О лек­си­ке на АШ. Маты

Прав­да, за по­след­ние два­дцать лет без­цен­зур­ной «воль­ни­цы» ма­тер­щи­на в сфере ли­те­ра­ту­ры, му­зы­ки и кино стала на­столь­ко при­выч­ной, что, если так пой­дет и даль­ше, даже самые гру­бые вы­ра­же­ния могут ле­га­ли­зо­вать­ся. Лично меня это не ра­ду­ет по двум при­чи­нам. Неогра­ни­чен­но вводя мат в об­ще­упо­тре­би­тель­ный куль­тур­ный оби­ход,  мы, во-​первых, обед­ня­ем, за­со­ря­ем и уни­жа­ем ли­те­ра­тур­ный язык, но и ока­зы­ва­ем мед­ве­жью услу­гу самой ма­тер­щине. Пол­но­стью вы­во­дя нецен­зур­ную брань из сферы табу, мы ли­ша­ем ее экс­прес­сив­ной силы, а со­от­вет­ствен­но – и смыс­ла.

Часть 1: «Моя неж­ная за­ра­за…» (в адрес жен­щин)

Блядь

«..А ты из спаль­ни ко­ро­лей,
А мой удел — лю­бить бля­дей…»
(из песни груп­пы АУК­ЦЫ­ОН)

 Это слово в по­след­нее время почти ле­га­ли­зо­ва­лось. Хотя мне до сих пор как-​то не по себе, когда на­би­раю его без стыд­ли­во­го мно­го­то­чия. Впро­чем, если уж осталь­ные СМИ не стес­ня­ют­ся, то мне это де­лать тем более глупо. В кон­тек­сте дан­ной ста­тьи ста­вить точки бес­смыс­лен­но, и вы сей­час в этом убе­ди­тесь.
Нач­нем с того, что упо­треб­ле­ние этого слова в Древ­ней Руси ни­ка­ко­го дис­ком­фор­та не вы­зы­ва­ло. А пра­во­слав­ные свя­щен­ни­ки — люди вроде бы непри­ли­чия не при­вет­ству­ю­щие — упо­треб­ля­ли его во вся­че­ских по­сла­ни­ях и по­уче­ни­ях на­пра­во и на­ле­во.

 Вот что писал опаль­ный про­то­поп Ав­ва­кум в По­сла­нии ца­ревне Ирине Ми­хай­ловне Ро­ма­но­вой (ок. 1666 г.): «Пре­удоб­рен­ная неве­сто Хри­сто­во, не лучше ли со Хри­стом по­ми­рит­ца и взыс­кать ста­рая вера, еже дед и отец твои дер­жа­ли, а новую блядь [Ни­ко­на] в гной спря­тать?» Креп­кое сло­веч­ко ис­поль­зу­ет Ав­ва­кум и в «пятой» че­ло­бит­ной царю Алек­сею Ми­хай­ло­ви­чу (1669 г.): «Что есть ересь наша или сий рас­кол вне­со­хом мы во цер­ковь, якож бля­до­сло­вят о нас ни­ко­ни­я­ня, на­ри­ца­ют рас­коль­ни­ка­ми и ере­ти­ка­ми в лу­ка­вом и бо­го­мер­ском Жезле,  а инде и пре­до­те­ча­ми ан­ти­хри­сто­вы­ми?». А в тол­ко­ва­нии про­то­по­пом XLIV-​го псал­ма мы встре­ча­ем: «Бо­го­ро­ди­цу со­гна­ли со пре­сто­ла никонияня-​еретики, воры, бля­ди­ны дети».

Ко­неч­но, Ни­ко­на го­ря­чий Ав­ва­кум не любил, но зачем уж так ма­те­рить­ся в че­ло­бит­ных к цар­ству­ю­щим осо­бам? И уж со­всем неумест­ным вы­гля­дит это слово в Ака­фи­сте Бо­го­ро­ди­це, где по­ет­ся: «про­по­вед­ни­цы бо­го­нос­нии быша вол­сви …оста­ви­ша Ирода яко бля­ди­ва» . По­хо­жее можно встре­тить и в тек­сте цер­ков­ной ана­фе­мы, где го­во­рит­ся: «бля­до­слов­но от­вер­га­ю­ще­го свя­тые тайны Гос­под­ни…».

Про­то­поп Ав­ва­кум.

 На­вер­но уже все чи­та­те­ли по­ня­ли, что слово «блядь» в дан­ном слу­чае не толь­ко не яв­ля­ет­ся нецен­зур­ной бра­нью, но и озна­ча­ет вовсе не жен­щи­ну лег­ко­го по­ве­де­ния. Дело в том, что пер­во­на­чаль­но древ­не­рус­ский гла­гол «бля­ди­ти» зна­чил «оши­бать­ся, за­блуж­дать­ся, пу­сто­сло­вить, лгать». То есть, ежели ты тре­пал язы­ком наг­лую ложь (неваж­но, осо­зна­вая это или нет), тебя вполне могли на­звать бля­дью, невзи­рая на пол. Так что про­то­поп Ав­ва­кум ули­чал ни­ко­нян не в раз­вра­те, а в «ереси, лжи, за­блуж­де­нии». Ис­сле­до­ва­те­ли счи­та­ют, что ис­то­ки слова лежат в пра­ин­до­ев­ро­пей­ском корне bhla — «дуть». 

 В это же самое время в сла­вян­ских язы­ках жило-​поживало дру­гое, весь­ма по­хо­жее по зву­ча­нию, слово «блу­ди­ти», ко­то­рое озна­ча­ло «блуж­дать» (ср. укра­ин­ское «блу­ка­ти»). По­сте­пен­но сло­вом «блуд» стали опре­де­лять не толь­ко экс­пе­ди­цию Ивана Су­са­ни­на, но и бес­по­ря­доч­ную «блуж­да­ю­щую» по­ло­вую жизнь. По­яви­лись слова «блуд­ни­ца», «блу­до­лю­бие», «блу­ди­ли­ще» (дом раз­вра­та). Сна­ча­ла оба слова су­ще­ство­ва­ли обособ­лен­но, но затем по­сте­пен­но стали сме­ши­вать­ся. Уже Да­ни­ил За­точ­ник в XIII веке писал: «Де­ви­ця бо по­губ­ля­ет красу свою бляд­нею, а му­же­ство тать­бою (т. е. во­ров­ством — С.К.)». Этому спо­соб­ство­ва­ла не толь­ко схо­жая фо­не­ти­ка, но и схо­жесть зна­че­ний. Женщина-​блядь счи­та­лась жен­щи­ной за­блу­див­шей­ся, со­шед­шей с ис­тин­но­го пути, как и блядословы-​еретики.

 Но уже к XVIII веку это слово упо­треб­ля­ет­ся толь­ко в зна­че­нии «рас­пут­ство»,  а в 1830-х оно пе­ре­хо­дит в раз­ряд непри­лич­ных, нецен­зур­ных. По­сте­пен­но, как и мно­гие ру­га­тель­ства, оно при­об­ре­ло также зна­че­ние эмо­ци­о­наль­ной встав­ки, вы­ра­жа­ю­щей глу­бо­кую до­са­ду — «бля», «бляха-​муха» (а в смяг­чен­ном ва­ри­ан­те — всем хо­ро­шо из­вест­ный «блин»).

Стер­ва

«Я вы­ку­рил на ан­тре­со­лях еще три­на­дцать тру­бок — и со­здал
новое эссе, тоже по­свя­щен­ное любви. На этот раз оно все,
от на­ча­ла до конца, было на­пи­са­но по-​французски, рус­ским был
толь­ко за­го­ло­вок: «Стер­воз­ность как выс­шая и по­след­няя ста­дия
бля­до­ви­то­сти». И ото­слал в «Ревю де Пари». …Ра­зу­ме­ет­ся, вер­ну­ли.
Язык мой при­зна­ли бле­стя­щим, а ос­нов­ную идею — лож­ной».
(В. Еро­фе­ев «Москва-​Петушки»)

«Буду-​буду твоей стер­вою,
За­ки­пит кровь вен­ная,
Буду пор­тить тебе нервы я,
Стер­ва я, и дра­го­цен­ная».
(из, так ска­зать, «песни» груп­пы ШПИЛЬ­КИ)

 Сей­час не ред­кость услы­шать от жен­щи­ны: «Да, я — стер­ва и гор­жусь этим». Ста­тья­ми о пси­хо­ло­гии стерв пест­рят все жен­ские жур­на­лы, а муж­чи­ны, го­во­ря о «стер­воз­но­сти», не вкла­ды­ва­ют в это по­ня­тие ни­ка­ко­го пре­зри­тель­но­го от­тен­ка. По сути дела, сей­час под стер­вой по­ни­ма­ют пол­ную пси­хо­ло­ги­че­скую про­ти­во­по­лож­ность бляди. Если блядь не в силах сдер­жи­вать свои сек­су­аль­ные ин­стинк­ты и бес­по­ря­доч­на в по­ло­вых свя­зях,  то стер­ва, на­про­тив, весь­ма раз­бор­чи­ва и ци­нич­на. Это — сек­са­пиль­ная, уве­рен­ная в себе жен­щи­на, об­ла­да­ю­щая сталь­ным и труд­ным ха­рак­те­ром, ко­то­рая весь­ма ци­нич­но ис­поль­зу­ет за­ин­те­ре­со­вав­ших­ся ею муж­чин (обыч­но держа их в на­пря­же­нии, но не поз­во­ляя ни­че­го лиш­не­го).

 Всё вы­ше­из­ло­жен­ное — луч­шее до­ка­за­тель­ство того, как за­бы­лось и ни­ве­ли­ро­ва­лось пер­во­на­чаль­но о-​очень гру­бое и обид­ное  зна­че­ние этого слова. Хотя каж­дый, от­крыв­ший сло­варь Даля, может про­честь, что под стер­вой под­ра­зу­ме­ва­ет­ся… «дох­лая, палая ско­ти­на», то есть, проще го­во­ря — па­даль, гни­ю­щее мясо. Вско­ре слов­цом «стер­во­за» муж­чи­ны стали пре­зри­тель­но на­зы­вать особо под­лых и вред­ных («с душ­ком») шлюх. А так как вред­ность жен­щи­ны муж­чин, ви­ди­мо, за­во­ди­ла (чисто муж­ское удо­воль­ствие от пре­одо­ле­ния пре­пят­ствий), то и слово «стер­ва», со­хра­нив из­ряд­ную долю нега­ти­ва, при­сво­и­ло себе и неко­то­рые черты «ро­ко­вой жен­щи­ны». Хотя о пер­во­на­чаль­ном его зна­че­нии нам до сих пор на­по­ми­на­ет гриф стер­вят­ник, пи­та­ю­щий­ся па­да­лью.

Ф. До­сто­ев­ский «Пре­ступ­ле­ние и На­ка­за­ние»:
 «— Слав­ная она, — го­во­рил он, — у ней все­гда можно денег до­стать. Бо­га­та, как жид, может сразу пять тысяч вы­дать, а и руб­ле­вым за­кла­дом  не  брез­га­ет. Наших много у ней пе­ре­бы­ва­ло. Толь­ко стер­ва ужас­ная…
И он стал рас­ска­зы­вать, какая она злая, ка­приз­ная, что стоит  толь­ко одним днем про­сро­чить за­клад, и про­па­ла  вещь».

С. Есе­нин:
«Я средь жен­щин тебя не первую…
Нема­ло вас,
Но с такой вот, как ты, со стер­вою
Лишь в пер­вый раз».

Н. Олей­ни­ков:
«Жена-​стерва —
Для раз­дра­же­нья нерва».

За­ра­за

«Ты от­ка­за­ла мне два раза.
«Не хочу» — ска­за­ла ты.
Вот такая вот за­ра­за
Де­вуш­ка моей мечты».
(из песни кабаре-​дуэта АКА­ДЕ­МИЯ)

 Де­вуш­ки бы­ва­ют раз­ные. Воз­мож­но, и на слово «за­ра­за» не все оби­жа­ют­ся, но ком­пли­мен­том его уж точно не на­зо­вешь. И тем не менее, из­на­чаль­но это был все-​таки ком­пли­мент. В пер­вой по­ло­вине XVIII века свет­ские уха­же­ры по­сто­ян­но «об­зы­ва­ли» пре­крас­ных дам «за­ра­за­ми», а поэты даже фик­си­ро­ва­ли это в сти­хах.

М. Ло­мо­но­сов:
«Пре­крас­ный пол, о коль лю­бе­зен вам наряд…
Когда бле­стят на вас го­ря­щие ал­ма­зы,
Двой­ной кипит в нас жар, су­гу­бые за­ра­зы!»

Н. Ни­ко­ла­ев:
«С Со­ре­ной мне рас­стать­ся!
Не зреть ее очей, не зреть ее зараз!»

А. Су­ма­ро­ков:
«Когда пре­крас­на мать, а дочь ее урод,
По­лю­бишь ли ты дочь,
узришь ли в ней за­ра­зы,
Хотя ты по уши зарой ее в ал­ма­зы?»

 А всё по­то­му, что слово «за­ра­зить» из­на­чаль­но имело не толь­ко медицински-​инфекционный смысл, но и было си­но­ни­мом «сра­зить». В  Нов­го­род­ской Пер­вой ле­то­пи­си, под 1117 годом стоит за­пись: «Единъ от дьякъ за­ра­женъ былъ отъ грома». В общем, за­ра­зи­ло так, что и по­бо­леть не успел…
Так слово «за­ра­за» стало обо­зна­чать жен­ские пре­ле­сти, ко­то­ры­ми те сра­жа­ли (за­ра­жа­ли) муж­чин. Цер­ковь все эти бе­сов­ские ис­ку­ше­ния осуж­да­ла, и вся­че­ски с ними бо­ро­лась. И кое-​чего в этой борь­бе до­би­лась, при­дав слову «за­ра­за» сна­ча­ла гре­хов­ный, а затем и оскор­би­тель­ный смысл. Тер­мин пе­ре­шел в вот­чи­ну ме­ди­ци­ны, и вы­ра­же­ние «за­раз­ная жен­щи­на» ныне зву­чит со­вер­шен­но не со­блаз­ни­тель­но.

Часть 2: «Не будь иди­о­том — при­хо­ди на вы­бо­ры!»
(«сла­бо­ум­ные» ру­га­тель­ства)

Даун

«Со­сед­ская девочка-​даун
С ко­сич­кой иг­ра­ет в мячик,
А как может иг­рать в мячик
Даун — по­ду­май­те сами».
(А. Лаэрт­ский)

 Ко­неч­но, лю­бо­му уче­но­му при­ят­но, когда его имя вхо­дит в на­уч­ный ар­се­нал, ста­но­вясь на­ри­ца­тель­ным. Тео­ре­ма Пи­фа­го­ра, бином Нью­то­на, вся­кие воль­ты, ам­пе­ры, фа­ра­деи и пас­ка­ли… Но уж кому не по­за­ви­ду­ешь, так это тем, чьи имена по­па­ли в ме­ди­цин­ский сло­варь. И дей­стви­тель­но, при слове «Бот­кин» пер­вая ас­со­ци­а­ция — желтовато-​болезненное лицо, при слове «Кох» — сразу вспо­ми­на­ешь какую-​то зло­вред­ную па­лоч­ку, да и слово «ве­не­ри­че­ский» не вы­зы­ва­ет в па­мя­ти ни­че­го срод­ни мра­мор­ным фор­мам бо­ги­ни любви…

Не по­вез­ло и ан­глий­ско­му врачу Л. Дауну, ко­то­рый в 1886 г. опи­сал за­держ­ку пси­хи­че­ско­го раз­ви­тия, свя­зан­ную с ано­ма­ли­ей хро­мо­сом­но­го на­бо­ра. Сам врач к со­мни­тель­ной славе не стре­мил­ся, и на­звал за­бо­ле­ва­ние мон­го­ло­из­мом (боль­ные имели, плюс ко всему, косой раз­рез глаз). Не по­мог­ло — бла­го­дар­ные кол­ле­ги таки уве­ко­ве­чи­ли фа­ми­лию Дауна в науке, ну а на­род­ный язык — в обы­ден­ной речи.

На ри­сун­ке изоб­ра­жен хро­мо­сом­ный набор боль­но­го син­дро­мом Дауна. Здесь видно, что 21-я пара хро­мо­сом вовсе не «пара», а «трой­ка». Одна хро­мо­со­ма лиш­няя. Так что много —- не все­гда хо­ро­шо…

Дебил

«Изощ­рен­ные му­та­ции,
Ши­ро­та де­би­ли­за­ции,
Дик­та­ту­ра вы­рож­де­ния,
По­здрав­ляю с на­сту­па­ю­щим!»
(из песни груп­пы ГРАЖ­ДАН­СКАЯ ОБО­РО­НА)

 В от­ли­чие от преды­ду­ще­го, это слово про­изо­шло вовсе не от имени фран­цуз­ско­го ари­сто­кра­та аме­ри­кан­ско­го про­ис­хож­де­ния Де Билла, а от ла­тин­ско­го слова debilis — «сла­бый». В ме­ди­цине де­би­лизм опре­де­ля­ет­ся более кон­крет­но, чем в жизни, а имен­но — как срав­ни­тель­но лег­кая за­держ­ка пси­хи­че­ско­го раз­ви­тия (так и пишут: «лег­кая сте­пень оли­го­фре­нии»). То есть, по сути де­би­лы, ко­неч­но, умом не бле­щут, но на про­стых общественно-​полезных ра­бо­тах вполне умест­ны.

Кре­тин

«Ан­то­на Край­не­го бо­я­лись не мень­ше, чем са­мо­го Брю­со­ва.
При­го­во­ры его были убий­ствен­ны. Кри­ти­че­ские ста­тьи его пест­ре­ли
опре­де­ле­ни­я­ми вроде: «рыжая без­дар­ность», «идиот», «недо­но­сок», «кре­тин»
и тому по­доб­ны­ми веж­ли­вы­ми ха­рак­те­ри­сти­ка­ми пи­са­те­лей».
(И. Одо­ев­це­ва «На бе­ре­гах Невы»)

 Если бы мы пе­ре­нес­лись где-​то веков на пять-​шесть назад в гор­ный район фран­цуз­ских Альп и об­ра­ти­лись к та­мош­ним жи­те­лям: «При­вет, кре­ти­ны!», никто бы вас в про­пасть за это не ски­нул. А чего оби­жать­ся — на мест­ном диа­лек­те слово cretin вполне бла­го­при­стой­ное и пе­ре­во­дит­ся как… «хри­сти­а­нин» (от ис­ка­жен­но­го франц. chretien).
Так было до тех пор, пока не стали за­ме­чать, что среди аль­пий­ских кре­ти­нов ча­стень­ко встре­ча­ют­ся люди ум­ствен­но от­ста­лые с ха­рак­тер­ным зобом на шее. Позже вы­яс­ни­лось, что в гор­ной мест­но­сти в воде ча­стень­ко на­блю­да­ет­ся недо­ста­ток йода, в ре­зуль­та­те чего на­ру­ша­ет­ся де­я­тель­ность щи­то­вид­ной же­ле­зы, со всеми вы­те­ка­ю­щи­ми от­сю­да по­след­стви­я­ми. Когда врачи стали опи­сы­вать это за­бо­ле­ва­ние, то ре­ши­ли не изоб­ре­тать ни­че­го но­во­го, и вос­поль­зо­ва­лись диа­лект­ным сло­вом «кре­тин», чрез­вы­чай­но редко упо­треб­ляв­шим­ся. Так аль­пий­ские «хри­сти­ане» стали «сла­бо­ум­ны­ми».

Кре­ти­ны из книги «Зоб для прак­ти­че­ских вра­чей и хи­рур­гов», 1821 г.

Идиот

 «…когда, уже после мно­гих часов, от­во­ри­лась дверь и вошли люди,
то они за­ста­ли убий­цу в пол­ном бес­па­мят­стве и го­ряч­ке. Князь сидел
подле него непо­движ­но на под­стил­ке и тихо, каж­дый раз при взры­вах крика
или бреда боль­но­го, спе­шил про­весть дро­жа­щею рукой по его во­ло­сам и
щекам, как бы лас­кая и уни­мая его. Но он уже ни­че­го не по­ни­мал, о чем его
спра­ши­ва­ли, и не узна­вал во­шед­ших и окру­жив­ших его людей. И если бы сам
Шней­дер явил­ся те­перь из Швей­ца­рии взгля­нуть на сво­е­го быв­ше­го
уче­ни­ка и па­ци­ен­та, то и он, при­пом­нив то со­сто­я­ние, в ко­то­ром
бывал ино­гда князь в пер­вый год ле­че­ния сво­е­го в Швей­ца­рии,
мах­нул бы те­перь рукой и ска­зал бы, как тогда: «Идиот!».
(Ф. До­сто­ев­ский «Идиот»)

 Про­слав­лен­ное ро­ма­ном Фе­до­ра Ми­хай­ло­ви­ча, это гре­че­ское слово пер­во­на­чаль­но не со­дер­жа­ло даже на­ме­ка на пси­хи­че­скую бо­лезнь. В Древ­ней Гре­ции оно обо­зна­ча­ло «част­ное лицо», «от­дель­ный, обособ­лен­ный че­ло­век». Не сек­рет, что древ­ние греки от­но­си­лись к об­ще­ствен­ной жизни очень от­вет­ствен­но и на­зы­ва­ли себя «по­лит­эс». Тех же, кто от уча­стия в по­ли­ти­ке укло­нял­ся (на­при­мер, не ходил на го­ло­со­ва­ния), на­зы­ва­ли «иди­от­эс» (то есть, за­ня­ты­ми толь­ко сво­и­ми лич­ны­ми уз­ки­ми ин­те­ре­са­ми).
Есте­ствен­но, «иди­о­тов» со­зна­тель­ные граж­дане не ува­жа­ли, и вско­ре это слово об­рос­ло но­вы­ми пре­не­бре­жи­тель­ны­ми от­тен­ка­ми — «огра­ни­чен­ный, нераз­ви­тый, неве­же­ствен­ный че­ло­век». И уже у рим­лян ла­тин­ское idiota зна­чит толь­ко «неуч,  невеж­да», от­ку­да два шага до зна­че­ния «ту­пи­ца».

 В рус­ском языке слово стало при­об­ре­тать по­пу­ляр­ность толь­ко к се­ре­дине XIX века (у А. Пуш­ки­на оно еще не встре­ча­ет­ся), а после ро­ма­на До­сто­ев­ско­го стало нам и вовсе род­ным. Хотя клас­сик, по­пу­ля­ри­зи­руя это слово, сразу же де­ла­ет его дву­смыс­лен­ным. Его князь Мыш­кин «идиот» толь­ко для мира сего — мира греш­но­го и несо­вер­шен­но­го, а на по­вер­ку князь ока­зы­ва­ет­ся чище и во мно­гом муд­рее (!) его окру­жа­ю­щих «пол­но­цен­ных». Корни этого об­ра­за лежат и в «Пер­вом по­сла­нии апо­сто­ла Павла ко­рин­фя­нам», где го­во­рит­ся о муд­ро­сти века сего, как о безу­мии, и в тра­ди­ци­он­ном для Руси ин­сти­ту­те «юро­ди­вых Хри­ста ради».

1 Кор. 1, 20-25:
«Где муд­рец? где книж­ник? где со­во­прос­ник века сего? Не об­ра­тил ли Бог муд­рость мира сего в безу­мие?
Ибо когда мир своею муд­ро­стью не по­знал Бога в пре­муд­ро­сти Бо­жи­ей, то бла­го­угод­но было Богу юрод­ством про­по­ве­ди спа­сти ве­ру­ю­щих.
Ибо и Иудеи тре­бу­ют чудес, и Эл­ли­ны ищут муд­ро­сти;
а мы про­по­ве­ду­ем Хри­ста рас­пя­то­го, для Иуде­ев со­блазн, а для Эл­ли­нов безу­мие,
для самих же при­зван­ных, Иуде­ев и Эл­ли­нов, Хри­ста, Божию силу и Божию пре­муд­рость;
по­то­му что немуд­рое Божие пре­муд­рее че­ло­ве­ков, и немощ­ное Божие силь­нее че­ло­ве­ков».

В ре­зуль­та­те До­сто­ев­ский вы­стра­и­ва­ет ло­ги­че­ски ясную це­поч­ку: «безум­ный — юро­ди­вый — свя­той».

«Иди­о­ты» из двух экра­ни­за­ций ро­ма­на Ф. До­сто­ев­ско­го.

 «Кар­ман­ный сло­варь ино­стран­ных слов, во­шед­ших в со­став рус­ско­го языка» Н. Ки­рил­ло­ва слово «идиот» трак­ту­ет, как «крот­кий, не под­вер­жен­ный при­пад­кам бе­шен­ства че­ло­век, ко­то­ро­го у нас на­зы­ва­ют ду­рач­ком, или дур­нем». Не знаю, чем там кон­крет­но болел князь Мыш­кин перед ле­че­ни­ем в Швей­ца­рии, но в ро­мане До­сто­ев­ский кроме кро­то­сти на­гра­дил сво­е­го героя эпи­леп­ти­че­ски­ми при­пад­ка­ми, хо­ро­шо зна­ко­мы­ми са­мо­му пи­са­те­лю. Лишь со­сто­я­ние Мыш­ки­на в конце книги по­хо­же на на­сто­я­щий ме­ди­цин­ский иди­о­тизм, под ко­то­рым по­ни­ма­ют самую край­нюю сте­пень за­держ­ки пси­хи­че­ско­го раз­ви­тия, когда у че­ло­ве­ка при­сут­ству­ют лишь самые эле­мен­тар­ные вле­че­ния и эмо­ции, а речь и мыш­ле­ние во­об­ще не раз­ви­ва­ют­ся. Так что, об­зы­ва­ясь, помни­те: идиот де­би­лу — рознь…

Бол­ван

 «— Я че­ло­век ма­лень­кий, — про­из­нес Бол­ван­щик дро­жа­щим
го­ло­сом, — и не успел я на­пить­ся чаю… про­шла всего неде­ля,
как я начал… хлеба с мас­лом у меня уже почти не оста­лось… а я все
думал про  фи­ли­на  над  нами, ко­то­рый, как под­нос над небе­са­ми…
— Ну, хва­тит, — ска­зал Ко­роль Бол­ван­щи­ку. — За­круг­ляй­ся!
— А я и так весь круг­лый, — ра­дост­но воз­ра­зил Бол­ван­щик. —
Шляпы у меня круг­лые, бол­ван­ки тоже…
— Круг­лый ты бол­ван, вот ты кто! — ска­зал Ко­роль».
(Л. Кэр­ролл «Алиса в Стране чудес»)

 А вот это слово не слиш­ком да­ле­ко «уска­ка­ло» от сво­е­го ис­кон­но­го зна­че­ния. «Бол­ва­на­ми» на Руси на­зы­ва­ли ка­мен­ных или де­ре­вян­ных язы­че­ских идо­лов, а также сам ис­ход­ный ма­те­ри­ал или за­го­тов­ку — будь то ка­мень, или де­ре­во (ср. чеш­ское balvan — «глыба» или сер­бо­хо­рват­ское «бал­ван» — «брев­но, брус»).
Счи­та­ют, что само слово при­шло в сла­вян­ские языки из тюрк­ско­го. Так что будет весь­ма гра­мот­но ска­зать, что и папа Карло, и Ми­ке­лан­дже­ло де­ла­ли из бол­ва­нов че­ло­ве­ка. Вспом­ним также бол­ван для шляп, бол­ван­ку сна­ря­дов, да и се­го­дня чи­стые компакт-​диски для за­пи­си в на­ро­де на­зы­ва­ют «бол­ван­ка­ми». По­это­му эти­мо­ло­гия слова в при­ме­не­нии к че­ло­ве­ку пре­дель­но ясна — «тупой, неоте­сан­ный, глу­пый, неве­жа».

Два бол­ва­на и бол­ван­ка.

Дурак (ду­рень)

«У ста­ри­нуш­ки три сына:
Стар­ший умный был де­ти­на,
Сред­ний сын и так и сяк,
Млад­ший вовсе был дурак».
(П. Ершов «Конек-​Горбунок»)

 С эти­мо­ло­ги­ей же са­мо­го по­пу­ляр­но­го у нас «сла­бо­ум­но­го» ру­га­тель­ства дело на­столь­ко за­пу­та­но, что я так и не смог до­ко­пать­ся до ис­ти­ны. Раз­ные ис­сле­до­ва­те­ли на­хо­дят ис­то­ки этого слова в со­вер­шен­но раз­ных язы­ках.
Одни вы­во­дят его из тюрк­ско­го корня «дур» — «сто­ять» (в  ту­рец­ком языке слово «дурак» зна­чит «оста­нов­ка») и счи­та­ют, что «ду­ра­ка­ми» на­зы­ва­лись уже упо­мя­ну­тые нами язы­че­ские ис­ту­ка­ны.
Дру­гие счи­та­ют, что в ос­но­ве его — ли­тов­ское durti — «ко­лоть», «жа­рить», «уда­рить», ко­то­рое про­шло сле­ду­ю­щую эво­лю­цию — «ужа­лен­ный», «бе­ше­ный», «безум­ный», «глу­пый».
Тре­тьи же счи­та­ют «ду­ра­ка» ис­кон­но сла­вян­ским сло­вом, про­ис­хо­дя­щим от гла­го­ла «дуть».

 Как бы то ни было, одно мы знаем точно — очень дол­гое время слово дурак обид­ным не было. В до­ку­мен­тах XV–XVII вв. это слово встре­ча­ет­ся в ка­че­стве… имени. И име­ну­ют­ся так от­нюдь не хо­ло­пы, а люди вполне со­лид­ные — «Князь Федор Се­ме­но­вич Дурак Кем­ский», «Князь Иван Ива­но­вич Бо­ро­да­тый Дурак За­се­кин», «мос­ков­ский дьяк (тоже долж­ность нема­лень­кая — В.Г.) Дурак Ми­шу­рин». С тех же вре­мен на­чи­на­ют­ся и бес­чис­лен­ные «ду­рац­кие» фа­ми­лии — Дуров, Ду­ра­ков, Дур­но­во…

Сколь­ко зна­ме­ни­тых людей но­си­ли фа­ми­лии с кор­нем «дур»! Это и кавалер-​девица На­деж­да Ду­ро­ва, ко­то­рая, выдав себя за муж­чи­ну, во­е­ва­ла с фран­цу­за­ми в 1812 г. (помни­те к/ф «Гу­сар­ская бал­ла­да»?), и Иван Дур­но­во — один из ми­ни­стров внут­рен­них дел цар­ской Рос­сии, и целая цир­ко­вая ди­на­стия Ду­ро­вых (на фото — На­та­лья Ду­ро­ва со своим пи­том­цем), и за­ме­ча­тель­ный актер Лев Дуров (к/ф «Три муш­ке­те­ра», «Не бойся, я с тобой!», «Сем­на­дцать мгно­ве­ний весны» и др.).

 А дело в том, что слово «дурак» часто ис­поль­зо­ва­лось в ка­че­стве вто­ро­го нецер­ков­но­го имени. В ста­рые вре­ме­на было по­пу­ляр­но да­вать ре­бен­ку вто­рое имя с целью об­ма­нуть злых духов — мол, что с ду­ра­ка взять?
К тому же, в на­род­ных сказ­ках Иван-​дурак — пер­со­наж хотя и по­на­ча­лу бес­тол­ко­вый, но в целом — сим­па­тич­ный, доб­рый, бес­ко­рыст­ный. И везет ему не в при­мер боль­ше, чем его рас­чет­ли­вым и прак­тич­ным бра­тьям.

«Сел как-​то Иван-​дурак на коня-​дебила…».

У. Эко «Ма­ят­ник Фуко»:
 «— Спе­ци­фи­ка ду­ра­ка за­тра­ги­ва­ет не сферу по­ве­де­ния, а сферу со­зна­ния. Дурак на­чи­на­ет с того, что со­ба­ка до­маш­нее жи­вот­ное и лает, и при­хо­дит к за­клю­че­нию, что коты тоже лают по­то­му, что коты до­маш­ние… Или что все афи­няне смерт­ны, все оби­та­те­ли Пирея смерт­ны, сле­до­ва­тель­но, все оби­та­те­ли Пирея афи­няне.
— Что верно.
— По чи­стой слу­чай­но­сти. Дурак спо­со­бен прий­ти к пра­виль­но­му умо­за­клю­че­нию, но оши­боч­ным путем.
— …Ду­ра­ки ко­вар­ны. Им­бе­ци­лы опо­зна­ют­ся мо­мен­таль­но, не го­во­рю уж о кре­ти­нах, в то время как ду­ра­ки рас­суж­да­ют по­хо­же на нас с вами, не счи­тая лег­ко­го сдви­га по фазе. От ду­ра­ка ре­дак­то­ру нет спа­се­ния, при­ход его, как пра­ви­ло, длит­ся веч­ность. Ду­ра­ки пуб­ли­ку­ют­ся легко, по­то­му что с пер­во­го на­ско­ка вы­гля­дят убе­ди­тель­но. Из­да­тель­ский ре­дак­тор не стре­мит­ся вы­яв­лять ду­ра­ков. Если их не вы­яв­ля­ет Ака­де­мия наук, по­че­му дол­жен ре­дак­тор?
— …Мы окру­же­ны ду­ра­ка­ми.
— И спа­се­ния нет. Ду­ра­ки все, кроме вас и меня. Ну не оби­жай­тесь! Кроме вас од­но­го.
— …А если бы ду­ра­ком ока­за­лись вы?
— Попал бы в боль­шое и хо­ро­шее об­ще­ство».

 Вско­ре ду­ра­ка­ми стали на­зы­вать шутов. А ис­то­рик Н. Ко­сто­ма­ров, опи­сы­вая уклад древ­ней Рос­сии, упо­ми­на­ет о том, что «ду­ра­ком» име­но­ва­лась плет­ка, ко­то­рой муж на­ка­зы­вал нера­ди­вую жену. Ну а в XVIII веке слово «дурак» ста­но­вит­ся на­ри­ца­тель­ным и обид­ным.

Из А. Пуш­ки­на:

«…Иль ты сер­дит: по­ми­луй, брат, за что?
Не будь упрям: скажи ты мне хоть слово…
«Ох! от­вя­жись, я знаю толь­ко то,
Что ты дурак, да это уж не ново».

«Счаст­лив ты в пре­лест­ных дурах,
В служ­бе, в кар­тах и в пирах…»

Из «Эне­иды» И. Кот­ля­рев­ско­го:

«Еней, к добру з на­ту­ри склон­ний,
Ска­зав по­слам ла­тинсь­ким так:
«Ла­ти­нус рекс єсть нев­го­мон­ний,
А Тур­нус пессімус дурак…».

«Сюди привів Анхиз Енея
І між дівок сих по­са­див;
Як неука і ду­ра­лея,
При­нять до гурту їх про­сив…»

Лох

«Слы­шен денег гром­кий ше­лест —
это лох пошел на нерест!»
(фольк­лор)

 Это весь­ма по­пу­ляр­ное ныне сло­веч­ко два века назад было в ходу толь­ко у жи­те­лей рус­ско­го се­ве­ра и на­зы­ва­ли им не людей, а… рыбу. На­вер­ное, мно­гие слы­ша­ли, как му­же­ствен­но и упор­но идет к месту нере­ста зна­ме­ни­тый ло­сось (или как его еще на­зы­ва­ют — семга). Под­ни­ма­ясь про­тив те­че­ния, он пре­одо­ле­ва­ет даже кру­тые ка­ме­ни­стые по­ро­ги. По­нят­но, что до­брав­шись и от­не­ре­стив­шись рыба те­ря­ет по­след­ние силы (как го­во­ри­ли «об­ло­хо­ви­ва­ет­ся») и из­ра­нен­ная бук­валь­но сно­сит­ся вниз по те­че­нию. А там ее, есте­ствен­но, ждут хит­рые ры­ба­ки и берут, как го­во­рит­ся, го­лы­ми ру­ка­ми.

После нере­ста ло­сось ста­но­вит­ся лохом.

 По­сте­пен­но это слово пе­ре­шло из на­род­но­го языка в жар­гон бро­дя­чих тор­гов­цев — офе­ней.  «Лохом» они про­зва­ли мужичка-​крестьянина, ко­то­рый при­ез­жал из де­рев­ни в город, и ко­то­ро­го было легко на­дуть.
В этом зна­че­нии слово до­жи­ло и до наших дней. Но если не так давно оно боль­ше от­но­си­лось к за­ез­жим и про­сто­душ­ным де­ре­вен­ским жи­те­лям, то сей­час прак­ти­че­ски вы­тес­ни­ло слово «про­сто­фи­ля». На ос­но­ве «лоха» об­ра­зо­ва­лись новые слова и вы­ра­же­ния — «ло­ха­нуть­ся», «раз­ве­сти лохов», ну и ко­неч­но, зна­ме­ни­тое «ло­хо­трон». Сна­ча­ла «ло­хо­тро­ном» на­зы­ва­ли в ос­нов­ном шу­лер­ские улич­ные игры, а потом пе­ре­нес­ли это слово на любую спла­ни­ро­ван­ную и рас­счи­тан­ную на до­вер­чи­вость людей аферу.

Игра в на­перст­ки — клас­си­че­ский при­мер «ло­хо­тро­на».

«В Шот­лан­дии раз­во­дят лох-​несских чу­до­вищ в про­пор­ции: два лоха на одну Несси». (анек­дот)

Часть 3: Как ше­ва­лье шва­лью стали…
(род­ные ру­га­тель­ства из чужих язы­ков)

Ша­ро­мыж­ник

«Да, да, по­чтен­ней­ший мой книж­ник!
За­ткни фон­тан и не рюми —
Ведь ко­со­ла­пый ша­ро­мыж­ник
Про­изо­шел от cher ami.»
(В. Кня­зев «Пат­ри­о­ти­че­ская фи­ло­ло­гия»:
Рус­ская сти­хо­твор­ная са­ти­ра 1908–1917-х годов»)

 1812 год… Ранее непо­бе­ди­мая на­по­лео­нов­ская армия, из­му­чен­ная хо­ло­да­ми и пар­ти­за­на­ми, от­сту­па­ла из Рос­сии. Бра­вые «за­во­е­ва­те­ли Ев­ро­пы» пре­вра­ти­лись в за­мерз­ших и го­лод­ных обо­рван­цев. Те­перь они не тре­бо­ва­ли, а сми­рен­но про­си­ли у рус­ских кре­стьян чего-​нибудь пе­ре­ку­сить, об­ра­ща­ясь к ним «сher ami» («любі друзі»). Кре­стьяне, в ино­стран­ных язы­ках не силь­ные, так и про­зва­ли фран­цуз­ских по­про­ша­ек — «ша­ро­мыж­ни­ки». Не по­след­нюю роль в этих ме­та­мор­фо­зах сыг­ра­ли, ви­ди­мо, и рус­ские слова «ша­рить» и «мы­кать».

«Фран­цу­зы — го­лод­ные крысы в ко­ман­де у ста­ро­сти­хи Ва­си­ли­сы…»
(ри­су­нок нач. XIX в.).

Шваль

«— …С тобой она будет не такая, и сама, по­жа­луй, эта­ко­му
делу ужас­нет­ся, а со мной вот имен­но такая. Ведь уж так.
Как на по­след­нюю самую шваль на меня смот­рит».
(Ф. До­сто­ев­ский «Идиот»)

 Так как кре­стьяне не все­гда могли обес­пе­чить «гу­ма­ни­тар­ную по­мощь» быв­шим ок­ку­пан­там, те неред­ко вклю­ча­ли в свой ра­ци­он ко­ни­ну, в том числе и пав­шую. По-​французски «ло­шадь» — cheval (от­сю­да, кста­ти, и хо­ро­шо из­вест­ное слово «ше­ва­лье» — ры­царь, всад­ник). Од­на­ко рус­ские, не ви­дев­шие в по­еда­нии ло­ша­дей осо­бо­го ры­цар­ства, окре­сти­ли жал­ких фран­цу­зи­ков сло­веч­ком «шваль», в смыс­ле «от­ре­пье».

А. Дель­виг:
«Смир­нов, как и мно­гие из то­гдаш­не­го об­ще­ства, го­во­рил по-​французски дурно. Он был охот­ни­ком до ло­ша­дей и часто упо­треб­лял слово «cheval», ко­то­рое дурно про­из­но­сил, так что Цу­ри­ков го­во­рил ему: «Сам ты шваль!»

Шан­тра­па

«— …Он толь­ко и меч­та­ет, как бы ско­рей по­пасть в
ка­та­лаж­ку и на­чать объ­едать по­ли­цию! Это не на­сто­я­щий
пре­ступ­ник, а шан­тра­па с пу­сты­ми кар­ма­на­ми. Что с
него возь­мешь, когда у него даже на обед денег нет?..»
(Н. Носов «Незнай­ка на Луне»)

«Впро­чем, Сер­дюк давно знал, что боль­шин­ство ино­стран­цев,
встре­ча­ю­щих­ся на мос­ков­ских ули­цах, на самом деле ни­ка­кие
не ино­стран­цы, а так, мел­кая тор­го­вая шан­тра­па, украв­шая
немно­го денег и ото­ва­рив­ша­я­ся в ма­га­зине «Калинка-​Стокман».
(В. Пе­ле­вин «Ча­па­ев и Пу­сто­та»)

 Не все фран­цу­зы до­бра­лись до Фран­ции. Мно­гих, взя­тых в плен, рус­ские дво­ряне устро­и­ли к себе на служ­бу. Для стра­ды они, ко­неч­но, не го­ди­лись, а вот как гу­вер­не­ры, учи­те­ля и ру­ко­во­ди­те­ли кре­пост­ных те­ат­ров при­шлись кста­ти. При­слан­ных на ка­стинг му­жич­ков они эк­за­ме­но­ва­ли и, если та­лан­тов в пре­тен­ден­те не ви­де­ли, ма­ха­ли рукой и го­во­ри­ли «chanter pas» («к пению не годен»). Даль­ней­шая ис­то­рия этого слова, думаю, ясна.

Под­лец

«Ра­зу­ме­ет­ся, он по­дой­дет ко мне и по­даст руку, а я, к при­ме­ру,
по­про­шу его разъ­яс­нить мне, под­лец он  или кре­тин,
по­то­му что кре­ти­нам я подаю руку, а под­ле­цам — ни­ко­гда».
(С. Лем «Осмотр на месте»)

 А вот это слово по про­ис­хож­де­нию поль­ское и озна­ча­ло всего-​навсего «про­стой, незнат­ный че­ло­век».  Так, из­вест­ная пьеса А. Ост­ров­ско­го «На вся­ко­го муд­ре­ца до­воль­но про­сто­ты» в поль­ских те­ат­рах шла под на­зва­ни­ем «За­пис­ки под­ле­ца». Со­от­вет­ствен­но, к «под­ло­му люду» от­но­си­лись все не шлях­ти­чи. Д. Уша­ков в своем тол­ко­вом сло­ва­ре ука­зы­вал, что слово «под­лец» пер­во­на­чаль­но озна­ча­ло: при­над­ле­жа­щий к кре­стьян­ско­му, по­дат­но­му со­сло­вию и упо­треб­ля­лось как тер­мин, без бран­но­го  от­тен­ка».
Впро­чем, чего уж там таить — все ос­но­ва­ния для такой эво­лю­ции были (ни для кого не сек­рет, как от­но­си­лось любое дво­рян­ство к про­сто­му люду). Сна­ча­ла слово про­ник­ло на тер­ри­то­рию Укра­и­ны, а после при­со­еди­не­ния в XVIII в. части Поль­ши к Рос­сии проч­но вошло и в рус­ский язык.

А. Кан­те­мир:
 «Гнус­но дво­ря­ни­ну за­ви­до­вать бла­го­по­лу­чию под­лей­ших себя».

А. Пуш­кин «Ка­пи­тан­ская дочка»:
 «Из­мен­ник помог Пу­га­че­ву вы­лезть из ки­бит­ки, в под­лых вы­ра­же­ни­ях (льсти­вых, уни­зи­тель­ных — С.К.) изъ­яв­ляя свою ра­дость и усер­дие…».
«…Целуй руку, целуй руку, — го­во­ри­ли около меня. Но я пред­по­чел бы самую лютую казнь та­ко­му под­ло­му уни­же­нию».

 Когда же к се­ре­дине XIX века ли­бе­раль­ная ин­тел­ли­ген­ция увлек­лась на­род­ни­че­ски­ми иде­я­ми, слово «под­лый» при­ме­ни­тель­но к про­сто­на­ро­дью стало счи­тать­ся оскор­би­тель­ным. Уже в жур­на­ле «Се­вер­ный вест­ник» 1804 г. пи­са­ли:

«Вы­ра­же­ние под­лый язык есть оста­ток неспра­вед­ли­во­сти того вре­ме­ни,  когда го­во­ри­ли и пи­са­ли под­лый народ; но ныне, бла­го­да­ря че­ло­ве­ко­лю­бию и за­ко­нам, под­ло­го на­ро­да и под­ло­го языка нет у нас! А есть, как и у всех на­ро­дов, под­лые мысли, под­лые дела. Ка­ко­го бы со­сто­я­ния че­ло­век ни вы­ра­жал сии мысли, это будет под­лый язык, как, на­при­мер: под­лый язык дво­ря­ни­на, купца, по­дья­че­го, бур­ми­ст­ра и т. д.».

В итоге за сло­вом стало за­креп­лять­ся хо­ро­шо ныне из­вест­ное вто­рое зна­че­ние — «низ­кий», «бес­чест­ный». Хотя в то время слово «под­ли­чать» обо­зна­ча­ло «за­ис­ки­вать, уни­жать­ся, вы­слу­жи­вать­ся», а от­нюдь не со­вер­ше­ние какой-​то га­до­сти вти­хо­мол­ку, как по­ни­ма­ет­ся ныне.
В гри­бо­едов­ском «Горе от ума» Софья го­во­рит Мол­ча­ли­ну, пол­за­ю­ще­му перед ней на ко­ле­нях: «Не под­ли­чай­те,  встань­те».

Или еще:

С. Нее­лов «Тай­но­му со­вет­ни­ку»:
«Лет трид­цать у вель­мож пар­ке­ты на­ти­рал,
Но­га­ми и спи­ной му­чи­тель­но тру­дил­ся,
Как рыба об лед ко­ло­тил­ся,
Он явно под­ли­чал и в тай­ные попал».

Шель­ма

 «…майор Аля­бьев, на­хо­див­ший­ся при ка­наль­ной Ла­дож­ской
кан­це­ля­рии, писал в 1723 г. к Мен­ши­ко­ву: «Вашей свет­ло­сти
все­по­кор­но до­но­шу, как в быт­ность в селе Назье
гос­по­дин генерал-​лейтенант Миних тряс меня два­жды
за ворот и на­зы­вал меня при мно­гих сви­де­те­лях
дер­ди­ве­лем и шель­мою и бра­нил м… по-​русски».
(С. Со­ло­вьев «Ис­то­рия Рос­сии с древ­ней­ших вре­мен»)

 «Дай Бог тебе в же­ни­хи доб­ро­го че­ло­ве­ка,
не ошель­мо­ван­но­го из­мен­ни­ка».
(А. Пуш­кин)

 Шель­ма, шель­мец — слова, при­шед­шие в нашу речь из Гер­ма­нии. Немец­кое schelmen озна­ча­ло «прой­до­ха, об­ман­щик». Чаще всего так на­зы­ва­ли мо­шен­ни­ка, вы­да­ю­ще­го себя за дру­го­го че­ло­ве­ка. В сти­хо­тво­ре­нии Г. Гейне «Шельм фон Бер­гер» в этой роли вы­сту­па­ет бер­ген­ский палач, ко­то­рый явил­ся на свет­ский мас­ка­рад, при­тво­рив­шись знат­ным че­ло­ве­ком. Гер­цо­ги­ня, с ко­то­рой он тан­це­вал, ули­чи­ла об­ман­щи­ка, со­рвав с него маску…

«…Смот­ри­те, бер­ген­ский палач!» —
Шеп­ну­ли гости друг другу.
Все за­мер­ло. Гер­цо­ги­ня в сле­зах
Упала в объ­я­тья су­пру­гу.

Но гер­цог мудро спас ей честь:
Без дол­гих раз­мыш­ле­ний
Он об­на­жил свой меч и ска­зал:
«Ну, малый, на ко­ле­ни!

Уда­ром меча я дарую тебе
Сан ры­ца­ря бла­го­род­ный
И титул Шельм фон Бер­ген даю
Тебе, как шель­ме при­род­ной».

Так дво­ря­ни­ном стал палач,
Пра­пра­дед фон Бер­ге­нов нищий.
До­стой­ный род! Он на Рейне рас­цвел
И спит на фа­миль­ном клад­би­ще».

В нашей ли­те­ра­ту­ре ти­пич­ный образ шель­ме­ца мы можем ви­деть в об­ра­зе го­го­лев­ско­го Хле­ста­ко­ва.

 Осо­бое зна­че­ние это слово при­об­ре­ло, когда в 1716 г. Петр I Во­ин­ским уста­вом ввел в прак­ти­ку шель­мо­ва­ние — осо­бый вид по­зо­ря­ще­го на­ка­за­ния для дво­рян. Про­це­ду­ра шель­мо­ва­ния про­ис­хо­ди­ла на эша­фо­те. К ви­се­ли­це при­би­ва­лась таб­лич­ка с име­нем про­ви­нив­ше­го­ся, затем над его го­ло­вой ло­ма­лась шпага, как сим­вол ли­ше­ния всех дво­рян­ских прав, с во­ен­ных сры­ва­ли по­го­ны. С этого мо­мен­та быв­ше­го дво­ря­ни­на могли по­ве­сить, со­слать в Си­бирь или, на худой конец, вы­сечь, как про­сто­го смерт­но­го. Хотя в 1776 г. слово «шель­мо­ва­ние» ис­чез­ло из рус­ско­го за­ко­но­да­тель­ства, и было за­ме­не­но тер­ми­ном «ли­ше­ние всех прав со­сто­я­ния», суть на­ка­за­ния не особо из­ме­ни­лась (вспом­ним хотя бы граж­дан­скую казнь ре­во­лю­ци­о­не­ра Н. Чер­ны­шев­ско­го в 1864 г.).
С тех пор слово «шель­ма» мы упо­треб­ля­ем в из­на­чаль­ном немец­ком зна­че­нии, а под «шель­мо­вать» под­ра­зу­ме­ва­ем — пуб­лич­но опо­зо­рить, окле­ве­тать че­ло­ве­ка, под­верг­нуть пуб­лич­но­му осуж­де­нию и трав­ле.

Мымра

«Мы на­зы­ва­ем ее «наша мымра»
(из к/ф «Слу­жеб­ный роман»)

 Смысл этого слова, пре­тер­пев неболь­шую транс­фор­ма­цию, ныне прак­ти­че­ски вер­нул­ся к из­на­чаль­но­му. «Мымра» — коми-​пермяцкое слово и пе­ре­во­дит­ся оно как «угрю­мый». Попав в рус­скую речь, оно стало озна­чать преж­де всего необ­щи­тель­но­го до­мо­се­да (в сло­ва­ре Даля так и на­пи­са­но: «мым­рить» — без­вы­лаз­но си­деть дома»). По­сте­пен­но «мым­рой» стали на­зы­вать и про­сто нелю­ди­мо­го, скуч­но­го, се­ро­го и угрю­мо­го че­ло­ве­ка. Имен­но в этом зна­че­нии ад­ре­со­вал его своей на­чаль­ни­це герой к/ф «Слу­жеб­ный роман».

Часть 4: Га­ле­рея мо­раль­ных уро­дов

Сво­лочь

«Ты — по­след­няя сво­лочь,
Скажу сразу, чтоб знала,
Пред­по­след­няя может,
Шар зем­ной не объ­ять…»
(С. Ак­се­нен­ко)

 «Сво­ло­ча­ти» — по-​древнерусски то же самое, что и «сво­ла­ки­вать». По­это­му сво­ло­чью пер­во­на­чаль­но на­зы­ва­ли вся­че­ский мусор, ко­то­рый сгре­ба­ли в кучу.  Это зна­че­ние (среди про­чих) со­хра­не­но и у Даля: «Сво­лочь — все, что сво­ло­че­но или сво­лок­лось в одно место: бу­рьян, трава и ко­ре­нья, сор, сво­ло­чен­ный бо­ро­ною с пашни».

И какая это сво­лочь на­ва­ли­ла эту сво­лочь?

Со вре­ме­нем этим сло­вом стали опре­де­лять ЛЮБУЮ толпу, со­брав­шу­ю­ся в одном месте. И уж потом им стали име­но­вать вся­че­ский пре­зрен­ный люд — ал­ка­шей, во­ри­шек, бро­дяг и про­чие асо­ци­аль­ные эле­мен­ты. Осо­бен­но по­лю­би­ли это слово рос­сий­ские ари­сто­кра­ты, сде­лав его почти си­но­ни­мом «черни». Когда «пре­зрен­ная чернь и сво­лочь» ари­сто­кра­тов лик­ви­ди­ро­ва­ла как класс, слово вошло в ши­ро­кий оби­ход и чаще стало от­но­сить­ся к кон­крет­но­му че­ло­ве­ку, неже­ли к мно­же­ству.

И. Ильф, Е. Пет­ров «Две­на­дцать сту­льев»:
«Остап, ко­то­рый к этому вре­ме­ни за­кон­чил свои на­блю­де­ния над Ко­ро­бей­ни­ко­вым, решил, что «ста­рик ти­пич­ная сво­лочь».

По­до­нок

«…мы уби­ва­ем себя ка­рье­рой,
день­га­ми, дев­ка­ми за­го­ре­лы­ми,
ведь нам, ак­те­рам,
жить не с по­том­ка­ми,
а ре­жис­се­ры — одни по­дон­ки…»
(А. Воз­не­сен­ский «Мо­но­лог Мэ­ре­лин Монро»)

 Еще одно слово, ко­то­рое из­на­чаль­но су­ще­ство­ва­ло ис­клю­чи­тель­но во мно­же­ствен­ном числе. Иначе и быть не могло, так как «по­дон­ка­ми» на­зы­ва­ли остат­ки жид­ко­сти, оста­вав­шей­ся на дне вме­сте с осад­ком.

Ф. До­сто­ев­ский «Идиот»:
«Ге­не­рал допил из бу­тыл­ки по­след­ние по­дон­ки, встал и пошел из ком­на­ты».

 А так как по трак­ти­рам и ка­ба­кам ча­стень­ко шлял­ся вся­кий сброд, до­пи­ва­ю­щий мут­ные остат­ки ал­ко­го­ля за дру­ги­ми по­се­ти­те­ля­ми, то вско­ре слово «по­дон­ки» пе­ре­шло на них. Воз­мож­но также, что нема­лую роль сыг­ра­ло здесь и вы­ра­же­ние «по­дон­ки об­ще­ства», то есть, люди опу­стив­ши­е­ся, на­хо­дя­щи­е­ся «на дне».

По­дон­ки в пиве.

Ублю­док

«Храб­рят­ся толь­ко ослы и их ублюд­ки,
но ведь и те до из­вест­ной стены».
(Ф. До­сто­ев­ский «За­пис­ки из под­по­лья»)

 Слово «ги­брид», как из­вест­но, нерус­ское и в на­род­ный ар­се­нал вошло до­воль­но позд­но. Го­раз­до позже, неже­ли сами ги­бри­ды — по­ме­си раз­ных видов жи­вот­ных. Вот и при­ду­мал народ для таких по­ме­сей сло­веч­ки «ублю­док» и «вы­ро­док». Слова на­дол­го в жи­вот­ной сфере не за­дер­жа­лись и на­ча­ли ис­поль­зо­вать­ся в ка­че­стве уни­зи­тель­но­го на­име­но­ва­ния бай­стрю­ков и ба­стар­дов, то есть, «по­ме­си» дво­рян с про­сто­лю­ди­на­ми.

Д. К. Ро­линг «Гарри Пот­тер и тай­ная ком­на­та»:
«— Тре­пе­щи­те, враги на­след­ни­ка! — гром­ко крик­нул кто-​то. — Сна­ча­ла кошка — сле­ду­ю­щи­ми будут те, в чьих жилах течет нечи­стая кровь!»

 Те­перь ублюд­ком мы обыч­но на­зы­ва­ем низ­мен­но­го че­ло­ве­ка, мо­раль­но­го урода, нелю­дя, в том числе и того, кто ра­ту­ет за «чи­сто­ту крови».

Мул — ублю­док осла и ко­бы­лы.

Хам

«Га­дал­ка была убеж­де­на, что это имен­но так. Того же
мне­ния при­дер­жи­вал­ся, видно, и по­пу­гай в крас­ных
под­штан­ни­ках. Он смот­рел на По­ле­со­ва своим круг­лым
ра­зум­ным гла­зом, как бы го­во­ря: «Дай се­ме­чек, и я тебе
сей­час все рас­ска­жу. Вик­тор, ты бу­дешь гу­бер­на­то­ром.
Тебе будут под­чи­не­ны все сле­са­ря. А двор­ник дома № 5 так
и оста­нет­ся двор­ни­ком, возо­мнив­шим о себе хамом».
(И. Ильф, Е. Пет­ров «Две­на­дцать сту­льев»)

 Ис­то­ки этого слова хо­ро­шо зна­ко­мы каж­до­му, кто хотя бы в общих чер­тах зна­ком с Биб­ли­ей. Для тех, кто под­за­был де­та­ли, при­ве­дем неболь­шой от­ры­вок.

Быт.9, 20-25:
 «Ной начал воз­де­лы­вать землю и на­са­дил ви­но­град­ник;
и выпил он вина, и опья­нел, и лежал об­на­жен­ным в шатре своем.
И уви­дел Хам, отец Ха­на­а­на, на­го­ту отца сво­е­го, и выйдя рас­ска­зал двум бра­тьям своим.
Сим же и Иафет взяли одеж­ду и, по­ло­жив ее на плечи свои, пошли задом и по­кры­ли на­го­ту отца сво­е­го; лица их были об­ра­ще­ны назад, и они не ви­да­ли на­го­ты отца сво­е­го.
Ной про­спал­ся от вина сво­е­го и узнал, что сде­лал над ним мень­ший сын его,
и ска­зал: про­клят Ха­на­ан; раб рабов будет он у бра­тьев своих».

Ми­ке­лан­дже­ло «Опья­не­ние Ноя».

 В общем, в биб­лей­ские вре­ме­на хам­ство стар­шим об­хо­ди­лось слиш­ком до­ро­го — кара пала не столь­ко на на­ха­мив­ше­го, сколь­ко на всех его по­том­ков. По­это­му из­на­чаль­но в рус­ском языке слово «хам» не со­всем со­от­вет­ство­ва­ло со­вре­мен­но­му по­ня­тию «невос­пи­тан­ный гру­бый че­ло­век», сколь­ко было си­но­ни­мом слова «раб, чернь» в па­мять о зло­по­луч­ных ха­на­а­ня­нах. До­ста­точ­но вспом­нить ру­га­тель­ство «ха­мо­во от­ро­дье» или из­вест­ную по­сло­ви­цу «Из хама не будет пана». Слово быст­ро вошло в ар­се­нал всё того же дво­рян­ства, коим оно ве­ли­ча­ло низ­шие со­сло­вия. Ну а даль­ше вы зна­е­те… Раб­ство от­ме­ни­ли, а хам­ство ока­за­лось жи­ву­чим. 

Наг­лец

«…На­звать и впредь ве­ли­чать себя
Пред­се­да­те­ля­ми зем­но­го шара.
Какие наг­ле­цы — ска­жут неко­то­рые,
Нет, они свя­тые, воз­ра­зят дру­гие…».
(В. Хлеб­ни­ков)

«Был побег на рывок —
Наг­лый, глу­пый, днев­ной…»
(В. Вы­соц­кий)

 У поэта И. Дмит­ри­е­ва в «Сти­хах на вос­ше­ствие на пре­стол им­пе­ра­то­ра Павла I» (1797) есть лю­бо­пыт­ная строч­ка: «Смири свою ты наг­лость, время!». Ко­неч­но, поэты — люди с язы­ком об­ра­ща­ю­щи­е­ся до­воль­но воль­но, но Дмит­ри­ев в этих строч­ках от­нюдь не желал ули­чить Время в бес­со­вест­но­сти и дер­зо­сти. Ули­чал он время в том, в чем его ули­ча­ют мно­гие — в стре­ми­тель­но­сти. Ведь слова «наг­лость», «наг­лый» до­воль­но долго су­ще­ство­ва­ли в рус­ском языке в зна­че­нии «вне­зап­ный, стре­ми­тель­ный, взрыв­ча­тый, за­паль­чи­вый».

Бы­то­ва­ло в Древ­ней Руси и по­ня­тие «наг­лая смерть», то есть смерть не мед­лен­ная, есте­ствен­ная, а вне­зап­ная, на­силь­ствен­ная. В цер­ков­ном про­из­ве­де­нии XI века «Четьи Минеи» есть такие стро­ки: «Мь­ча­ша кони нагло», «Реки по­то­пят я нагло» (нагло, то есть, быст­ро). Вско­ре зна­че­ния «дер­зость, уме­ние брать все быст­ро, на­хра­пом, на­халь­ство» стали для слова «наг­лость» глав­ны­ми.

«Сло­варь Ака­де­мии Рос­сий­ской», 1814:
«Наг­лость.
1. Бес­чин­ство, дер­зость, свой­ство наг­ло­го. Чего до­сти­га­ет один тру­да­ми или за­слу­га­ми, дру­гой ду­ма­ет по­лу­чить наг­ло­стию.
2. В от­но­ше­нии к вет­рам: ярость, силь­ное стрем­ле­ние,  же­сто­кий порыв. Пре­зи­рать наг­лость вет­ров».

 С тех пор по­яви­лась груст­ная по­сло­ви­ца: «Наг­лость — вто­рое сча­стье», но мне боль­ше нра­вит­ся дру­гая — «На­г­ло­му дай волю, за­хо­чет и боле».

Пош­ляк

«Т и л ь т и л ь. Что это за тол­стя­ки ве­се­лят­ся и едят такие вкус­ные вещи?
Д у ш а  С в е т а. Это самые туч­ные зем­ные Бла­жен­ства, их узнать легко.
Т и л ь т и л ь. А по­дой­ти к ним можно?
Д у ш а  С в е т а. Ра­зу­ме­ет­ся. Они не злые, но они пош­ля­ки, да
еще к тому же до­воль­но плохо вос­пи­тан­ные пош­ля­ки!…»
(М. Ме­тер­линк «Синяя птица»)

 «Пош­лость» — слово ис­кон­но рус­ское, ко­то­рое ко­ре­нит­ся в гла­го­ле «пошли». До XVII века оно упо­треб­ля­лось в более чем бла­го­при­стой­ном зна­че­нии и озна­ча­ло все при­выч­ное, тра­ди­ци­он­ное, со­вер­ша­е­мое по обы­чаю, то, что ПОШЛО ис­ста­ри. Фи­ло­лог В. Ви­но­гра­дов при­во­дит сле­ду­ю­щие стро­ки из ру­ко­пи­сей конца XIV века: «А мыты ны дер­жа­ти дав­ныи пош­лыи, а непош­лыхъ мы­товъ и по­шл­инъ не за­мыш­ля­ти»; «По­жа­ло­валъ есми… де­рев­нею Ку­кол­ци­нымъ  и съ лъ­сомъ и съ по­жня­ми, куды то­поръ хо­дилъ, куды коса хо­ди­ла, съ пош­лою зем­лею, что къ  неи из ста­ри­ны тя­ну­ло». Или при­мер из В. Даля: «А ез­до­ки ездят не пош­лою до­ро­гою».

 Од­на­ко в конце XVII — на­ча­ле XVIII веков на­ча­лись Пет­ров­ские ре­фор­мы, про­руб­ка окна в Ев­ро­пу и борь­ба со всеми древни­ми «пош­лы­ми» обы­ча­я­ми. Слово «пош­лый» стало на гла­зах те­рять ува­же­ние и те­перь всё боль­ше зна­чи­ло — «от­ста­лый», «по­сты­лый», «некуль­тур­ный», «про­сто­ва­тый». Вско­ре «пош­ло­стью» стали чаще на­зы­вать три­ви­аль­ность, ба­наль­ность, огра­ни­чен­ность. По­шлая шутка — зна­чит за­ез­жен­ная и ныне непри­лич­ная.

В. Даль «Тол­ко­вый сло­варь жи­во­го ве­ли­ко­рус­ско­го языка», 1863-66:
«Пош­лый — из­би­тый, об­ще­из­вест­ный, на­до­ку­чив­ший, …непри­лич­ный».

Д. Уша­ков  «Тол­ко­вый сло­варь», 1935-40:
 «Пош­лый — за­уряд­ный, низ­ко­проб­ный в ду­хов­ном, нрав­ствен­ном от­но­ше­нии, чуж­дый выс­ших  ин­те­ре­сов и за­про­сов».

Н. Го­голь:
«Он (Пуш­кин — С.К.) мне го­во­рил все­гда, что еще ни у од­но­го пи­са­те­ля не было этого дара вы­став­лять так ярко пош­лость жизни, уметь очер­тить в такой силе пош­лость пошло­го че­ло­ве­ка… Вот мое глав­ное свой­ство, од­но­му мне при­над­ле­жа­щее…»

 Ну а к се­ре­дине XIX века уже по­яви­лись и такие слова, как «пош­ляк», «пош­ляч­ка», «опош­лить», а пош­лость стала нераз­луч­ным си­но­ни­мом ме­щан­ства — еще од­но­го без­обид­но­го слова, став­ше­го нега­тив­ным.

Мер­за­вец

«Я лиш­не­го и в мыс­лях не поз­во­лю,
Когда живу от пер­во­го лица, —
Но часто вы­ры­ва­ет­ся на волю
Вто­рое «Я» в об­ли­чье под­ле­ца.
И я боюсь, давлю в себе мер­зав­ца, —
О, участь бес­по­кой­ная моя! —
Боюсь ошиб­ки: может ока­зать­ся,
Что я давлю не то вто­рое «Я».
(В. Вы­соц­кий)

 Здесь всё очень про­сто, хотя, может, и не так оче­вид­но. Эти­мо­ло­гия «мер­зав­ца» вос­хо­дит к слову «мерз­лый». Холод даже для се­вер­ных на­ро­дов ни­ка­ких при­ят­ных ас­со­ци­а­ций не вы­зы­ва­ет, по­это­му «мер­зав­цем» стали на­зы­вать хо­лод­но­го, бес­чув­ствен­но­го, рав­но­душ­но­го, черст­во­го, бес­че­ло­веч­но­го… в общем крайне (до дрожи!) непри­ят­но­го субъ­ек­та. Слово «мразь», кста­ти, родом от­ту­да же. Как и по­пу­ляр­ные ныне «от­мо­роз­ки».

Дед-​Мерзавец.

Него­дяй

«У меня на лбу «7б» —
не годен к стро­е­вой служ­бе,
Не годен к нор­маль­ной семье,
про­стой любви и друж­бе.
Него­дяй!»
(из песни груп­пы ТЕ­ЛЕ­ВИ­ЗОР)

 Не знаю, слу­чай­но или со­зна­тель­но, но лидер груп­пы ТЕ­ЛЕ­ВИ­ЗОР очень точно под­ме­тил эти­мо­ло­гию слова «него­дяй». То, что это че­ло­век к чему-​то не год­ный, в общем-​то, по­нят­но… Но в XIX веке, когда в Рос­сии ввели ре­крут­ский набор, это слово не было оскорб­ле­ни­ем. Так (тут Ми­ха­ил Бор­зы­кин прав!) на­зы­ва­ли людей, не год­ных к стро­е­вой служ­бе. То есть, раз не слу­жил в армии — зна­чит него­дяй!

И.  Дмит­ри­ев:
«…од­но­го от­ме­чал в гре­на­дер­ский убор, иного во фрун­то­вые, иного в него­дяи».

«Сей­час мы по­смот­рим, кто из вас него­дяй…».

Ф. Кри­вин «Ко­роль Годяй»:
 «В те да­ле­кие, те­перь уже ска­зоч­ные вре­ме­на, когда все слова сво­бод­но упо­треб­ля­лись без «не», жили на земле про­све­щен­ные люди — вежды. Ко­роль у них был Годяй, боль­шой че­ло­ве­ко­люб, а ко­ро­ле­ва — Ряха , ак­ку­ра­тист­ка в выс­шей сте­пе­ни.
Со­брал од­на­жды ко­роль своих до­ум­ков, то есть муд­ре­цов, и го­во­рит:
— Че­сти­вые до­ум­ки, бла­го­да­рю вас за служ­бу, ко­то­рую вы со­слу­жи­ли мне и ко­ро­ле­ве Ряхе. Ваша служ­ба была сплош­ным по­треб­ством, имен­но здесь, в со­ве­те до­ум­ков, я услы­шал такие ле­по­сти, такие су­свет­ные су­ра­зи­цы, что, хоть я и сам че­ло­век ве­же­ствен­ный, но и я по­ра­жал­ся ва­ше­му за­дач­ли­во­му уму. Имен­но бла­го­да­ря вам у нас в ко­ро­лев­стве такая раз­бе­ри­ха, такие взго­ды, по­лад­ки и уря­ди­цы, — бла­го­да­ря вашей уклю­же­сти, умо­ли­мо­сти и, я не по­бо­юсь этого слова, укос­ни­тель­но­сти в ре­ше­нии важ­ных во­про­сов.
— Ваше ве­ли­че­ство, — от­ве­ча­ли до­ум­ки, — мы про­сто удач­ни­ки, что у нас ко­роль такой че­сти­вец, а ко­ро­ле­ва такая скла­де­ха, какой свет не видал.
— Я знал, что вы меня до­люб­ли­ва­е­те, — скром­но ска­зал ко­роль. — Мне все­гда были вдо­мек ваши на­сыт­ность и уго­мон­ность в лич­ной жизни, а также до­мыс­лие и про­буд­ность в делах. И, при вашей под­держ­ке, я бы и даль­ше сидел на троне, как при­ка­ян­ный, если б не то, что я уже не так до­мо­гаю, как преж­де, бы­ва­ло, до­мо­гал.
— Вы до­мо­га­е­те, ваше ве­ли­че­ство! — за­про­те­сто­ва­ли  до­ум­ки. — Вы еще такой ка­зи­стый, взрач­ный, при­гляд­ный! Мы ни­ко­го не смо­жем взлю­бить так, как взлю­би­ли вас…».

 Уже к ХХ веку «него­дяй» ста­но­вит­ся оскорб­ле­ни­ем, и более при­бли­жа­ет­ся к зна­че­нию «не год­ный быть на­сто­я­щим че­ло­ве­ком», озна­чая че­ло­ве­ка бес­прин­цип­но­го, бес­со­вест­но­го, спо­соб­но­го на под­лость.

Чмо

 «— Можно тебя чмок­нуть?
— Валяй!
— Чмо!!!»

 «Стоит мужик в тру­сах перед зер­ка­лом. Так, сяк
по­вер­нет­ся, би­цеп­сы на­пря­га­ет, живот
втя­ги­ва­ет, бор­мо­ча при этом са­мо­до­воль­но:
— Какое чмо! Ну какое же я все-​таки чмо!
Жена из со­сед­ней ком­на­ты:
— Дурак! Сколь­ко раз по­вто­рять — не чмо, а мачо!»

(из анек­до­тов)

 «Чма­рить», «чмы­рить», если ве­рить Далю, из­на­чаль­но обо­зна­ча­ло «чах­нуть», «пре­бы­вать в нужде», «про­зя­бать». По­сте­пен­но этот гла­гол родил имя су­ще­стви­тель­ное, опре­де­ля­ю­щее жал­ко­го че­ло­ве­ка, на­хо­дя­ще­го­ся в уни­жен­ном угне­тен­ном со­сто­я­нии.
В тю­рем­ном мире, склон­ном к вся­ко­го рода тай­ным шиф­рам, слово «ЧМО» стали рас­смат­ри­вать, как аб­бре­ви­а­ту­ру опре­де­ле­ния «Че­ло­век, Мо­раль­но Опу­стив­ший­ся», что, впро­чем, со­вер­шен­но неда­ле­ко от из­на­чаль­но­го смыс­ла. 

Жлоб

«Лу­ко­мо­рья боль­ше нет,
От дубов про­стыл и след, —
Дуб го­дит­ся на пар­кет —
так ведь нет:
Вы­хо­ди­ли из избы
Здо­ро­вен­ные жлобы —
По­ру­би­ли все дубы
на гробы».
(В. Вы­соц­кий)

 Есть тео­рия, что спер­ва «жло­ба­ми» про­зва­ли тех, кто пил жадно, за­хле­бы­ва­ясь. Так или иначе, но пер­вое до­сто­вер­но из­вест­ное зна­че­ние этого слова — «жа­ди­на, ску­пер­дяй». Кста­ти, укра­ин­ская фа­ми­лия Жлоба встре­ча­ет­ся до сих пор. Да и вы­ра­же­ние «Не жло­бись!» и се­го­дня озна­ча­ет «Не жад­ни­чай!».
Прав­да в по­след­ние годы слово «жлоб» стало ас­со­ци­и­ро­вать­ся еще и с гру­бым, неоте­сан­ным, угрю­мым и обя­за­тель­но здо­ро­вым му­жи­ком. Вполне воз­мож­но, что боль­шие га­ба­ри­ты в опи­са­нии «жло­бов» стали по­пу­ляр­ны после по­яв­ле­ния при­ве­ден­ной нами песни Вла­ди­ми­ра Се­ме­но­ви­ча.

***

 Те­перь, после всего вы­ше­про­чи­тан­но­го, вы на­вер­но пой­ме­те, если я скажу о себе, что «по рож­де­нию я, судя по всему, под­лец; по вере — кре­тин; по об­ра­зу жизни — мымра; по во­ен­но­му би­ле­ту — него­дяй; по по­ли­ти­че­ским убеж­де­ни­ям долго был иди­о­том; имею кота-​ублюдка и пса-​выродка».
Од­на­ко на­де­юсь, что вы не бу­де­те при­ме­нять эти слова в по­все­днев­ной жизни, ибо вполне мо­же­те на­рвать­ся на того, кто эту ста­тью не читал…

Автор: Сер­гей Курий
но­ябрь 2006 г.