Убить Билла

Капсула дернулась в тот самый момент, когда Виктор опустил свой пухлый, набитый всевозможными вещами бэкпэк на мокрый песок. Короткий и резкий скрип заставил его оглянуться. Обожжённая до чёрноты и забрызганная грязью при посадке капсула слегка качнулась и как-будто тихо чихнула.

Кругом было всё мокро. Теплый дождь мелким бисером сыпался сверху, слабые порывы ветра качали скудные островки высокой травы. Вокруг не было ни души. Значит, не встретил никто, – весело подумал Виктор, – ну и прекрасно! Пойду через сопки. Напрямик здесь три версты, после стольких лет это будет чудесное путешествие.

Песок быстро кончился, и началась битая глина идти по которой было слегка неудобно. Виктор остановился, снял защитные на свинцовой подкладке калоши и широко размахнувшись забросил их как можно дальше. Идти стало легче. Не успел Виктор пройти и сотни шагов, как справа из-за небольшой сопки выехала телега, запряженная будто приплюснутой сверху роболошадью, ведомой под уздцы таким же широким, коренастым, чернобородым мужиком, узнать которого Виктор смог бы и за версту.

От неожиданности он остановился, а чернобородый, лукаво скаля белые крепкие зубы, одной рукой ведя смешно виляющую стальным крупом роболошадь, другой же, прихватив пьезо- электрический кнут, приподнял мокрый лисий треух:

– Здравия желаем, Виктор Лексеич!

– Хасим… – только и проговорил Виктор, опуская бэкпэк, а через мгновение уже тряс крепкую смуглую руку Хасима, – А я уж думал, никто не встретит!

– Ну как можно, Виктор Лексеич! Мне ж Лидия Васильевна еще вчерась сказала…

– Спасибо тебе огромное! Как рад тебя видеть! – Виктор не выпускал руки Хасима. – Борода-то, борода-то все такая!

– А чего ей будет-то, бороде! – еще шире оскалился Хасим. – А вы вот сильно переменились. Сильно…

– Неужели? За семь-то лет! – Земных лет, – поправил себя Виктор.

– Сильно! – с непоколебимой уверенностью тряхнул черными с проседью кудрями Хасим. – Я сразу никак не признал. – Поглядел было – кто это идет? Думаю, что ж это за андромедянский посланник сюды залетел?

Они расхохотались так громко, что роболошадь вздрогнула, испуганно тряхнув железным ирокезом на месте гривы, попятилась в сторону.

Только сейчас он заметил, что перед ним была вовсе не телега, а двухместный жигуль-кабриолет с протертыми кожаными сиденьями и красными расписными спинками.

– Ну, славу Богу, Виктор Лексеич, что добрались до наших захолустьев. А то я уж ожидаючи грешным делом такое напередумал… – Он махнул рукой и выразительно кивнул в сторону капсулы: – Я, сударь мой, в эту хрень не шибко верю…

– Ну, это ты зря! – усмехнулся Виктор, с облегчением кладя ему руку на плечо. – Хрень эта - наше всё.

– Да оно, может, и так, – недоверчиво пробормотал Хасим, разбирая оптоволоконные вожжи, – а все-таки кобылка-то никогда не подведет. Это не композитка какая-то.

– Кобылка, Хасим Саныч, и заржаветь может! – Улыбаясь Виктор влез на сиденье. – А композитка не заржавеет.

– А ну, девка, пшла! –  Хасим чмокнул, счёлкнул коротким пьезо-электрическим кнутовищем, но не прикасаясь им к крупу так, что роболошадь легко взяла с места резвой рысью нещадно разбрызгивая дождевую воду, и жигуль безшумно покатился ей в след.

Дома почти ничего не изменилось. Очутившись в просторной прихожей, где по-прежнему, как и семь земных лет назад, было сумрачно, висели огромные, намертво прибитые к стене рёбра базилосвина, а рядом стояло изъеденное мошкарой, заваленное одеждой чучело дидона с желтыми клыками и стеклянными глазами. Виктор улыбнулся, насадил на рёбра шлемак и стал сдувать воздух из костюма.

Лидия Васильевна, тётушка Виктора, и Антон Петрович, его дядя, стояли у дверей гостинной и широко улыбались. Ещё мгновение и они бросились в объятья друг другу.

– Ждем тебя завтракать через десять минут, все страшно голодные.

Она хотела уже пойти вслед за Антоном Петровичем в гостинную, но вдруг повернулась:

– Витя, может, ты устал с дороги и сразу желаешь отдохнуть?

– Ничуть не устал, – усмехнулся Виктор, снимая забрызганный дорожной грязью полётный костюм. –  Желаю непременно с вами говорить прямо сейчас.

– Отлично. Расскажешь нам про жизнь на Земле. Что там происходит, про всё-всё.

– Конечно, расскажу.

– Ждем тебя...

Войдя в гостинную Виктор внушительным движением поставил бутылку сто-летнего скотча на стол напротив огромного неподъемного кресла, где обычно сидел его дядюшка Антон Петрович. Усаживаясь на деревянный стул Виктор только теперь заметил, какие прелести ждут его на этом искусно стилизованном под старомодность овальном столе, покрытом белой, с кружевной нижегородской вышивкой девятнадцатого века скатертью. В центре рядом с очаровательной византийской вазочкой, в которой стояли веточки ожившей вербы, на расписанной древнегреческими узорами тарелке лежал огромный нежно-розовый кусок окорока облепленный маленькими маринованными трепангами с чёрными икринками и метелками укропа, блестящими от рассола.

Чуть поодаль стояли три чаши из серо-зеленого непрозрачного стекла полные копчёных улиток. В чашах тускло поблескивали специальные серебрянные вилки для улиток с длинными закрученным спиралью зубцами. По правую руку Антона Петровича сверкали тонким стеклом два пузатых графинчика, наполненные зеленоватой и темно-красной жидкостями. С графинчиками соседствовало другое блюдо из лиловой сахарной медузы, в центре которой высилась горка морской капусты, из окропленной соевым соусом массы которой выглядывали красные ягодки брусники и оранжевые палочки свежей морковки. Эту гору окружали некрупные печёные в сухарях с чесноком картофелины, от одного вида которых рот Виктора пополнился слюной. Не выдержав, Виктор протянул руку, взял картофелину и откусил.

– Хе-хе, не удержался всё таки! – усмехнулся дядюшка, без спроса наполняя три рюмки до краев из графинчика.

– За твой приезд, Витенька…

– Ваше здоровье, тетушка.

– Будь здоров, Витя.

Выпили.

– Вот и прекрасно, – одобрительно причмокнул дядя Антон, – а теперь, друзья, давайте воздадим должное нашим яствам, после чего, Витя, ты нам поведаешь о земном житье-бытье.

Все принялись с аппетитом есть. Поглощая пряных трепангов, хрустящую капусту с сочными кусочками отлично пропечёного окорока, Виктор искоса посматривал на завтракающих дядю с тётей. Целых семь земных лет он не видел этих простодушных милых людей и сейчас, в минуту тишины, столь редкую в этом доме, с любовью всматривался в их совсем не изменившиеся лица. Виктор любил этих людей, заменивших ему умерших родителей, в их доме он не чувствовал себя чужим и никогда не испытывал стеснения.

– Витя, что же ты улиток не попробуешь? – нарушила тишину Лидия Васильевна.

– Спасибо, тетушка. Непременно попробую.

– Попробуй, дружище. Обязательно попробуй, – жуя, дядя положил вилку, нравоучительно поднял палец, – заявляю тебе со всей прямотой, на коею способен истинный мастер всех искусств: таких улиток ты не отведаешь нигде! Нигде!

– Может тебе ещё картошечки положить, Витенька? – Спросила Лидия Васильевна. – Вот мы не виделись всего-то несколько месяцев, а мне кажется, будто не виделись целую вечность.

Действительно время в центре галактики шло очень медленно по сравнению с земным и на то была своя причина. В центре гравитационное поле было гораздо сильнее, чем на окраинах, что отражалось на течении местного времени. Необычайно высокий уровень гравитационного шума тоже вносил свою лепту в замедение времени. Те семь лет которые Виктор провел на Земле приравнивалось всего к девяти месяцам здесь на Пенелопе. По земной привычке время измерялось годами, месяцами, неделями, днями, часами, минутами и секундами, хотя, несомненно, всё рассчитывалось на основе скорости квантовых процессов в их собственном, местном времени.

Антон Петрович вдруг встал, быстрым и точным движением взял графин с зеленоватой жидкостью и обойдя стол всем налил по полной рюмке. Сел и серьёзно спросил:

– Витя, скажи, на Земле делают кварковую бомбу?

– Антон, дай человеку поесть с дороги, – возмутилась Лидия Васильевна.

– Нет, дядюшка, не делают, и не пытаются.

– Видишь, Лидочка, не надо так переживать, не смогут они нас всех убить. Кишка у них тонка. Что ж, выпьем за это!

Выпили.

– Но как же так, – продолжал Антон Петрович, – они же там на Земле развивались семимильными шагами, всего за каких-то сто лет столько всего пооткрывали и сделали, что нам здесь такого и не снилось. Из-за нашего тормознутого времени нам выиграть гонку вооружений у них нет никаких шансов. У нас даже освоить то, что они там напридумывали времени нет, – Антон Петрович с удивлением во взгляде посмотрел на Виктора.

– То, что я увидел за те семь лет, – Виктор подвинул тареку с улитками и положил себе несколько, – не идёт ни в какое сравнение с вашими рассказами, дядюшка, которые я так хорошо помню с детства. Ну кроме отдельных деталей. – После того как была изобретена технология хай-хьюм, это всего десяток лет назад по-нашему времени, Земля пошла в разнос. Логика и научная картина мира деградировали и разложились. Другие технологии, такие как космос, пока остались, но направленны в основном на эфемерные цели. Охотятся за частицами тёмной материи... Хе-хе.

– Что за технология такая, хай-хьюм, как ты говоришь?

– В те годы все науки разрослись до небывалых объёмов. Стало ясно, что никто не может всего знать даже в своей узкой области. Тогда американцы придумали технологию имплантации знаний - хай-хьюм. Она кодирует нейронные связи. То есть знания буквально пересаживаются в мозг во время непродолжиельной процедуры. Создаются нужные связи и достаточно прочные. Далее они активируются и эмоционально окрашиваются. Это должно было ускорить процесс технологического развития и дать преимущества в гонке вооружений. Но всё оказалось сложнее. Американцы ввели стандарты. При стандартизации из-за лоббистов и особенно из-за влияния астрофизиков всё пошло не так. Астрофизиков все слушали почему-то с открытыми ртами. А вот они своей ересью и подорвали будущее планеты.

– Я так и знал, астрофизики! Чёрти такие! – воскликнул Антон Петрович, порывисто встал и снова наполнил рюмки.

– Антоша, не пей много. – Лидия Васильевна тревожно посмотрела на Антона Петровича.

– Не только, – продолжал Виктор, – американские и особенно английские разведки разрабатывали ложные и тупиковые научные направления для своих противников, чтобы затормозить их развитие пустив их по ложному следу. Были привлечены лучшие умы. Лучшие из лучших. Одним из таких направлений была квантовая спутанность. По каким-то причинам она тоже вошла в стандарт. Но наихудшие последствия вызванны астрофизикой. Она разрушила все логические основания научной картины мира и напрочь заблокировала способность к критическому мышлению.

– Замечательно! Просто великолепно! – воскликнул Антон Петрович, быстро опрокинул свою рюмку и налил себе ещё.

– Антоша! – Лидия Васильевна сделала большие глаза.

– Что ж, выпьем за астрофизику тогда…

Выпили.

– Когда мы только обживались здесь на Пенелопе Карл Эдмундович, Витя, ты наверняка помнишь дядю Карла, построил обсерваторию на Елисейских полях недалеко от Моря Ужасов.

– Я помню дядю Карла, он меня на роболошади катал, и обсерваторию ту помню.

– Правда? Что ж, жаль умер рано, – Антон Петрович сделал паузу и продолжил. – Первые измерения красного смешения и температуры реликтового излучения повергло нас всех в шок. Смешение не было красным, а температура была сильно выше трёх Кельвинов. Представляешь! Мы не могли найти этому никакого разумного объяснения. Никакого! Всё это не помещалось в наших головах.

– Мы проверили результаты много-много раз, – подтвердила Лидия Васильевна, – я проводила целые ночи в обсерватории, а Антон приносил мне картошку печёную в сухарях. Мы... – Лидия Васильевна слегка покраснела, – Витя, ты уже взрослый молодой человек, всё сам понимаешь..., а потом мы с Антошей смотрели в телескоп всю ночь напролёт на звёзды - так романтично всё было. Молодые были... А ты, Витенька, девочку на Земле не завёл случаем?

– Завел, тётушка..., завёл.

– Давай, Лидочка, об этом чуть позже. Витя тебе всё-всё расскажет про свои амурные дела. Так вот, – продолжил дядюшка, – вместо красного смещения мы видели голубое, притом, чем дальше были галактики, тем смещение было меньше. Получалось, что Вселенная схлопывается, а не расширяется, и скорость схлопывания тем больше, чем ближе галактики от нас. Это было более чем странно. Карл первый педположил, что спектральное смещение имеет не доплеровскую природу, а гравитационную. Экстравагантно и весьма! Но всё вдруг встало на свои места. Очевидно же, что когда фотон покидает поверхность массивного тела, то он краснеет, а когда приходит извне, то наоборот. А так как вокруг нас очень много массивных объектов, гораздо больше, чем на окраинах галактики, то спектр приходящего излучения смещается в голубую область. На Земле это знают?

– Что именно, дядюшка?

– Что красное смещение, которое они видят имеет не-доплеровскую природу?

– Нет, не знают, и всё придумывают и придумывают всё новые теории происхождения Вселенной одна бредовее другой. У них доплеровская природа красного смещения в хай-хьюм стандартах, впечатана в мозг со школы.

Антон Петрович снова наполнил рюмки, и на строгий взляд Лидии Васильевны заметил, что это очень важно. Все выпили не чокнувшись.

– Так вот, до чего додумался Карл: Мы все заметили, что наши приборы перестали давать ту же точность как на Земле. Точность измерений резко упала. А некоторые вообще перестали работать. Карл понял - причина этому шумы пространства-времени.

– Карл Эдмундович всё шутил, что Чайковский у нас на Пенелопе звучит как Sex Pistols. – Лидия Васильевна встала из-за стола – Чай будете? Сейчас самовар принесу.

– А я с детства люблю старый панк. Я вам the Stooges и the Clash и многое что ещё в подарок привёз, – сказал Виктор.

– Спасибо Витя, London Calling до сих пор моя любимая песня, эх! какой тут к чёрту Чайковский... – Спасибо, что не забываешь меня старика – Антон Петрович смахнул слезу.

– Так что там с гравитационными шумами? Ничего на Земле об этом не слышал. Расскажите.

 

Лидия Васильевна принесла самовар и стала разливать чай по чашкам.

– Ты ведь должен знать это, Витя. Хотя, впрочем, ты же на Землю совсем юнцом полетел и с неокрепшим умом. Я всё переживал, не искалечат ли там тебе разум. Вижу, что обошлось. Ну так вот:

Если посмотреть на поверхность Моря Ужасов, то даже в ясную и безветренную погоду поверхность не будет выглядеть идеально гладкой. Разнообразные волны маленькие и побольше будут бежать с разной скоростью во всех направлениях и интерферировать между собой. С высоты волновая картинка будет выглядить хаотичной. В общем, ты знаешь, что уровень воды можно описать стохастически как случайное во времени и пространстве поле.

Так и наше пространство-время наполнено гравитационными волнами бегущими от планет, звёзд и созвездий. Это тоже случайное во времени и простанстве поле. Мы его не чувствуем так как оно очень-очень слабое, но фотоны пробегающие гигантские расстояния каждый раз спотыкаясь на таких случайных волнах краснеют. Покраснение фотона пропорционально его пути в среднем. Линейно! Линейно, Витя! Чем большее расстояние пробежал фотон, тем он становится краснее. Если шум однороден, а это похоже так, то и красное смещение однородно. В этом весь Хаббл. Но знаешь Витя, это ещё не всё. Шум меняет метрику пространства-времени. И чем больше шума, пространство-время кривее, и тем медленнее течёт время. И это мы чувствуем на собственной шкуре испытывая постоянный страх вторжения более развитой цивилизации с окраин галактики.

– Не стоит бояться, дядюшка. Чем быстрее они развиваются, тем скорее деградируют. Я в этом убедился сам.

– Да, пожалуй соглашусь, – налил всем по рюмке Антон Петрович. – Свинья не выдаст, а чёрт не съест.

– По-моему наоборот, – заметила Лидия Васильевна.

– Да нет, бог не выдаст… – поправил Виктор, – как-то так.

– За удачу, за нас!

Выпили.

– В центре галактики голубое смещение компенсирует красное и это нам помогло распознать ересь землян, – Антон Петрович налил себе и неспеша выпил, – “голубой фотон летит-качается, встречи с ним уже не жди...” – запел Антон Петрович. –  Я, Витя, тебе это неспроста рассказал. У меня для тебя кое-что есть. Ты должен нас рассудить. Пойдем, покажу. Лидочка, ты с нами?

– Идите, я приду. – Лидия Васильевна закурила тонюсенькую сигаретку достав её из коробки стоявшей на комоде на котором рядышком стояла иконка Путина в золочёной рамочке стилизованная под византийскую двенадцатого века, взяла глубокую миску, подошла к столу и стала набирать в неё оставшуюся картошку.

Антон Петрович и Виктор прошли в прихожую. Прямо за чучелом дидона находилась дверь в подвал. По винтовой железной лестице они спутились вниз. Посередине пола была встроена стальная подвижная плита бетонного погреба. Антон Петрович взял лежавшую на полочке дистанционку и нажал на кнопку. Плита безшумно отъехала в сторону. Из темноты погреба хлынул отвратительный запах давно не мытого человеческого тела и кала. Верх погреба был затянут металлической сеткой. Антон Петрович взял с полки электрический фонарь, посветил вниз:

– Hello Bill! How are you doing there?

На дне глубокого бетонного мешка заворочался человек. Он был без ног и без левой руки и лежал в собственных испражнениях, густо покрывших пол погреба. На нем был ватник и какое-то тряпье, все перепачканное коричневой жижей. В углу стояли музейная, века наверное двадцатого, динамо-машина с ручкой и присоединенный к ней очень древний электрообогреватель.

– А я... – хриплым голосом произнес Билл, глядя вверх. Бородатое лицо его было худым и коричневым. Он пытался выдавить из себя какое-то подобие улыбки обнажая дёсны. Зубов у него не было.

– Как дела? – Антон Петрович осветил Билла. – Машина работает? Не мерзнете?

– Ну... все это... работать и работать корошо, — проговорил Билл, помолчал и заговорил быстро и неразборчиво: — I, ia, Антон Питриович, I constantly тру и крутить-крутить всё время, ну, там, when necessarily, все и уже работать, I know все, ну, last time I усвоить и готов к исправлению, I am ready к, ну, разный, готов быть in shape и знать то, что вам и мне и что нужно знать, что очень important знать, я готов.

– Вот и славненько, – кивнул Антон Петрович. – Культя не кровит?

– А я... я это, — затряс головой Билл. – Я же воть... воть... как все необходимо.

Он торопливо вынул из ватника и показал обмотанный тряпьем обрубок руки.

Вошла Лидия Васильевна с большой миской печёного в сухарях картофеля, поверх которого лежали кусок хлеба и кусок окорока. Лидия Васильевна поставила миску на решетку, стряхнула пепел сигаретки в бункер:

– Hi Bill!

Билл задвигался, прополз к противоположной стене, неотрывно глядя вверх:

– А... Лидия Василиевна... я... просто...

Антон Петрович взял картофелину и бросил вниз. Билл упал на пол, накрыл картофелину рукой, подтянул к себе и зачмокал.

– Так, – Антон Петрович хлопнул в ладоши. – let’s start, Bill! В прошлый раз вы нас разочаровали. Разочаровали настолько, что я, признаться, собрался на все махнуть рукой. И я бы это сделал, уверяю вас, если бы не был по внутреннему складу человеком добрым и благодушным. Это во-первых. И во-вторых, если бы Лидия Васильевна, – он посмотрел на неё, – за вас не заступилась.

– Так что сегодня, Билл, ваш последний шанс. Отнеситесь к нему серьезно. Поймите, что ваше будущее в ваших руках.

–  В вашей башке скорее, – строго по-учительски добавила Лидия Васильевна.

– Именно так, – кивнул Антон Петрович и спросил громче обычного: – Итак, Билл, are you ready?

Билл выполз на середину пола бункера, сел:

– Yes-yes, I am, I am ready!

– Тогда, пожалуйста. Расскажите нам про расширение пространства, красное смещение и разбегание галактик со сверхсветовой скоростью.

Билл откашлялся и заговорил, старательно проговаривая слова:

– Когда говорят про расширение пространства, то обычно приводят в качестве примера раздувающийся воздушный шарик. Действительно, чем дальше друг от друга расположены точки на шарике, тем с большей скоростью они друг от друга удаляются. И если мы нанесём на поверхность шара калибровочную сетку, то размеры клеточек будут увеличиваться пропорционально расширению поверхности шара. В нашем мире размеры элементарных ячеек пространства, так называемых планков, не увеличиваются при расширении пространства, отнюдь. Да, они не растягиваются. Они добавляются. Таким образом, как видите, нет никаких ограничений для скорости убегания от нас отдалённых галактик. И самые далёкие из них убегают от нас со сверхсветовой скоростью, на много порядков превосходящую скорость света. На сфере Хаббла, названной так в честь американского астронома открывшего красное смещение, скорость разбегания становится световой. Следовательно, пространство на её границе расширяется со скоростью один световой год за год. Радиус сферы Хаббла равен примерно 13.77 млрд световых лет.

Билл замолчал, неотрывно глядя вверх.

– Постойте-постойте, – Виктор взял фонарь из руки Антона Петровича, посветил вниз внимательно всматриваясь. – Профессор... это вы?

Билл дёрнулся и чуть отполз.

– Витя, ты его знаешь?

– Он у нас лекции по тёмной материи читал. Упёртый – сухо произнёс Виктор. – Он ещё на Земле демонстративно плевал на теорию отностельности. Даже на частную! Я ему и уравнения писал и объяснял на пальцах, что для того чтобы разогнать любую частицу с массой до скорости света нужна бесконечная энергия. Звёзды состоят из частиц, галактики из звёзд, скопления из галактик. Откуда берётся бесконечная энергия для их разгона? Ну ясно же - ниоткуда. А он в ответ - сфера Хаббла, мол, научно установленный факт! Это, мол, следует из красного смещения и доплеровского эффекта. Пространство, мол, так расширяется. Нету тут противоречия.

– Вот гад! – до хруста сжал кулаки Антон Петрович.

– Тем более математику ни хрена не знает. Его ересь о расширении пространства не имеет никакого смысла. В математике любой отрезок от А до В имеет такую же мощность как и вся числовая ось. Грубо говоря столько же бесконечно много точек. Чему расширяться? Ну чему? Нечему! Это не пространство расширяется, а изменяется его метрика, так как пространство-​время - это метрический континуум. А метрика определяется материей и полем. Так ведь не всасывает ни хрена...

– Да вижу уже, что не всасывет.

– Нельзя потворствовать негодяям, нельзя! – вдруг взвизгнула Лидия Васильевна. – Я уже не молоденькая девочка, Антон, я могу понять и простить многие человеческие слабости, я христианка! Я могу простить невежество, хамство, жестокость, даже – подлость! Но только не глумление над здравым смыслом, логикой и нашими знаниями! Никогда! А ты... – она наклонилась над решеткой. – ты... негодяй! Если ты... если ты плюешь, пренебрегаешь, если ты... — голос Лидии Васильевны задрожал. – Если ты... ты... ты знай... нет! Господи... – она закрыла руками лицо и зарыдала.

– Лидочка, – Антон Петрович подошёл к Лидии Васильевне и обнял её. – Успокойся пожалуйста, не плачь, родная моя. Мне тоже надоело всё это скотство! Моё терпение тоже не безпредельно. Я вижу, четвёртая ампутация бессмысленна. Скажу Хасиму, пусть готовит костёр.