ЗО­ЛО­ТОЙ МИЛ­ЛИ­АРД

Неда­ром на За­па­де ценят До­сто­ев­ско­го. Это был ве­ли­кий мыс­ли­тель, пси­хо­лог и пи­са­тель.

Пред­ла­гаю про­чи­тать от­ры­вок из ро­ма­на "Бесы". Сход­ка ре­во­лю­ци­о­не­ров вто­рой по­ло­ви­ны 19 века, за при­мер­но 50 лет до Ок­тябрь­ской ре­во­лю­ции. Тема: как по­стро­ить свет­лое бу­ду­щее. Мне ка­жет­ся идея ЗО­ЛО­ТО­ГО МИЛ­ЛИ­АР­ДА взята от­сю­да и скор­рек­ти­ро­ва­на под со­вре­мен­ные ре­а­лии.

"Ши­га­лев стал про­дол­жать:

 – По­свя­тив мою энер­гию на изу­че­ние во­про­са о со­ци­аль­ном устрой­стве бу­ду­ще­го об­ще­ства, ко­то­рым за­ме­нит­ся на­сто­я­щее, я при­шел к убеж­де­нию, что все со­зи­да­те­ли со­ци­аль­ных си­стем, с древ­ней­ших вре­мен до на­ше­го 187… года, были меч­та­те­ли, ска­зоч­ни­ки, глуп­цы, про­ти­во­ре­чив­шие себе, ни­че­го ровно не по­ни­мав­шие в есте­ствен­ной науке и в том стран­ном жи­вот­ном, ко­то­рое на­зы­ва­ет­ся че­ло­ве­ком. Пла­тон, Руссо, Фурье, ко­лон­ны из алю­ми­ния – всё это го­дит­ся разве для во­ро­бьев, а не для об­ще­ства че­ло­ве­че­ско­го. Но так как бу­ду­щая об­ще­ствен­ная форма необ­хо­ди­ма имен­но те­перь, когда все мы на­ко­нец со­би­ра­ем­ся дей­ство­вать, чтоб уже более не за­ду­мы­вать­ся, то я и пред­ла­гаю соб­ствен­ную мою си­сте­му устрой­ства мира. Вот она! – стук­нул он по тет­ра­ди. – Я хотел из­ло­жить со­бра­нию мою книгу по воз­мож­но­сти в со­кра­щен­ном виде; но вижу, что по­тре­бу­ет­ся еще при­ба­вить мно­же­ство изуст­ных разъ­яс­не­ний, а по­то­му всё из­ло­же­ние по­тре­бу­ет по край­ней мере де­ся­ти ве­че­ров, по числу глав моей книги. (По­слы­шал­ся смех.) Кроме того, объ­яв­ляю за­ра­нее, что си­сте­ма моя не окон­че­на. (Смех опять.) Я за­пу­тал­ся в соб­ствен­ных дан­ных, и мое за­клю­че­ние в пря­мом про­ти­во­ре­чии с пер­во­на­чаль­ной идеей, из ко­то­рой я вы­хо­жу. Вы­хо­дя из без­гра­нич­ной сво­бо­ды, я за­клю­чаю без­гра­нич­ным дес­по­тиз­мом. При­бав­лю, од­на­ко ж, что, кроме моего раз­ре­ше­ния об­ще­ствен­ной фор­му­лы, не может быть ни­ка­ко­го.

 Смех раз­рас­тал­ся силь­ней и силь­ней, но сме­я­лись более мо­ло­дые и, так ска­зать, мало по­свя­щен­ные гости. На лицах хо­зяй­ки, Ли­пу­ти­на и хро­мо­го учи­те­ля вы­ра­зи­лась неко­то­рая до­са­да.

 – Если вы сами не су­ме­ли сле­пить свою си­сте­му и при­шли к от­ча­я­нию, то нам-​то тут чего де­лать? – осто­рож­но за­ме­тил один офи­цер.

 – Вы правы, гос­по­дин слу­жа­щий офи­цер, – резко обо­ро­тил­ся к нему Ши­га­лев, – и всего более тем, что упо­тре­би­ли слово «от­ча­я­ние». Да, я при­хо­дил к от­ча­я­нию; тем не менее всё, что из­ло­же­но в моей книге, – неза­ме­ни­мо, и дру­го­го вы­хо­да нет; никто ни­че­го не вы­ду­ма­ет. И по­то­му спешу, не теряя вре­ме­ни, при­гла­сить всё об­ще­ство, по вы­слу­ша­нии моей книги в про­дол­же­ние де­ся­ти ве­че­ров, за­явить свое мне­ние. Если же члены не за­хо­тят меня слу­шать, то разой­дем­ся в самом на­ча­ле, – муж­чи­ны чтобы за­нять­ся го­су­дар­ствен­ною служ­бой, жен­щи­ны в свои кухни, по­то­му что, от­верг­нув книгу мою, дру­го­го вы­хо­да они не най­дут. Ни-​ка-кого! Упу­стив же время, по­вре­дят себе, так как потом неми­ну­е­мо к тому же во­ро­тят­ся.

 На­ча­лось дви­же­ние: «Что он, по­ме­шан­ный, что ли?» – раз­да­лись го­ло­са.

 – Зна­чит, всё дело в от­ча­я­нии Ши­га­ле­ва, – за­клю­чил Лям­шин, – а на­сущ­ный во­прос в том: быть или не быть ему в от­ча­я­нии?

 – Бли­зость Ши­га­ле­ва к от­ча­я­нию есть во­прос лич­ный, – за­явил гим­на­зист.

 – Я пред­ла­гаю во­ти­ро­вать, на­сколь­ко от­ча­я­ние Ши­га­ле­ва ка­са­ет­ся об­ще­го дела, а с тем вме­сте, стоит ли слу­шать его, или нет? – ве­се­ло решил офи­цер.

 – Тут не то-с, – ввя­зал­ся, на­ко­нец, хро­мой. Во­об­ще он го­во­рил с неко­то­рой как бы на­смеш­ли­вою улыб­кой, так что, по­жа­луй, труд­но было и разо­брать, ис­крен­но он го­во­рит или шутит. – Тут, гос­по­да, не то-с. Гос­по­дин Ши­га­лев слиш­ком се­рьез­но пре­дан своей за­да­че и при­том слиш­ком скро­мен. Мне книга его из­вест­на. Он пред­ла­га­ет, в виде ко­неч­но­го раз­ре­ше­ния во­про­са, – раз­де­ле­ние че­ло­ве­че­ства на две нерав­ные части. Одна де­ся­тая доля по­лу­ча­ет сво­бо­ду лич­но­сти и без­гра­нич­ное право над осталь­ны­ми де­вя­тью де­ся­ты­ми. Те же долж­ны по­те­рять лич­ность и об­ра­тить­ся вроде как в стадо и при без­гра­нич­ном по­ви­но­ве­нии до­стиг­нуть рядом пе­ре­рож­де­ний пер­во­быт­ной невин­но­сти, вроде как бы пер­во­быт­но­го рая, хотя, впро­чем, и будут ра­бо­тать. Меры, пред­ла­га­е­мые ав­то­ром для от­ня­тия у де­вя­ти де­ся­тых че­ло­ве­че­ства воли и пе­ре­дел­ки его в стадо, по­сред­ством пе­ре­вос­пи­та­ния целых по­ко­ле­ний, – весь­ма за­ме­ча­тель­ны, ос­но­ва­ны на есте­ствен­ных дан­ных и очень ло­гич­ны. Можно не со­гла­сить­ся с иными вы­во­да­ми, но в уме и в зна­ни­ях ав­то­ра усум­нить­ся труд­но. Жаль, что усло­вие де­ся­ти ве­че­ров со­вер­шен­но несов­ме­сти­мо с об­сто­я­тель­ства­ми, а то бы мы могли услы­шать много лю­бо­пыт­но­го.

 – Неуже­ли вы се­рьез­но? – об­ра­ти­лась к хро­мо­му madame Вир­гин­ская, в неко­то­рой даже тре­во­ге. – Если этот че­ло­век, не зная, куда де­вать­ся с людь­ми, об­ра­ща­ет их де­вять де­ся­тых в раб­ство? Я давно по­до­зре­ва­ла его.

 – То есть вы про ва­ше­го брат­ца? – спро­сил хро­мой.

 – Род­ство? Вы сме­е­тесь надо мною или нет?

 – И, кроме того, ра­бо­тать на ари­сто­кра­тов и по­ви­но­вать­ся им, как богам, – это под­лость! – ярост­но за­ме­ти­ла сту­дент­ка.

 – Я пред­ла­гаю не под­лость, а рай, зем­ной рай, и дру­го­го на земле быть не может, – власт­но за­клю­чил Ши­га­лев.

 – А я бы вме­сто рая, – вскри­чал Лям­шин, – взял бы этих де­вять де­ся­тых че­ло­ве­че­ства, если уж неку­да с ними де­вать­ся, и взо­рвал их на воз­дух, а оста­вил бы толь­ко кучку людей об­ра­зо­ван­ных, ко­то­рые и на­ча­ли бы жить-​поживать по-​ученому.

 – Так может го­во­рить толь­ко шут! – вспых­ну­ла сту­дент­ка.

 – Он шут, но по­ле­зен, – шеп­ну­ла ей madame Вир­гин­ская.

 – И, может быть, это было бы самым луч­шим раз­ре­ше­ни­ем за­да­чи! – го­ря­чо обо­ро­тил­ся Ши­га­лев к Лям­ши­ну. – Вы, ко­неч­но, и не зна­е­те, какую глу­бо­кую вещь уда­лось вам ска­зать, гос­по­дин ве­се­лый че­ло­век. Но так как ваша идея почти невы­пол­ни­ма, то и надо огра­ни­чить­ся зем­ным раем, если уж так это на­зва­ли.

 – Од­на­ко по­ря­доч­ный вздор! – как бы вы­рва­лось у Вер­хо­вен­ско­го. Впро­чем, он, со­вер­шен­но рав­но­душ­но и не поды­мая глаз, про­дол­жал об­стри­гать свои ногти.

 – По­че­му же вздор-​с? – тот­час же под­хва­тил хро­мой, как будто так и ждал от него пер­во­го слова, чтобы вце­пить­ся. – По­че­му же имен­но вздор? Гос­по­дин Ши­га­лев от­ча­сти фа­на­тик че­ло­ве­ко­лю­бия; но вспом­ни­те, что у Фурье, у Ка­бе­та осо­бен­но и даже у са­мо­го Пру­до­на есть мно­же­ство самых дес­по­ти­че­ских и самых фан­та­сти­че­ских пред­ре­ше­ний во­про­са. Гос­по­дин Ши­га­лев даже, может быть, го­раз­до трез­вее их раз­ре­ша­ет дело. Уве­ряю вас, что, про­чи­тав книгу его, почти невоз­мож­но не со­гла­сить­ся с иными ве­ща­ми. Он, может быть, менее всех уда­лил­ся от ре­а­лиз­ма, и его зем­ной рай есть почти на­сто­я­щий, тот самый, о по­те­ре ко­то­ро­го взды­ха­ет че­ло­ве­че­ство, если толь­ко он когда-​нибудь су­ще­ство­вал.

 – Ну, я так и знал, что нарвусь, – про­бор­мо­тал опять Вер­хо­вен­ский.

 – Позвольте-​с, – вски­пал всё более и более хро­мой, – раз­го­во­ры и суж­де­ния о бу­ду­щем со­ци­аль­ном устрой­стве – почти на­сто­я­тель­ная необ­хо­ди­мость всех мыс­ля­щих со­вре­мен­ных людей. Гер­цен всю жизнь толь­ко о том и за­бо­тил­ся. Бе­лин­ский, как мне до­сто­вер­но из­вест­но, про­во­дил целые ве­че­ра с сво­и­ми дру­зья­ми, де­ба­ти­руя и пред­ре­шая за­ра­нее даже самые мел­кие, так ска­зать ку­хон­ные, по­дроб­но­сти в бу­ду­щем со­ци­аль­ном устрой­стве.

 – Даже с ума схо­дят иные, – вдруг за­ме­тил майор.

 – Все-​таки хоть до чего-​нибудь до­го­во­рить­ся можно, чем си­деть и мол­чать в виде дик­та­то­ров, – про­ши­пел Ли­пу­тин, как бы осме­ли­ва­ясь на­ко­нец на­чать на­па­де­ние.

 – Я не про Ши­га­ле­ва ска­зал, что вздор, – про­мям­лил Вер­хо­вен­ский. – Ви­ди­те, гос­по­да, – при­под­нял он ка­пель­ку глаза, – по-​моему, все эти книги, Фурье, Ка­бе­ты, все эти «права на ра­бо­ту», ши­га­лев­щи­на – всё это вроде ро­ма­нов, ко­то­рых можно на­пи­сать сто тысяч. Эс­те­ти­че­ское пре­про­вож­де­ние вре­ме­ни. Я по­ни­маю, что вам здесь в го­ро­диш­ке скуч­но, вы и бро­са­е­тесь на пи­са­ную бу­ма­гу.

 – Позвольте-​с, – за­дер­гал­ся на стуле хро­мой, – мы хоть и про­вин­ци­а­лы и, уж ко­неч­но, до­стой­ны тем со­жа­ле­ния, но, од­на­ко же, знаем, что на свете по­ка­мест ни­че­го та­ко­го но­во­го не слу­чи­лось, о чем бы нам пла­кать, что про­гля­де­ли. Нам вот пред­ла­га­ют, чрез раз­ные под­кид­ные лист­ки ино­стран­ной фак­ту­ры, со­мкнуть­ся и за­ве­сти кучки с един­ствен­ною целию все­об­ще­го раз­ру­ше­ния, под тем пред­ло­гом, что как мир ни лечи, всё не вы­ле­чишь, а сре­зав ра­ди­каль­но сто мил­ли­о­нов голов и тем об­лег­чив себя, можно вер­нее пе­ре­ско­чить через ка­нав­ку. Мысль пре­крас­ная, без со­мне­ния, но по край­ней мере столь же несов­ме­сти­мая с дей­стви­тель­но­стию, как и «ши­га­лев­щи­на», о ко­то­рой вы сей­час от­нес­лись так пре­зри­тель­но.

 – Ну, да я не для рас­суж­де­ний при­е­хал, – про­мах­нул­ся зна­чи­тель­ным слов­цом Вер­хо­вен­ский и, как бы вовсе не за­ме­чая сво­е­го про­ма­ха, по­дви­нул к себе свечу, чтобы было свет­лее.

 – Жаль-​с, очень жаль, что не для рас­суж­де­ний при­е­ха­ли, и очень жаль, что вы так те­перь за­ня­ты своим туа­ле­том.

 – А чего вам мой туа­лет?

 – Сто мил­ли­о­нов голов так же труд­но осу­ще­ствить, как и пе­ре­де­лать мир про­па­ган­дой. Даже, может быть, и труд­нее, осо­бен­но если в Рос­сии, – риск­нул опять Ли­пу­тин.

 – На Россию-​то те­перь и на­де­ют­ся, – про­го­во­рил офи­цер.

 – Слы­ша­ли мы и о том, что на­де­ют­ся, – под­хва­тил хро­мой. – Нам из­вест­но, что на наше пре­крас­ное оте­че­ство об­ра­щен та­ин­ствен­ный перстx как на стра­ну, наи­бо­лее спо­соб­ную к ис­пол­не­нию ве­ли­кой за­да­чи. Толь­ко вот что-с: в слу­чае по­сте­пен­но­го раз­ре­ше­ния за­да­чи про­па­ган­дой я хоть что-​нибудь лично вы­иг­ры­ваю, ну хоть при­ят­но по­бол­таю, а от на­чаль­ства так и чин по­лу­чу за услу­ги со­ци­аль­но­му делу. А во-​втором, в быстром-​то раз­ре­ше­нии, по­сред­ством ста мил­ли­о­нов голов, мне-​то, соб­ствен­но, какая будет на­гра­да?

Нач­нешь про­па­ган­ди­ро­вать, так еще, по­жа­луй, язык от­ре­жут.

 – Вам непре­мен­но от­ре­жут, – ска­зал Вер­хо­вен­ский.

 – Видите-​с. А так как при самых бла­го­при­ят­ных об­сто­я­тель­ствах рань­ше пя­ти­де­ся­ти лет, ну трид­ца­ти, такую резню не до­кон­чишь, по­то­му что ведь не ба­ра­ны же те-то, по­жа­луй, и не дадут себя ре­зать, – то не лучше ли, со­брав­ши свой скарб, пе­ре­се­лить­ся куда-​нибудь за тихие моря на тихие ост­ро­ва и за­крыть там свои глаза без­мя­теж­но? Поверьте-​с, – по­сту­чал он зна­чи­тель­но паль­цем по столу, – вы толь­ко эми­гра­цию такою про­па­ган­дой вы­зо­ве­те, а более ничего-​с!

 Он за­кон­чил, ви­ди­мо тор­же­ствуя. Это была силь­ная гу­берн­ская го­ло­ва. Ли­пу­тин ко­вар­но улы­бал­ся, Вир­гин­ский слу­шал несколь­ко уныло, осталь­ные все с чрез­вы­чай­ным вни­ма­ни­ем сле­ди­ли за спо­ром, осо­бен­но дамы и офи­це­ры. Все по­ни­ма­ли, что аген­та ста мил­ли­о­нов голов при­пер­ли к стене, и ждали, что из этого вый­дет.

 – Это вы, впро­чем, хо­ро­шо ска­за­ли, – еще рав­но­душ­нее, чем преж­де, даже как бы со ску­кой про­мям­лил Вер­хо­вен­ский. – Эми­гри­ро­вать – мысль хо­ро­шая. Но все-​таки если, несмот­ря на все явные невы­го­ды, ко­то­рые вы пред­чув­ству­е­те, сол­дат на общее дело яв­ля­ет­ся всё боль­ше и боль­ше с каж­дым днем, то и без вас обой­дет­ся. Тут, ба­тюш­ка, новая ре­ли­гия идет вза­мен ста­рой, от­то­го так много сол­дат и яв­ля­ет­ся, и дело это круп­ное. А вы эми­гри­руй­те! И зна­е­те, я вам со­ве­тую в Дрез­ден, а не на тихие ост­ро­ва. Во-​первых, это город, ни­ко­гда не ви­дав­ший ни­ка­кой эпи­де­мии, а так как вы че­ло­век раз­ви­тый, то, на­вер­но, смер­ти бо­и­тесь; во-​вторых, близ­ко от рус­ской гра­ни­цы, так что можно ско­рее по­лу­чать из лю­без­но­го оте­че­ства до­хо­ды; в-​третьих, за­клю­ча­ет в себе так на­зы­ва­е­мые со­кро­ви­ща ис­кусств, а вы че­ло­век эс­те­ти­че­ский, быв­ший учи­тель сло­вес­но­сти,

сло­вес­но­сти, ка­жет­ся; ну и на­ко­нец, за­клю­ча­ет в себе свою соб­ствен­ную кар­ман­ную Швей­ца­рию – это уж для по­э­ти­че­ских вдох­но­ве­ний, по­то­му, на­вер­но, стиш­ки по­пи­сы­ва­е­те. Одним сло­вом, клад в та­ба­тер­ке!

 Про­изо­шло дви­же­ние; осо­бен­но офи­це­ры за­ше­ве­ли­лись. Еще мгно­ве­ние, и все бы разом за­го­во­ри­ли. Но хро­мой раз­дра­жи­тель­но на­ки­нул­ся на при­ман­ку:

 – Нет-с, мы еще, может быть, и не уедем от об­ще­го дела! Это надо понимать-​с…

 – Как так, вы разве пошли бы в пя­тер­ку, если б я вам пред­ло­жил? – бряк­нул вдруг Вер­хо­вен­ский и по­ло­жил нож­ни­цы на стол.

 Все как бы вздрог­ну­ли. За­га­доч­ный че­ло­век слиш­ком вдруг рас­крыл­ся. Даже прямо про «пя­тер­ку» за­го­во­рил.

 – Вся­кий чув­ству­ет себя чест­ным че­ло­ве­ком и не укло­нит­ся от об­ще­го дела, – за­кри­вил­ся хро­мой, – но…

 – Нет-с, тут уж дело не в но, – власт­но и резко пе­ре­бил Вер­хо­вен­ский. – Я объ­яв­ляю, гос­по­да, что мне нужен пря­мой ответ. Я слиш­ком по­ни­маю, что я, при­быв сюда и со­брав вас сам вме­сте, обя­зан вам объ­яс­не­ни­я­ми (опять неожи­дан­ное рас­кры­тие), но я не могу дать ни­ка­ких, преж­де чем не узнаю, ка­ко­го об­ра­за мыс­лей вы дер­жи­тесь. Минуя раз­го­во­ры – по­то­му что не трид­цать же лет опять бол­тать, как бол­та­ли до сих пор трид­цать лет, – я вас спра­ши­ваю, что вам милее: мед­лен­ный ли путь, со­сто­я­щий в со­чи­не­нии со­ци­аль­ных ро­ма­нов и в кан­це­ляр­ском пред­ре­ше­нии судеб че­ло­ве­че­ских на ты­ся­чи лет впе­ред на бу­ма­ге, тогда как дес­по­тизм тем вре­ме­нем будет гло­тать жа­ре­ные куски, ко­то­рые вам сами в рот летят и ко­то­рые вы мимо рта про­пус­ка­е­те, или вы дер­жи­тесь ре­ше­ния ско­ро­го, в чем бы оно ни со­сто­я­ло, но ко­то­рое на­ко­нец раз­вя­жет руки и даст че­ло­ве­че­ству на про­сто­ре са­мо­му со­ци­аль­но устро­ить­ся, и уже на деле, а не на бу­ма­ге? Кри­чат: «Сто мил­ли­о­нов голов», – это, может быть, еще и ме­та­фо­ра, но чего их бо­ять­ся, если при мед­лен­ных бу­маж­ных меч­та­ни­ях дес­по­тизм в какие-​нибудь во сто лет съест не сто, а пять­сот мил­ли­о­нов голов? За­меть­те еще, что неиз­ле­чи­мый боль­ной всё равно не вы­ле­чит­ся, какие бы ни про­пи­сы­ва­ли ему на бу­ма­ге ре­цеп­ты, а, на­про­тив, если про­мед­лить, до того за­гни­ет, что и нас за­ра­зит, пе­ре­пор­тит все све­жие силы, на ко­то­рые те­перь еще можно рас­счи­ты­вать, так что мы все на­ко­нец про­ва­лим­ся. Я со­гла­сен со­вер­шен­но, что ли­бе­раль­но и крас­но­ре­чи­во бол­тать чрез­вы­чай­но при­ят­но, а дей­ство­вать – немно­го ку­са­ет­ся… Ну, да впро­чем, я го­во­рить не умею; я при­был сюда с со­об­ще­ни­я­ми, а по­то­му прошу всю по­чтен­ную ком­па­нию не то что во­ти­ро­вать, а прямо и про­сто за­явить, что вам ве­се­лее: че­ре­па­ший ли ход в бо­ло­те или на всех парах через бо­ло­то?"