Алексей Захаров, Superjob: «У нас сейчас идет работорговля, как раньше»

«В течение последних 15 лет была совершенно осмысленная государственная политика, направленная на то, чтобы народ в регионах спивался и никуда не ехал. А «мы будем завозить мигрантов». В Таджикистане, Узбекистане, Туркменистане местные баи продают своих крестьян для работы в Москву и имеют с этого деньги», — говорит основатель и президент Superjob Алексей Захаров. О том, почему курьеры зарабатывают не хуже начинающих программистов, станет ли нормой «удаленка», сколько в России ручного труда и как выглядит Татарстан на фоне остальной страны, Захаров рассказал в интервью «БИЗНЕС Online».
«Зарплата курьера в Москве сейчас стала сопоставима с оплатой труда начинающих программистов»
— Алексей Николаевич, как вы можете оценить минувший год? Что он принес нового, чем отметился?

— Я думаю, что чего-то кардинально нового он не принес. Развивались тенденции, которые начались в прошлом году. Еще больше вырос спрос на неквалифицированный труд. И стоимость этого труда тоже увеличилась, чего в общем никто не ожидал. Но это случилось, и за всем этим очень любопытно наблюдать, поскольку еще года три-четыре тому назад и вплоть до начала пандемии все рассуждали о том, что неквалифицированных людей некуда будет девать, ведь производства роботизируются и вот-вот возникнет ситуация, когда придется что-то делать с огромной армией безработных. Но пандемия показала, что все эти прогнозы безосновательны и они не оправдались. Рынок впитал огромное количество работников и требует еще для каких-то новых сфер — разносчиков, курьеров, людей, которые работают с каршеринговыми сервисами. Каршеринговые машины нужно собирать, обслуживать, отвозить на стоянки, заправлять — все это требует большого количества сотрудников с не очень высокой квалификацией, но за них идет жесткая конкурентная борьба. В результате зарплата курьера в Москве сейчас стала сопоставима с оплатой труда начинающих программистов, чего вообще никто не мог предположить и представить себе даже в страшном сне. Средний программист, конечно, получает сильно больше курьера, но то, что начинающий специалист этой профессии будет получать столько же, а то порой и меньше, конечно, было за пределами всяких прогнозов.

— Какие профессии стали наиболее, а какие наименее востребованы в 2021-м и каков ваш прогноз в этом плане на год наступающий?

— На рынке труда всегда наиболее востребовано то, что самое массовое. Сейчас это курьеры, водители такси, коммунальщики и так далее. Ничего здесь не поменялось. С другой стороны, очень нужен младший медицинский персонал, медсестры. Нельзя сказать, что они неквалифицированная рабочая сила, но это люди массовой профессии. В медицину, конечно, пришло много денег, что повысило привлекательность данной сферы деятельности. Но ковидная история продолжается, и потребность в медперсонале всех уровней не сокращается, а растет. Поэтому люди там очень нужны. Соответственно, зарплаты в этой отрасли растут. В особенности в регионах, потому что крупные центры типа Москвы, Санкт-Петербурга и Нижнего Новгорода на ковидной волне высосали медицинский персонал из своих же окружающих регионов и в маленьких городах ничего не осталось. В крупных городах больше бюджеты, лучше отношение в больницах, и люди вахтовым методом предпочитают ехать туда работать. Из того же Арзамаса в Нижний.

Про наименее востребованные профессии я бы не стал говорить, поскольку таковых, наверное, нет. Вот утверждали, что почтальоны — отмирающая профессия, и вдруг их миллионы понадобились. Те же курьеры. Кто они? Да, по сути, те же почтальоны. Профессия, можно сказать, возродилась в новом качестве. При этом их понадобилось в 10 тысяч раз больше, чем было. Не хватает сейчас водителей такси. За них буквально борьба идет. Но при этом профессия умирающая, поскольку по Москве уже поехали беспилотные такси. В Ясенево «Яндекс» запустил машины совсем без людей. Так что для поездок внутри микрорайона Ясенево можно их уже вызывать — во всяком случае пресс-релиз об этом я видел. Ну вот год-два роботизация такси будет расти и расширяться — далее везде. И количество таксистов в Москве начнет сокращаться в 10 раз.

— Сейчас люди жалуются, что в связи с локдаунами отрасли, ориентированные на всевозможные сервисы и сферы услуг, постоянно лихорадит. Персонал оттуда уходит и редко возвращается обратно. Все стремительно и разными путями переходит на «удаленку», на автоматизацию.

— Раньше «удаленка» была какой-то такой маргинальной темой, скорее для фрилансеров, людей, работающих вне штата (хочу работаю, а хочу — нет). Это закрывало возможности для карьерного роста, но оставляло больше свободы. Но сейчас «удаленка» — равноправный тип занятости для высококвалифицированных специалистов, которые могут работать головой и за компьютером. И для очень многих это стало предпочтительным видом занятости. Такие специалисты массово уходили на «удаленку» в период локдаунов, потом их стали возвращать в офисы, но те, кто возвращаться не хочет, приходят на Superjob, обновляют резюме и на следующий день уже работают в другой хорошей компании, которая умеет с ними взаимодействовать в таком режиме. Это будет продолжаться, поскольку количество людей, работающих вне офиса или в распределенных компаниях, станет увеличиваться.
«У нас династия Путина теперь будет править очень долго»
— А что с редкими профессиями, они не потеряли своей востребованности? И какие наиболее популярны из этого перечня?

— Очень много «удаленки» и «корпоративки». Все это приводит к росту угроз корпоративной безопасности. Соответственно, спрос на специалистов в области информационных технологий вообще и в сфере информационной безопасности и без того заметно рос, а сейчас бьет все рекорды. Поскольку их и так-то было немного, а теперь понадобились вообще все, кто с «удаленкой» активно работает. Нужно защищать корпоративную информацию, корпоративные сети, настраивать и контролировать их. Поэтому очень востребованы все, кто может с подобным хорошо работать. Соответственно, зарплаты этих людей повышаются даже внутри и без того растущей отрасли информационных технологий.

— Как вы относитесь к идее всеобщего QR-кодирования населения страны и как эти ограничительные меры отразятся на рынке труда, да и вообще на людях?

— На рынке труда никак не отразилось. Тут же вопрос какой: мы можем с этим что-нибудь сделать? Нет, не можем. У людей, которые имеют власть и выступают от имени государства, появляется возможность тотального контроля каждого шага любого гражданина. И, естественно, власть имущие, чтобы никто и никогда ни при каких условиях у них эту власть не отобрал, станут тотальный контроль неумолимо и повсеместно вводить. В итоге рано или поздно на «Фейсбук» мы будем входить либо через «Госуслуги», либо никак.

— То есть к заботе о здоровье граждан это все не имеет отношения?

— Это забота о здоровье граждан, но вместе с тем косвенная история, на которой обкатываются технологии тотального контроля. И не только в России, но и во всем мире они будут активно внедряться. С одной стороны, эти технологии могут нести много позитивного, в том числе в вопросах безопасности. Камеры наблюдения везде. Мы видим: кто-то где-то подрался и на следующий день всех задержали, поскольку система распознавания лиц начинает работать во многих городах. Но, с другой стороны, все это увеличивает количество несвободы и возникает все больше вопросов, как такое будет использоваться в дальнейшем. Понятно, что все это будет развиваться, помогать бороться с уличной преступностью и дисциплинировать публичное поведение граждан. Однако ясно и то, что развитие данных технологий станет использоваться, чтобы задавить любое инакомыслие в зачатке. Инакомыслие — это не про политику, а про то, чтобы никто не смел дергаться и говорить что-то о человеке, находящемся у власти. Конкретные политические взгляды в данном случае вообще не имеют никакого значения. Они могут быть либеральными, националистическими, ультрапатриотическими — неважно. Мы пришли к ситуации, когда во всех странах кланы, находящиеся у власти, получили возможность никому никогда, ни при каких условиях больше эту власть не отдавать. И они не отдадут. У нас династия Путина теперь будет править очень долго. Лично я к этому абсолютно нейтрален. Я, являясь монархистом, предпочел бы, чтобы Владимир Владимирович у нас уже давно короновался и был помазан на царствие, после чего у нас появился бы нормальный закон о престолонаследии. Сейчас у нас проблема в том, что нет такого закона и любой дурак может стать президентом после Владимира Владимировича Путина. Что не есть очень хорошо.
«Практически все рынки труда очень сильно деформировало»
— В работе под названием «Композитные индикаторы занятости и бизнес-потенциала в базовых отраслях экономики России: ожидаемый фокус перемен в IV квартале 2021 года» исследователи ВШЭ, в частности, пишут: «Сохраняющийся предпринимательский оптимизм в прогнозируемых оценках ожидаемой занятости все-таки продолжит ослабевать в ближайшие три месяца». А почему он ослабевает, если и Путин, и Мишустин говорят, что Россия вышла на допандемийный уровень роста экономики?

— С одной стороны, все так. Но с другой — у нас дичайшая инфляция и запугивание всех новыми штаммами коронавируса. Поэтому предприниматели очень хорошо видят, что концы с концами перестают сходиться. Грубо говоря, если компания в сфере услуг жила на рентабельности 10–15 процентов в год, то она уходит в минус.

— И много у нас сейчас таких компаний?

— В отдельных секторах почти все. Экономика у нас вроде как восстановилась, но одновременно выросла огромная инфляционная нагрузка. Инфляция увеличивается по разным причинам. В мире очень многие цепочки поставок порушены, где-то что-то из-за ковида вообще не произвели или в недостаточных количествах. Напечатано огромное число денег. Мы деньги аккуратно печатали, а Америка и Европа за два года напечатала больше, чем за предыдущие 20 лет. В общем, очень много разных историй наложено друга на друга, все они оказывают инфляционное давление на мировую экономику, и нас это все тоже задевает. В итоге всем вроде как нужно повышать цены, потому что растут затраты, а повышать невозможно, потому что у людей доходы не увеличиваются с той скоростью, с которой растет инфляция. И это все оптимизма бизнесу, конечно, не добавляет.

— А в первом полугодии наступающего года как будет с оптимизмом, который ослабевает? Ведь, исходя из него, и планы долгосрочные строятся.

— Каких-то больших потрясений я не прогнозирую, но оптимизм тоже расти не будет и легче с подбором персонала не станет точно. Затраты на подбор персонала начнут расти, поскольку там та же самая инфляция. В такой нестабильной ситуации люди не хотят менять даже плохую работу на кажущуюся хорошей, потому что поменяешь, а вдруг окажется еще хуже, но назад уже не вернешься. В итоге, например, общепит сталкивается с дополнительным дефицитом кадров, в том числе и потому, что люди, которые ушли из этой сферы в период ограничений, не очень спешат в нее возвращаться. Они уже где-то трудоустроились, и если даже с кафе и ресторанами все будет хорошо (а это люди низкой квалификации, у которых нет подушки безопасности, чтобы месяца два-три жить спокойно, на сбережения), то они уже не настроены рисковать и возвращаться. Мы видели, что кафе и рестораны несколько раз попадали под ограничения и люди только выходили на свои рабочие места, как снова вынуждены были оставаться без работы. И что они думают после этого? «Да ну на фиг, я лучше буду оставаться курьером и спокойно работать при любых ситуациях».

— Опять же исследователи из ВШЭ пишут о деформационном сжатии на отдельных рынках труда. Что это за рынки?

— Практически все рынки труда очень сильно деформировало. Причем это безоценочная история. Они изменились за время пандемии все — неквалифицированный труд и квалифицированный. Сюда же можно отнести уход в тень малого бизнеса, который функционировал в сфере услуг. Парикмахерским, маникюрным, косметологическим и массажным салонам запретили работать, сам бизнес умер, но мастера-то никуда не делись. Они пошли по домам и там остались. Их несколько лет вытаскивали, чтобы они работали вбелую, вытащили, а теперь они опять ушли в тень. Огромное количество компаний — на «удаленке». При этом появляются какие-то новые организации.

Сегодня вообще много чего меняется. Например, практически все, кто снимал офисы, сейчас имеют избыточную офисную площадь, потому что значительная часть людей остались на «удаленке». В результате в Москве, с одной стороны, половина офисов стоит пустыми, а с другой — цена на офисную недвижимость растет, чего тоже никто не ждал. И повышается стоимость аренды. А почему от пустых офисов не избавляются? Потому что там какие-то долгие договоры, что-то еще. Мы находимся в состоянии турбулентности, эта ситуация длится уже второй год, и, по всей видимости, следующий год мы тоже проживем в каком-то ее продолжении. когда все на нервах. Притом что вроде все неплохо и все научились жить при пандемии, но все равно присутствует какой-то бардак и приходится все время перестраиваться.
«Татарстан вообще у нас один из самых передовых регионов и лучше всех управляемый»
— Что с рынками труда в регионах? Есть какие-то особенности?

— В качестве одной из таких особенностей можно выделить отъезд из больших центров работавших там приезжих людей обратно к себе в регионы. Специалисты уехали в период ограничений и остались там на «удаленке». Это хорошая история для регионов, поскольку туда пришли и деньги, и компетенции, и начал какой-то бизнес развиваться. Такого тоже никто не ждал.

Прежде не раз говорили о том, что лет через 15–20 мир превратится в 600 больших городов, а все остальное умрет. То есть Москва станет простираться до Нижнего Новгорода, Владивосток и Петропавловск-Камчатский сольются, Красноярск и Новосибирск тоже, а вокруг будет пустота. Ни одной деревни не останется, как и места для таких городов, как Ковров или Арзамас. Они просто вымрут полностью. А сейчас у этих малых городов возник шанс на новую жизнь, и не только в России. Там появились деньги, компетенции, люди туда вернулись, какая-то сфера услуг родилась, и они начинают ее развивать, делать бизнес. В общем, любопытная история.

Ну и для высококвалифицированных людей с нормальной головой практически по всей стране зарплаты выровнялись, чего тоже не было. Если раньше зарплата была самой высокой, скажем, в Москве, возьмем ее за единицу, дальше: 0,8 — Петербург, 0,7 — Нижний Новгород и потом города-миллионники — до 0,5 в Омске, и это в лучшем случае, то теперь, например, у программиста зарплата что в Москве, что в Омске будет одинаковой. Столица научилась нанимать людей из Омска, Новосибирска, а последний получил возможность брать людей из Москвы и Питера, но приходится платить и своим местным по московским меркам и нанимать московских специалистов по их стоимости в столице. Хорошо это или плохо? Для работодателей подобное, конечно, шок, причем для всех. Для сотрудников, которые хорошо умеют с «удаленкой» работать, — хорошие новости. Они будут зарабатывать больше, при этом работая меньше.

— Насколько сильно пострадал или деформировался рынок труда в РТ или там все хорошо и сбалансировано?

— Татарстан вообще у нас один из самых передовых регионов и лучше всех управляемый. Поэтому если у нас на данный момент может быть что-то хорошо, то и в РТ — хорошо.

Что касается деформаций, то в Татарстане, с одной стороны, то же самое, что и во всей остальной стране, а с другой (поскольку там достаточно жесткое управление — в хорошем смысле, неплохой менеджмент и амбиции быть первыми в стране) — в республике все вполне себе достойно. Если сравнивать с остальной страной.

— У нас весь год твердили о том, чтобы препятствовать отъезду людей из регионов, в особенности с востока страны. А Шойгу даже предложил построить несколько новых городов на Дальнем Востоке. Но кто там будет жить, какую продукцию станут выпускать эти люди?

— Зачем он так сказал, я не знаю. Есть у нас, например, Норильск — развитый город. Но он должен умереть. Зачем там жить? Там тяжелейшие погодные и природные условия. Все роботизируется, и всех оттуда вывезут. Во всяком случае планы такие (в настоящее время численность населения Норильска составляет 181 830 человек, и с 2016 года наблюдается ее рост — прим. ред.).

— То есть одних будут вывозить, а других завозить — в Сибирь и на Дальний Восток?

— Ну хорошо, в Сибири — новые города. Зачем? Если там какие-то важные экономические объекты, то их эксплуатация станет осуществляться вахтовым методом и все там будет автоматизировано и роботизировано. Зачем там жить на постоянной основе? Лето там очень короткое, зима бесконечно длинная. Какие цели преследует экстрим проживания там на постоянной основе? И кто там будет жить, какие люди? Мы же вообще не знаем, сколько у нас людей. Перепись у нас была проведена только что, и лишь ленивый не прошелся по ней. Это худшая и самая плохо организованная перепись за всю историю наблюдения социологами и статистиками. Все результаты, которые мы получим, будут полным и абсолютным фейком.

— Да, ко мне, например, никто не приходил. Никакие переписчики.

— Ко многим никто не приходил. Но всех в результате переписали. Как, что — никто не знает. Я сам лично, как добросовестный гражданин, переписался через «Госуслуги». Из моих знакомых ни к кому никто не приходил, но процентов 10 еще переписались. Что мы получим на выходе? Какую-то ерунду, из которой не будет понятно, где у нас кто живет. Люди переписаны в одном городе, а они уже, может быть, лет 30 там не живут. Возможно, умерли, может, уехали за границу или в Москве работают. Может, их в столице еще раз переписали. В общем, была какая-то странная профанация.

Одна из тяжелых особенностей нашего рынка труда заключается в том, что ни у кого, кто должен принимать какие-то разумные решения по этому рынку на государственном уровне, никакой правдивой информации на данный счет нет. Вменяемого сбора ее нет. Минтруд занимается тем, что касается трудовых ресурсов, всякой фигней. И, конечно, это проблема, потому что мы не знаем, сколько и какие у нас есть трудовые ресурсы. Не понимаем, сколько физически у нас трудится мигрантов на территории Российской Федерации. То ли 10 миллионов, то ли 20, а может, вообще 30. Мы не знаем, сколько у нас трудоспособного населения. Есть некая история о том, что у нас порядка 76 миллионов экономически активных граждан. А может, их уже 30 миллионов или 90? Скорее всего, данные о населении России завышены. Но завышены они на 20 процентов или на 40, мы не знаем.
«Местные баи продают своих крестьян для работы в Москву и имеют с этого деньги»  
— В минувшем году на разных мероприятиях высокого уровня много говорилось о так называемой трудовой интеграции стран – участниц Единого экономического пространства. То есть о полном уравнивании их статусов, прав, зарплат, пенсий и так далее. Но по факту получится явный дисбаланс, потому что в 90 процентах случаев работники из всех стран-участниц едут в Россию и только примерно в 10 процентах — в обратном направлении. Причем эти 10 процентов практически сплошь айтишники, инженеры-конструкторы и топ-менеджеры, с которыми и без такой уравниловки персонально договариваются о высоких бонусах, соцпакетах и прочем. А трудовые мигранты к нам и так косяком прут. Зачем это нужно России?

— Пропорции не те. Реально это 999 999 на одного. Так что да, эта пропорция явно не в нашу пользу. Но у нас есть государственная политика на замещение трудовых ресурсов, которых как бы не хватает, рабами из-за рубежа. Давайте называть вещи своими именами. У нас сейчас идет работорговля, как раньше. Кто торговал с арабами африканскими рабами, чтобы арабы продавали их американцам? Торговали сами африканцы. Местные корольки и вожди продавали своих крестьян арабам, чтобы те продавали их американцам. Хорошее дело, доходное, прибыльное, а крестьяне еще народятся.

То же самое у нас происходит сейчас — только на современном уровне. В Таджикистане, Узбекистане, Туркменистане местные баи продают своих крестьян для работы в Москву и имеют с этого деньги. Подобное проще и дешевле, чем развивать что-то у себя на территории. Они понимают. До тех пор пока можно это все использовать, оно будет использовано. Когда недавно вице-мэр Москвы по строительству сказал, что будем менять мигрантов на отечественных рабочих и специалистов и повышать за счет этого производительность труда, я был сильно удивлен. Потом то же самое сказал Сергей Собянин. Я ни одному слову не верю, но поаплодирую. Производительность труда поднимать надо, поскольку во многих отраслях она действительно очень низкая. Мы делаем слишком много бесполезной работы. Классический пример — постоянное перекладывание плитки на московских улицах, про которое уже масса анекдотов ходит. Но это продолжают делать по 4 раза в год. Понятно, что технология, которая для такого используется, неприемлема для наших широт. Как только дождь, мороз — плитку сразу выпирает, и, как ты ни старайся качественно ее уложить, все-рано долго она лежать не будет. Поэтому если не перекладывать по 4 раза в год плитку на Тверском бульваре, то сразу куча народа высвободится. У нас огромное количество людей, которые вообще ничем не занимаются. Сейчас, в пандемию, их стало еще больше. К примеру, у входа в супермаркет стоят юноша с девушкой, которые меряют температуру входящим. Десятки тысяч людей занимаются бессмысленной работой.

— В эфире радиостанции «Говорит Москва» руководитель комитета экономики и финансов федерации мигрантов России Илия Биниаминов, в частности, сказал: «В сфере строительства из-за пандемии не хватает рабочих и узконаправленных специалистов, например сварщиков. Средняя зарплата в час у них — 7,5 доллара. Около 200 тысяч в месяц выходит — это хорошая зарплата. 8-часовой рабочий день».

Вот это очень любопытно. У нас создали устойчивый стереотип о том, что мигранты — дешевая рабочая сила, которую целенаправленно завозят в те отрасли, в которых тяжелые условия труда и маленькая зарплата. Но здесь мы видим достаточно высокую почасовую оплату труда, высокие по российским меркам месячные зарплаты, 8-часовой рабочий день, квалифицированный труд. У нас что, своих сварщиков, арматурщиков, бетонщиков, каменщиков, крановщиков уже не осталось? Или они за 200 тысяч не хотят идти работать, и это притом что у нас примерно 15 процентов работающих россиян получают меньше прожиточного минимума? А если они есть и хотят идти, то почему им предпочитают мигрантов?

— Здесь много разных историй, в которых нужно очень тщательно разбираться. Если брать среднюю зарплату на стройке в Москве для не очень квалифицированного рабочего, то это будет примерно 90 тысяч рублей. Курьер примерно столько же зарабатывает. Но ему при этом не нужно сутками на морозе в бетоне тонуть. Ему дают чаевые, говорят спасибо и палкой по башке не бьют за каждый брак. Соответственно, огромное число людей со строек разбежались в курьеры. И теперь с зарплаты в 90 тысяч у курьера идти обратно на стройку за 120 тысяч они не хотят, потому что работать за 90 курьером — это лучше, чем за 120 на стройке.

У нас в течение последних как минимум 15 лет была совершенно осмысленная государственная политика, направленная на то, чтобы наш народ в регионах спивался и никуда не ехал. А «мы будем завозить мигрантов». В один день это все взять и развернуть невозможно. Мы 15 лет убивали свой рынок труда и замещали его мигрантами, и теперь даже при большом желании, чтобы развернуть данную тенденцию, потребуется минимум лет пять и целенаправленная политика. А ее нет. Слова мэра Москвы есть, а политики пока нет.

— А вы согласны с утверждением господина Биниаминова, что мигранты более трудолюбивы, чем россияне?

— Если россиянин выполняет ту же самую работу, то он, что называется, больше рот открывает, требует соблюдения своих трудовых прав, медицинского обслуживания, и, если ему что-то не не дают, он спрашивает: «Почему?» «Там, за углом, другие россияне получают, я тоже должен». А мигранты приехали, их трудоустроили, они счастливы и этим. А если кто-то куда-то упал — ну что ж, одним меньше. Кто их считал? И да, мигрант более трудолюбивый, потому что у него жена и дети в заложниках и выбор у него небольшой — либо в Москву на стройку, либо дворником, либо к талибам (члены запрещенной в РФ террористической организации — прим. ред.) наркосодержащие растения выращивать. Так что в итоге он едет в Москву и пытается здесь каким-то способом получить «вольную», выкупившись или сбежав от хозяина, либо — воевать или выращивать. А жена у него, как я уже сказал, в заложниках у хозяина. Если раньше жен не брали в заложники, то сейчас мигрантов завозят на условиях, что «если ты год не отработаешь, то жену продадут в Афганистан».

— Вообще, кому и зачем нужно распространять стереотипы и клише о том, что мигрант — это некий полудикий, малограмотный человек из нецивилизованных мест (с гор и из степей), а россиянин либо бездельник и пьяница, либо зажравшийся мажор-интеллигент? Судя по соцсетям, эти стереотипы очень живы и ярки и, исходя из них, люди воспринимают друг друга, взаимно презирают и порой априори ненавидят. Опять же во многом благодаря им все чаще происходят стычки и избиения россиян.

— Избиения и стычки — нормальная история, и подобных будет все больше. Посмотрите на опыт Европы. Они же завезли к себе слишком много схожей рабочей силы. Многие из мигрантов потом привезли в ЕС свои семьи. Но эти люди в массе своей не интегрируются и не собираются. Когда немцы завозили турок в Германию, они думали, что турки будут строить великую Германию для немцев, а турки в Германии строили великую Турцию для себя.

А у нас эти стереотипы выращиваются прежде всего для претворения в жизнь принципа «разделяй и властвуй». Опять же, те, кто зарабатывает большие деньги в данной сфере, зарабатывают их на работорговле. Большие стройки — это все власть. Один брат — мэр, второй — большой строитель. А вся стройка и ЖКХ в плане персонала — полукриминальная история.
«Профсоюзы придумала итальянская мафия, чтобы удобнее было доить деньги с владельцев предприятий»
— Аспирантка департамента истории Санкт-Петербургской школы гуманитарных наук и искусств, стажер-исследователь центра междисциплинарных фундаментальных исследований НИУ ВШЭ в Санкт-Петербурге Ольга Пинчук год отработала на фабрике простым рабочим и написала книгу «Сбои и поломки. Этнографическое исследование труда фабричных рабочих». В одном из своих интервью она, в частности, говорит: «Роботизация, автоматизация — то, что нередко считают свершившимся фактом, из заводского цеха выглядит ненаступившим будущим. В России очень много ручного труда, даже там, где действуют автоматы. Они напряженно эксплуатируются, не обновляются, изнашиваются, и рабочих в итоге требуется еще больше. Износ оборудования, как правило, покрывается именно их сверхусилиями — они начинают интенсивнее трудиться, работа усложняется, становится более ручной. Так было на моей фабрике, но не только. Тем же страдают многие предприятия, даже крупные». Если в нашем индустриальном товаропроизводящем секторе столько ручного труда, как в позднем Средневековье, то что мы тогда цифровизируем?

— Есть очень разные предприятия. Среди них какие-то, безусловно, очень старые, еще советские. Что-то там внедрили, какие-то станки поставили, но не внедрили современный менеджмент. Поэтому модернизация чего-то полумертвого — бессмысленная история. А где-то совершенно осмысленно строятся новые предприятия. Там практически нет места для рабочих. Они высокотехнологичные, и это изначально предусмотрено проектом предприятия. Одновременно есть что-то, что доживает свой век, и из него вытягивают, выжимают последнее, что еще можно выжать. Это часто какие-то старые собственники, которым все на халяву досталось, местные полубандиты и не пойми что. А есть современные истории. Их пока не большинство, но все больше и больше.

— Еще один любопытный момент из ее интервью. Она говорит о том, что отсутствуют коммуникации между теми, кто принимает решения, и теми, на кого решения влияют. «Даже когда права рабочих нарушаются, топ-менеджмент об этом не всегда узнает, а рабочий не всегда может сообщить. В идеальной структуре информационный вакуум заполняют профсоюзы, которые понимают язык обеих сторон и выступают медиаторами, но с этим сложно. У нас на фабрике профсоюза не было, каждый существовал в своем мире». А где же наши прекрасные профсоюзы, которые должны осуществлять смычку низов и верхов в трудовых отношениях? Господа Шмаков и Исаев на месте, у Путина на докладах периодически бывают, о какой-то работе докладывают. А в реальности она есть, эта работа?

— Профсоюзы придумала итальянская мафия, для того чтобы удобнее было доить деньги с владельцев предприятий. Сегодня очень разные профсоюзы играют очень разную роль в разных странах. У нас они вообще никакой роли не играют. Это такая синекура со времен Советского Союза. В Америке, к примеру, Трудовой кодекс очень либеральный, но там есть профсоюзы. Поэтому мы видим в американских фильмах, как лихо какой-нибудь самый большой начальник или акционер говорит нижестоящему менеджеру или даже замдиректора завода: «Ты уволен, пошел вон, чтобы я тебя больше здесь никогда не видел!» И человек собирает в коробочку свои вещи и уходит. Думаю, все наблюдали подобный сюжет в разных киноисториях от Голливуда. Американский кодекс законов о труде это позволяет. А наш нет. У нас такое невообразимо себе представить. Но, повторюсь, в Соединенных Штатах имеются профсоюзы. Поэтому подобным образом можно уволить руководителя, менеджера средней руки, главного инженера и так далее, но попробуй уволить уборщицу. Не получится. За нее встанет профсоюз, и ты как директор сильно пожалеешь. И мы ни в одном американском фильме не видим, чтобы директор вот так волевым решением, на эмоциях увольнял рабочего-станочника, который запорол дорогую деталь, или уборщицу, которая плохо подмела. Ведь тут же вмешается профсоюз, случится забастовка, и все будет плохо. Есть разные системы сдержек и противовесов, у них свои, у нас свои. В нормальной истории профсоюз не нужен, потому что нормальное руководство заинтересовано видеть, что происходит внизу, и предотвращать возникновение любых эксцессов на этапе их зарождения. В Японии, к примеру, нет никаких профсоюзов.

— Да, там могучий корпоративный дух. По утрам все, начиная от главы компании и до последней уборщицы, поют гимн солнцу. Корпорация — это семья, которая всегда и во всем придет тебе на помощь.

— Да, это вопрос организации труда. А то, что снизу вверх информация не проходит, так она у нас нигде не проходит. Разве она у нас в правительстве проходит? Почему тогда наше правительство ничего не знает о рынке труда? И не хочет знать, что самое интересное.

— Почему за последние годы мы не видели ни одной крупной забастовки? Люди везде и всем довольны?

— А что даст забастовка? Если нет забастовок, значит, люди не верят, что таким способом можно чего-то реального добиться. И у них почти нет альтернатив. То есть, если ты бастуешь, тебя же могут уволить, и куда ты пойдешь? Куда ты устроишься? Если есть хорошая альтернатива, тогда зачем вообще нужна забастовка? Не проще ли просто уйти в лучшую альтернативу? Потому забастовка — это такая странная история. При наличии Superjob зачем бастовать? У нас же рыночная экономика. Не нравится работа, люди и условия труда — пришел на Superjob и устроился туда, где лучше, и все.