Вот еще одна зарисовка первых дней СВО от участника (медик, заходил из Белгородской области), издавшего книгу "Мы были людьми", показывающая как это выглядело для людей, еще вчера служивших в "армии мирного времени" (источник). Сейчас, конечно многое совсем иначе происходит, а тогда еще живы были концепции "эвакуация раненых на вертолете", пункты управления вместе со складами, техника на стоянках в поселках на глазах у "ждунов" и тому подобное:
Да уж, сейчас так вспоминаешь те белгородские края, первые колонны и занятые рубежи. Вспоминаешь после всего былого и думаешь, что, сколько уже с той поры прошло времени, скольких уже нет, а скольким судьба в дальнейшем приготовила испытаний, утрат, наград и званий – и ныне живущим, и последующим ушедшим.
Во время-то было, время первопроходцев, которые, наверно в том марте даже и не могли подумать, что бестия войны покатится аж до двадцать пятого года.
Конечно, кто бы тогда из нас сидящих, возле того промышленного города и в том самом подвале текстильной фабрики мог бы поверить в то, что все будет именно вот так, как оно есть ныне? Мы же тогда просто верили, что всё продлится от силы месяц, ждали с тыла помощи и думали что между лидерами вот-вот и начнутся переговоры. Сейчас уже конечно, на все смотришь совсем по другому.
Много конечно времени прошло, а вспоминаешь начало, и, всё стоит перед глазами так, словно было это было вчера.
Последующие дни шли как и раньше, все те же обстрелы по расписанию: утром, днем и вечером. Все те же огневые налеты как по укрепленной линии, так и по другим опорным пунктам, которые со временем вычислял противник. Также наносились удары и в окрестности текстильной фабрики. То, что командование ругалось на открытое перемещение в ее сторону было, в общем-то уже не так обстоятельно, потому как подобный демаскирующий фактор проявил себя очень давно, да и к тому же, противник мог запеленговать канал связи и выявить саму точку исходящих сигналов от здания. Да и что там, из числа оставшихся местных были свои информаторы, ведь вышки операторов сотовой связи тогда не были уничтожены, а потому гражданские и докладывали своим кураторам о всем происходящем в посёлке.
В общем, предполагать можно было о многом, однако, как бы то ни было, но за три недели стояний все и обо всем уже знали, а потому по фабрике и наносились артиллерийские удары. Вместе с тем, постепенно начинал редеть строй из подразделений передовой линии. Раненых оборонявшихся доставляли с разной периодичностью, причем если в самом начале с осколками отправляли на эвакуацию, то в дальнейшем управление стало требовать, чтобы легкораненых после перевязки сразу же отправляли обратно – на позиции. Последнее распоряжение было связано с тем, что отдельные участки той длинной лесопосадки стало попросту не кем оборонять.
Другим интересным обстоятельством был и тот факт, что сама цель построения обороны перестала нести на себе ту ранее заложенную функцию, на основании которой и был выстроен замысел позиционных стояний. Если ранее с укрепрайона вели огневой контроль за трассой, которая соединяла два промышленных города, то в дальнейшем сами возвращавшиеся с позиций контрактники рассказывали, что "по той самой трассе уже давно никто не ездит". Техника противника перемещалась в обход, по той сельской объездной дороге, которую в бинокль и разглядели наши оборонявшиеся, они же и наблюдали проезжающие по ней грузовики. Замечали неоднократно, однако сделать с ними ничего не могли. И конечно же, обо всем этом докладывали, однако получали в ответ команду "продолжайте усиленное наблюдение дальше".
На той же укрепленной линии стояли и наши танкисты, они-то, можно сказать и вносили весомый вклад в уничтожение техники и огневых средств противника. Особую роль играли установленные на их машины тепловизионные прицелы, благодаря которым наводчики могли поражать цели ночью на расстоянии до четырех километров. По тому, что засвечивалось в прицеле - мгновенно наносилось огневое поражение, примером для того служит тот случай, когда на федеральной трассе были уничтожена колонна из состава бронированных инкассаторских машин. По последним обстоятельствам местные сми незалежной даже отсняли отдельный сюжет, согласно которому "русские оккупанты" нанесли удары по гражданским, которых якобы тогда вывозили из города. Однако же, действительные обстоятельства были совсем другими и заключались в том, что один из крупных управленцев городского банка передал эти инкассаторские машины под нужды национального батальона, подразделения которого и выполняли на них свои задачи. Тогда они, по сути, и пытались себя замаскировать под "гражданских", однако наши танкисты этому замыслу реализоваться так и не дали – все машины были уничтожены.
Поэтому, успехи от работы танковых экипажей были, однако и они теряли свои машины, причем связано это было больше с тем, что по их позициям также наносились минометные и артиллерийские удары. Осколками на машинах пробивались топливные баки, выводились из строя оптические системы наведения и в конце концов сами машины подвергались возгоранию. Техники со временем становилось все меньше, а под самый конец позиционных стояний на исправном ходу осталось всего три танка и около двух единиц других гусеничных машин. Только по истечению долгого времени стало понятно, что заводить в поселок бронетранспортёры и гусеничные тягачи, на какие-то, пусть даже и короткие стоянки было нельзя, однако, на то время об этом никто не думал. Для многих передовых та позиционная оборона слишком затянулось, да и неопределенности в рядах становилось все больше и больше. Из того же числа контрактников стали появляться больные с теми жалобами, достоверность которых не могла быть проверена в силу отсутствия специального оборудования. К примеру, одни контрактники обращались к нам с жалобами на боли в почках или в области эпигастрия, другие же говорили о тяжести при мочеиспускании, среди них даже был случай самострела, когда один молодой разведчик по неосторожности прострелил себе стопу. Конечно, мы понимали какая это была «неосторожность», а с другой стороны, что было тоже сказать? Конечно нечего, поэтому оказали ему помощь и отправили на эвакуацию. Постепенно стали появляться и другие похожие, с теми же умышленными отморожениямм, при которых некоторые контрактники хотели напроситься на эвакуацию.
Тут еще стоит упомянуть о самом процессе вывоза раненых, потому что на какое-то мгновение появилась надежда, что эвакуируемых будут в дальнейшем отправлять на вертолете. Об этой надежде говорил и мой товарищ, который в ней даже видел некую большую силу, говоря о том, что, "если уже присылают вертолет за ранеными, то значит наш район стал уже более безопасным и значит к нам уже подтягиваются резервы, а иначе бы вертушку не стали бы отправлять в такое пекло". Так он и предполагал, и от части так оно и было – «вертушку» действительно к нам отправляли по ночам, однако ее рейсов хватило всего на два раза, а потом её сбили. Новость об уничтожении вертолета разнеслась достаточно быстро, и конечно же, это не только угнетало но и, наверное, подрывало наш боевой дух. Правда тут тоже надо сказать, что весть, с точнее версия о сбитии была недостоверной, потому как позже мы узнали, что изначально летчики совершили ошибку и неправильно посадили машину. Что там было конкретно сейчас – точно уже неизвестно, однако машина была потеряна при ошибке пилотирования. Именно поэтому, технически неисправный, но совершенно целый вертолет простоял в поле с вечера и до утра следующего дня, а уже днем противник нанес по нему ракетный удар, вот и получилось, что «сбили» на стоянке. С того времени вертолетов для эвакуации нам больше не давали, а самих эвакуируемых, как и раньше приходилось вывозить на грузовике, предварительно дожидаясь темного времени суток. До отступления оставалось всего несколько дней.
Следующим вечером в подвале стали разноситься слухи о том, что к нам со дня на день должна была подойти колонна снабжения. Весть эта была приятной, потому что события подобного характера в некотором смысле подкрепляли нашу надежду на какое-то дальнейшее улучшение, тогда все еще думалось, что к нам непременно должна прийти помощь. "Если уже выдвигается целая колонна, значит вместе с ней должно быть что-то еще" – говорили местные. Так оно и было, следующей ночью к зданию текстильной фабрики подъехало сразу несколько тентов, правда, как выяснилось, пригнали тогда только грузовики с продовольствием, никаких дополнительных подразделений усиления с ними не было.
На разгрузку машин сразу же стали вызывать соседних подвальных и некоторых контрактников из числа передовой линии. Нас трогать тогда не стали, сославшись на то, что у нас и так достаточно много работы с ранеными, а потому "медикам нужно спать". Только на следующее утро я узнал, что все имущество было выгружено в помещения большого бокса, которое соседствовало рядом со складом детских игрушек. От нашего подвала нужно было пройти всего несколько метров, чтобы оказаться в том месте, где можно было получить новое обмундирование. Те же соседние из подвала говорили о том, что можно отпроситься на склад и взять себе новый бушлат или спальник. С учетом того, что мне уже надоело надевать зимнюю куртку через голову, то я решил воспользоваться возможностью и поменять свой зашитый бушлат, а вместе с ним получить спальный мешок, который у меня ранее был украден прошлыми местными.
Перемещения днём были под запретом, поэтому получить "своё" можно было только ночью. Вечером я отпросился у одного из состава управленцев, и, вместе с другими контрактниками пошел с полевым складским в ангар, который находился на некотором углублении от поверхности. Преодолев бетонный спуск, мы оказались в темном замкнутом помещении, света в нем конечно же не было, поэтому один из офицеров достал яркий фонарь, предварительно удостоверившись в том, что мы закрыли входную металлическую дверь. Как только яркая вспышка лампы осветила всё убранство, то моему взору представилось небывалое для того времени зрелище – мы находились словно бы Греции, где имелось всё что только можно было себе представить. Полки трехметровых стеллажей были в буквальном смысле набиты всякого рода имуществом, среди которого виднелись новенькие бушлаты, брезентовые коврики и спальники, там же были утепленные комбинезоны и очень много всего съестного, которое передали нам волонтерским движением. На самом полу лежали ящики с апельсинами и яблоками, рядом с ними и поверх другого виднелись мешки с печеньем и конфетами. Одни пакеты были завязанные, а с других вскрытых даже что-то выпадало. Просто глаза разбегались от всего того, что там было. У нас ведь кроме индивидуальных рационов, по сути, ничего и не было, да и от тех уже сворачивались желудки, а тут такое диво – бери что хочешь.
Правда, брать что хотелось тогда не разрешалось, брать можно было только то, что дадут. Последнюю данность до сих пор вспоминаю с какой-то долей ненависти и, я бы даже, наверное, сказал что не зря. Как помню тогда мне нужен был тогда всего лишь бушлат и спальник, однако если первый мне еще выдали, то по поводу второго полевой складской начал фыркать. Последний, отпустив на выдохе своё "так и быть" отдал команду чтобы один из контрактников полез на самый верхний стеллаж за спальником, после чего стал заполнять ведомость, в которой мне требовалось расписаться по норме за то, что я получил. Тут надо еще добавить, что в то время я еще не успел заматереть всей особенностью передового уклада жизни, однако уже тогда меня смущал тот факт, что на войне мне предстояло за что-то расписываться. Смущало также и другое обстоятельство – мне было непонятно, почему на складе целые сутки пролежало в таком чрезмерном количестве всё то, что можно было бы отдать на позиции, или, по крайне мере, почему-то, что не выдавлюсь нельзя было забрать нам?
Конечно, дабы совсем не грешить на своих, то можно было предположить, что все должны были раздать потом, может так и должно было быть, однако все равно было понимание, что все нужно забирать пока это еще цело. По этой же причине не скрою тот факт, что, что пока один из контрактников искал на верхнем стеллаже спальник, то я пытался выиграть время и рассмотреть все вокруг. Я очень ждал того момента, когда отвернется контролирующий выдачу офицер, мне очень тогда хотелось запихнуть в свой карман банку сгущенки или яблоко, да отсыпать тех же конфет, потому что набирать сколько хочешь было нельзя, даже скажу иначе – ничего без разрешения было брать нельзя. Я все ждал момента чтобы что-то выкрасть, но сделать мне этого этого не удалось. Искушение конечно было, причем даже каким-то чудесным образом начальствующий сжалился перед ближним попрошайкой, позволив тому набрать немного из того, что нам вместе хотелось. Опять же, под пристальным взором и совсем немного. Когда уже вернулся в подвал, то меня, как и другого ближнего стали отбивать вопросами, по принципу "что перепало" и "и что взял".
– Да ничего я не взял, ничего не давали – отрапортовал контрактник своим соседним, — ничего не дали, так по мелочи – заключил он. Также было и у меня, удалось лишь взять два яблока, какое-то печенье и еще что-то из того, что я уже сейчас не вспомню. Как бы то ни было, а самое главное, что у меня появился новенький бушлат и такой же спальный мешок, причём последний был очень добротным и тёплым. Если раньше приходилось укрываться толстеннымм шерстяными одеялами, то теперь был индивидуальный кокон со специальным подкладом, в котором можно было засыпать даже без штанов. Так, наверное, и должен был бы закончится этот не особо примечательный эпизод повествовования, если бы не одно злосчастное обстоятельство. Так случилось, что в середине следующих суток начался очередной обстрел текстильной фабрики, причем в этот раз здание окучивали очень плотно, мины сыпали как по крыше, так и по заднему двору фабрики.
Один из залпов угодил дальше заднего двора – прямо по складу пластиковых игрушек, в результате чего тот мгновенно и вспыхнул. Через некоторое время пламя с него стремительно перенеслось на помещение большого бокса, в котором у нас как раз и находилось неприкосновенное имущество. В результате пожара сгорело все то, что нам привезла колонна, причём ситуативно выходило так, что группировка района осталась без снабжения, и ладно бы еще тёплое обмундирование, так ведь сгорела вся продовольственная база. Кормить передовых стало, по сути, не чем.
Когда я об этом узнал, то, такая злоба меня конечно одолела, просто сердце кровью обливалось, причем даже больше от того, что все то, ранее увиденное съестное не только не раздали, но и к тому же еще и потеряли, причем в огне. Целых три яруса нового обмундирования, а вместе с ним такое обилие съестного... Вопиющее кощейство, странная глупость и, наверное, даже жадность.
Тут еще стоит добавить, что после утихомирившегося пожара на то складское помещение отправили контрактников, которые потом собирали с пола запекшиеся индивидуальные рационы. Сгорело тогда действительно всё, даже «сухпайки», однако из последних не поддались огню некоторые жестяные упаковки, их содержимое просто нагрелось и вздулось, поэтому среди углей и собирали эти "огарики".
После произошедшего конечно же больше возмущались те, которым ничего не досталось, однако им было на что гневаться, потому что на позициях и так была нехватка продовольствия, а теперь она еще только усугубилась. Конвойный груз был уничтожен, а перед полевым управлением стал открытым вопрос о дальнейшем снабжении группировки. До нас тогда просто дошли указания, согласно которым двоим военнослужащим был положен один индивидуальный рацион, который они должны были разделить между собой на сутки. Так мы и жили, хотя всё равно брали больше и втихаря отдавали свои рационы тем, которые возвращались от нас на позиции.
С того самого события у меня и сложился определенный пост-вывод, согласно которому ничего нельзя беречь на войне – однозначно пропадет: сгорит, промокнет или будет упёрто. Все что нужно себе – бери и используй, а что через меру, то отдай своему ближнему.
Тут еще стоит упомянуть о том, что часом позже, после того как я вернулся с вещевого склада, к нам на пункт управления группировки прибыл целый генерал-майор, по должности он был, скорее всего заместителем командующего армии. Увидел я его уже ночью, когда он стал вместе с командиром бригады и другими управленцами проводить беглый обход всего подвального логова. Когда он подошел к нашей медицинской секции, то ему сказали, что "здесь работают медики, оказывают помощь и…".
Генерал окинул взглядом диваны на которых лежали раненые, и в целом с достаточно непринужденным видом осмотрел остальное убранство нашей обители. Высокий рост вместе с крепленым и поджарым строением тела придавали этому человеку особый вес, а его сухое и стянутое лицо отличительно выделялось от тех сопровождающих, которые с ним были рядом. Обычно ведь как приходится, что любой высший чин представляется нам в таком ополневшем, достаточно замученном или ленивом образе, но этот же генерал сумел сохранить свою молодеческую хватку и выглядел со своей скромной атлетичностью так, как будто бы в прошлом он руководил далекими пустынными легионам. Был либо вечным полевым на ногах, либо же, каким-то кабинетным, у которого был просто правильный образ жизни. Одним словом, даже и не скажешь, что уставший и высший, потому что выглядел он достаточно свежо и молодо, словно бы в его жизни не было болезненных ударов судьбы или таких перепитий с тяготами, которые бы могли оставить на его физиономии глубокие морщины или тяжелые веки. Однако же, с каким бы он прошлым не был, но, я думаю, что после всего осмотра подвала даже он смог понять, что попал далеко не в стабильную обстановку.
На самом деле не могу сказать, что меня его приезд мог как-то воодушевить, но товарищ же мой, как и ранее продолжал верить в чудо, говоря о том, что, "если к нам прилетел аж целый генерал, то…"
А спрашивается, что после того "то" могло быть или сделаться переменчивым, если положение группировки было тяжелым и, сила погон никак не могла повлиять на текущие обстоятельства. Мне вообще тогда было непонятно, для чего прибыл этот военачальник? Для поддержания духа или для личного понимания текущей обстановки – мне предположить трудно, однако точно могу сказать, что нужен был не он, нужны были резервы. Но грешить на высшего тоже было нельзя, потому что только по истечению некоторого времени я понял, что даже этот генерал ничего тогда не решал, и существенным образом повлиять на какие-то процессы просто не мог.
Точно также и спустя некоторое время я сумел понять для чего ездят многие генералы на передовую, впрочем, оставим это, речь идет о прошлом и о том дне, когда прибыл этот военачальник. Всю картину событий он уже мог наблюдать самостоятельно и без докладов. Поднятая им бодрость духа может и действительно имела место быть, однако время наших мартовских стояний стало постепенно подходить к концу. После череды упущений и отсутствия дополнительных резервов у многих появилось стойкое понимание, что нам скоро придется отступать. Складывалось все больше факторов в пользу удручающего положения, причем обстоятельства нельзя было связать воедино, они просто наслаивались друг на друга, создавая тем самым общую картину происходящего.
Начать наверно можно с того, что, у нас сгорел продовольственный склад, были уничтожены практически все гусеничные тягачи и была выбита часть тяжелой техники. За неполный месяц с передовой линии было выбита половина от части всего личного состава, причем с каждой эвакуацией обороняющихся становилось все меньше и меньше. В один из дней я в присутствии своего товарища разговорился с молодым офицером, который на то время занимался обеспечением аэроразведки всей тактической группы, по его словам выходило, что отходить нужно было как можно скорее. Когда я попытался усомниться в его высказываниях, то, он стал показывать кадры, на которых противник активно подвозил боеприпасы и проводил перегруппировку своих подразделений. Потому как высота съемки была большой, то объективно говорить о каких-то серьезных заявлениях говорить было нельзя, однако очевидным было одно – нас начинают постепенно обходить.
Об сложившейся сумятице свидетельствовал еще и тот факт, что прошлой ночью на водонапорном колодце получили ранения наши контрактники. Так сложилось, что раньше и мы в составе других соседних подвальных ходили ночью с баклажками, дабы пополнить свои запасы воды, однако в этот раз другие наши "водоносцы" встретили на этом же колодце людей наполовину переодетых в военную форму нашего образца, причем последние были без оружия. Носильщикам они тогда просто сказали, чтобы мол, "больше не ходили сюда набирать воду", а после того, как контрактники ослушались и стали собираться обратно с наполненной тарой, то им сразу же в спину раздалась очередь. Тогда, сторонние видимо увидели у наших автоматы и по всей видимости не стали рисковать, а пустили прострелы, когда уже экипировались. По словам контрактников выходило, что расстояние до недругов было всего несколько десятков метров. И что еще не мало важно, что данные обстоятельства произошли ночью, причем в достаточно обиходном месте, где вероятного противника просто и быть не могло. Кем были те встречные, разведкой, нстроенными местными или случайными гостями? Сейчас уже не ясно. Как бы то ни было, а произошло то, чего не ожидали, а значит, обстановка стремительно менялась.
В те же сутки, ближе к полудню бои уже начались где-то ближе на подступах к поселку, а спустя некоторое время нам стали доставлять раненых, они же нам и стали рассказывать о ближних стрелковых боях. Причем стала даже доносится разрозненная информация о том, что схватка началась у нас в тылу, на той самой точке, где у нас располагался перевалочный пункт, рядом с большими зернохранилищами, стали говорить о том, что по местной округе стали работать в упор вражеские танки. По той же причине наши управленцы стали производить передислокацию, выставлять новые посты, пошли распоряжение о ежечасных докладах при любом изменении обстановки.
По стечению этих событий старший группировки вызвал для укрепления своего сектора обороны два танка, однако они так и не доехали до нашей текстильной фабрики, после выдвижения их сразу же подбили из вражеских ПТУР(-ов). Как помню, механик водитель одной из машин успел выбежать из горящего танка и добрался до нас, чего не скажешь о его командире, который впоследствии был зверски замучен националистами….
Но, о последнем я еще упомяну позже, о его судьбе мы действительно узнали только потом, когда уже вышли из окружения, когда же спрашивали самого водителя танка о командире, то он нам толком ничего о его судьбе ответить не мог. Лицо его было запекшимся, но большей частью были покрыты эпидермальными пузырями спина и задняя поверхность нижних конечностей. Только через некоторое время я увидел кадры уничтожения того танка, на них выходило, что механик выбирался из люка уже в тот момент, когда в машине горели пороха от снарядов, на съемке вражеской аэроразведки было видно, что из танка выпрыгнул ходячий факел, который через некоторое время стал сам по себе униматься. От того и стало ясно, почему тот молодой был с такими тяжелыми ожогами. Когда стали перевязывать того молодого механика, то, оказалось так, что его расплавившейся комбинезон прилип, и, даже в некотором роде приклеился к его спине. Для меня тогда, конечно, непривычно было видеть, как от человека отслаивается слоем кожа, как он кричит и судорожно реагирует на эту невыносимую боль, но все же, человеку нужно было оказывать помощь, и мы это делали. Правда, надо сказать, что тогда у нас не было специальных гидрогелиевых повязок, поэтому надобным образом облегчить страдания тому парню мы не могли, делали то, что было в наших силах. Помню даже, что мой товарищ нарекал последующий летальный исход, мол, "с такими ожогами люди не живут", однако же тот механик выжил, даже несмотря на то, что был эвакуирован только через сутки после получения своего ранения.
По итогу за какое-то мгновение было потеряно сразу две машины, в связи с чем в строю оставалось всего два или три танка, всего несколько единиц огневых средств на весь район укрепленной линии...
Комментарии
золотые слова, и, пожалуй, не только для войны...
А так и есть. Нахера тебе лишнее, если ты в любую минуту можешь хвост занести? Лучше товарищу отдай. У нас все так поступали. Да и бабло там ценилось только на бухло и на вкусняшки, типа чокопая или печенюшек с чаем. Ну и курево нормальное, а не уставное, конечно.
Перспективный чат детектед! Сим повелеваю - внести запись в реестр самых обсуждаемых за последние 4 часа.
Да уж. В начале 23-го видел кучу битой техники по лесополкам под Угледаром... Башня рядом с танком... Оттуда, по ходу, даже останки экипажа не доставали. В начале СВО был полный дурняк. Всему учились с нуля. Жестко, кроваво.
Суконкина новая книга, "Плеяда" - https://litmir.org/books/proza/o-vojne/398118-pleyada-aleksei-sergeevich-sukonkin.html
Художественное (вымышленное) описание некоей абстрактной наступательной операции 24-го года. Показана логика происходящего с разный уровней - от мобилизованных парней непосредственно на ЛБС до командования группировки.
Показана роль героизма, грамотности, ну и тупости тоже. Без соплей. Тут и гранаты по синьке, и ВП набирающая придирками штурмов.
Прошу оценить.
Алекс, ты же знаешь, худлит по СВО я не читаю. Там я прошел всё. Кроме штурмов. Я даже новости про неё выключаю.
Всё это есть, подтверждаю, было лично при мне. ВПшников все ненавидят. А есть ещё и военная прокуратура. Они более доё..стые. В Волновахе пару раз встречались. Хорошо, что с капитаном были, он на них орал, они отвязывались.
А в штурма меня и отправили, когда в первый же день из второго отпуска дёрнули. Новая Ялта, Восточный полигон под Урзуфом, потом травма, и заверте...
Страницы