Ин­тер­вью Вла­ди­ми­ра Пу­ти­на немец­ко­му из­да­нию Bild. Пол­ная сте­но­грам­ма

За­пись ин­тер­вью со­сто­я­лась 5 ян­ва­ря в Сочи.

Во­прос: Ува­жа­е­мый гос­по­дин Пре­зи­дент! Мы толь­ко что от­ме­ти­ли 25‑летие с мо­мен­та окон­ча­ния «хо­лод­ной войны». За про­шед­ший год во всём мире на­блю­да­лось боль­шое ко­ли­че­ство войн и кри­зи­сов, та­ко­го дол­гие годы не про­ис­хо­ди­ло. Что мы сде­ла­ли непра­виль­но?

В.Путин: Вы на­ча­ли сразу с клю­че­во­го во­про­са. Мы всё сде­ла­ли непра­виль­но, с пер­вых шагов, мы не пре­одо­ле­ли рас­ко­ла Ев­ро­пы. 25 лет назад Бер­лин­ская стена пала, но рас­кол Ев­ро­пы не был пре­одо­лён, неви­ди­мые стены про­сто были пе­ре­дви­ну­ты на во­сток. Это со­зда­ло пред­по­сыл­ки для бу­ду­щих вза­им­ных упрё­ков, непо­ни­ма­ния и кри­зи­сов. Мно­гие, в том числе и в Фе­де­ра­тив­ной Рес­пуб­ли­ке, кри­ти­ку­ют меня за из­вест­ное вы­ступ­ле­ние в Мюн­хене на кон­фе­рен­ции по без­опас­но­сти. А что та­ко­го я ска­зал необыч­но­го? После того как пала Бер­лин­ская стена, го­во­ри­ли о том, что НАТО не будет рас­ши­рять­ся на во­сток. Это го­во­рил то­гдаш­ний Ге­не­раль­ный сек­ре­тарь НАТО, граж­да­нин Фе­де­ра­тив­ной Рес­пуб­ли­ки гос­по­дин Вер­нер, на­сколь­ко я помню. Между про­чим, неко­то­рые немец­кие по­ли­ти­ки того вре­ме­ни пре­ду­пре­жда­ли об этом и пред­ла­га­ли свои ре­ше­ния, на­при­мер, гос­по­дин Эгон Бар. Зна­е­те, я, есте­ствен­но, встре­ча­ясь с немец­ки­ми жур­на­ли­ста­ми, по­ду­мал, что мы так или иначе вый­дем на ту про­бле­му, ко­то­рую Вы сей­час за­тро­ну­ли, и взял из ар­хи­ва бе­се­ды того вре­ме­ни со­вет­ско­го ру­ко­вод­ства, 90‑го года, с неко­то­ры­ми немец­ки­ми по­ли­ти­ка­ми, в том числе с гос­по­ди­ном Баром. Это ни­ко­гда не пуб­ли­ко­ва­лось.

Во­прос: Это ин­тер­вью?

Нет, это ра­бо­чие бе­се­ды немец­ких по­ли­ти­ков Ген­ше­ра, Коля, Бара с со­вет­ским ру­ко­вод­ством: Гор­ба­чё­вым, гос­по­ди­ном Фа­ли­ным, ко­то­рый, по‑моему, тогда воз­глав­лял меж­ду­на­род­ный отдел ЦК. Это ни­ко­гда не было до­сто­я­ни­ем глас­но­сти. Вы бу­де­те пер­вы­ми и ваши чи­та­те­ли, ко­то­рые узна­ют про эту бе­се­ду 90‑го года. Смот­ри­те, что го­во­рит гос­по­дин Эгон Бар: «Если при объ­еди­не­нии Гер­ма­нии не сде­лать ре­ша­ю­щих шагов к пре­одо­ле­нию рас­ко­ла Ев­ро­пы на враж­деб­ные блоки, раз­ви­тие может при­нять весь­ма небла­го­при­ят­ный ха­рак­тер, об­ре­ка­ю­щий СССР на меж­ду­на­род­ную изо­ля­цию». Это было ска­за­но 26 июня 90-го года. Гос­по­дин Бар пред­ла­гал кон­крет­ные вещи. Он го­во­рил о необ­хо­ди­мо­сти со­зда­ния в цен­тре Ев­ро­пы но­во­го союза. Она не долж­на дви­гать­ся в НАТО. Вся Цен­траль­ная Ев­ро­па, вклю­чая Во­сточ­ную Гер­ма­нию либо без неё, долж­на была бы объ­еди­нить­ся в от­дель­ный союз с уча­сти­ем и Со­вет­ско­го Союза, и Со­еди­нён­ных Шта­тов. И вот он го­во­рит: «НАТО как ор­га­ни­за­ция, во вся­ком слу­чае, её во­ен­ные струк­ту­ры не долж­ны рас­про­стра­нять­ся на Цен­траль­ную Ев­ро­пу». Он уже был в то время пат­ри­ар­хом ев­ро­пей­ской по­ли­ти­ки, у него был свой взгляд на бу­ду­щее Ев­ро­пы, и он го­во­рил своим со­вет­ским кол­ле­гам: «Если вы с этим не со­гла­си­тесь, а со­гла­си­тесь, на­обо­рот, с рас­про­стра­не­ни­ем НАТО, и Со­вет­ский Союз с этим со­гла­сит­ся, то я боль­ше в Моск­ву во­об­ще не при­еду». По­ни­ма­е­те, он был очень умный че­ло­век. Он видел в этом глу­бо­кий смысл, был убеж­дён в том, что нужно по­ме­нять фор­мат аб­со­лют­но, уйти от вре­мён «хо­лод­ной войны». И мы этого ни­че­го не сде­ла­ли.

Во­прос: Он ещё при­ез­жал в Моск­ву?

Не знаю. Это был раз­го­вор от 27 фев­ра­ля 1990 года. Это за­пись бе­се­ды между Фа­ли­ным со сто­ро­ны Со­вет­ско­го Союза, со сто­ро­ны немец­ких по­ли­ти­ков ‒ гос­по­дин Эгон Бар и Фойгт. Что про­изо­шло на самом деле? Про­изо­шло то, от чего пре­ду­пре­ждал гос­по­дин Бар. Он пре­ду­пре­ждал о том, что нель­зя раз­ви­вать во­ен­ную струк­ту­ру на во­сток ‒ се­ве­ро­ат­лан­ти­че­ский блок. Надо со­здать нечто общее, объ­еди­ня­ю­щее всю Ев­ро­пу. Ни­че­го этого не про­изо­шло, а про­изо­шло как раз об­рат­ное, про­изо­шло то, про­тив чего он пре­ду­пре­ждал: ин­фра­струк­ту­ра НАТО на­ча­ла раз­ви­вать­ся на во­сток, и про­изо­шло рас­ши­ре­ние. Мы ты­ся­чу раз слы­ша­ли как ман­тру, по­вто­ря­е­мую на­ши­ми аме­ри­кан­ски­ми и ев­ро­пей­ски­ми по­ли­ти­ка­ми: стра­ны имеют право вы­би­рать сами спо­соб обес­пе­че­ния своей без­опас­но­сти. Да, мы знаем об этом. Это прав­да. Но прав­да также и то, что дру­гие стра­ны имеют право при­ни­мать ре­ше­ние рас­ши­рять свою соб­ствен­ную ор­га­ни­за­цию и не рас­ши­рять, дей­ство­вать так, как они счи­та­ют це­ле­со­об­раз­ным с точки зре­ния обес­пе­че­ния все­об­щей меж­ду­на­род­ной без­опас­но­сти. И ве­ду­щие члены НАТО могли бы ска­зать: нет, мы рады, что вы хо­ти­те к нам при­со­еди­нить­ся, но мы не со­би­ра­ем­ся рас­ши­рять нашу ор­га­ни­за­цию, мы видим по‑дру­го­му бу­ду­щее Ев­ро­пы. За преды­ду­щие 20‒25 лет, осо­бен­но после раз­ва­ла Со­вет­ско­го Союза, когда исчез вто­рой центр силы в мире, воз­ник­ло же­ла­ние по­лу­чить пол­ное удо­воль­ствие от сво­е­го еди­но­лич­но­го пре­бы­ва­ния на вер­шине ми­ро­вой славы, вла­сти и бла­го­по­лу­чия. И во­об­ще не было ни­ка­ко­го же­ла­ния уже об­ра­щать­ся ни к меж­ду­на­род­но­му праву, ни к Уста­ву Ор­га­ни­за­ции Объ­еди­нён­ных Наций. Там, где они ме­ша­ли, сразу объ­яв­ля­лось, что ООН уста­ре­ла. Кроме рас­ши­ре­ния НАТО на во­сток в об­ла­сти без­опас­но­сти воз­ник­ла си­сте­ма про­ти­во­ра­кет­ной обо­ро­ны. Всё это в Ев­ро­пе раз­ви­ва­ет­ся под пред­ло­гом ку­пи­ро­ва­ния иран­ской ядер­ной угро­зы. В 2009 году ны­неш­ний Пре­зи­дент Со­еди­нён­ных Шта­тов гос­по­дин Барак Обама ска­зал, что если ядер­ная угро­за Ирана пе­ре­ста­нет су­ще­ство­вать, то тогда ни­ка­ко­го сти­му­ла к со­зда­нию си­сте­мы про­ти­во­ра­кет­ной обо­ро­ны не будет, этот сти­мул ис­чез­нет. Но до­го­вор с Ира­ном под­пи­сан, сей­час рас­смат­ри­ва­ют­ся во­про­сы о сня­тии санк­ций, всё это по­став­ле­но под кон­троль МА­ГАТЭ, пер­вый уран уво­зит­ся уже на тер­ри­то­рию Рос­сии для пе­ре­ра­бот­ки, а си­сте­ма про­ти­во­ра­кет­ной обо­ро­ны про­дол­жа­ет раз­ви­вать­ся. Под­пи­са­ны дву­сто­рон­ние со­гла­ше­ния с Тур­ци­ей, Ру­мы­ни­ей, Поль­шей, Ис­па­ни­ей. В Ис­па­нии раз­ме­ща­ют­ся мор­ские силы, ко­то­рые долж­ны функ­ци­о­ни­ро­вать в сфере про­ти­во­ра­кет­ной обо­ро­ны. В Ру­мы­нии уже по­зи­ци­он­ный район со­здан, в Поль­ше будет со­здан где‑то в 18‑м году, в Тур­ции радар ста­вит­ся. Мы ак­тив­но воз­ра­жа­ли про­тив того, что про­ис­хо­ди­ло, ска­жем, в Ираке, в Ливии, в неко­то­рых дру­гих стра­нах. Мы го­во­ри­ли: не надо этого де­лать, не надо туда за­би­рать­ся и не надо со­вер­шать оши­бок. Нас же никто не слу­шал! На­обо­рот, счи­та­ли, что мы за­ни­ма­ем какую‑то ан­ти­за­пад­ную, враж­деб­ную За­па­ду по­зи­цию. А сей­час, когда вы име­е­те сотни тысяч, уже мил­ли­он бе­жен­цев, как вы ду­ма­е­те, у нас по­зи­ция была ан­ти­за­пад­ная или про­за­пад­ная?

Во­прос: На­сколь­ко я понял, Вы сло­жи­ли те ошиб­ки, ко­то­рые Запад до­пу­стил в от­но­ше­нии Вашей стра­ны. Как Вы счи­та­е­те, Рос­сия со своей сто­ро­ны какие‑то ошиб­ки до­пу­сти­ла за эти 25 лет?

Да, до­пу­сти­ла. Мы не за­яв­ля­ли о своих на­ци­о­наль­ных ин­те­ре­сах, а нужно было де­лать это с са­мо­го на­ча­ла. И тогда, может быть, мир был бы более сба­лан­си­ро­ван­ным.

Во­прос: То, что Вы сей­час ска­за­ли, озна­ча­ет, что на­чи­ная с 1990–1991 годов, с мо­мен­та рас­па­да Со­вет­ско­го Союза, в по­сле­ду­ю­щие годы Рос­сия недо­ста­точ­но чётко фор­му­ли­ро­ва­ла свои на­ци­о­наль­ные ин­те­ре­сы?

В.Путин: Аб­со­лют­но.

Во­прос: Мы знаем, что у Вас осо­бое от­но­ше­ние к Гер­ма­нии. Де­сять лет назад в ин­тер­вью с нами по слу­чаю 60‑летия окон­ча­ния Вто­рой ми­ро­вой войны Вы ска­за­ли, что в ис­то­рии Рос­сия и Гер­ма­ния ни­ко­гда не были так близ­ки друг к другу, как сей­час. Что оста­лось, по Ва­ше­му мне­нию, из этой бли­зо­сти к на­сто­я­ще­му мо­мен­ту?

Вза­им­ная сим­па­тия двух на­ро­дов ‒ это самое глав­ное, это лежит в ос­но­ве наших от­но­ше­ний.

Во­прос: Здесь ни­че­го не из­ме­ни­лось?

В.Путин: Думаю, что нет. Несмот­ря на по­пыт­ки ‒ на ваши по­пыт­ки, на по­пыт­ки ваших кол­лег ‒ ис­пор­тить наши от­но­ше­ния с по­мо­щью средств мас­со­вой ин­фор­ма­ции и ан­ти­рос­сий­ской про­па­ган­ды, мне ка­жет­ся, всё равно это сде­лать не уда­лось так, как вам бы хо­те­лось. Не ваши лично, ко­неч­но. Я имею в виду СМИ во­об­ще, в целом, в том числе в Гер­ма­нии. В Гер­ма­нии очень силь­ное за­ру­беж­ное вли­я­ние на сред­ства мас­со­вой ин­фор­ма­ции, преж­де всего из‑за оке­а­на. Вы ска­за­ли, что я сло­жил всё, что мы счи­та­ем ошиб­ка­ми со сто­ро­ны За­па­да. Я со­всем не всё сло­жил, я толь­ко неко­то­рые вещи на­звал, наи­бо­лее важ­ные. После рас­па­да Со­вет­ско­го Союза у нас воз­ник­ли такие же слож­ные про­цес­сы внут­ри самой Рос­сии. Это со­кра­ще­ние про­мыш­лен­но­го про­из­вод­ства, раз­вал со­ци­аль­ной си­сте­мы, се­па­ра­тизм и осо­бен­но оче­вид­ная атака меж­ду­на­род­но­го тер­ро­риз­ма. Ко­неч­но, мы сами в этом ви­но­ва­ты, что там го­во­рить, здесь неко­го ви­нить. Но то, что меж­ду­на­род­ный тер­ро­ризм ис­поль­зо­вал­ся в борь­бе про­тив Рос­сии, а никто либо не об­ра­щал на это вни­ма­ния, либо на­обо­рот под­дер­жи­вал ‒ ан­ти­го­су­дар­ствен­ным силам Рос­сии ока­зы­ва­ли под­держ­ку по­ли­ти­че­скую, ин­фор­ма­ци­он­ную, фи­нан­со­вую, а ино­гда даже во­ору­жён­ную под­держ­ку ока­зы­ва­ли, ‒ это для нас оче­вид­ный факт. И ко­неч­но, зна­е­те, в этот мо­мент мы осо­зна­ли, что раз­го­во­ры раз­го­во­ра­ми, а гео­по­ли­ти­че­ские ин­те­ре­сы ‒ это со­вер­шен­но дру­гое дело. По по­во­ду российско-​немецких от­но­ше­ний. Дей­стви­тель­но, в 2005 году они вышли на очень вы­со­кий уро­вень, и даль­ше бы они раз­ви­ва­лись очень успеш­но. У нас то­ва­ро­обо­рот вырос до 80 с лиш­ним мил­ли­ар­дов дол­ла­ров. Огром­ное ко­ли­че­ство ра­бо­чих мест в Гер­ма­нии было со­зда­но бла­го­да­ря со­труд­ни­че­ству между Рос­си­ей и Гер­ма­ни­ей. Мы вме­сте ста­ра­лись вос­пре­пят­ство­вать небла­го­при­ят­но­му раз­ви­тию со­бы­тий на Ближ­нем Во­сто­ке, в Ираке в част­но­сти. Мы сде­ла­ли очень се­рьёз­ные шаги в рас­ши­ре­нии энер­ге­ти­че­ско­го со­труд­ни­че­ства. Огром­ное ко­ли­че­ство немец­ких пред­при­ни­ма­те­лей от­кры­ли своё дело в Рос­сии, ты­ся­чи пред­при­я­тий были со­зда­ны. Уве­ли­чи­лось ко­ли­че­ство об­ме­нов между граж­да­на­ми, раз­ви­ва­лись гу­ма­ни­тар­ные кон­так­ты. В это же время был со­здан и форум об­ще­ствен­но­сти «Пе­тер­бург­ский диа­лог». Я го­во­рил, то­ва­ро­обо­рот у нас был 83‒85 мил­ли­ар­дов дол­ла­ров, а за пер­вые ме­ся­цы те­ку­ще­го года в два раза упал. Я думаю, в конце года будет где‑то под 40 мил­ли­ар­дов, не боль­ше. На 50 про­цен­тов упал. Тем не менее всё‑таки у нас от­но­ше­ния со­хра­ня­ют­ся, мы ре­гу­ляр­но встре­ча­ем­ся с Фе­де­раль­ным канц­ле­ром на раз­лич­ных ме­ро­при­я­ти­ях, по‑моему, семь раз в про­шлом году встре­ча­лись, 20 раз раз­го­ва­ри­ва­ли с ней по те­ле­фо­ну. У нас про­во­дят­ся пе­ре­крёст­ные годы ли­те­ра­ту­ры и немец­ко­го языка и, со­от­вет­ствен­но, рус­ско­го языка в Гер­ма­нии и в Рос­сии, в этом году мы пла­ни­ру­ем про­ве­сти год мо­ло­дёж­ных об­ме­нов ‒ то есть от­но­ше­ния всё‑таки раз­ви­ва­ют­ся, слава богу. На­де­юсь, что и даль­ше будут раз­ви­вать­ся. Мы пре­одо­ле­ем те слож­но­сти, с ко­то­ры­ми се­го­дня столк­ну­лись.

Во­прос: На­сколь­ко я понял из Ваших вы­ска­зы­ва­ний, НАТО сле­до­ва­ло бы в то время ска­зать во­сточ­но­ев­ро­пей­ским го­су­дар­ствам, что оно не будет их при­ни­мать в свой со­став. Как Вы ду­ма­е­те, НАТО смог­ло бы это пе­ре­жить?

Ко­неч­но.

Во­прос: Но это же в уста­ве НАТО за­фик­си­ро­ва­но.

Но кто пишет устав? Люди. Что, разве в уста­ве на­пи­са­но, что НАТО обя­за­но при­ни­мать всех кто за­хо­чет? Нет. Нужны кри­те­рии, нужны усло­вия. Была бы по­ли­ти­че­ская воля, всё бы смог­ли сде­лать, если бы за­хо­те­ли. Не хо­те­ли про­сто. Хо­те­ли цар­ство­вать. Усе­лись на этот трон. И что даль­ше? Те­перь мы об­суж­да­ем кри­зис­ные си­ту­а­ции. А если бы сде­ла­ли так, как пред­ла­гал ста­рый умный немец, гос­по­дин Эгон Бар, со­зда­ли бы нечто новое, объ­еди­ня­ю­щее Ев­ро­пу, и кри­зи­сов бы этих не было. Была бы дру­гая си­ту­а­ция, были бы свои про­бле­мы. Может быть, они не при­об­ре­ли бы такой остро­ты, по­ни­ма­е­те?

Во­прос: Есть такая тео­рия, что су­ще­ству­ет два Пу­ти­на: один ‒ мо­ло­дой, до 2007 года, ко­то­рый за­явил о со­ли­дар­но­сти с аме­ри­кан­ца­ми, Шрё­дер был его дру­гом, и затем, с 2007 года, по­явил­ся дру­гой Путин. В 2000 году Вы го­во­ри­ли: мы ни­ко­гда не долж­ны иметь кон­фрон­та­ции в Ев­ро­пе, надо сде­лать всё для того, чтобы пре­одо­леть. И сей­час у нас такая кон­фрон­та­ция име­ет­ся. У меня со­вер­шен­но пря­мой к Вам во­прос. Когда мы по­лу­чим назад преж­не­го Пу­ти­на?

Я ни­ко­гда не ме­нял­ся. Во‑пер­вых, я и чув­ствую себя мо­ло­дым се­го­дня. Я был дру­гом Шрё­де­ра, я и оста­юсь дру­гом Шрё­де­ра. Ни­че­го не из­ме­ни­лось. А что ка­са­ет­ся от­но­ше­ния к про­бле­мам, таким как борь­ба с тер­ро­риз­мом, оно тоже не из­ме­ни­лось. Да, тогда, 11 сен­тяб­ря, я был пер­вым, кто по­зво­нил Пре­зи­ден­ту Бушу и вы­ра­зил ему свою со­ли­дар­ность. И мы го­то­вы были сде­лать всё для того, чтобы вме­сте бо­роть­ся с тер­ро­риз­мом. Сей­час, когда про­изо­шли тер­ак­ты в Па­ри­же, я также раз­го­ва­ри­вал, а затем встре­чал­ся с Пре­зи­ден­том Фран­ции. Если бы тогда при­слу­ша­лись к Шрё­де­ру, при­слу­ша­лись к Ши­ра­ку, при­слу­ша­лись бы ко мне, может быть, и не было бы се­го­дняш­них тер­ро­ри­сти­че­ских актов в Па­ри­же, по­то­му что не было бы та­ко­го всплес­ка тер­ро­риз­ма на тер­ри­то­рии Ирака, Ливии и дру­гих стран Ближ­не­го Во­сто­ка. У нас есть общие угро­зы, мы как хо­те­ли, так и се­го­дня хотим, стре­мим­ся к объ­еди­не­нию уси­лий всех го­су­дарств мира, и в Ев­ро­пе, и в мире во­об­ще, для борь­бы с этими угро­за­ми. Это не толь­ко тер­ро­ризм, это и пре­ступ­ность, тор­гов­ля людь­ми, это борь­ба за со­хра­не­ние окру­жа­ю­щей среды ‒ много общих про­блем. Но это не зна­чит, что мы каж­дый раз со всеми долж­ны со­гла­шать­ся по этим либо по дру­гим во­про­сам. И если наша по­зи­ция кому‑то не нра­вит­ся, то не самый луч­ший спо­соб каж­дый раз объ­яв­лять нас вра­га­ми. Может быть, лучше по­слу­шать ино­гда, кри­ти­че­ски пе­ре­осмыс­лить, в чём‑то со­гла­сить­ся и по­ис­кать общие ре­ше­ния? Имен­но об этом я и го­во­рил в Нью-​Йорке на 70‑летии об­ра­зо­ва­ния ООН.

Во­прос: Я хотел бы вы­ска­зать мне­ние, что се­го­дня вы­зо­вы борь­бы с ис­лам­ским тер­ро­риз­мом на­столь­ко остры, что могли бы све­сти Рос­сию снова во­еди­но с За­па­дом в этой борь­бе, но воз­ни­ка­ет про­бле­ма Крыма. Дей­стви­тель­но ли Крым стоит того, чтобы ста­вить на карту сов­мест­ное со­труд­ни­че­ство с За­па­дом?

Что Вы под­ра­зу­ме­ва­е­те под сло­вом «Крым»?

Во­прос: Из­ме­не­ние гра­ниц.

В.Путин: А я под этим по­ни­маю людей ‒ 2,5 мил­ли­о­на че­ло­век. Это люди, ко­то­рые ис­пу­га­лись пе­ре­во­ро­та, надо прямо ска­зать, были встре­во­же­ны го­су­дар­ствен­ным пе­ре­во­ро­том на Укра­ине. И после пе­ре­во­ро­та в Киеве, а это было не что иное, как го­су­дар­ствен­ный пе­ре­во­рот, как бы его ни при­укра­ши­ва­ли, крайне на­ци­о­на­ли­сти­че­ски на­стро­ен­ные силы, ко­то­рые при­хо­ди­ли тогда к вла­сти и от­ча­сти, в зна­чи­тель­ной сте­пе­ни при­шли к вла­сти, они про­сто впря­мую на­ча­ли угро­жать людям. И рус­ским людям, и рус­ско­языч­ным людям, про­жи­ва­ю­щим на Укра­ине во­об­ще и в Крыму в част­но­сти, по­то­му что там кон­цен­тра­ция рус­ских и рус­ско­го­во­ря­щих боль­ше, чем во всех дру­гих ча­стях Укра­и­ны. Что мы сде­ла­ли? Мы не во­е­ва­ли, не ок­ку­пи­ро­ва­ли ни­ко­го, нигде не стре­ля­ли, ни один че­ло­век не погиб в ре­зуль­та­те со­бы­тий в Крыму. Ни один! Мы ис­поль­зо­ва­ли Во­ору­жён­ные Силы толь­ко для того, чтобы сдер­жать на­хо­див­ших­ся там два­дцать с лиш­ним тысяч во­ен­но­слу­жа­щих Укра­и­ны от вме­ша­тель­ства в сво­бод­ное во­ле­изъ­яв­ле­ние людей, про­жи­ва­ю­щих там. Люди при­шли на ре­фе­рен­дум и про­го­ло­со­ва­ли. Они за­хо­те­ли быть в со­ста­ве Рос­сии.

Во­прос: что такое де­мо­кра­тия?

Де­мо­кра­тия ‒ это воля на­ро­да, люди за­хо­те­ли жить так, как они про­го­ло­со­ва­ли. Для меня важна не тер­ри­то­рия и не гра­ни­цы, а судь­бы людей.

Во­прос: Но гра­ни­цы ‒ это со­став­ная часть ев­ро­пей­ско­го ми­ро­по­ряд­ка. Вы го­во­ри­ли о том, что это как раз очень важно, в том числе и в плане рас­ши­ре­ния НАТО.

Это важно ‒ все­гда со­блю­дать меж­ду­на­род­ное право. В слу­чае с Кры­мом меж­ду­на­род­ное право не на­ру­ше­но. В со­от­вет­ствии с Уста­вом Ор­га­ни­за­ции Объ­еди­нён­ных Наций каж­дый народ имеет право на са­мо­опре­де­ле­ние. В слу­чае с Ко­со­во Меж­ду­на­род­ный суд ООН опре­де­лил, что при ре­ше­нии во­про­са о су­ве­ре­ни­те­те мне­ние цен­траль­ных вла­стей можно не учи­ты­вать. Возь­ми­те, если вы се­рьёз­ное из­да­ние, чест­ное перед сво­и­ми чи­та­те­ля­ми, под­ни­ми­те из ар­хи­ва вы­ступ­ле­ние пред­ста­ви­те­ля ФРГ на этом Меж­ду­на­род­ном суде и про­ци­ти­руй­те его. Возь­ми­те пись­мо, по‑моему, аме­ри­кан­ский госдеп писал, или вы­ступ­ле­ние пред­ста­ви­те­ля Ве­ли­ко­бри­та­нии. Возь­ми­те и про­чи­тай­те, что там на­пи­са­но. Ко­со­во за­яви­ло о своей неза­ви­си­мо­сти, и весь мир при­нял это, по сути, зна­е­те, каким спо­со­бом?

Во­прос: После войны?

Нет, ре­ше­ни­ем пар­ла­мен­та. Они даже не про­во­ди­ли ре­фе­рен­дум. Что про­изо­шло в Крыму? Во‑пер­вых, крым­ский пар­ла­мент был из­бран в 2010 году, и тогда Крым вхо­дил в со­став Укра­и­ны. Это чрез­вы­чай­но важ­ная вещь, о ко­то­рой я сей­час го­во­рю. Со­бра­лись де­пу­та­ты, ко­то­рые были из­бра­ны, ещё когда Крым был в со­ста­ве Укра­и­ны, про­го­ло­со­ва­ли за неза­ви­си­мость и на­зна­чи­ли ре­фе­рен­дум. А граж­дане на ре­фе­рен­ду­ме про­го­ло­со­ва­ли за вос­со­еди­не­ние с Рос­си­ей. Кроме того, как Вы пра­виль­но ска­за­ли, со­бы­тия в Ко­со­во со­сто­я­лись после несколь­ких лет войны и фак­ти­че­ски ин­тер­вен­ции стран НАТО, после бом­бар­ди­ро­вок Юго­сла­вии, ра­кет­ных уда­ров по Бел­гра­ду. Те­перь я хочу Вас спро­сить: если ко­со­ва­ры в Ко­со­во имеют право на са­мо­опре­де­ле­ние, по­че­му жи­те­ли Крыма не имеют та­ко­го же точно права? Если мы хотим, чтобы от­но­ше­ния между Рос­си­ей и на­ши­ми дру­зья­ми ‒ со­се­дя­ми в Ев­ро­пе и во всём мире стро­и­лись в по­зи­тив­ном, кон­струк­тив­ном ключе, нужно как ми­ни­мум со­блю­дать все­гда одно об­сто­я­тель­ство, одно усло­вие ‒ нужно ува­жать друг друга, ува­жать ин­те­ре­сы друг друга и при­дер­жи­вать­ся оди­на­ко­вых пра­вил, а не ме­нять их каж­дый раз, как вы­год­но кому бы то ни было. Вы меня спро­си­ли: Ваш по­кор­ный слуга ‒ друг или не друг? От­но­ше­ния между го­су­дар­ства­ми стро­ят­ся немнож­ко по‑дру­го­му, не как от­но­ше­ния между людь­ми. Я не друг, не неве­ста и не жених, я Пре­зи­дент Рос­сий­ской Фе­де­ра­ции. 146 мил­ли­о­нов че­ло­век – у этих людей есть свои ин­те­ре­сы, и я обя­зан их от­ста­и­вать. Мы го­то­вы это де­лать не кон­фрон­та­ци­он­но, мы го­то­вы ис­кать ком­про­мис­сы, но, ко­неч­но, на базе меж­ду­на­род­но­го права, еди­но­об­раз­но всеми по­ни­ма­е­мо­го.

Во­прос: Если Вы го­во­ри­те, что в Крыму не было на­ру­ше­ния меж­ду­на­род­но­го права, как Вы мо­же­те тогда объ­яс­нить сво­е­му на­се­ле­нию, своим людям, что в ре­зуль­та­те этого шага Запад, в том числе по ини­ци­а­ти­ве гос­по­жи Мер­кель, ввёл санк­ции про­тив Рос­сии, от ко­то­рых стра­да­ет рос­сий­ское на­се­ле­ние?

Вы зна­е­те, рос­сий­ское на­се­ле­ние пре­крас­но чув­ству­ет и серд­цем, и умом по­ни­ма­ет, что про­ис­хо­дит. На­по­ле­он как‑то ска­зал, что спра­вед­ли­вость ‒ это во­пло­ще­ние Бога на земле. Вот вос­со­еди­не­ние Крыма с Рос­си­ей ‒ это спра­вед­ли­вое ре­ше­ние. Что ка­са­ет­ся ре­ак­ции наших за­пад­ных парт­нё­ров, мне ка­жет­ся, она была оши­боч­ной и на­прав­ле­на не на под­держ­ку Укра­и­ны, а на сдер­жи­ва­ние роста воз­мож­но­стей Рос­сии. Мне ка­жет­ся, что этого не сле­ду­ет де­лать, в этом и за­клю­ча­ет­ся глав­ная ошиб­ка, а нужно, на­обо­рот, ис­поль­зо­вать воз­мож­но­сти друг друга для вза­им­но­го роста, для сов­мест­но­го ре­ше­ния про­блем, перед ко­то­ры­ми мы стоим. Вы ска­за­ли о санк­ци­ях. Я думаю, что это глу­пое ре­ше­ние и вред­ное. Я го­во­рил о том, что у нас то­ва­ро­обо­рот был с Гер­ма­ни­ей 83‒85 мил­ли­ар­дов дол­ла­ров, и ты­ся­чи ра­бо­чих мест в Гер­ма­нии были со­зда­ны в ре­зуль­та­те этой сов­мест­ной ра­бо­ты. Для нас какие огра­ни­че­ния? Это не самая слож­ная вещь, ко­то­рую мы пе­ре­жи­ва­ем, но тоже вред­ная для нашей эко­но­ми­ки ‒ выход на внеш­ние фи­нан­со­вые рынки. Что ка­са­ет­ся наи­боль­ше­го вреда, ко­то­рый на­но­сит­ся се­го­дняш­ней си­ту­а­ци­ей, ко­неч­но, преж­де всего вред нашей эко­но­ми­ке ‒ это вред от сни­же­ния цен на тра­ди­ци­он­ные то­ва­ры на­ше­го экс­пор­та. Но и в пер­вом, и во вто­ром есть нега­тив­ные, но, как ни стран­но, есть и по­зи­тив­ные вещи. Когда цены на нефть вы­со­кие, нам очень труд­но удер­жать­ся от ис­поль­зо­ва­ния неф­тя­ных до­хо­дов на те­ку­щие рас­хо­ды. И у нас ненеф­те­га­зо­вый де­фи­цит вырос, на мой взгляд, до очень опас­ной черты. Те­перь мы вы­нуж­де­ны его по­ни­жать. И это оздо­ров­ля­ет…

Во­прос: Бюд­жет­ный де­фи­цит?

Мы делим. У нас есть общий де­фи­цит, а есть ненеф­те­га­зо­вые до­хо­ды. Есть до­хо­ды, ко­то­рые мы по­лу­ча­ем от нефти и газа, а мы ещё делим и всё осталь­ное. Общий де­фи­цит неболь­шой. А если вы­чи­стить ненеф­те­га­зо­вый, то от нефти и газа по­лу­ча­ет­ся слиш­ком боль­шой. И для того чтобы его со­кра­щать, такая стра­на, как Нор­ве­гия, ска­жем, зна­чи­тель­ную часть ненеф­те­га­зо­вых до­хо­дов на­прав­ля­ет в ре­зер­вы. Очень труд­но удер­жать­ся от того, чтобы тра­тить, ещё раз по­вто­ряю, на те­ку­щие рас­хо­ды до­хо­ды от нефти и газа. Сни­же­ние имен­но этих рас­хо­дов оздо­ров­ля­ет эко­но­ми­ку. Это пер­вое. И вто­рое: всё можно ку­пить за неф­те­дол­ла­ры. И когда доход от них вы­со­кий, то тогда про­ис­хо­дит де­сти­му­ля­ция соб­ствен­но­го раз­ви­тия, осо­бен­но в вы­со­ко­тех­но­ло­гич­ных от­рас­лях. У нас сей­час на­блю­да­ет­ся па­де­ние ВВП на 3,8 про­цен­та, про­мыш­лен­но­го про­из­вод­ства ‒ на 3,3 про­цен­та, вы­рос­ла ин­фля­ция до 12,7 про­цен­та. Это много, но при этом у нас со­хра­ня­ет­ся по­ло­жи­тель­ный ба­ланс внеш­ней тор­гов­ли, и у нас впер­вые за мно­гие годы зна­чи­тель­но вырос объём экс­пор­та про­дук­ции с вы­со­кой до­бав­лен­ной сто­и­мо­стью. Это точно со­вер­шен­но по­зи­тив­ный про­цесс внут­ри эко­но­ми­ки. У нас со­хра­ня­ет­ся вы­со­кий уро­вень ре­зер­вов, у Цен­траль­но­го банка при­мер­но 340 мил­ли­ар­дов зо­ло­то­ва­лют­ных ре­зер­вов, сей­час могу оши­бить­ся, но за 300 мил­ли­ар­дов. И два ре­зерв­ных фонда Пра­ви­тель­ства, при­мер­но по 70, по 80 мил­ли­ар­дов дол­ла­ров каж­дый, один ‒ 70, дру­гой ‒ 80. Мы счи­та­ем, что мы по­сте­пен­но будем вы­хо­дить всё‑таки на ста­би­ли­за­цию и на подъ­ём эко­но­ми­ки. Мы при­ня­ли целый набор про­грамм, в том числе по так на­зы­ва­е­мо­му им­пор­то­за­ме­ще­нию, а это как раз и есть вло­же­ния в вы­со­ко­тех­но­ло­гич­ные сферы.

Во­прос: Во­про­сы санк­ций, а также во­про­сы Крыма Вы часто об­суж­да­ли с гос­по­жой Фе­де­раль­ным канц­ле­ром Ан­ге­лой Мер­кель. Вы по­ни­ма­е­те её? Вы до­ве­ря­е­те ей?

Да, я уве­рен, что она очень ис­крен­ний че­ло­век. У неё есть опре­де­лён­ные рамки, в ко­то­рых она долж­на ра­бо­тать, но она ис­кренне, и в этом я не со­мне­ва­юсь, стре­мит­ся к по­ис­ку ре­ше­ний по уре­гу­ли­ро­ва­нию в том числе и си­ту­а­ции на юго-​востоке Укра­и­ны. Вы го­во­ри­ли о санк­ци­ях. Все го­во­рят о том, что нужно обя­за­тель­но ис­пол­нить Мин­ские со­гла­ше­ния, и тогда можно пе­ре­смот­реть во­прос о санк­ци­ях. По­верь­те мне, это сей­час при­об­ре­та­ет ха­рак­тер те­ат­ра аб­сур­да, по­то­му что ос­нов­ное, что долж­но быть сде­ла­но по ис­пол­не­нию Мин­ских со­гла­ше­ний, лежит на сто­роне се­го­дняш­них ки­ев­ских вла­стей. Нель­зя тре­бо­вать от Моск­вы то, что дол­жен сде­лать Киев. На­при­мер, самым глав­ным во всём про­цес­се уре­гу­ли­ро­ва­ния, клю­че­вым во­про­сом яв­ля­ет­ся во­прос по­ли­ти­че­ско­го ха­рак­те­ра, а в цен­тре ‒ кон­сти­ту­ци­он­ная ре­фор­ма. Это 11‑й пункт Мин­ских со­гла­ше­ний. Там прямо за­пи­са­но, что долж­на быть про­ве­де­на кон­сти­ту­ци­он­ная ре­фор­ма, при­чём не в Москве же долж­ны быть при­ня­ты эти ре­ше­ния! Вот смот­ри­те, у нас всё по­ме­че­но: про­ве­де­ние кон­сти­ту­ци­он­ной ре­фор­мы на Укра­ине со вступ­ле­ни­ем в силу к концу 2015 года. Пункт 11. 2015 год про­шёл.

Во­прос: Кон­сти­ту­ци­он­ная ре­фор­ма долж­на была быть про­ве­де­на после того, как будут пре­кра­ще­ны все бо­е­вые дей­ствия. Так там было на­пи­са­но?

Нет, не так. Смот­ри­те, я Вам отдам на ан­глий­ском языке. Что на­пи­са­но? Пункт 9‑й ‒ вос­ста­нов­ле­ние пол­но­го кон­тро­ля над го­су­дар­ствен­ной гра­ни­цей со сто­ро­ны пра­ви­тель­ства Укра­и­ны на ос­но­ва­нии за­ко­на Укра­и­ны о кон­сти­ту­ци­он­ной ре­фор­ме к концу 2015 года при усло­вии вы­пол­не­ния пунк­та 11, то есть про­ве­де­ния кон­сти­ту­ци­он­ной ре­фор­мы. То есть сна­ча­ла кон­сти­ту­ци­он­ная ре­фор­ма, по­ли­ти­че­ские про­цес­сы, а потом на ос­но­ве этих про­цес­сов со­зда­ние ат­мо­сфе­ры до­ве­рия и за­вер­ше­ние всех про­цес­сов, в том числе за­кры­тие гра­ни­цы. Наши ев­ро­пей­ские парт­нё­ры ‒ и Канц­лер ФРГ, и Пре­зи­дент Фран­ции ‒ долж­ны как‑то по­боль­ше вни­кать, мне ка­жет­ся, в эти про­бле­мы.

Во­прос: Вы ду­ма­е­те, это не так?

Я думаю, что у них много своих про­блем. Но если уж мы за­ни­ма­ем­ся этим, то нужно туда вни­кать. На­при­мер, здесь на­пи­са­но, что из­ме­не­ния в Кон­сти­ту­ции долж­ны быть на по­сто­ян­ной ос­но­ве. Пра­ви­тель­ство Укра­и­ны внес­ло в пе­ре­ход­ные по­ло­же­ния, им­пле­мен­ти­ро­ва­ло туда закон об осо­бом ста­ту­се этих тер­ри­то­рий, ранее при­ня­тый. Но этот закон, ко­то­рый они внес­ли в Кон­сти­ту­цию, при­нят всего на три года. Два года уже про­шло. Мы когда в Па­ри­же встре­ча­лись, и Канц­лер ФРГ, и Пре­зи­дент Фран­ции со­гла­си­лись с тем, что этому за­ко­ну дол­жен быть при­дан дру­гой ха­рак­тер, и он дол­жен быть вклю­чён туда на по­сто­ян­ной ос­но­ве. И Пре­зи­дент Фран­ции, и Канц­лер это под­твер­ди­ли. Так эта Кон­сти­ту­ция не была про­го­ло­со­ва­на даже в том виде, в ко­то­ром она сей­час есть, а за­ко­ну так и не при­дан ста­тус по­сто­ян­но дей­ству­ю­ще­го. Как можно тре­бо­вать от Моск­вы то, что долж­ны сде­лать в Киеве наши кол­ле­ги своим ре­ше­ни­ем?

Во­прос: Ка­ко­во Ваше от­но­ше­ние сей­час к гос­по­же Фе­де­раль­но­му канц­ле­ру? Вы ска­за­ли в своё время, что вос­хи­ща­лись мно­ги­ми её ка­че­ства­ми. Как сей­час об­сто­ит дело?

Когда это я го­во­рил?

Во­прос: То есть ува­жа­е­те её.

Я и сей­час к ней так от­но­шусь. Я уже ска­зал, что она очень ис­крен­ний че­ло­век, очень про­фес­си­о­наль­ный. Во вся­ком слу­чае, уро­вень до­ве­рия, мне ка­жет­ся, очень вы­со­кий.

Во­прос: Задам те­перь очень лич­ный во­прос. Когда в ян­ва­ре 2007 года гос­по­жа Фе­де­раль­ный канц­лер по­се­ща­ла Вас в Сочи, Вы знали тогда, что она бо­ит­ся собак?

Нет, ко­неч­но. Ни­че­го я об этом не знал. Мне, на­обо­рот, хо­те­лось ей сде­лать при­ят­ное, когда я ей по­ка­зал свою со­ба­ку. Я потом объ­яс­нил­ся с ней и из­ви­нил­ся за это.

 

Kremlin.ru