беспорядки, уничтожение памятников[2], стремительное расширение идеологических атак (в частности, повсеместное введение в школах курса так называемой борьбы с системным расизмом), а также небывалое использование фальсификаций и подтасовок на выборах (в целом ранее нехарактерных для США) под прикрытием угрозы пандемии (именно с помощью фальсификаций голосования по почте им удалось выиграть). Дополнительным показателем революционного характера периода служат события 6 января, поход трампистов к Капитолию в Вашингтоне. Демократы (и глобалисты) объявили его восстанием, штурмом и захватом здания Сената. И хотя на деле в целом это была мирная акция протеста, такие оценки и обвинения демонстрируют как настрой демократов (именно на непримиримость), так и их страх перед народным движением.

        После победы Дж. Байдена наступает новая фаза глобалистской революции. Начинается стремительное принятие и выполнение планов и открытие финансирования для них, введение всяческих запретов в национальном и мировом масштабе в отношении зеленого курса (линия пандемии в то же время продолжается).

       Здесь можно выделить несколько моментов. Первое. Пока глобалисты хотят получить как можно больше обязательств по выполнению зеленого плана от как можно большего количества стран и корпораций. При этом сроки их выполнения однозначно революционные, то есть нереальные. Обязательства, конечно, еще очень далеки от выполнения. Но логика революций именно такая. Сначала декларации, декреты, голосования, провозглашения и т. п., чтобы получить революционную легитимность (широкую поддержку народа, а в данном случае – мирового сообщества). А уже потом начинать искать способы принуждения и наказания тех, кто не выполняет их директивы. Второе. На этой базе гораздо легче подавить «домашних» оппонентов. Если мировое сообщество поддерживает зеленую повестку, а США – авангард прогрессивного человечества, то как же можно не голосовать за зеленый план Байдена?! Третье. Такая спешка позволяет трактовать и развивать базовые документы в том ключе, который выгоден глобалистам. Выше не случайно был упомянут 2015 год. В этот год было подписано Парижское соглашение, главная идея которого в том, что страны (а подписали его 170 государств) обязуются сделать все возможное, чтобы уменьшить выброс парниковых газов и не дать до 2050 г. повыситься температуре более чем на 1,5 °С. Научно обосновано ли такое решение и насколько оно авантюрно, сейчас неважно. Это базовый документ, который вышел после очень сложного согласования (и он не был сделан в стиле революционного манифеста). Самое главное, что в этом документе: а) нет никакой конкретики о том, чтобы добиться сокращения выброса именно за счет перевода всей электроэнергетики на так называемые возобновляемые источники энергии (ВИЭ), это оставлялось на усмотрение стран[3]; б) ничего не было сказано о прекращении инвестиций в углеродную энергетику и об отказе от угля (там вообще не употребляется слово «уголь»); мало того, нет никаких утверждений, что для реализации указанной стратегии именно энергетика является той отраслью, которая должна быть модернизирована в первую очередь; в) было однозначно сказано, что стратегия уменьшения выпуска парниковых газов должна сочетаться со стратегией устойчивого развития, то есть уровень жизни должен не только не понижаться, но и повышаться, бедность – искореняться, производство продовольствия – не сокращаться и т. п.; г) речь идет о низком уровне выбросов парниковых газов, но не об углеродной нейтральности – такого термина там нет [см.: Парижское… 2015; Марцинкевич 2021]. Таким образом, основополагающий «зеленый» документ, носящий в целом весьма общий характер, теперь стремительными темпами меняется: подписаны соглашения об углеродной нейтральности к 2050 г., прекращении выпуска бензиновых автомобилей к 2035 г., прекращении инвестиций в углеродные направления к 2030 г.; одновременно подсчитаны будущие инвестиции в зеленый курс в полторы сотни триллионов долларов. Этот процесс начали в ЕС, но не столь революционно; с переходом США в лагерь глобалистов процесс пошел стремительно и по-революционному, без всякого внимания к последствиям внедрения таких изменений.

         Определение революции. В этой статье нас особо интересуют аспекты переустройства мира, которые могут привести к изменению баланса власти и соответственно к очень серьезному перераспределению ресурсов. Изменение баланса власти (сегодня идет речь о власти в глобальном масштабе) и есть, по сути, революция, когда это изменение происходит достаточно радикально и – что особенно важно – не традиционным путем, а путем радикального слома.

       Рассмотрим подробнее, какие события можно назвать революцией.

      «Революция – антиправительственные (очень часто противозаконные) массовые акции (массовая мобилизация) с целью: (1) свержения или замены в течение определенного времени существующего правительства либо сильного ослабления его полномочий; (2) захвата власти или обеспечения условий для прихода к власти определенных сил; (3) существенного изменения режима, социальных или политических институтов» [Гринин, Коротаев 2020: 856; Goldstone et al. 2022a].

     При этом во время революции могут реализовываться как все пункты – (1), (2) и (3), так и два или даже один пункт из трех. Число задействованных пунктов будет свидетельствовать о силе и масштабе революции. Не в каждой революции реализуются все три пункта[4]. Но важно, что каждый последующий пункт включает в себя и предыдущие. Поэтому резкое изменение режима, социальных или политических институтов нельзя воплотить, не свергнув существующее правительство (или хотя бы не сделав его власть формальной: так, монархия из абсолютной может превратиться в конституционную; король при этом останется королем) и не захватив власть (хотя бы на переходный, наиболее важный период).

        Если революция существенно и тем более радикально меняет режим, социальные или политические институты, это, несомненно, глубокая революция. Но есть революции, которые не просто меняют социальные и политические институты, а создают принципиально новые, неизвестные ранее, которые затем становятся определенной моделью для многих обществ. Тогда можно вести речь о великих революциях (см. ниже). Наднациональные институты и органы до настоящего времени возникали в результате очень крупных войн и потрясений и в результате коллективных соглашений великих и меньших держав[5]. Теперь можно ожидать, что мировая революция будет способствовать возникновению новых наднациональных, глобальных институтов.

         Отметим, что в ХХI столетии революции существенно «мельчают», поэтому далеко не все из них сочетают в себе все три указанных выше признака. «Измельчанию» революций способствуют несколько причин, включая увеличение их числа, рост внешнего влияния (цветные революции) и пр. Но очень вероятно, что «измельчание» национальных революций происходит и в связи с глобализацией. А в связи с длительным развитием процесса глобализации вполне естественно ожидать, что революция также начнет принимать форму мировой. А поскольку во главе такой революции стоят глобалисты, мы называем ее глобалистской.

       Аналоги революций. В своем определении революции (см. выше) мы как обязательный указываем момент массовости протестов, массовой мобилизации, то есть активности масс, которые пытаются влиять на ход событий под руководством вождей или стихийно (речь не идет об участии большинства населения, такое случается очень редко, но число протестующих должно быть достаточно велико). Таким образом, революцией является смена режима, произошедшая не в итоге заговора или тайного переворота, а в результате массовых протестных/во-
оруженных акций населения. Но бывает и по-другому. Революционеры одерживают победу путем военного или в иной форме государственного переворота, далее начинают радикальное изменение режима путем законодательных и иных методов и т. п., а уже затем для обеспечения одобрения и облегчения радикальных преобразований активизируют массы с соответствующими лозунгами. Либо побеждают на выборах, а затем осуществляют радикальные перемены. В последнем случае действия мобилизованных масс происходят в правовом русле (как избирателей). В обоих описанных случаях мы можем говорить не о революции, а об аналоге революции. Примерами аналогов революций являются нацистская трансформация Германии после 1933 г., то есть после прихода Гитлера к власти путем выборов; события 1952 г. в Египте (военный переворот с последующей массовой мобилизацией) или Боливарианская революция под руководством Уго Чавеса в Венесуэле [см., например: Костин 2020][6].

        Таким образом, в классических революциях новый режим приходит к власти в результате массовых и антиправительственных, обычно нарушающих закон акций. Напротив, в аналогах революции смена правительства/президента/монарха происходит путем переворота или выборов, в результате чего появляется новый (революционно настроенный) режим, вносящий значительные изменения в политическое устройство, социальные, экономические и культурные институты [Гринин Л. Е., Гринин А. Л. 2020; Grinin L., Grinin A. 2022; Goldstone et al. 2022a]. Следовательно, революционные события – это далеко не всегда штурм царского или президентского дворца восставшими.

        Мировая революция. Понятие аналога революции важно для нас в отношении классификации описываемого в работе мирового глобалистского переворота. Здесь важна не столько форма свержения старой власти (путем массовых насильственных действий или иным путем), а результат изменений – смена/трансфор-
мация власти, институтов. В этом смысле и классические революции, и их аналоги значительно или радикально меняют режим, социальные политические институты, идеологию и другое, вплоть до одежды, быта и прочего.

        Аналог революции может происходить путем «ползучего переворота», незаметного до поры до времени, но в какой-то момент, когда важные рычаги власти уже захвачены, ниспровергатели старого показывают свою силу, свои цели, начинают поднимать на борьбу за них массы, мобилизовывать их. Во главе этих масс далеко не всегда стоят достойные люди: еще анархисты считали, что без разбойного элемента революции не сделать. Сегодня во главе масс могут стоять представители ЛГБТ, но этих «борцов» должно быть (и уже есть) достаточно, особенно если не скупиться на их содержание. Оговорив различия между аналогами революции и классической революцией, далее мы будем употреблять эти понятия как синонимы, чтобы не усложнять изложение.

         Естественно, что глобальная революция должна иметь существенные отличия от революции национальной или даже волны революций[7]. Во-первых, так как нет глобального правительства, соответственно его нельзя и свергнуть. Но ограничить власть национальных правительств, включая – что особенно важно – даже национальный суверенитет США, вполне возможно. Во-вторых, глобальная революция должна проявить себя во многих местах, формируя некий прообраз или аналог (пусть еще далекий от будущего института) мирового правительства. Таким образом, нельзя свергнуть мировое правительство, но можно попытаться занять его место. Уже сегодня глобалисты, используя влияние США и других стран, поставили под свой контроль мировые организации. Но у последних пока недостаточно возможностей, поэтому будут формироваться какие-то новые органы или трансформироваться старые. В-третьих, поскольку любая революция решает вопрос о власти, для ее завоевания и удержания требуются какая-то идеология
и репрессивная система.

       Новая идеология, такая, которой можно объяснить и оправдать все, поставив превыше всех других интересов, сейчас формируется – это «спасение климата». Ради этого новые революционеры готовы разрушить все.

        Способы репрессий различны, включая медицинский контроль и террор, создание хаоса и введение фактического чрезвычайного положения, обличение несогласных. Происходят отлучение «ненужного» с точки зрения глобалистов бизнеса от кредитов и снижение его рейтингов. Постоянно идут «публичные порки» оппозиционеров и отступников. Так, в конгресс вызывают крупнейшие нефтяные компании, объявляя их главными загрязнителями; ведущие цифровые компании («Фейсбук»), объявляя их в разрушении душ подростков или потворствовании торговле людьми и т. п. Обвинения могут быть самые разные. Санкции, видимо, будут важным способом давления.

      О коннотациях слов «революция», «революционеры», «революционный». Следует особо подчеркнуть, что, хотя многие могут видеть в звучании этих слов положительные моменты, смыслы и коннотации, мы стремимся рассматривать их объективно, то есть как особого рода силы и изменения. Но всегда подчеркиваем, что весьма часто они отрицательно влияют на развитие обществ. В то же время в любой революции всегда имеется сложное сочетание прогрессивного и регрессивного, позитивного и негативного. Определить баланс этих противоположностей трудно, но в этом и состоит задача исследователя. До известного периода (примерно второй половины XIX в.) они во многом были незаменимыми, хотя и разрушительными инструментами развития, но с утверждением представления о реформах их роль как орудия перехода к новому стала уменьшаться. Даже сегодня иногда революции необходимы, но таких случаев все меньше, зато революций, которые загоняют общества в революционные ловушки, все больше [о динамике роли революций как орудия прогресса см.: Гринин 2017в]. В настоящей статье мы пытаемся показать как негативные, так и позитивные стороны надвигающейся глобалистской революции; баланс сил, стоящих за ней и выступающих против нее; ее шансы на успех и пр.

        Сравнение национальной и мировой революций: методология и аналогии. Национальные революции очень разнообразны как по типам, так и по целям, движущим силам, размаху и т. п. [о типологии революций см.: Гринин Л. Е., Гринин А. Л. 2020]. Возникает вопрос: каким образом мы можем сравнивать национальные и мировую революцию? Здесь уместно прежде всего ориентироваться на глубину и размах перемен. В этом плане следует выделить небольшую по численности, но очень важную (как в методологическом, так и в политологическом плане) группу глубоких социальных революций, основу которых составляют так называемые великие революции. Это Великая французская, русская и китайская революции (иногда к ним добавляют Английскую революцию XVII в.). Они, во-первых, были очень глубокими и привели к ожесточенной внутренней, гражданской борьбе. Во-вторых, их следствием стали радикальные перемены в обществе. В-третьих, эти революции затронули едва ли не каждого человека, прямо или косвенно изменив образ жизни людей и общества. В-четвертых, они оказали огромное влияние на судьбы мира и продолжали оказывать это влияние на протяжении долгих десятилетий. В-пятых, они служили и до сих пор служат образцом для революционеров. [О великих революциях см.: Скочпол 2017; Голдстоун 2006; Гринин 2017а; 2017б; Grinin 2022.] Таким образом, мы при сравнениях будем ориентироваться прежде всего на характерные черты великих революций. Рассмотрим некоторых из них.

       Предпосылки. Великие революции возникают не вдруг, предпосылки для них накапливаются долгими десятилетиями. Крупные революции обычно происходят, только если создадутся объективные условия, назреет необходимость перемен. Но характер и результат революции во многом зависят от расклада сил и их способности мобилизовать сторонников и ресурсы. Мировая революция тем более не может совершиться ни в каком виде, если не возникнут объективные и очень серьезные предпосылки. А это значит, что такие предпосылки есть и у начинающейся глобалистской революции.

         Данные предпосылки складываются в результате: а) предшествующего развития информационно-цифровых и финансовых технологий; б) того, что экономическая глобализация значительно опередила политическую, в результате чего возникла объективная потребность в координации действий разных правительств в мировом масштабе (об этом см. ниже). Длительное время шла трансформация национального суверенитета, но главным бенефициаром здесь выступали США
и ведущие страны Европы (Гринин 2008; Grinin 2012; Гринин, Коротаев 2016). Более быстрый рост экономик развивающихся стран, с одной стороны, ослабление США и Запада – с другой, изменили тренд, наметился возврат к суверенитету. Трения между крупнейшими геополитическими игроками усиливаются, и даже экономическая глобализация стала откатываться назад, что существенно влияет на экономику большинства стран и мира в целом. Очевидно также, что глобальные институты неработоспособны, так как они были призваны защищать интересы прежде всего США. Следовательно, нужно создавать иные институты, однако нет никаких идей, как это сделать и особенно как заставить США встроиться в общие интересы (об этом см. ниже).

       В этих условиях глобалистские силы увидели уникальный шанс. Они стали выступать от имени человечества. В некоторой мере эти силы объективно выражают потребность в какой-то институционализации для координации действийв международном масштабе (о том, как расценивать их «прогрессивность», мы по-говорим ниже). Но очевидно, что их цели и интересы противоречат интересам большинству стран, поскольку для глобалистов главное – захват власти, ресурсов и возможность осуществлять эксперименты в соответствии со своими идеологическими установками, а не реальные интересы мира (собственно, это характерно для многих революционеров). Объявленные ими планы авантюрны, опасны и просто преступны, причем преступны в глобальном масштабе. Выгоды от их реализации получат крупнейшие финансисты и корпорации, часть политической и иной элиты, но все тяготы лягут на остальное общество. При этом глобалисты собираются управлять миром неопределенно долгое время.

      Роль элит. Наконец, крайне важный вопрос касается теории революции в приложении к идее мировой революции. Не совсем точным является представление, будто революции совершают бедные, угнетенные, неполноправные, те, кто разочарован, лишен надежд и т. п. Точнее сказать, что бедные, угнетенные, неполноправные составляют основную массу протестующих, ту самую, которую мобилизуют на революционные действия (см. выше). Но при этом крайне важно понимать, что во главе протестной мобилизации и революций часто стоят элитарии и интеллектуалы-идеологи (часто также вышедшие из верхних слоев). Иными словами, чтобы массы могли объединиться и подняться, нужны некое ядро и организующая сила. Такой силой становятся части элит или так называемых контрэлит, которые стремятся встать у власти в результате революции. Таким образом, для победы революции нужен раскол элит. Современная теория революции уделяет очень большое внимание этому фактору [см.: Голдстоун 2006; 2015; Скочпол 2017; Goldstone 1991; Tilly 1975; 1978; Goldstone et al. 2022b]. Если элита монолитна, то победа и даже сама возможность начала революции находятся под большим вопросом. Но если элита раскололась, то, во-первых, она ослабела, во-вторых, часть элитариев активизирует массы и сплачивает их. В настоящий момент налицо раскол мировой элиты на глобалистскую и национальную [подробнее см. ниже; см. также: Гринин Л. Е., Гринин А. Л. 2021а; 2021б]. И это один из важнейших моментов, которые подтверждают идею вхождения мира в мировую глобалистскую революцию.

      Негативные феномены и последствия. Глубокие, а тем более великие революции обычно связаны с упадком экономики, поскольку они разрушают устоявшийся ход вещей и порядок. Победившие революционеры проводят экспроприации, реквизиции и переделы, вводят для осуществления своих политических и идеологических целей новые законы и требования, регламентации и ограничения, которые вступают в глубокое противоречие с необходимыми для успешного хозяйствования условиями и правилами. Это происходит под лозунги о том, что революция несет невиданную свободу. Кроме того, такие революции часто связаны с сильной инфляцией, поскольку революционеры тратят все больше, а хозяйство, разрушенное экспериментами, мобилизациями, реквизициями и запретами, дает все меньше. В итоге возникает разрушительная отрицательная обратная связь: чем глубже революция, тем сильнее упадок хозяйства и ниже уровень жизни. Революции всегда нужны враги. Кого объявят врагом, зависит от особенностей революции, но обычно это прежде вполне приличные люди. Это может быть кто угодно: «враги народа и революции», роялисты и священники, богатые и знатные, коммунисты или евреи, представители прежде «угнетающей» нации и т. п., и непременно нарушители революционных законов, несогласные с новой идеологией, держащиеся за старое и т. д. Чем хуже идут дела, тем активнее обвиняют врагов и криминализуют прежде вполне респектабельные занятия (хотя одновременно могут и декриминализировать прежде запрещенные вещи). В настоящий момент мы видим признаки таких явлений как в регулировании поведения миллиардов людей в связи с пандемией, так и в плане жесткой цензуры мнений, идущих вразрез с идеями глобалистов, а также в усиливающемся климатическом регулировании.