Комбат ВСУ: Сейчас мы проигрываем эту войну. Это очевидно

Это интервью комбата 3-й отдельной штурмовой бригады ВСУ, созданной на базе полка "Азов" (запрещенная в России организация) было раздергано отечественными СМИ на цитаты, однако в цельном виде, дает представление об образе мышления нашего противника и реальном положении дел.

34-летний черкащанин Дмитрий Кухарчук стал добровольцем в 2014-м. За год он уволился и до февраля 2022 года занимался политической и общественной деятельностью. Уже более года он командир второго батальона третьей штурмовой бригады, которая участвовала в битве за Бахмут.

Сейчас батальон Кухарчука воюет на Харьковщине, возле Боровой. Там россияне усилили атаки, имея план выйти на границы Луганской области.

"Украинская правда" успела поговорить с Дмитрием во время его короткой командировки в Киев. Сейчас комбат занимается рекрутингом заключенных в третью штурмовую бригаду.

- Война меняется. Были большие надежды на контрнаступление, были ожидания наступления россиян весной этого года. Сегодня, с одной стороны, видим интенсивные бои, а с другой – это позиционная война, где ни у одной из сторон нет возможности продвинуться. Как бы вы назвали тот этап войны, на котором мы сейчас находимся?

- Для меня война идет не 2,5 года и не 10. я вижу ее в гораздо более широком, многосотлетнем, даже тысячелетнем контексте. Но если мы говорим о двух с половиной годах обострения, то сейчас для меня самый критический этап войны.

Почему? Люди наблюдали события в Авдеевке – после Авдеевки-едва не прорыв фронта противником. Ситуация продолжает быть критической. Но люди любят обновлять DeepState Map и делать себе какие-то выводы. И им кажется, что она стабилизирована. А это снова момент расслабления.

Сейчас люди в который раз подумают: "ситуацию на фронте удалось стабилизировать, ну, куда они еще максимум пройдут? Может, Донецкую и Луганскую области завоюют еще немного. А давайте переговоры мутить".

Нет единения в обществе, к большому сожалению.

Я не делю отдельно миры военных и гражданских. Я разделяю мир украинцев и мир Хохлов. И, к большому сожалению, Хохлов сегодня гораздо больше.

Хохол в Днепре согласится на то, чтобы отдать Донецкую и Луганскую область. Хохол в Киеве согласится на то, чтобы отдать Левобережную Украину. А хохол во Львове согласится на то, чтобы отдать Украину по Збручу. Это различие хохла.

- Поговорим об оперативной ситуации. Русские приблизились к Часову Яру, они даже занимают дома вокруг города. Часову Яр- очень важен для украинской обороны. Я правильно понимаю, что если он будет взят, то выход россиян на Краматорскую агломерацию станет вопросом времени?

- Взятие Часова Яра означает не более, чем взятие Часова Яра. Вероятное взятие Константиновки, Дружковки, Славянска и Краматорска означает не более, чем взятие этих населенных пунктов.

Насколько это критично? ...Критично. Но если говорить откровенно, любой населенный пункт ничем не важнее другого населенного пункта. Да, в Часике есть высоты, но так же в Константиновке есть высоты. Поэтому драматизировать момент совершенно не нужно.

Но при этом нужно понимать, что у противника нет целей и задач взять Донецкую и Луганскую область или Харьковскую, Сумскую или киевскую. Они будут идти, пока мы их не будем останавливать.

Сейчас батальон и бригада у нас находятся на другом направлении в Харьковской области. Третья штурмовая бригада сейчас воюет там против третьей дивизии 20-й армии Российской Федерации. Каждый день противник штурмует, нам удается их отбивать.

Часов Яр, Волчанск, направление Райгородки, Запорожское направление - это тактические наступательные операции русских, которые имеют своей целью полное уничтожение сначала левобережной, а затем всей Украины.

- Россияне создают предпосылки для возможного прорыва?

- Я не верю в оперативные прорывы. Я не верю в большие наступления колонной техники. Характер войны изменился: сегодня большое значение имеют беспилотные средства наблюдения и средства поражения.

Большие колонны они пытались отправить, и все эти попытки потерпели крупное фиаско.

Мы даже хотим, чтобы они отправляли большие колонны, потому что их очень легко и весело дымить. Это не то, что может принести противнику успех.

А вот такое ползучее наступление, которое они выбрали, и которое у них хорошо получается, может для нас иметь не просто неприятные, а критические последствия.

Они видят ситуацию совершенно по-другому. Мы за каждого человека цепляемся, мы каждого человека ценим. Людей у них еще очень и очень много, они еще будут ползти, ползти, ползти. Для них это совершенно безболезненно.

- Встречаются ли среди пленных или погибших иностранцы?

– Я бы не хотел, чтобы у кого-то сложилось впечатление, что-ага, они африканских студентов отправляют, значит, у них свои солдаты закончились. Нет, ни в коем случае. Просто они нашли еще один механизм мобилизации и нашли его достаточно для себя вовремя – когда им нужен дополнительный ресурс.

У нас, к большому сожалению, все принимается слишком поздно. Например, я сейчас занимаюсь мобилизацией заключенных. Для примера: в 2022 году, и по словам администрации колонии, и по словам заключенных, 97-98% заключенных готовы были идти воевать. Сегодня, учитывая все ограничения, 15-20% мы сможем набрать.

- Валерий Залужный еще в конце прошлого года писал, что война зашла в тупик. Есть ли из него выход?

- Смотрите, любая война заканчивается переговорами. Если мы хотим остановить противника, просто снизить градус и временно расслабиться – для того, чтобы наши будущие поколения решали эти вопросы в дальнейшем, то можно заключить некий позорный мир. Но это будет означать, что через 10, 20, 30 даже 50 лет будет продолжение.

Вопрос в том, что, к большому сожалению, война не взбордила нацию.

Сегодня общество не принимает соучастия в войне. Я не говорю о том, что все должны воевать, хотя, возможно, рано или поздно всем придется – и мужчинам, и женщинам. Людям не нравится вылезать из зоны комфорта, в том числе из ментальной зоны комфорта.

- Месяц назад вступил в силу закон об усилении мобилизации. Вы уже видите результат?

- Честно, не вижу. Я вижу колл-центры, которые работают, которые разводят на деньги европейцев. Вижу правоохранительные органы, которые их крышуют. Вижу народных депутатов, которые их крышуют.

- В непубличных разговорах часто звучит тезис, что западные партнеры готовы нам давать оружие, но нужно принимать непопулярные решения по мобилизации с 21 года.

- Это в Европе некоторые люди в 70 выглядят живчиками. У нас некоторые в 45 выглядят на 70, человек после 45-50 лет рассыпается на Украине. Мужчины рассыпаются. Тем более, если мы говорим о категории мужчин, которые за 10 тысяч долларов не могут себе купить белый билет.

И представьте, его мобилизуют, присылают на фронт и говорят: "Иди воюй". Если его в окоп посадить, то он еще будет сидеть. Не убежит из – за того, что будет убегать-рассыплется. Но представьте, такому человеку скажут штурмовать. Что она будет делать?

- А какой средний возраст в вашем батальоне?

- 33 года. Это мы говорим обо всех, включая тех, кто выполняет тыловые функции. Если мы говорим о среднем возрасте пехотинца, штурмовика-то это до 30 лет.

- Третья штурмовая известна своим агрессивным, активным рекрутингом. Это помогает привлекать молодых?

- А мы же только так и привлекаем. Бывает, что люди получают повестки, а потом приходят в рекрут-центры третьей штурмовой и говорят: "я не знал, сомневался, но я получил повестку – давайте я уж лучше к вам пойду". И таких берем, если видим, что человек мотивирован и готов воевать.

У нас нет такого, что нам присылают кого-то из мобилизованных. Я сейчас хожу по тюрьмам, я же не просто говорю: "Дайте мне 100 человек, я их заберу и отправлю в бой". Нет-я с каждым из них провожу собеседования. Смотрю, насколько человек сможет быть интегрирован в коллектив.

- Процесс мобилизации заключенных вызывает очень много противоречий в обществе, в том числе и в военной среде.

Кто-то говорит, что это действительно могут быть эффективные, крутые штурмовики. Кто - то-что дисциплина может ухудшиться из-за того, что, например, может произойти самовольное оставление части (СЗЧ) или правонарушение.

Как вы к этому относитесь?

- Будут СЗЧ, 100% будут. Например, в Азербайджане происходило нечто подобное с заключенными. Там выпустили всех желающих, дали им по автомату, по 3-4 магазина, и сказали через три дня прибыть в определенную точку. 80% прибыло, 20% ушли в СЗЧ. И здесь так же будет.

Насколько бы тщательно я ни старался общаться с людьми, я понимаю, что будет процент неискренних. Кто просто хочет выйти из тюрьмы таким образом и сбежать. Это правда.

Но в нашем отсталом постсоветском обществе есть очень большая часть людей в тюрьмах, которые не должны были бы там сидеть. И есть очень большая часть людей в гражданской жизни, которые должны были бы сидеть в тюрьме.

- Можете немного рассказать о том, как происходит этот процесс?

- Я приезжаю в тюрьму, выступаю перед желающими. Чувствую себя Пригожиным.

- И как вы их мотивируете? Так же?

– Так. Слова немножко другие, но, в сущности, где-то так оно и выглядит.

- Просматривали видео Пригожина?

– Да. Если человек талантлив, но враг – он же не становится менее талантливым.

И потом с каждым желающим я провожу личное собеседование. Узнаю о его состоянии здоровья, за что он сидит. Узнаю о его мотивации воевать. И потом на основании этих всех факторов я даю ему возможность заполнить анкету.

- О чем они с вами говорят? Чего они боятся, в чем их мотивация идти воевать?

- Очень боятся попасть в штрафбат. Там же далеко не глупые люди сидят. Кроме того, есть категория тех, кто желает идти воевать, но сейчас не высовываются: они будут смотреть, что будет с первыми. Очень боятся, что для них будут создавать специальные подразделения, в которых просто будут стираться их жизни.

У нас концепция совсем другая. Мы также проходили историю с мобилизованными. У нас в начале формирования бригады была определенная часть мобилизованных. Нам надо было их взять для того, чтобы было количество в бригаде, достаточное для ведения боевых действий. Мы очень спешили, поэтому согласились на определенную часть мобилизованных.

Было очень большое опасение, что это же не добровольцы. Но эти люди показали себя в некоторых случаях даже намного лучше. Потому что они поняли, что попадают в среду, где их ценят, где их любят. Они попадают в семью. семья принимает их, и они пытаются доказать, что они достойны быть частью семьи.

Я уверен, что та же история будет с заключенными. Если мы возьмем по 1-2 человека на отделение, по 5-6 человек на взвод, интегрируем их, покажем, что вы – на уровне со всеми, но не подведите нас, я уверен, что большинство из них не подведут.

- Они проходят такую же подготовку, как и все остальные?

- Да, все то же самое.

У них будут те же права, что и у нас, кроме права на отпуск. Потому что, по сути, командир должен осуществлять над ними надзор. Но, опять-таки, я уверен, что часть этих людей сможет дорасти до командных должностей.

- Недавно министр юстиции Денис Малюська заявил, что сейчас начнется процесс мобилизации заключенных. Буквально через неделю выходит новость, что заключенные уже мобилизовались и взяли в плен россиянина. То есть это означает, что нормальный учебный процесс они не проходили.

- Я тоже об этом что-то такое слышал. предполагаю, что это может быть ИПСО, поскольку непонятно, какая бригада, где взяли, кто взял…

- Вы понимаете потенциал того, сколько может дать украинской армии мобилизация заключенных?

– Ничтожно. В России перед историей с "Вагнером" и "Штормом Z" сидело 700 тысяч. У нас сидит 30 тысяч. Из тех 700 тысяч они сначала набирали всех желающих, а потом поняли, что могут набирать всех просто. 

У нас, во-первых, есть ограничения по статьям, и это правильно. Во-вторых, есть ограничения по состоянию здоровья, и это правильно. И в-третьих, мы не всех берем, хотя есть некоторые бригады, которые не перебирают. Я не знаю, что они будут делать, но у нас такая концепция.

Но я искренне уверен, что история с заключенными должна показать, что мы не такие. Очень надеюсь, что подобное будет принято и по СИЗО, потому что в следственных изоляторах очень много людей сидит, а некоторые сидят годами.

Еще с начала полномасштабки была 116 статья, которая позволяла по представлению прокуратуры брать бригадам людей. Но прокуратура не хочет этим заниматься. Во-первых, она берет на себя ответственность. Во-вторых, а дела, а показатели? Мы живем в обществе, где показатели гораздо важнее результата в целом.

- Сколько уже удалось мобилизовать?

- Не могу говорить. Проблема есть в том, что нас не внесли в первоочередной список. Я никого не виню, я искренне надеюсь, что это просто бюрократическая ошибка.

Скажем так, анкет именно к нам в бригаду под тысячу где-то есть.

- Вы уже заметили, что этого недостаточно. Где нам искать мобилизационный ресурс?

- В офисах. Но здесь все-таки государство должно пересмотреть свое отношение к себе, к своим гражданам, поменять полностью подходы. Ну и должны произойти изменения, которые, как причинно-следственная связь, могут повлечь ментальные изменения. И тогда не надо будет искать мобилизационный ресурс – он сам по себе будет найден.

Если этого не произойдет, если никакие выводы не будут сделаны, работу над ошибками не проведут, мы проиграем эту войну.

- Сейчас мы проиграем эту войну?

- Да, сейчас мы проиграем эту войну. Это очевидно. Мы теряем территории, мы теряем лучших людей.

Многие говорят: все нормально, сейчас мы мирный договор заключим с Россией, будет статус-кво, и рассосется. Основной вопрос: зачем это России?

- Хочу поговорить о том, как воюют русские и с чем вы сейчас имеете дело. Я постоянно слышу, что сейчас уничтожать пехоту стало очень просто из-за количества FPV, из-за тысяч КАБов, производство которых наладили русские. Есть ли защита от этого?

- Что касается FPV, то и правда, они поставили это просто на государственные рельсы. Но я искренне уверен, что система радиоэлектронной борьбы рано или поздно полностью победит FPV, и мы вернемся к классической войне.

Когда это произойдет? ...Не знаю, но всегда на любое действие есть противодействие. Хотя, видите ли, мы даже с "Орланами" и "Залами" до сих пор не научились бороться.

Функция КАБу немного другая - она должна запугать и обрезать тылы. Россияне в основном КАБом работают не по переднему краю, потому что разброс КАБу достаточно ощутим – можно и по своим попасть.

Они работают по тылам, они пытаются обрезать дороги, они работают по тыловым городам, которые расположены на расстоянии 20-30 километров. Эта "устрашающая" функция, она играет свою роль, но я бы не сказал, что критично.

Я не считаю, что КАБ-это критическое оружие. Критическое оружие россиян это их артиллерия и пехота. Количеством артиллерии и пехоты они критически давят на нас. КАБ – это вспомогательное средство.

- Вы воевали на Запорожском направлении, участвовали в Киевской кампании, битве за Бахмут, за Авдеевку. Где было самое трудное?

- Второму штурмовому батальону выпала непростая честь, но это как раз тот батальон, который стоял по улице Шестакова.

-В Авдеевке?

– Да. И сдерживал противника в течение 10 дней. И мы понимали, что если мы посыпемся, то полтора-двухтысячная группировка украинских войск окажется в полном окружении. И это была самая тяжелая операция.

Кажется, таких операций у Вооруженных сил Украины не было, потому что тогда моему батальону пришлось делать маневр с отступлением. Почему он самый сложный? Потому что любой маневр с отступлением всегда предполагает не отступление, а бегство подразделения. Это любой военный, который знает военную науку, вам подтвердит.

Нам пришлось дождаться полного выхода украинских войск из Авдеевки, и только после этого мой батальон выходил оттуда. Мы были отрезаны от бригады, находившейся в этот момент на коксохиме и так же там державшей оборону (и так же им было очень тяжело).

Тогда против нас наступало семь бригад противника, и интенсивность боев была самой высокой за всю историю войны.

Было очень тяжело, было очень морально тяжело. Но нам есть чем гордиться. Мы эту историю докрутили до конца с минимальными потерями. И ни одного раненого мы не оставили в Авдеевке.

– Что все же было причиной-я не хочу произносить слово "трагедия", но то, что произошло в Авдеевке, близко к этому слову?

- Трагедия как раз не произошла, потому что она могла произойти.

- Если бы вы покинули город…

- Мы ходили по острию ножа. Потому, что когда дорога уже была за противником, когда противник начал идти по посадкам и отсекать единственную дорогу, которая оставалась, это могла быть действительно трагедия. Причиной было то, что противник сосредоточил свое направление удара там.

Я не хочу критиковать военное руководство, я не компетентен этого делать, но одна бригада, даже такая хорошая, как наша, не может воевать против семи. С теми средствами, которые на тот момент применял противник, ну никак не может.

- Очень часто в разговорах с военными слышишь, что иногда не нужно держать одну или другую деревню до последнего солдата.

- До последнего солдата не нужно держать.

- Вопрос же не в этом. Смотрите, я помню, что подобные манипуляции были вокруг Бахмута. Но как вы считаете: то, что происходило в Бахмуте, было главным следствием содержания украинской стороной Бахмута?

- Сложно ответить. Западные аналитики считают, что из-за этого было невозможно, в частности, украинское контрнаступление в той мере, в какой мы все его ожидали. Хотя я считаю, что это не совсем так.

Украинское контрнаступление не было возможно из-за того, что оружие, которое надо было дать (я не говорю о нашей бригаде), было дано непонятно кому. Из-за этого было невозможно украинское контрнаступление.

Мы могли отходить в Константиновку, в Покровск, в Павлоград, в Днепр просто из-за того, что не надо содержать каждое село до последнего украинского солдата.

- И не надо, я с вами соглашаюсь. Но очень часто по поводу этих вопросов происходят очень серьезные манипуляции.

Есть командование, которое для всех пид * расы. Есть солдат, у которого есть своя правда. Знаете, где правда? Она где-то посередине всегда.

Я как командир батальона, который находится где-то посередине как раз, понимаю, что одни видят по-одному, другие видят по-другому. Моя задача сделать так, чтобы и задача была выполнена, и личный состав был сохранен.

И при этом я искренне уверен, что в ситуации с Бахмутом нельзя было иначе. В ситуации с Авдеевкой произошло правильно, однако есть НО.

- Вы понимаете, что россияне хотят на Харьковщине? Потому что мнения разделяются. Создать серую зону, захватить Харьков... А вы говорите, что они хотят в принципе захватить всю Левобережную Украину.

- Смотрите, по тем разведданным, которые у нас были, мы понимаем, что они хотят создать 20-километровую зону для предотвращения наступления украинских подразделений на Белгородщину и на другие соседние области. Но это не значит, что они не пошли бы дальше.

Тут вопрос еще в том, что есть термин такой, как развитие успеха.

Во время Бахмутской наступательной операции мне ставили задачи на взятие взводного опорного пункта, А получалось так, что мы под вечер брали ротный опорный пункт. Как так получилось?

Два отделения заскочили на взводный опорный пункт. Противник увидел это и начал отходить. В данной ситуации что я мог сделать? Я мог подождать, подтянуть дополнительные силы. У меня было еще два отделения. В результате три отделения взяли весь ротный опорный пункт.

Я к чему веду? Так же можно было бы ожидать, что противник продвинется на 20 километров и не пойдет дальше. Но противник, если не почувствует сопротивления, дойдет до Днепра и дальше.

Поэтому любой план-это план-минимум.

- Сейчас угроза для Харькова существует?

- Есть, конечно.

- В ближайшей перспективе?

- В ближайшей перспективе не вижу.

- Ближайшая перспектива-это сколько?

- Это ближайший месяц. В ближайший месяц для города Харьков я не вижу угрозы, а в ближайшие полгода – вижу.

- И напоследок. Прогнозы - это абсолютно неблагодарная вещь, но хотелось бы услышать Ваше мнение: что нас ждет впереди?

- Мы всегда для того, чтобы надеяться на что-то хорошее, надеемся не на себя, а на западных партнеров или на Бога, или еще на кого-то…

– …удивительно…

- На удивление, да. Но в данном случае, я скажу: дай Бог, чтобы были какие-то черные лебеди, которые пролетят и все-таки будут иметь силу для каких-то перемен.

Эти тенденции, которые существуют сегодня, нам ничего хорошего не предвещают. Тенденции могут меняться, но на сегодняшний день они отрицательные.

Тем не менее, я думаю, что у нас все еще есть пыл для борьбы, и есть много людей, которые готовы бороться.

И просто так врагу мы Украину не отдадим.

Но, опять-таки, хотелось бы обратиться ко всем хохлам, чтобы просыпались и становились украинцами.