Теперь, когда наша несчастная родина находится на самом дне ямы позора и бедствия, в которую ее загнала «великая социальная революция», у многих из нас все чаще и чаще начинает являться одна и та же мысль.
Эта мысль настойчивая.
Она — темная, мрачная, встает в сознании и властно требует ответа.
Она проста: а что же будет с нами дальше?
Появление ее естественно.
Мы проанализировали свое недавнее прошлое. О, мы очень хорошо изучили почти каждый момент за последние два года. Многие же не только изучили, но и прокляли.
Настоящее перед нашими глазами. Оно таково, что глаза эти хочется закрыть.
Не видеть!
Остается будущее. Загадочное, неизвестное будущее.
В самом деле: что же будет с нами?..
Недавно мне пришлось просмотреть несколько экземпляров английского иллюстрированного журнала.
Я долго, как зачарованный, глядел на чудно исполненные снимки.
И долго, долго думал потом...
Да, картина ясна!
Колоссальные машины на колоссальных заводах лихорадочно день за днем, пожирая каменный уголь, гремят, стучат, льют струи расплавленного металла, куют, чинят, строят...
Они куют могущество мира, сменив те машины, которые еще недавно, сея смерть и разрушая, ковали могущество победы.
На Западе кончилась великая война великих народов. Теперь они зализывают свои раны.
Конечно, они поправятся, очень скоро поправятся!
И всем, у кого, наконец, прояснился ум, всем, кто не верит жалкому бреду, что наша злостная болезнь перекинется на Запад и поразит его[1], станет ясен тот мощный подъем титанической работы мира, который вознесет западные страны на невиданную еще высоту мирного могущества.
А мы?
Мы опоздаем...
Мы так сильно опоздаем, что никто из современных пророков, пожалуй, не скажет, когда же, наконец, мы догоним их и догоним ли вообще?
Ибо мы наказаны.
Нам немыслимо сейчас созидать. Перед нами тяжкая задача — завоевать, отнять свою собственную землю.
Расплата началась.
Герои-добровольцы рвут из рук Троцкого пядь за пядью русскую землю.
И все, все — и они, бестрепетно совершающие свой долг, и те, кто жмется сейчас по тыловым городам юга, в горьком заблуждении полагающие, что дело спасения страны обойдется без них, все ждут страстно освобождения страны.
И ее освободят.
Ибо нет страны, которая не имела бы героев, и преступно думать, что родина умерла.
Но придется много драться, много пролить крови, потому что пока за зловещей фигурой Троцкого еще топчутся с оружием в руках одураченные им безумцы, жизни не будет, а будет смертная борьба.
Нужно драться.
И вот пока там, на Западе, будут стучать машины созидания, у нас от края и до края страны будут стучать пулеметы.
Безумство двух последних лет толкнуло нас на страшный путь, и нам нет остановки, нет передышки. Мы начали пить чашу наказания и выпьем ее до конца.
Там, на Западе, будут сверкать бесчисленные электрические огни, летчики будут сверлить покоренный воздух, там будут строить, исследовать, печатать, учиться...
А мы... Мы будем драться.
Ибо нет никакой силы, которая могла бы изменить это.
Мы будем завоевывать собственные столицы.
И мы завоюем их.
Англичане, помня, как мы покрывали поля кровавой росой, били Германию, оттаскивая ее от Парижа, дадут нам в долг еще шинелей и ботинок, чтобы мы могли скорее добраться до Москвы. И мы доберемся.
Негодяи и безумцы будут изгнаны, рассеяны, уничтожены.
И война кончится.
Тогда страна окровавленная, разрушенная начнет вставать... Медленно, тяжело вставать.
Те, кто жалуется на «усталость», увы, разочаруются. Ибо им придется «устать» еще больше...
Нужно будет платить за прошлое неимоверным трудом, суровой бедностью жизни. Платить и в переносном, и в буквальном смысле слова.
Платить за безумство мартовских дней, за безумство дней октябрьских, за самостийных изменников, за развращение рабочих, за Брест, за безумное пользование станком для печатания денег... за все! И мы выплатим.
И только тогда, когда будет уже очень поздно, мы вновь начнем кой-что созидать, чтобы стать полноправными, чтобы нас впустили опять в версальские залы. Кто увидит эти светлые дни? Мы?
О нет! Наши дети, быть может, а быть может, и внуки, ибо размах истории широк и десятилетия она так же легко «читает», как и отдельные годы.
И мы, представители неудачливого поколения, умирая еще в чине жалких банкротов, вынуждены будем сказать нашим детям:
— Платите, платите честно и вечно помните социальную революцию!
Комментарии
Ну да, в этом эссе как в капле воды отразился взгляд на мир нашего креаклиата - преклонение перед красотой и могуществом Запада и перед благородными, образованными людьми, его населяющими. И одновременно презрительный и жесткий взгляд на нелюбимый "пролетариат", вдруг с какого-то бодуна осмелившийся мечтать о новой справедливой жизни. Хотелось бы сказать. что ничего не изменилось за последние сто лет - но это не так. Если сто лет назад вестернизирована была только элита и образованный класс - десятипроцентное меньшинство населения, то нынче - увы. Западное мировоззрение, западный взгляд на вещи распространился на все население, находящемся в явном замешательстве от вопроса, где же нам искать свою русскость.
И одновременно презрительный и жесткий взгляд на нелюбимый "пролетариат"
Михаил Афанасьевич Булгаков был во многих отношениях уникальным писателем. Будучи по духу своих взглядов и произведений совершенно несоветским и даже антисоветским автором, он, тем не менее, почти всю сознательную жизнь прожил в СССР и написал именно здесь свои самые яркие произведения («Собачье сердце», «Дни Турбиных», «Белая гвардия», «Мастер и Маргарита»). Отношения писателя с тоталитарным советским строем получили знаменательную персонификацию в его взаимодействии с Иосифом Сталиным.
Первое свое письмо «вождю всех народов» Булгаков напишет в июле 1928 г., после того, как И. В. Сталин охарактеризовал его пьесу «Бег» как «антисоветскую», что привело к запрету не только на это произведение, но и на прозу автора [4]. В своем послании писатель указывает, что у него нет возможности печататься в Советском Союзе и поэтому он чувствует себя «затравленным» [4]. Однако на свою просьбу о разрешении на эмиграцию Булгаков так и не получил ответа. Это был не первый раз, когда писатель конфликтовал с властями. Михаил Афанасьевич категорически не принял революцию, восприняв ее как национальную катастрофу, кровопролитие и страшный грех. Большевистская власть, в свою очередь, расценивала Булгакова как чужеродный элемент. Еще в 1926 году сотрудники ОГПУ после обыска в доме писателя забрали рукопись повести «Собачье сердце» и личный дневник писателя [4]. Конфискованное потом вернули, но конфликт не был исчерпан. 28 марта 1930 года Булгаков пишет отчаянное письмо, обращаясь напрямую к правительству СССР.
В нем он открыто заявляет о своих идейных и творческих установках, признавая их полную несовместимость с советским строем. Михаил Афанасьевич говорит о том, что его творчество вызывает резкое неприятие в национальной печати и не может существовать в СССР. Булгаков прямо заявляет, что борьба с цензурой и поддержка свободы печати — его «писательский долг». Михаил Афанасьевич также называет себя «мистическим писателем» и подчёркивает сатирический характер своих произведений, который в Советском Союзе воспринимался как нападки на существующий строй. Писатель также подчеркивал свою неразрывную связь с русской дореволюционной интеллигенцией, которая в новой России воспринималась враждебно. Булгаков не собирается отрекаться от своих взглядов и становиться хотя бы «попутчиком» при советской власти. Он пишет о запрете своих пьес и считает себя уничтоженным.
«Я прошу принять во внимание, что невозможность писать для меня равносильна погребению заживо», — заключает писатель и просит разрешение на выезд за границу. На сей раз власти обратили внимание на Булгакова. 18 апреля 1930 года состоялся телефонный разговор И. В. Сталина с писателем, во время которого руководитель страны посоветовал Булгакову еще раз подать заявление на работу во МХАТ и выразил желание лично встретиться с Михаилом Афанасьевичем. Идея о личной беседе с вождем станет потом для писателя своеобразной манией [4]. После этого разговора Булгакова взяли на работу в Художественный театр ассистентом режиссера, практически — по протекции Сталина. Этот поступок руководителя СССР подчеркивает его сложное отношение к Михаилу Афанасьевичу.
С одной стороны, именно после его определения пьесы «Бег» как «антисоветского явления» начинается травля Булгакова. С другой стороны, Сталин выказывал по отношению к писателю определенную симпатию. Известно, например, что спектакль по пьесе «Дни Турбиных» Иосиф Виссарионович смотрел не менее 15 раз [8, с. 404]. Кроме того, в письме В. Н. Билль-Белоцерковскому от 1 февраля 1929 года Сталин выступил против запрета пьес Булгакова и намекнул, что если писатель доработает «Бег» в более советском стиле, то это произведение не будут снимать с постановки. Однако Михаил Афанасьевич, судя по всему, решил не исправлять свой текст [Там же]. Сталин же поспособствовал тому, что пьесы Булгакова снова стали ставить в театрах. Рассказывали, что в январе 1932 года глава СССР был в МХАТе на одном спектакле и спросил, почему в театре давно не ставили «Дни Турбиных», в результате чего уже в феврале пьеса вернулась на подмостки [8, с. 480–481].
Однако на очередное письмо одного из своих любимых авторов, написанное в 1931 году, в котором тот просил главу СССР стать его «первым читателем», Сталин не ответил. Отношение Булгакова к «вождю» было менее противоречивым. До самой своей смерти Михаил Афанасьевич сохранял критическое восприятие советской действительности и не собирался становиться «пролетарским писателем». Однако бесконечное давление и страх за судьбу своих произведений привели к тому, что Булгаков решился написать пьесу о Сталине, названную «Батум». Причина была не в желании наладить контакт с властями СССР, а стремление создать хоть что-нибудь, что могли бы пропустить на сцену [8, с. 639]. Но эта попытка оказалась неудачной: в итоге пьесу тоже запретили. Данное событие столь сильно подкосило Булгакова, что он серьезно заболел.
Но это было не единственным ударом. В 1930-е гг. писатель творит исключительно «в стол», без надежды на публикацию своих произведений. В это же время он начинает создавать «Мастера и Маргариту». Короткое потепление в отношениях между Булгаковым и властями СССР быстро закончилось. В 1934 году писателя и его жену отказались выпускать за границу. Один из последних ударов Булгакову был нанесен в феврале 1939 года, когда во время очередного награждения советских литераторов орденами в глаза бросилось отсутствие Михаила Афанасьевича. Хотя в списке были разные писатели, в том числе и те, кто принимал участие в травле Булгакова (например, Билль-Белоцерковский) [5,с. 9–11]. Эта ситуация довела писателя до отчаяния [Там же]. Подобные обстоятельства вынуждали Булгакова еще больше времени посвящать творчеству, где нашли отражение многие обстоятельства его жизни, в частности, отношения со Сталиным.
Астахин Л. В. считает, что в диалоге Фоки и Амвросия в романе «Мастер и Маргарита» [1, с. 36] Булгаков метафорически изобразил свой разговор с вождем. При этом Сталина — Амвросия — писатель изображает пышущим здоровьем гигантом, регулярно вкушающим радости жизни, а себя (т. е. Фоку) — несчастным и болезненным, живущим в условиях бедности и несвободы. Кроме того, Амвросий выступил против ресторана «Колизей», что можно расценить как воспоминание о запрете на выезд за границу для Булгакова, который был озвучен Сталиным в ходе разговора 1930 г. [Там же, с. 38]. Среди исследователей творчества Булгакова распространено мнение, что И. В. Сталин явился одним из прообразов (если не главных прототипов) ключевого персонажа романа «Мастер и Маргарита» — Воланда [2, с. 134; 3, с. 238]. Дьявол в романе даже говорит словами Сталина: «Это факт. А факт — самая упрямая в мире вещь» [7, с. 617].
Из текста произведения можно заключить, что Воланд симпатизирует «вождю всех времен и народов» и уверен, что с его помощью сохранит власть над Москвой [3, с. 238]. При этом булгаковский Дьявол часто воспринимается как вершитель правосудия и каратель злодеяний. Нет ли здесь противоречия? Подобную коллизию можно объяснить тем, что писатель до такой степени разочаровался в окружающей действительности, что видел даже в Сатане больше доброты, чем в людях. Отношение же Булгакова к властям было однозначным. В сентябре 1939 года, после того, как запретили пьесу «Батум», писатель говорил своей жене Елене Сергеевне: «Плохо мне, Люсенька. Он мне подписал смертный приговор», имея в виду Сталина [5, с. 23–24]. В целом же поведение Сталина в отношении Булгакова изобилует кажущимися противоречиями. На первый взгляд непонятно, почему Михаила Афанасьевича не отпустили за границу, а потом не арестовали даже во время пика репрессий. Ведь Булгаков открыто заявлял о своих антисоветских взглядах. Вызывает вопросы, почему Сталин помогал писателю выжить, но в то же время держал его в жестких условиях, не позволяя печататься.
Рассматривая эту проблему, С. Лунев отметил, что Булгаков и Сталин олицетворяли собой две России — дореволюционную и советскую. Они не могли жить мирно, как, впрочем, и окончательно расстаться [6]. Несмотря на стремление большевиков построить страну «с чистого листа», они не сумели окончательно избавиться от прошлого. Былые традиции культуры, менталитет и талантливые представители старой интеллигенции являлись важным фактором в деле конструирования советской державы. Без этого мощного фундамента невозможно было построить новое общество. Возможно, Сталин понимал, что без таких людей, как Булгаков, молодое социалистическое государство культурно заметно обеднеет. Иосиф Виссарионович признавал, что Булгаков намного талантливее большинства «пролетарских писателей». В то же время Сталин мог опасаться, что писатель, уехав за границу, был в состоянии стать знаменем антисоветской пропаганды, символом разгромленной, но не сломленной русской интеллигенции. Кроме того, миграция Булгакова из СССР могла продемонстрировать миру, что талантливые люди не имеют возможностей для свободного развития в социалистической стране. Подобное мнение могло навредить имиджу Советского Союза. Таким образом, Булгаков оказался заложником ситуации и потерял свободу выбора.
Но именно неприятная писателю советская действительность способствовала развитию самых сильных сторон его таланта — мистической и сатирической. Судьба Михаила Афанасьевича высвечивает весь трагизм непростого положения русской интеллигенции, которая после революции стояла перед выбором: потерять либо себя, либо свою родину. В итоге многие лишились и того, и другого. Булгаков же постарался сохранить это сложное единство.
Литература:
Астахин Л. В. О загадках и тайнах нераскрытых еще в романе М. Булгакова «Мастер и Маргарита» // Вестник Оренбургского государственного университета. — 2008. — № 9. — С. 31–43. Белобровцева И., Кульюс С. Роман М. Булгакова «Мастер и Маргарита». Комментарий. — М.: Книжный Клуб 36.6, 2007. — 496 с. Зарецкая Н. Я. М. Булгаков: между мистикой и реальностью (по мотивам романа «Мастер и Маргарита») // Вестник Казанского технологического университета. — 2012. — Т. 15. — № 1. — С. 238–244. Золотусский И. П. Булгаков и Сталин [Электронный ресурс] URL: http://lit.1september.ru/article.php?ID=200103205 Лосев В. И. «Чтобы знали…» / Булгаков М. А. Мастер и Маргарита. — СПб.: Азбука-классика, 2005. — 608 с. Лунев С. Булгаков — любимый писатель Сталина? Почему «Отец народов» покровительствовал самому «несоветскому» писателю [Электронный ресурс] URL: http://www.liveinternet.ru/users/2503040/post124165001/ Санджи-Гаряева З. С. Советский язык в изображении А. Платонова и М. Булгакова // Вестник Нижегородского университета им. Н. И. Лобачевского. — 2011. — № 6–2. — С. 615–619. Чудакова М. О. Жизнеописание Михаила Булгакова. — 2-е изд., доп. — М.: Книга, 1988. — 672 с.
https://moluch.ru/archive/120/33269/
Похоже, что интеллигентный советский литературный критик смущен и не может внутренне допустить, что Булгаков сердцем расположен к Воланду и его великолепной шайке профессионалов, а вовсе не к Христу. Поэтому он спешит защитить его наводя тень на плетень - Сталин, там, репрессии, свобода творчества и печати. А Булгаков просто не верит, что последние станут первыми, что камень, отвергнутый строителями, ляжет во главу угла. Легко любить успешных, богатых, умных. Как полюбить тех нищебродов и неудачников, которых Христос вокруг себя собирал.
Страницы