Беседы с Крупской о Советской Пионерии

Пожилая старомодно одетая женщина тяжело спустилась с подножки трамвая. Какой-то подозрительный тип помог ей сойти поддержав её за локоть. Скупо, не поворачиваясь, поблагодарив его, женщина неторопливо перешла трамвайные пути и направилась во двор трехэтажного дома дореволюционной постройки. Стояла сухая жара, легкий июньский ветер разносил по улице тополиный пух.

Чёрный ход дома, которым когда-то в допотопные времена пользовалась только прислуга, был переделан в подъезд. Теперь в этой части дома, очевидно, тоже жили. Дверь в подъезд оказалась открыта настежь и подпёрта лопатой. Остановившись на секунду перед подвальной теменью подъезда женщина посмотрела вверх и переваливаясь пo-cтapyшeчьи с ноги на ногу вошла внутрь. С трудом поднявшись по узкой лестнице на второй этаж она остановилась переводя дух. В подъезде пахло сыростью и папиросами. На широком подоконнике из серого гранита стояла банка из-под майонеза "Провансаль" до краёв наполненная окурками. У окна стоял человек и курил. Женщина заметила, что он пристально наблюдает за ней по отражению в стекле. Он даже не обернулся, как это непроизвольно делают люди при появлении незнакомого человека.

Женщина поднялась на ещё один пролёт, подошла к двери квартиры номер три и позвонила. Бросив украдкой взгляд вниз, она отметила про себя, что человек продолжал наблюдать за ней делая вид, что смотрит в окно. Стало слышно как в квартире что-то зашебуршилось, послышался шум спускаемой воды, что-то упало на пол, судя по звуку - железный таз. Через некоторое время за дверью послышались наконец торопливые шаркающие шаги.

– Кто там? – Её явно не ждали.

– Это я, Крупская, – спокойно произнесла женщина, – дело есть.

В двери несколько раз провернулся ключ, она приоткрылась ровно на столько, чтобы пропустить Крупскую.  Она вошла, из-за сквозняка дверь захлопнулась сама собой открыв массивную фигуру Лазаря Моисеевича. В полумраке прихожей он хищно поблёскивал бериевскими очёчками, на нём был узбекский халат и тюбетейка одетая на бритую голову. Крупская конечно же читала его дело:  Лазарь Моисеевич, как и многие из их окружения, прошёл горнило Революции, воевал в гражданскую на Украине, лично хорошо знал Дыбенко и до сих пор поддерживал дружеские отношения с Александрой Коллонтай, с которой, как все знали, у него был бурный, но непродолжительный роман. Лазарь Моисеевич был убеждённым коммунистом и очень метко стрелял. Молоденькие машинистки отдела, который возглавляла Крупская, рассказывали, что он даже спал с личным оружием – парабеллумом, подаренным ему самим Луначарским.

Лазарь Моисеевич и Крупская давно были знакомы, притом достаточно близко. По поручению партии они разрабатывали программу внедрения опыта английского бойскаутского движения в СССР.

– Ну, здравствуй, Надя, – низким грудным голосом произнёс Лазарь Моисеевич.

– Здравствуй-здравствуй, красный ловелас. Никогда у тебя раньше дома не была. – Тесная прихожая была завалена всевозможными вещами, в углу рядом с сундуком накрытым попоной стояли сапоги и веник, над сундуком на здоровенном ржавом гвозде вбитым прямо в голую стену висела шинель времён гражданской, а большое круглое зеркало почему-то стояло на полу прислонённое под углом к стене.

– А зачем у тебя зеркало на полу стоит, Лазарь? Небось чтоб молоденьким сотрудницам ещё в прихожей под юбки заглядывать? Да? Сознавайся, негодник?

– Я не смотрю, не смотрю… – хохотнул Лазарь Моисеевич прикрывая глаза ладонью.

– Да ну тебя, пошляк! – как-то по-детски улыбнулась Крупская в шутку толкнув его локтем.

– Я слышал, – по-заговорщицки прошептал Лазарь Моисеевич нагнувшись к Крупской, – что вы домой в Англию попросились, и тамошняя палата общин поддержала ваше возвращение. Готовы простить и принять...

– Боже, Лазарь! – воскликнула Крупская. – Позже, – вдруг став серьёзной коротко произнесла она.

– Да, разумеется, – так же коротко ответил Лазарь Моисеевич. – Пройдём в комнату, Надя.

Вся комната тоже была завалена хламом. Прямо на полу среди стопок книг валялись скатанные носки, всё стулья были завешаны мятыми рубашками, книжный шкаф, перед которым тускло блестела батарея пустых бутылок, был под завязку забит книгами, а вдали рядом со старомодным комодом виднелась неубранная кровать. Посредине комнаты располагался большущий круглый стол с горой бумаг на нём. На краю стола стояли хрустальная пепельница забитая окурками папирос, наполовину пустая бутылка портвейна и два винных бокала, а так же лежала распечатанная пачка Герцеговины-Флор. Было очевидно, что Лазарь Моисеевич ведёт бурную и беспорядочную жизнь.

Войдя, Лазарь Моисеевич бросился освобождать место для Крупской. Она осмотрелась:

– Лазарь, ты поосторожней с этим, – с беспокойством в голосе произнесла Крупская усевшись на скрипучий стул у стола, на спинке которого висели штаны Лазаря Моисеевича, – говорят, в наркомпросе триппак гуляет.

– Наркомпрос не по моей части, Надя! – Лазарь Моисеевич быстро сдёрнул штаны со спинки стула и, взяв в другую руку бокалы, унёс всё это в дальнюю часть комнаты. Вернувшись, сел напротив:

– Ну?

– Баранки гну! – Крупская достала из сумки толстую стопку бумаг с машинописным текстом и бросила её на стол.

– Вот! Луна крови жаждет!

– Что, обвиняет меня в правом уклоне? - ехидно спросил Лазарь Моисеевич.

– Пока нет, – тревожно посмотрела на него Крупская.

– В левом значит?

– Не нравятся мне твои шуточки, Лазарь!

– Тогда в чём дело?

Крупская порылась в стопке и нашла нужную страницу. Вытащила её.

– Ты здесь предлагаешь, – Крупская потрясла в воздухе листом бумаги, – ввести в школах специальные уроки для тренировки памяти. Пионер входит в комнату на минуту или меньше, а потом выйдя из неё он должен рассказать, какие предметы там находятся, где расположены и так далее. То есть всё запомнить. Но это мелочи! Ты дальше пишешь...

– Это же скауты, Надя! – не выдержал Лазарь Моисеевич, – Ска-у-ты, разведчики, то есть. У них должна быть тренированная память и развиты нужные навыки. А как иначе? Перевёл старушку через дорогу - проверил, что у неё в карманах и в авоське. Есть ли что запрещённое? Пистолет, например. А вдруг есть - то надо срочно доложить куда следует. А если некому доложить, то сами должны знать, как со старушкой разобраться. Этому же учить надо!

– Пистолеты, Лазарь, у нас в Советской России пока ещё не запрещены, – Крупская с удивлением посмотрела на Лазаря Моисеевича.

– Неважно, а может динамитная шашка? Динамит ведь запрещён? Или апельсины, к примеру - откуда апельсины зимой? Так? Или собирают, скажем, советские пионеры макулатуру. Звонят в дверь, им открывает дядька какой-нибудь с бородкой козлиной, а в комнате за спиной книжный шкаф стоит, – Лазарь Моисеевич оглянулся на свой шкаф. – А пионеры глядь, а книжечки-то запрещённые на полочках стоят, с буржуазной пропагандой! Так? А значит советские пионеры должны - да обязаны просто! - разбираться в буржуазных авторах и их книгах. А ты, Надя, хочешь всю буржуазную литературу изъять и запретить! Откуда пионеры будут знать, какие книги буржуазные, а какие пролетарские тогда? А?

– Ты требуешь уроки труда для пионеров сократить, – не отступала Крупская, – Луна просто в ярости. – Он считает, что пионеры должны уметь сами делать стулья и столы, уметь работать за станком, в поле и на тракторе.

– Луна - осёл. Какая нам польза от столяров и сапожников всяких. Что, у нас в Советской России столяров мало? А Луна никогда разведкой не занимался, и всю свою бездарную жизнь жопу жирную в теплых креслах грел! Нагрел как у бабы, не влазит никуда… даже в кресло в Большом не влезла - сам позавчера видел, специальный стул ему принесли…

– Не говори так, Лазарь! Во-первых, это неправда, а во-вторых опасно. Очень опасно. Это контрреволюционные речи, за это знаешь, что бывает...

– В Англии вон разведчики в пабах сидят. Слушают. В тепле и с пивом, ты же сама знаешь, – продолжал горячиться Лазарь Моисеевич.  –  А у нас все трактиры Советская Власть закрыла. Буржуазные привычки, де, нужно изживать! Додумались, идиоты! Все по подворотням теперь на троих соображают. А как узнать, что они там между собой перетирают за стаканом водки? А? Кто-нибудь об этом подумал? Я подумал. Я! – Лазарь Моисеевич поднял указательный палец вверх. – Пионерский футбол во дворах - мячик в подворотню закатился, ну… пионер побежал за мячиком и всех запомнил и всё услышал. Или железки ржавые по пустырям и дворам собирать, металлолом то есть, - уж всяк больше пользы, чем табуретки строгать. Для этого и надо зрительную память тренировать.

Крупская сделала несколько пометок и продолжила:

– Ты тут дальше пишешь про боевое слаживание. Это важно. Я в своё время предлагала организацию волчьей стаи. Есть вожак и есть роли у всех членов стаи. Процесс инициации должен быть таким же как у англичан. Пионеры встают на четвереньки вокруг Человека в круг, и подражая волкам воют. Потом на четвереньках бегают друг за дружкой по кругу. Затем Человек увлекает вожака стаи, стая перестраивается в боевой порядок как перед охотой, и имитирует нападение на жертву. При такой инициации закрепляются роли.

– Знаю-знаю, это идея Киплинга. Но нужно ли это нам? – возразил Лазарь Моисеевич.

– Думаю Киплинг знал, что делал. Психолог он был хороший.

– Пионеры - строители Коммунизма, Надя! – снова не удержавшись Лазарь Моисеевич повысил голос. – Стро-и-те-ли! Они должны строить ячейки коммунистического улья. Какие они к чёрту волки, Надя! Пчёлы они. Пчёлы! Жужжать они должны, а не выть.

– Пожалуй, – согласилась Крупская. – Ты тут пишешь, что их надо учить морзянке, как делать схроны и устраивать засады, дотошно исследовать все чердаки и подвалы в округе?

– Именно, Надя! – воскликнул Лазарь Моисеевич. – Советские пионеры - это боевые пчёлы коммунизма! Они должны нападать и жалить наших идеологических врагов. Из всех щелей нападать и жалить. А загонять лосей будут другие. – Подумав, он добавил: – стрелять метко из рогатки они тоже должны уметь, и хорошо прятаться тоже. Запиши.

– Рой против стаи? – Крупская записала. – Великолепная идея, Лазарь!

– Да, Надя! И посмотрим ещё кто кого!

– Киплинг предлагал кормить бойскаутов при инициации сырым мясом. Он описал это так: Человек стоит в центре и бросает в стаю куски мяса, члены стаи, продолжая находиться на четвереньках, подпрыгивают и хватают мясо ртом. А что скажешь ты?

Тут Лазарь Моисеевич задумался:

– Думаю, боевые красные пчёлы должны сами искать кого укусить во время обряда инициации.

– Согласна. Но эту важную деталь надо тщательно продумать... – произнесла Крупская записывая.

– Ты завтракала? – Лазарь Моисеевич поверх очков посмотрел на неё. – Могу я тебе что-нибудь предложить?

– Спасибо, я позавтракала.

– Тогда с твоего позволения позавтракаю и я. Есть хочется.

– Валяй. Но это уже не breakfast, Лазарь, а lunch.

– Пусть будет тогда brunch, – попытался пошутить Лазарь Моисеевич, но Крупская пропустила это мимо ушей.

Угол у окна служил Лазарю Моисеевичу кухней. Там он взял глубокую армейскую миску, ложку и из хлебницы достал половинку батона. Подошёл и, сев за стол, вылил в миску остатки портвейна из бутылки. Пустую бутылку поставил под стул.

– English brunch, Надя! Уверена, что не хочешь? – подмигнул он ей.

– Уверена, – ответила Крупская.

– Как хочешь… – Лазарь Моисеевич начал деловито отламывать маленькие кусочки от батона и бросать их в миску с портвейном. Он машинально коснулся кармана своего халата, там у него лежал парабеллум. Затем Лазарь Моисеевич ложкой перемешал в миске разбухшие от портвейна кусочки батона и начал жадно поглощать получившийся суп.

– Bon appétit.

– Merci.

Лазарь Моисеевич быстро расправился со своим English brunch, отставил миску и взял несколько листков из стопки со стола и начал читать пометки сделанные красным карандашом.

– Жаль кофе нет, – пробурчал он, – одна бурда из цикория повсюду. Почему коммунизм и хороший кофе несовместимы? Ну что буржуазного в кофе? А?

– А что значит для тебя родная земля, Лазарь? – внезапно спросила Крупская, – ты любишь родную землю?

– Конечно, – кивнул Лазарь Моисеевич пробегая глазами по напечатанному тексту.

Крупская достала из сумки, лежащей всё это время у неё на коленях, небольшой свёрток из холщёвой материи, отодвинув чашку с чаем положила его на стол и развернула. Это была земля, видимо чернозём.

– Попробуй, Лазарь, – сказала Крупская уставясь своими выпученными водянистыми глазами на Лазаря Моисеевича.

– Я не это имел в виду..., – Лазарь Моисеевич растерянно посмотрел сперва на землю и затем на Крупскую.

Помолчав секунду или две, не отрывая своего рыбьего взгляда от собеседника, Крупская насыпала горстку земли себе на сухую старческую ладошку, отправила её в рот и начала медленно и сосредоточенно пережёвывать. Взгляд Надежды Константиновны стал слегка отстранённым, как-будто она смотрела сквозь Лазаря Моисеевича куда-то вдаль.

– Давай, пробуй.

Лазарь Моисеевич мотнул головой, робко протянул руку, взял щепотку, и неуверенно положил в рот. Ему почему-то вспомнилось, что товарищи по партии звали Крупскую Рыбой. За окном проехал трамвай, слегка затряслось стекло в комоде, и наступила тишина. Они молча сидели друг перед другом за круглым столом некоторое время жуя землю. Впрочем, земля была мягкой и без камней.

– Кишечник хорошо прочищает, – вдруг громко произнесла Крупская так, что Лазарь Моисеевич от неожиданности вздрогнул, – бери, бери ещё, – кивнула она на горку земли, – Салтыкова тоже землю ела.

– Салтыкова? – удивился Лазарь Моисеевич.

– У неё во влагалище два стакана земли умещалось, – сухо произнесла Крупская. Она аккуратно завернула оставшуюся землю в тряпку и убрала в сумку.

 – Так что, Лазарь, ты понял к чему я клоню?

Лазарь Моисеевич вдруг покраснел, замер на стуле и испустил пронзительный, с каким-то даже присвистом, пук. Лицо его побагровело. Он вытаращил глаза на Крупскую - во взляде читался вопрос, из левой ноздри у него потёк ручеёк крови, пукнув опять начал прерывисто дышать с астматическим хрипом. – Ссс... – попытался он что-то сказать, схватился правой рукой за стол и упал навзничь с грохотом вместе со стулом. Лежа на полу и задыхаясь он дрожащей рукой он полез в карман за парабеллумом.

– Ээ, нет…, – Крупская с трудом, но как смогла быстро встала, и пока он пытался достать пистолет, взяла свой стул и стала по-старушечьи бить им его по голове. Это было бессмысленно и бесполезно. Впрочем у Лазаря Моисеевича началась агония, его дыхание остановилось, он выгнулся пытаясь схватить ртом последний вздох и обмяк, его ноги перестали трястись.

– Ну вот и всё… Наркомат Здравоохранения Советской России предупреждает, что English brunch вредит вашему здоровью, – произнесла про себя Крупская оперевшись на стол и задержав дыхание.

Она огляделась. "Вроде бы ни к чему не прикасалась," – подумала Крупская. "Ах да! чашка с чаем. Но она тут стояла до меня, а я её подвинула внешней стороной указательного пальца." Бросив взгляд на чашку она заметила на её кромке помаду, – "Замечательно!" – подумала она. Затем она подобрала машинописные листки с пола, те что упали, аккуратно перешагивая через предметы. Положила их сверху стопки и стопку засунула в сумку. Опять огляделась. Присела на краешек стула, порылась в сумке и достала адлер с прикрученным заранее укороченным глушителем, – "английская штучка," – удовлетворённо сказала она про себя сняв его с предохранителя.

Подумав секунду, Крупская взяла пачку Герцеговины-Флор и бросила её в сумку. Одев сумку на левое плечо и держа адлер в опущенной вниз правой руке, она встала и тихо на цыпочках, стараясь ничего не задеть, прошла в прихожую. Она помнила, что дверь не закрыта. Подойдя ближе она резко дернула её на себя. Там был тот самый человек. Он стоял на согнутых ногах в пол-оборота, видимо слушал прислонив ухо к двери. Крупская мгновенно выстрелила ему в висок. Не дав ему упасть, придерживая спиной дверь, она схватила его левой рукой за шиворот и подтолкнула в прихожую. Он рухнул задев головой зеркало, оно покатилось вдоль стены и звонко упало плашмя на пол, но не разбилось. "Damn!" – непроизвольно вырвалось у Крупской.

Закрыв дверь на ключ, Крупская, держась за перила и делая передышки, спустилась вниз и вышла во двор из чёрного подъезда на яркий солнечный свет. Во дворе всё было по-прежнему, ничего не изменилось. Она выбросила ключ в кусты. Выйдя на улицу она достала папиросу из трофейной пачки и закурила. Было далеко за полдень.

Мимо проходила группка пионеров. Заметив старушку, они остановились. Один из них отделился от группы и подошёл к Крупской:

– Вам чем-то помочь, бабушка?

– Я в порядке, внучек, всё хорошо.

– Мы можем помочь вам дорогу перейти, бабушка.

– Нет, не надо, внучек, я сама справлюсь.

Пионер как-то странно на неё посмотрел и отошёл обратно к группе. Пошептавшись, те разом посмотрели на неё.

Бросив окурок прямо на брусчатку, Крупская медленно пошла к трамвайной остановке. "Простить и принять, принять и простить …" – переваливаясь с ноги на ногу, всё время в пол-голоса повторяла она.