«Тайна двух океанов» в формате 4 D. Запахи смерти (51)

Вот эго-излияния из уст одного из Исключительных Гениев, которому Лидия, видимо, не успела во время медового месяца Салтыкова-Щедрина на ночь почитать: --- … как я могу принять кредо, согласно которому ил предпочтительнее рыбы, а простой и грубый пролетарий выше буржуа и интеллигенции, которые, при всех их недостатках, олицетворяют высокое качество жизни и, конечно же, несут в себе семена любого прогресса ?...

Часть III (35). Заговор или колыбельная: БаЮ-баюшки-БаЮ ?

Начав изучать истории жизни членов  Кордебалета Челяди из числа Учоных, очень скоро осознаешь, насколько одержимы все они были манией величия/исключительности. И как эта мания разбухала/раздувалась по мере продвижения честолюбцев из кордебалетной массы в «примы». 

Так что невиноватый он, - автор изречения. Это все Лидия «Лопокова», не сумевшая направить мысли новоиспеченного муженька в правильное русло. А без этого муженек, как и прочие его коллеги-Учоные, о которых говорить мы продолжим через несколько абзацев, постичь простую истину не мог.

 Все они считали, что если вся компашка «исключительных» сбежит от «быдла» на остров/в уединенное место (помните «Атланта» пера незабвенной Айн Рэнд?), бросив его на произвол судьбы, то судьба «быдла/недочеловеков» будет просто ужасной.

Богоизбранным просто в голову не приходило, что будет с ними, если на произвол судьбы «недочеловеками» будут брошены они сами.

Указанный выше российский сатирик на данный вопрос, как мы помним, имел свой взгляд. И в способностях Гениев прокормить себя довольно сильно сомневался…

Подробнее об этом и о взаимоотношениях белой и черной костей поговорим в свое время. А пока продолжим исследовать путь драгоценных Учоных из числа Кордебалета Челяди, танцевавших на Господской сцене в конце XIX века и в первой половине века ХХ …

Альфред Маршалл, 1842-1924

… На узких улочках Манчестера Маршаллу встречались малорослые мужчины с землистым цветом лица  и невысокие бледные фабричные девушки в продуваемых ветром шалях и с волокнами хлопка в волосах. Зрелище столь глубокой нищеты рядом с таким изобилием роскоши заставило Маршалла задуматься, - действительно ли существование пролетариата вызвано «природной необходимостью», как его приучили думать. Он задался вопросом: «Почему все не могут быть джентльменами ?».  

Маршалл, произношение и манеры которого не дотягивали до уровня других стипендиатов колледжа Св. Иоанна, иногда сравнивал свое открытие нищеты с познанием первородного греха, а последующее увлечение экономикой – религиозным обращением. Его дядья и отец начинали жизнь неимущими сиротами. И хотя его отец в свидетельстве о браке  указал свое социальное положение как «джентльмен», он никогда не поднимался выше скромной должности кассира в Банке Англии… Альфред родился не в престижных предместьях, как он позже намекал, а возле кожевни в Бермондси, одной из самых ужасных лондонских трущоб…

Если отец выжал из Альфреда почти все жизненные соки, то к жизни его вернул лидер и душа университетских радикалов Генри Сиджвик. Под руководством которого Маршалл занялся изучением немецкой метафизики, эволюционной биологии и психологии, поднимаясь ежедневно в пять утра, чтобы углубиться в чтение. Несколько месяцев он провел в Дрездене и Берлине, где «попал под обаяние гегелевской «Философии истории»». Маршалл нашел неотразимым утверждение Гегеля о том, что человек должен не слепо подчиняться власти, а руководствоваться соображениями собственной совести…

Молодой человек, перед которым благодаря первоклассному образованию открылись огромные возможности, пришел к выводу, что самые серьезные препятствия на пути к умственному и моральному развитию человека носят материальный характер…

… В свои 32 года (1874 г) Маршалл был одним из «продвинутых либералов» Кембриджа. Он носил модные длинные волосы, щеголял усами с закрученными вверх кончиками, и больше не одевался как застегнутый на все пуговицы молодой священник.  Он вступил в организованный незадолго до того Кембриджский Клуб реформ, и читал радикальный журнал для рабочих «Улей».

Бурное столкновение между радикалами и консерваторами Кембриджа весной 1874 года вызвала стачка с/х  рабочих, добивавшихся повышения зарплат, сокращения рабочего дня, а также права голоса и реформы земельного законодательства…

11 мая 1874 года Маршалл выступил на митинге сторонников профсоюзов, призвав к сбору пожертвований в пользу отстраненных от работы людей: «Давайте проявим нашу солидарность сердцем и кошельком!»…

Обращаясь же к самим с/х  рабочим, Маршалл стал им объяснять, что в «решениях морального характера» нельзя опираться на политическую экономию, из следует принимать на основе «ее сестры - этики». А в своих посвященных подобным событиям публикациях в «Улье» он  выдавал вообще перлы:

--- Чем больше мы ее изучаем [политическую экономию], тем больше видим ситуаций, когда материальные интересы отдельного человека противоречат стремлению к повышению общественного благосостояния. В таких случаях следует призывать на помощь чувство долга»…

Отчаяние. Дети, живущие в поле, США, 1935

Хотя, казалось бы, - что и кому должны были вот такие люди ?

… «Если бы мне пришлось эмигрировать, я поехал бы в США»...  Летом 1875 года Маршалл приехал в Америку на свои деньги (250 фунтов наследства от того же дядюшки, который оплатил его образование), - для изучения ее социального и экономического устройства…

В ходе поездки он убедился в том, что «экономические аспекты играют в духовной жизни людей бОльшую роль, чем принято считать» (?!).

… В основном Маршалл ездил по фабрикам, заполняя блокнот записями разговоров с предпринимателями и рабочими, а также чертежами оборудования ( то есть, получается, что в «деревьях» хорошо стал разбираться, а «леса» за ними не увидел/не захотел увидеть - shed ). … «от рабочих требуется высокий уровень старательности и сообразительности», и что у многих из них очень «одухотворенные лица». Во время посещения фабрики по производству оргАнов он задался вопросом: «Не тормозит ли развитие интеллекта то, что человек занимается лишь одной, очень малой частью общего процесса ?». И пришел к выводу, что этого не происходит ( ??? ).

Маршалла восхищала независимость амеров:

---Американские парни не выносят ученичества… Обреченность на какой-то вид деятельности часто порождает в мозгу молодого американца мысль о том, что он станет заниматься чем-то другим, как только получит возможность...

Альфред верил, что экономическая наука призвана сыграть большую роль в усовершенствовании общества, и упор делал на технику производства.

В 1879 году вышла его «Экономика промышленности».

Навязчивое стремление понять, как устроен бизнес, привело Маршалла к самому важному открытию. В условиях конкуренции получение прибыли не было единственной или даже основной  экономической функцией фирмы. Основная задача бизнеса – повышение уровня жизни потребителей и рабочих…

В 1881 году Маршалл задумался о написании работы «Принципы экономической науки», в ходе обдумывания которой выдавал такие размышлизмы:

--- Рабочий класс получает почти половину всего дохода Англии… [Поэтому] ему достается очень большая часть преимуществ, которые приносит прогресс…

Все хорошо, прекрасная маркиза!!!:

--- Ни в какой части света, за исключением новых стран,  рабочему классу не живется так же хорошо, как в Англии.

Сказано это в тот период, который позже назовут Великой Депрессией 1880-х (Гении - они одинаковы: Кейнс в 1929 году тоже говорил: «Это просто небольшой кошмар, он скоро пройдет, Ведь мы же раньше не ошибались...».

В 1890 опубликована работа «Принципы экономической науки», Маршалл стал авторитетом, к которому власти обращались за советом.

Беатрис Уэбб, 1858 - 1943

Заработанный Беатрис шиллинг ( см. предыдущий материал этой серии Хроник: http://aftershock.news/?q=node/301758) стал воистину Золотым Ключиком, открывшим ей дверь в научно-политические круги.

В мае 1888 года комитет палаты лордов, проводивший исследование потогонных мастерских, пригласил ее рассказать о положении дел. «Пэлл-Мэлл Газет», в которой печатались отчеты о слушаниях, описывала ее привлекательную внешность, - «высокая, гибкая, темноволосая, с блестящими глазами» – и отмечала, что в кресле свидетеля она держалась «совершенно спокойно».

Хотя Беатрис можно было поздравить соврамши, так как сделала она себе небольшую приписочку, заявив, что работала в мастерской не 3 дна, а 3 … недели.

В середине октября того же года ее «Страницы из дневника работницы» были опубликованы в либеральном журнале «Девятнадцатый век» и принесли ей упоительный успех.

В восторге от ее дневника был и Маршалл, пригласивший Беатрис отобедать с ним и его женой. Она почувствовала в себе силы, чтобы взяться за самостоятельный проект и написать историю кооперативного движения.

Еще в 1888 году Беатрис записала в своем дневнике: «Я не могу совершить это страшное самопожертвование – выйти замуж; я никогда этого не сделаю».  Но, тем не менее, 23 июня 1892 года она стала женой Сиднея Уэбба. Человека, в 1887 году введенного в Руководящий комитет Фабианского Общества и бывшего его мозговым центром.

Показательно, что после первой их встречи, Беатрис показалось, что Сидней (сын парикмахера, подрабатывавшего приходящим бухгалтером) похож на смесь лондонского шулера с немецким профессором:

--- Сидней Вебб, социалист….. Замечательный маленький человечек с огромной головой на очень маленьком теле, ширины лба вполне достаточно, чтобы объяснить характер его энциклопедических его знаний, еврейский нос, выпуклые глаза и рот, черные волосы, очки и самое буржуазное черное пальто со следами износа».

Однако непостижимым образом что-то в этом «удивительном человечке с огромной головой и крошечным тельцем» ее привлекало.

Когда Сидней прислал будущей жене свою фотографию в полный рост, она ответила так: «[оставь] мне только голову – ведь я выхожу замуж за твою голову… А эта фотография никуда не годится». Беатрис боялась сообщить о своих планах близким. «Люди удивятся», - писала она в своем дневнике.

Еще до встречи с Беатрис Сидней понял, что любит власть больше денег, а потом, судя по всему, нашел в этом плане родственную душу в Беатрис. В общем, - сошлись два властолюбца…

Брак супругов Веббов был для «тех, кто понимает», ничем иным как мезальянсом талантливого еврея и «девушки с испорченной моралью», но обладающей большими политическими связями.

Как писал профессор Лондонского университета Фридрих Август фон Хайек: «Оба Уэбба, как и их друг Бернард Шоу, стояли особняком от (основной массы фабианцев).

Бернард Шоу

Они были настроены вызывающе империалистически. Независимость малых народов может что-то означать для индивидуалиста-либерала, но для таких коллективистов, как они, она не значила ровным счётом ничего».

Именно благодаря супругам Вебб в начале 1900-х Фабианское Общество выступает с идеями научного планирования общества (евгеники) и стерилизации расово неприспособленной части населения.

Опыты в этом плане вполне себе производились в Австралии, что вызвало достаточно сильную критику фабианских идей. «Остров доктора Моро» Уэллса имеет прямое отношение к этим событиям. Суть его- отнюдь не в попытке показать гибридизацию неких организмов и превращение их в человекоподобных, а по-сути в прямой расистской теории и попыткой доказать невозможность получения представителей «полноценной расы» из меж- этнических связей. А конкретизируя - аборигенов Австралии и белых переселенцев...»

Английский истории Дж. Тревельян называл фабианцев «разведчиками без армии». Они намеревались влиять на политику, направляя «огромные массы, движущиеся под чужими знаменами».

Сидней, пришедший к выводу, что «в Англии ничего не делается без согласия кучки лондонских интеллектуалов, имеющих практическую хватку, - числом менее 2 тысяч человек» и что борьба за электорат – это борьба богачей, назвал стратегию фабианцев по внедрению во влиятельные круги «проникновением».

Лучшим другом и ближайшим соратником Сиднея был Бернард Шоу, остроумный эльфоподобный ирландец, главный журналист фабианцев. Они называли своей целью социализм, но социализм с частной собственностью, парламентом и капиталистами, зато без Маркса и классовой борьбы. Они, утверждает Сильвия/Зульфия Назар, мечтали не убить «Франкенштейна» свободного предпринимательства, а приручить и подчинить его, - не уничтожить богатых, а обложить их налогами.

Женитьбе Беатрис и Сиднея действительно «люди удивились». Буты женитьбу приняли холодно, Спенсер – отказался от идеи завещать ей свое научное наследие.

Отец умер 1 января 1892 года, за несколько дней до 34-летия Бо, оставив ей годовой доход в 1506 фунтов, свободу от всяческих забот, расписались Беатрис и Сидней 23 июня 1892 года .

Герберт Уэллс сперва превратил трио (Беатрис и Сидней  и Бернард Шоу) в квартет, но потом разругался с Уэббами, и высмеял их в своем романе «Новый Макиавелли».

Термин «мозговой центр»/think tank/ДумоТанк (с), который ассоциируется с растущей ролью экспертов в разработке государственной политики, возник лишь во время Второй мировой войны. Да и тогда так называли «защищенную комнату (см. английский вариант термина), в которой можно было без помех обсуждать планы и стратегии». И только в 1950-1960 годы словосочетание «мозговой центр»/стали использовать для обозначения частных компаний, нанимающих исследователей, которые готовят якобы самостоятельные и непредвзятые рекомендации для государственных чиновников и политиков.

Тем не менее, Беатрис и Сидней с первого дня своего брака стали именно «мозговым центром», - возможно, первым в истории и, по мнению многих, одним из наиболее эффективных.

Уэббы проницательно предположили, что по мере роста амбиций демократически избранных правительств, будет расти и их потребность в экспертах. Они предсказали возникновение нового класса бюрократии:

--- Из соображений простого удобства выборные органы должны все больше и больше пользоваться услугами служащих экспертов… Мы полагаем, что из таких экспертов должен сформироваться новый и очень влиятельный класс… Мы рассматриваем себя, как их непрофессиональных и   неоплачиваемых предшественников…

Сладкая парочка оказалась права, система, где главное – оборот денег, затребовала экспертов, умеющих пудрить мозги инвесторам – как, кстати, хотел еще на заре туманной юности и Кейнс…

Исходя из этого прогноза, «неоплачиваемые предшественники», основали Лондонскую школу экономики (LSE), - площадку для обучения и дрессировки нового класса социальных инженеров – а также еженедельник «Нью Стейтсмен». Редактором которого одно время был Кейнс.

Общественно- политическая деятельность супругов Вебб, такая как роль в создании Фабианского Общества и Лондонской школы экономики и политических наук, подготовка кадров в этих структурах определяла (в плане либеральной части политики) политику Британии в течении почти всего 20 века. Первым директором ЛШЭ был Уильям Хьюинс, а с 1903 по 1908 годы её возглавил часто цитируемый в наше время профессор сэр Гэлфорд Маккиндер(1867-1947) - один из британских отцов основателей геополитики:

... «В Америку… А ведь могли бы поехать в Россию, Индию, или Китай. – Что за вкус!», - фыркал знакомый тори, когда Беатрис и Сидней весной 1898 года объявили о том, что едут в Нью-Йорк. Причем собирались они путешествовать не как туристы, а как исследователи общества.

Тем не менее, перед поездкой Беатрис отправилась по магазинам, скупая «шелк и атлас, перчатки, белье, меха…». Ведь если уж она собиралась проехать по социальной лаборатории мира, то должна была ослепить аборигенов...

Усердно думать в Америке середины XIX – начала XX веков было некому. Тогда ценились там люди энергичные – Кто не скачет, тот … лох!

Примерно такое впечатление составили о тогдашних амерах не только Диккенс, но и представительница высшего класса Британии, проехавшаяся вместе с мужем по Америке в 1898 году, -  Беатрис Уэбб:

--- …самым серьезным изъяном национального характера является малый объем внимания («нетерпеливость»)… Высокая скорость передвижения, связи, американской жизни в целом – «шум, суматоха, грохот и суета» - является пустой тратой энергии. «Все это преклонение перед механическими изобретениями кажется нам признаком нежелания американцев что-либо планировать заранее», - писала она. В отличие от Маршалла  она не связывала нервную энергию  со стремлением управлять, организовывать и доводить дело до конца, а любовь к риску – с нововведениями и социальной мобильностью.

Перед отъездом из Нью-Йорка, Беатриса встретилась с несколькими преподавателями и экономистами. За исключением Вудро Вильсона, ставшего впоследствии сперва президентом Принстонского университета, а затем и президентом США, американские ученые произвели на нее неблагоприятное впечатление.

Ирвинг Фишер, 1867 - 1947

В 1893 году, названном годом Паники (за которым последовала Депрессия), Фишер женился на Марджи Хазард, дочери своего босса, благодетеля отца Фишера. Она – богата, у него – ни гроша за душой. После шикарной свадьбы ( которую многие осуждали) молодожены отправились в поездку по Европе.

Вернулись – в новый особняк – а в Америке хаос и крах. К 1895 году обанкротилось около 500 банков и около 15 тысяч компаний, без работы – каждый седьмой рабочий. Хотя заводы и фабрики были на месте, железнодорожный транспорт был готов к перевозке грузов, прерии по-прежнему колосились пшеницей и кукурузой, страну, на фоне изобилия, охватил голод.

«Никогда еще на моей памяти люди не умирали от голода так часто, как в последние несколько месяцев, - говорил своей пастве преподобный Томас де Витт Талмаге. – Вы читали в газетах, как много людей находят мертвыми то тут, то там, и вскрытие показывает, что причиной их смерти стал голод».

В диссертации на соискание степени доктора философии, опубликованной в 1892 году, Фишер писал, что деньги, которые используются, как мера ценности и поэтому отражаются на восприятии всех экономических ценностей, мало изучены, и тайна, окутывающая деньги, стала причиной многих неверных трактовок и расчетов… Инфляция и дефляция приводят к сильным и непредсказуемым изменениям доходов и являются следствием колебания стоимости денежного стандарта, - линейки, сделанной скорее из резины, а не из жесткого металла – а вовсе не заговора демагогов и черни, или, наоборот, банкиров с Уолл-стрит.

В 1896 году вышла из печати книга Фишера «Рост стоимости и процентная ставка», а с ней, -  статус восходящей звезды…

В 1906 году Фишер заявил, что Homo economicus, человека экономического, пора отправить на покой, а идеологию невмешательства государства в экономику – признать мертвой.

Из того, что Homo sapiens не является Homo economicus, Фишер сделал вывод: поведение людей надо регулировать, в том числе, и в семейной сфере:

--- Неверно, что невежественные родители имеют право на реализацию своих идей в отношении образования своих детей, поэтому проблема детского труда касается не только отдельных людей, как одно время полагали, но имеет важные и далеко идущие последствия для общества в целом.

Неудивительно, что с такими воззрениями он проникся огромной симпатией к евгенике и в начале ХХ века стал одним из боссом Общества евгеники в Штатах.

В 1907 году, очень неспокойном году для финансовых рынков, Фишер торопился завершить новую книгу, - «Процентная ставка». Впервые он представил экономические колебания, как следствие недостаточной предусмотрительности, объясняя периоды спекулятивного возбуждения и депрессии недостоверным прогнозированием. - Забыл человек невидимую руку шулеров, того же Моргана.

Сильвия/Зульфия бодро сообщает о выводе, к которому пришел Фишер в начале ХХ века: государство должно лучше контролировать денежные потоки, чтобы повысить экономическую стабильность.

В  1914-1918 годах Фишер помог создать Институт продления жизни, целью которого было распространение передового опыта в области личной гигиены, сохранения здоровья и … повышения жизненного тонуса. Он также стал соавтором бестселлера «как надо жить»…

Правда, у человека не столь самоуверенного, при анализе своих собственных действий в отношении здоровья дочери, могли бы появиться сомнения в своей правоте

Дело в том, что в конце 1918 года ему пришлось осознать, что его 24-летняя дочь, с которой у него были очень близкие отношения, - шизик. Гениальный и заботливый папаня нашел еще одного гения , - врача, который сперва вырвал у дочери два зуба мудрости. Что должно было, по его мнению, девушке помочь. Но не помогло. Тогда он удалил бедняге шейку матки – тоже не помогло. До и после операции ей делали прививки собственными  стрептококками. Умерла несчастная 19 ноября 1919 года от сепсиса…

Гений-врач сказал: «Ну, что поделаешь, не случилось, с кем не бывает» …

Гений-экономист продолжал верить в свой гений, и счел, что из двух катастроф (война и смерть дочери) должно  непременно произрасти нечто необычное.

И действительно, быстро забывшему ужасную смерть дочери Фишеру, следующие годы принесли необычное благополучие.

В 1920-х он покупал новый автомобиль, - все дороже и дороже - примерно каждые два года. К концу десятилетия в дополнение к «линкольну» у него был кабриолет «ласаль» и новенький «стирнс-найт», - ответ Америки на английский «роллс-ройс». И, как и у «великого» Гэтсби, у Фишера был шофер-ирландец.

«Америка в середине 1920-х пережила, конечно, две рецессии, но они были «настолько незначительными, что большинство американцев, за исключением фермеров, их не заметили» (??!!) - Циничненько, но верно: где, понимаешь ли, богатенький Фишер (и пишущая о нем Сильвия/Зульфия Назар), и где зачуханные фермеры, которых в начале 1920-х подвесили на долговой крючок               (http://aftershock.news/?q=node/271489).  

И поэтому Фишер уверенно утверждал, что долги - это хорошо.

Летом 1929 года Фишер купил очередную дорогую автоигрушку, нанял бригаду рабочих для обновления дома.

Он влез в долги, чтобы воспользоваться опционами на акции «Ремингтон Рэнд», полученными в счет продажи «Индекс визибл». Через четыре года после этого цена его портфеля акций взлетела десятикратно. Его Институт индексов, все еще размещавшийся в здании “New York Times”, организовал абонентскую службу индексов. Фишер вел еженедельную колонку для инвесторов, которая каждый понедельник появлялась в газетах по всей стране. В глазах общественности он ассоциировался с бумом на фондовом рынке и оптимизмом «новой эры» в экономике.

В середине октября 1929 года, по данным «Нью-Йорк Таймс», Фишер предрекал, что «уверенный подъем…» на фондовом рынке может продолжиться «… еще в течение нескольких месяцев…».

Фишер недолго оплакивал финансовые потери, быстро переключившись на анализ произошедшего краха (то есть, сам краха не увидел, но сразу принялся объяснять всем «недоразвитым», что и как произошло).

Большую часть работы «Обвал фондового рынка и после него» он написал в ноябре-декабре 1929 года, бодренько заявляя, что все в экономике очень хорошо и отмечая, коэффициент цена/прибыль был равен всего 11, что ниже долгосрочного исторического среднего уровня, и «он слишком низок, учитывая, что прибыль в будущем, - согласно прогнозам ( таких же гениев, как он сам ) – будет расти более быстрыми темпами»…

В волне банкротств банков осенью 1930 и летом 1931 годов счет сгоревших активов шел уже на миллиарды долларов. Но «гений» продолжал упорно держаться за свои акции. Если бы он выплатил банковские кредиты, пока акции  «Ремингтон Рэнд» поднимались до 58 долларов за штуку в 1928 и 1929 годах, он сумел бы сохранить 8-10 миллионов долларов. Даже если бы он продал свои акции через год после кризиса, он все равно бы кое-что заработал. Но в конце 1930 года эти акции упали уже до 18 долларов, а к 1933 стоили 1 доллар.

К апрелю 1931 года собственный капитал Фишера составлял лишь чуть больше 1 миллиона долларов. В августе   ему пришлось продать Институт индексов и уволить всех сотрудников.

К стрессу и унижению от финансового краха добавились насмешки общественности.

Его сын вспоминал, что слышал, как два незнакомца обсуждали  отца: «Черт возьми, мы думали, что он знает ответы на все вопросы, а посмотрите, как он погорел»…

Фишер признался, что  «это самое важное экономическое событие в жизни каждого из нас» останется «загадкой» на долгие годы. Они с Кейнсом были ошеломлены, а Фишер к тому же потерял доверие общественности.

Был богатеньким, оказался ЛОХОМ, но продолжал твердить: «Все хорошо, прекрасная маркиза!!!».

«Вдохновение» не покидало Фишера и в 1932 году, в котором он опубликовал великое множество научных работ и газетных статей. Он ( ЛОХ ) засыпал администрацию Гувера и ФРС советами...

Джон Мейнард Кейнс, 1883 - 1946

Когда Первая мировая война закончилась, и страны-победители, и проигравшие страны были парализованы колоссальными долгами ( а кредиторы-банкстеры приобрели неоценимый актив: рычаг, с помощью которого они могли заставлять должников действовать по своей указке  ), жители таких великих столиц Европы, как Лондон и Париж, Берлин и Вен – вдруг осознали, что и они сами, и их страны стали намного беднее.

В то же время война дала мощный импульс революционным движениям от Москвы до Мюнхена.

--- Люди везде радуются, - отмечала Беатрис Уэбб в своем дневнике. – Повсюду рушатся троны, а собственники втайне дрожат от страха…

Получившие же в результате войны огромные выгоды Господа, продолжали продавливать нужную им повестку дня и через свою Учоную Челядь.

Кейнс и Шумпетер, например, настойчиво убеждали своих сограждан в Англии и в Австрии,  что для оживления мировой экономики союзникам «придется» провести политические границы, которые имели бы экономический смысл.

Умалчивая при этом – для кого этот «смысл» будет выгоден.

Кейнс сильно разочаровал друзей из числа так называемого «блумберийского кружка», когда в 1914 году согласился стать отрудником возглавлявшегося Ллойдом Джорджем министерства финансов. Он мотивировал свое решение тем, что хотя война – несомненное зло, его присутствие в правительстве поможет с этим злом бороться.

Эта «борьба со злом», правда, не давала Кейнсу забыть о своих «маленьких личных интересах». Так, художник и критик Роджер Фрай предупредил его в начале 1918 года о предстоявшей продаже коллекции холстов выдающихся (Мане, Коро, Делакруа…). Кейнс быстро подсуетился и убедил военный кабинет выделить на покупку картин 20000 фунтов из военного бюджета, представив такую покупку … страховкой от дефолта.

--- Согласно нашей договоренности с министерством финансов Франции, мы имеем право на зачет британских государственных расходов в счет наших кредитов, - так начал он свою докладную записку министру финансов. Далее Кейнс заявлял, что гораздо лучше собирать «бесценные картины, чем сомнительные французские облигации».

Учоные слова, да еще написанные Гением, разве они могут быть неубедительными ?! – Через несколько дней после составления сего шедевра, Кейнс сообщал своему бывшему любовнику Дункану Гранту: «Деньги на картины выделены».

Параллельно с созданием своего творения, Кейнс умудрился выбить для себя и директора Национальной галереи Чарльза Холмса приглашение на конференцию союзников в Париже. Холмс нацепил фальшивые усы и бакенбарды, оба они путешествовали под чужими именами…

Их операция оказалось настолько успешной, что через два дня после закрытия аукциона, Кейнс  восторженно сообщал матери:

--- Я купил четыре картины себе и еще двадцать с лишним – государству!!! (Обратите внимание на приоритеты: сперва – «себе»)...

На заре туманной юности Кейнс размышлял о том, чем ему хочется заняться: управлять железной дорогой, или – дурить инвесторов. После Первой мировой войны железная дорога для него, как и для многих свою привлекательность потеряла. На первый план вышла финансовая сфера.

… Освальд Фолк по прозвищу «Лис», биржевой маклер и друг, которого Кейнс во время войны привел в министерство финансов,  ввел Кейнса в круги Сити. Вскоре тот стал президентом страховой компании, хотя ничего не знал ни о страховании, ни об опасности складывания всех яиц в одну корзину. Занялся наш гений и фарцовкой. Пока Кейнс успешно торговал франками, долларами и фунтами, как это было осенью 1919 года и весно 1920, он мог позволить себе покупку картин мастеров вроде Сера, Пикассо Ренуара и Сезанна.

--- Дело, конечно, рискованное, но мы с Фолком, понимая, что от этого зависит наша репутация, намерены вести себя осторожно, - так увещевал Кейнс  своего отца, который, как и некоторые друзья Кейнса из Блумсбери, передал ему в управление несколько тысяч фунтов. Хотя, возможно, следующее высказывание сына – «независимо от результата, эта игра с высокими ставками меня забавляет» - должно было бы его насторожить.

Кейнс активно играл на фондовом рынке, но инсайдером точно не был.

В марте 1920 года, Кейнс решился от имени своего синдиката сыграть на повышение доллара. Рассуждал он так: цены в Англии, и тем более – в Европе, росли быстрее, чем в США, так что фунт по отношению к доллару наверняка ослабеет.  

Просто безупречная логика, вот только – несвоевременная. Марки, франки и лиры вскоре, наоборот, стали дорожать. К тому времени, когда фундаментальные факторы снова возобладали, Кейнс был разорен. Он оказался в большом минусе, в том числе проиграл и доверенные ему в управление деньги родных и друзей. 14 тысяч фунтов бумажной прибыли превратились более чем в 13 тысяч фунтов убытков.

Однако вера друзей и родственников в гений Кейнса от этого нисколько не пострадала. Тем более, что через четыре года, к концу 1924 года, тот снова оказался в выигрыше.

Сотворив бестселлеры, Кейнс оказался очень востребован в журналистике (основной темой его статей в 1922 году были деньги и банковское дело), приносившей ему в то время (1920-е) около трети доходов. Что помогало вести образ жизни, к которому Кейнс уже привык.

Кейнс стал издателем журнала «New Statesman», основанного Уэббами и Шоу. И Кейнс и Фишер (впервые встретившиеся в 1911 году на коронации Георга V) считали: главной причиной роста и спадов является создание и уничтожение кредита ( а кто этим, - созданием и уничтожением кредита - управляет скромно умалчивали  )…

В 1923 году Кейнс отразил эти новые идеи в своем «Трактате о денежной реформе»:

--- … Колебания стоимости денег с 1914 года были беспрецедентно сильными, что они, вкупе со всем, что из этого вытекало, стали одним из самых значительных событий в экономической истории современного мира ( странно, что при такой оценке этих колебаний, Кейнс  не попытался/ не пожелал говорить о том, какие новые и «беспрецедентные» факторы (ФРС), появившиеся  в начале того века, привели к таким масштабным колебаниям).

Снова и снова Кейнс повторял свою главную мысль: ото всех этих бед есть лекарство:

--- Лекарство заключается … в таком контроле стандарта стоимости, чтобы контролирующий орган мог принимать меры для противодействия в том случае, если некое событие само по себе заставляет ожидать изменения общего уровня цен (будто ФРС допустила бы установление такого контроля, она даже в наше время всего один хилый аудит в отношении себя разрешила провести, Кейнс играет под простачка, хотя на Парижской конференции 1919 года умолял Баруха подействовать на минфин США, - то есть, знал, у кого реальные рычаги власти в руках).

В конце 1925 – начале 1926 годов в Британии произошел конфликт между угольными баронами и шахтерами. Кейнс вяло посочувствовал шахтерам, выступив с компромиссными решениями: профсоюзы шахтеров соглашаются на некоторое сокращение зарплаты, предприниматели закрывают наименее эффективные шахты, а правительство продолжает субсидирование.

Но этим планам не суждено было сбыться Всеобщая 10-дневная забастовка в мае 1926 года провалилась. Шахтеры бастовали еще полгода, пока голод не загнал их обратно в шахты на тех самых условиях, которые они отвергали ( как у Броделя: Эта работа, или никакой работы).

Зато позиция Кейнса по шахтерам приобрела ему нового друга в лице Бо Уэбб. Она сказала по этому поводу:

--- До сих пор он не привлекал меня – блестящий, высокомерный, я бы сказала, недостаточно терпеливый дл социологических открытий, даже если бы он имел к ним склонность. Но…  думаю, что его брак по любви с этой очаровательной русской малышкой-танцовщицей пробудил в нем сочувствие к бедным и страдающим…

… В сентябре 1926 года Кейнс отправился в Берлин, где прочитал  доклад «Конец laissez-faire». Встретили его тепло, что было большой редкостью в отношении англичан, хотя и понятно в случае с Кейнсом, осуждавшим захват французами Рура, поддерживал сокращение репараций и организацию пакетов зарубежных займов. 

Веймарская республика, купавшаяся в деньгах и притягивавшая иммигрантов и иностранных гостей, переживала золотой век. Кейнс нашел атмосферу в немецком Вавилоне почти головокружительной.

Он снова увиделся со своим старым другом Карлом Мельхиором, в первый (и единственный) раз встретился с Эйнштейном. На его отношение к ним накладывал свой отпечаток страх перед угрозой чужой культуры, нависшей над культурой немецкой.  «Эйнштейн еврей… и мой дорогой Мельхиор тоже еврей», - думал он.

---… Но я чувствую, что если бы жил там, то мог сделаться антисемитом. Бедные прусаки слишком медлительны и неторопливы по сравнению с другим типом евреев – не этими мудрыми бесами, а деловитыми чертями с рогами, вилами и сальными хвостами… Неприятно видеть цивилизацию, подчиненную нечистым евреям, у которых сосредоточилось все – и деньги, и власть, и мозги. По мне уж лучше пухлые домохозяйки и толстопалые парни из «Вандерфогеля»…

… Лето 1929 года было почти идиллическим: работа над рукописью «Трактата», теннис и встреча Освальдом Мосли, восходящей звездой лейбористской партии (который в 1930-е годы станет фашистом)… Единственным источником раздражения были жалкие результаты товарных спекуляций Кейнса. Он играл на повышение цен на каучук, зерно, хлопок и олово в 1928 году, но рынки вдруг отвернулись от него, и для покрытия убытков ему пришлось продать часть своего портфеля акций.

Дело в том, что, как это ни покажется парадоксальным сторонникам данного Гения, несмотря на свои ежедневные исследования финансового рынка, Кейнс  не смог обнаружить ни одного признака грядущего обвала на американской фондовой бирже в октябре 1929 года. Так что к концу 1929 года его портфель усох с 44000 фунтов до 8000 фунтов.

 В 1930 году издан «Трактат о деньгах» Сравнивая ситуацию времен Депрессии 1929 года с инвестиционным бумом 1920-х, Кейнс писал: «… то, что было, не было сном. А вот то, что происходит сейчас, это ночной кошмар, который исчезнет с наступлением утра. Ведь природные ресурсы и творения человека сейчас столь же плодородны и производительны, как и всегда… Мы же не обманывались раньше».

1930 год: «Я снова в фаворе», - пишет восторженный Кейнс Лидии: его сделали главой Экономического Совета при премьере лейбористов Макдональдсе. Совет выдал комплекс мер для исправлении ситуации. Включая сокращение пособий по безработице, введение 10% пошлин на импорт, организацию общественных работ…

Угадайте с трех раз, какую из этих мер приняло правительство Клоуна (одним из министров которого был Сидней Уэбб)… - Правильно, - урезали пособия. А остальное ? – Остальное могло пригодиться Кейнсу в случае дефицита  туалетной бумаги…

Что вполне в то время могло произойти, так как к началу 1931 года финансы Учоного Гения пели романсы. Так громко и жалобно, что Кейнс даже попытался продать две картины Матисса из собранной им в тучные годы коллекции. Но желающих купить их даже по дешевке не нашлось.

В общем, Кейнс в 1920-х составил с Фишером хорошую парочку лохов-гениев.

Йозеф Алоиз Шумпетер (1883 – 1950)

Напомню, что еще будучи первокурсником  юридического отделения, Шумпетер уже видел себя самым молодым университетским профессором империи, и самым надежным экономическим советником императора. 

Так как император из Вены благополучно смылся, самым верным его советником Шумпетеру стать так и не удалось, но во власть ему по-прежнему хотелось очень сильно. Хоть чучелком,  хоть тушкой. Даже в побежденной Австрии.

Вена, 15 июня 1919: жертва столкновений между республиканской армией и демонстрантами-коммунистами

Вена в 1919 году была ярким примером того, что может буквально во мгновение ока произойти с любым большим населенным пунктом (даже с шикарной в недавнем прошлом столицей) при отсутствии внешнего снабжения и связанным с этим острейшим дефицитом ресурсов, включая энергоресурсы.

Выделяемых на неделю семье энергоресурсов тогда хватало на одну лампочку в 5 Вт, на одну свечку, на отопление было чуть больше чашки (угля ?). В первые 9 месяцев перемирия продовольствии в Вене бывало не более, чем на 8-9 дней.

До-того: было 40-50 покойников в день

После-того: до 2000 (в 1920 году).

Пайка хлеба: 180 г, то есть, менее ¼ нормы до войны

Мясо: 10% от довоенной нормы

В день чуть более 1000 калорий (такого питания организму хватает лишь на несколько недель жизни).

 Газета «Арбайтер-Цайтунг» тех лет так писала об энергоресурсах в Вене: «Людям нужны дрова, так как не было угля. Но дрова невозможно привезти, так как нет угля для паровозов».

В правительстве Австрии Шумпетер согласился даже на самую расстрельную, в тогдашней ситуации, должность министра финансов. В Вене к нему относились двояко. Конечно, юдофил, так как якшался с Ротшильдами и прочими финансистами. НО – финансовый Гений жеж!!! Тем более, что Гений заявил: Страну спасу!

В итоге оказалось, что спасал он Австрию/Вену в том же духе, что и Спаситель России в 1990-х с его программой «500 дней». Но это стало ясно чуть позже, а до-того «в пользу Шумпетера говорили его прозападные настроения и антивоенные убеждения, опыт проживания за рубежом, почетная степень американского университета, а также свободное владение английским и французским»…

Поскольку многое из необходимого для выживания Австрии нужно было импортировать, министр финансов страны должен был найти для таких закупок иностранную валюту, или золото. Если такое сделать не получалось, ему надо было организовать иностранные займы, или просто надеяться на подачки/подарки.

Однако основной задачей было поддержание стоимости кроны по отношению к другим валютам, то есть, - недопущение обрушения валюты. Без шулерства здесь никак. Ведь люди  соглашались принимать за свои товары/услуги ту или иную валюту, если они были уверены, что в будущем им за эту валюту тоже что-то продадут, или зачтут долги. Так что, если у министра не было золотовалютных резервов, ему оставалось держать свою валюту на плаву лишь надувая щеки и размахивая руками.

Примерно вот так, наверное:

Заветам Шумпетера верны (Сози-дательное разрушение – букву «з» можно заменить на другую)

Вначале делать это у Шумпетера получалось неплохо, тем более, что многие в Австрии полагали, будто «Заграница (Германия, или Антанта) им поможет».

Правда, потом «Остапа понесло»: Гений стал выражать несогласие с расхожей идеей, заключавшейся в том, что экономическая жизнеспособность страны обусловлена обширными территориями, огромным населением и наличием природных ресурсов, подчеркивая незаменимость Австрии:

--- Я верю в наше будущее… Не следует думать, что для экономического выживания страна должна обладать всем необходимым сырьем в пределах собственных границ… Соседние страны не могут существовать без нас и без нашего финансового посредничества…

Природные ресурсы не важны, утверждал Гений (хотя мог бы выглянуть в окно и посмотреть на Вену)

Один из современных исследователей того периода Нил Фергюссон, писал, что существует пять способов облегчения такого бремени, которое придавливало Австрию (огромного военного долга).

Шумпетер отважно выбрал последний вариант: просто расплатиться по долгам. И выкатил изумленным коллегам целый ворох мер, которые нужно было претворить в жизнь, и среди которых были взятие с богатых высокого одноразового налога на имущество и создание Центробанка, - по образцу Банка Англии…

Уже через три дня после занятия Шумпетером кресла министра, крона начала свободное падение. И немудрено.  Ведь 7 апреля в Мюнхене было объявлено о создании Баварской советской республики. В Париже говорили, что Вена, оказавшись между двумя «красными» столицами, будет костяшкой домино, которая упадет следующей.

В рабочих районах Вены появились эмиссары Белы Куна, обещавшие обеспечивать едой пролетариев (но не буржуев!) в будущей Австрийской советской республике. Правительство приказало полуроте фольксвера (народной армии, или социалистической милиции) разместиться во дворе дома, в котором заседало это самое правительство.

17 апреля в здание ворвалась толпа, которая, оказавшись внутри, подожгла его. В ответ фольксвер открыл в здании стрельбу на поражение. Согласно первым сообщениям, было убито около 50 демонстрантов, и ранено несколько сотен.

Чуть ли не больше, чем попытка путча, общественность поразил один эпизод: прямо в разгар боя на улице перед парламентом застрелили лошадь под полицейским, так голодные люди стали прямо на месте рвать эту лошадь на куски и уносить домой кровавые куски мяса. Для обычных венцев, обожавших парадных белых императорских лошадей так же сильно, как американцы обожали боксеров, этот инцидент свидетельствовал, что на смену цивилизации неумолимо возвращается варварство.

Недавно назначенного министра финансов это потрясло, как никого другого, так как даже в это отчаянное время он держал несколько породистых лошадей...

Среди тех, кто пытался помочь в поиске денег для нескольких сотен венгерских офицеров, пытавшихся организовать контрреволюцию против Белы Куна, был фон Ноймен, банкир из Будапешта. Другие богатые сочувствующие боялись одалживать им деньги, опасаясь, что информация об этом дойдет до членов социалистического правительства Австрии.

Луи Ротшильд, на которого возлагали надежды заговорщики, каждый день выдвигал новые условия.

Когда к поиску денег подключили Шумпетера, он бодро заявил, что «единственный способ устранить нависшую над Веной «красную угрозу», - это свергнуть советское правительство в Венгрии».

А затем сказал, что он с радостью дал бы контрреволюционерам денег из казны, если бы не необходимость отчитываться перед парламентом за каждую крону, поэтому и предложил гарантировать Ротшильду, что если тот одолжит денег, то казначейство посмотрит на это сквозь пальцы.

Однако затем деньги нашлись сами. 4 мая монархисты захватили посольство Венгрии в Вене и обнаружили там крупную сумму денег (говорили о 135 миллионов крон и 300 миллионах швейцарских франков), предназначенных для разжигания революции в Вене.

Так что, когда переговоры с Ротшильдом близились к концу, Шумпетер гордо сказал, что денег не надо, - в тумбочке нашли!!!

В течение нескольких недель австрийское правительство щедро раздавало деньги, создав в итоге почти что «государство всеобщего благосостояния»: к концу 1919 года шестая часть населения страны жила на пособия, ничего не производя на продажу. Но запасы золота и иностранной валюты подходили к концу и началось печатание денег. Так как Шумпетер не согласился со своими коллегами в правительстве из партии социал-демократов, предлагавшими возложить бремя выплаты долгов на богатых.

Понятно, что такое поведение Шумпетера любви к нему не добавило, тем паче, что его и так за глаза называли «самодовольным», «тщеславным» и «неискренним». В то время как другие министры носили потрепанную одежду и дырявую обувь, Шумпетер одевался как английский лорд или дипломат: костюм безупречного покроя, белоснежный шелковый платок, тяжелые золотые часы поверх платка. Под мышкой он носил хлыст, как будто собирался подстегивать своих коллег в правительстве, или даже всю страну, чтобы навести в ней порядок. Другие министры жили в скромных квартирках со своими бесцветными женами.

Шумпетер же, по-видимому навсегда расставшись с Глэдис, как будто напоказ выставлял свою холостяцкую расточительность. Он снимал апартаменты в роскошном отеле «Астория» за углом от министерства, квартиру на Штрудльхофгассе, а также половину графского дворца, где закатывал роскошные чаепития и обеды для Ротшильд, Витгенштейнов и других плутократов, а также для иностранных дипломатов, журналистов и политиков.

Он часто подкатывал к министерству в роскошном конном экипаже, ел в лучших ресторанах, пил лучшее французское шампанское, а под руку с ним или рядом с ним в карете часто видели девушек по вызову, иногда даже двух сразу. Его образ жизни явно не соответствовал его зарплате, и было очевидно, что деньгами его ссужают богатые друзья.

Австрийское правительство пыталось повлиять на диктуемые Антантой условия мирного договора, и активно пропагандировало свое «право на объединение с Германией». Коллеги обвинили Шумпетера в тайном лоббировании интересов Франции и Англии, пытавшихся запретить аншлюс.

 Их обвинения имели под собой основания. Шумпетер даже попытался заключить тайное сепаратное соглашение с англичанами.  Он передал Фрэнсису Оппенгеймеру, эмиссару Кейнса в Вене, проект «секретного» плана допуска союзников к контролю над финансами и ЦБ Австрии в обмен на долгосрочные кредиты.

В телеграмме своему боссу Оппенгеймер сообщал, что министр финансов хотел бы, чтобы ответственность за Австрию взяла на себя мощная финансовая комиссия союзников, - по примеру британской финансовой администрации в Египте, но чтобы при этом не пострадало самолюбие австрийцев.

Оппенгеймер добавляет: «Это редкая удача – иметь дело с таким доброжелательным и непредубежденным экспертом». Эти двое продолжали часто  встречаться.  Кроме того, Шумпетер активно пытался помочь британцам приобрести австрийские компании, контролировавшие судоходство на Дунае.

Как сообщал Оппенгеймер Кейнсу, «доктор Шумпетер согласился содействовать передачи этой компании, а возможно и трех других, в британскую собственность на исключительных условиях за наличные деньги и обещал сохранить за нами право первого выбора, пока мы не примем это предложение, или не откажемся от него».

Смешно читать запись Шумпетера в дневнике после оглашения условий мирного договора: «мои политические суждения были наивными, я оказался человеком без интуитивного ощущения политической реальности, человеком без антенн».

Скромничал шулер:  его, конечно уволили (в середине октября 1919 года, НО, - сюрприз - снабдили золотым парашютом в виде банковской лицензии, которую в 1921 году «человек без антенн» ловко трансформировал в президентство в небольшом, но старом и уважаемом банке.

23 июля 1921 года о первичном размещении акций объявил старейший инвестиционный банк Вены «Бидерман». И в 38 лет Шумпетер стал его президентом... В обмен на использование лицензии и его подпись на банкнотах новоиспеченный банкир получил великолепный кабинет, годовой оклад в 100 тысяч крон (около 250 тысяч долларов по современным меркам), и достаточно акций, чтобы стать вторым по значению акционером банков. И, - вишенка на тортик – практически неограниченная кредитная линия!

- Да за такую манну небесную я Вам, Господа любезные, любое «Созидательное разрушение» сочиню!!!

Тем более, что в банке было кому работать, так что самому Шумпетер можно было заняться более приятными делами. И стал он тем, что сейчас называют венчурным капиталистом и инвестиционным менеджером, быстро приобретя крупные пакеты акций нескольких крупных предприятий, некоторые из них, - совместно с партнером, давним знакомцем. Так что через несколько месяц после получения звания банкира, Шумпетер стал управляющим банком «Кауфман», директором фарфорового завода и дочернего химического предприятия немецкой транснациональной компании.

Все эти выгодные дела, делишки, сделки просто опьяняли Шумпетера. Который, может быть, и одевался как президент банка, но его образ жизни, - по словам ехидной венской прессы – был экстравагантен, как у лорда.

У нег по-прежнему были большие личные долги и еще более крупные задолженности по налогам. Он отказался от номера в отеле и своей половины дворца, но продолжал устраивать щедрые ужины у себя дома, одновременно тратя чудовищные деньги на любовниц, лошадей и одежду.

О репутации он заботился не больше, чем о деньгах. В ответ на предупреждение делового партнера о нежелательности появления на публике с проститутками, «он проехался взад-вперед ... по главному бульвару в центре города... с хорошенькой проституткой –блондинкой на одном колене, и с брюнеткой – на другом».

9 мая 1924 года, - в результате «неожиданного краха» Венской фондовой биржи,  все «ценные бумаги» Гения превратились в фантики, банк «Бидерман» обанкротился (прощай, неограниченная кредитная линия), миллионы растаяли как дым. А фамилия Гения упоминалась в нескольких судебных процессах и даже в одном уголовном расследовании, затянувшемся на годы...

Грустил 41-летний Гений недолго. Анна Райзингер «обезоружила Шумпетера своей молодостью (21 год), беззащитностью и принадлежностью к рабочему классу. Она была дочерью управляющего в доме его матери, и он знал ее, когда она была уже младенцем. Флирт она отвергла, пришлось делать предложение, хотя мать и была в ужасе от связи любимца с «продавщицей».

В октябре 1925 года Шумпетер  победно телеграфировал невесте: «Бонн покорен!», - он получил-таки место на кафедре государственных финансов. А в ноябре того же года невеста стала женой.

Но ненадолго. В середине 1926 года Анна умерла во время родов, ребенок прожил только 4 часа. А за две недели до этого умерла столько сделавшая для него мать...

На выплату долгов  у Гения ушло10 лет. Снова богатым он стать больше не смог.

Осенью 1927 года Шумпетера взяли на подработку в Гарвард. В свой второй приезд в эту страну, он был уже не так ей очарован, как в приезд первый. Но, тем не менее, был потрясен богатством Америки, ее энергией и оптимизмом. И сразу же принялся отрабатывать приглашение в «рай на земле».

В 1928 году он написал эссе с таким выводом:  

--- Нестабильность, возникающая под влиянием инновационного процесса, как правило, искореняет себя, а не накапливается.  

Таким образом, пояснял он, «капитализм остается экономически устойчивым и даже обретает все возрастающую стабильность».

Фридрих Август фон Хайек, 1899 - 1992  

Когда осенью 1931 года Фридрих фон Хайек с семьей переехал в Лондон, он надеялся, что еще вернется в Вену. Но через 2 года осознал, что изгнание, скорее всего, будет постоянным.

В течение нескольких лет Хайек был во главе либерального экономического лагеря в приютившей его стране. Однако к тому времени, как в 1938 году он стал британским подданным, последователи его покинули.

Известный кейнсианец Джон Хикс в 1967 году вспоминал: «Вряд ли теперь кто помнит то время, когда главными соперниками новых теорий Кейнса были новые теории Хайека».

К тому времени, когда началась война, изоляция Хайека превратилась практически в затворничество. Ему было едва за 40, он был на 10 лет моложе Кейнса, но чувствовал себя стариком.

Надо было выкарабкиваться из той задницы, в которой оказался Хайек, очередной Гений нашего кордебалета Учоных. И вскоре Хайек нашел спасительную дорожку. Называлась она – критика социализма.

Хайек был одним из ведущих критиков коллективизма в XX столетии. Он полагал, что все формы коллективизма (даже теоретически основанные на добровольном сотрудничестве) могут существовать только с поддержкой государства. Методической базой его работ являлась теория неполноты информации, неизбежной при описании сложной системы. Позже Хайек расширил эту теорию с помощью антропологических, культурных и информационно-теоретических аспектов.

В своей  популярной книге «Дорога к рабству» (1944), опубликованной в Англии, Хайек в отличие от социалистически настроенной интеллигенции утверждает, что национал-социализм Германии и фашизм в Италии является не реакционной формой капитализма, а более развитым социализмом.

Целью книги, по утверждению Хайека, было изменение стремления большинства, направленное против либерализма, через указание на существенные недостатки социализма. Главным аргументом Хайека является то, что все виды социализма, коллективизма и системы плановой экономики противоречат принципам правового государства и личному праву. Причины варварства и насилия тоталитарных режимов того времени в Германии, Италии и Советском Союзе находятся, по мнению Хайека, не в особой агрессивности населения этих стран, а в осуществлении социалистического учения плановой экономики, которая неизбежно ведёт к угнетению и подавлению, даже если это и не было изначальной целью приверженцев социализма. По словам профессора Майкла Эллмана, Хайек «не был специалистом по проблеме и даже не был хорошо осведомлен о функционировании советской экономики»^[4].

Позже Хайек развил эту теорию и добавил, что даже и вмешательства государства, не ставящие рыночную экономику под вопрос, в перспективе ведут к устранению свободы. Таким образом он требовал политическую свободу в виде демократии, «внутреннюю» свободу как отсутствие препятствий для достижения собственных целей и утверждал, что свобода от страха и нужд имеет мало общего с личной свободой и даже находится с ней в конфликте. Свобода, о которой здесь идёт речь, является общим политическим принципом, который был целью всех освободительных движений и существует в виде отсутствия произвола и насилия. Хайек, однако, полагал, что насилие необходимо, если эта свобода ставится под вопрос: активная защита свободы должна быть непреклонной и догматичной, без согласия на уступки по каким-либо соображениям.

По высказыванию Хайека:

--- Спор о рыночном порядке и социализме есть спор о выживании — ни больше, ни меньше. Следование социалистической морали привело бы к уничтожению большей части современного человечества и обнищанию основной массы оставшегося.

Американские издатели на книгу «плевали»:

- мы сомневаемся в возможности успешной продажи этой книги

Издательство «Харпер» отвергло книгу как «вымученную» и «витиевато написанную»

В ноябре 1943 года Хайек наконец подписал контракт с английским издательством «Раутледж».

И лишь в феврале 1944 года, незадолго до выхода книги в Англии, Хайеку сообщили, что книгу приняло к публикации издательство Чикагского университета.

Джоан Робинсон, 1903 - 1983

В ожидании, пока Остин получит свою должность в 1929/30 учебном году, Джоан  посещала семинар, где узнала о теоретической проблеме, которой занимались некоторые из учеников Кейнса в Кембридже.

Семинар этот организовал блестящий, но неврастеничный самоучка Сраффа, экономист и коммунист, в 1927 году бежавший из Италии от Муссолини. Внимание Кейнса привлекла его статья, призывавшая к коррекции экономической теории, прежде всего путем учета в ней монополистических элементов современного бизнеса: разрастания гигантских корпораций и использования торговых марок и рекламы.

Мысль о том, что свободная рыночная экономика обеспечивает максимальную производительность при минимальных затратах, считавшаяся логическим обоснованием конкуренции, в этих условиях, считал Сраффа, не действует. А поэтому, - нужно вмешательство государства. То есть, влияние монополий должно быть уравновешено вмешательством государства. Ричард Кан.

Джоан также подружилась с «любимым учеником» Кейнса, Леонардом Каном, красивым черноглазым ортодоксальным иудеем, ставшим ее верным союзником и помощником. Тот был таким одаренным человеком, что Кейнс привлек его к переработке своего «Трактата о деньгах», хотя формально Кан изучал экономику менее года.

Джоан поняла, что поставлена серьезная задача, и хотела тоже участвовать в ее решении. Однажды, когда Остин, Джоан и Кан обедали вместе, Остин предложил тему в рамках проблемы, поставленной Сраффой. Заручившись помощью и поддержкой Кана (бывшего ее любовником с середины 1930 до начала 1933 года), Джоан приняла вызов.

Вместе они разработали теорию, показывающую, каким образом реклама, брендинг и инновационные продукты заставляют компании, действующие, казалось бы, в высококонкурентных областях, то есть, в отраслях с большим числом покупателей и продавцов и без барьеров для входа на рынок, вести себя подобно монополиям.

Вместо того, чтобы минимизировать цены для потребителей и максимально увеличивать производство и занятость, такие компании используют свою рыночную власть, чтобы морочить голову потребителям и получать сверхприбыль, снижая занятость и заработную плату.

Помещая эту работу в контекст Великой депрессии, Робинсон надеялась понять, почему даже в идеальных условиях свободная рыночная экономика в долгосрочной перспективе все-таки тяготеет к безработице, избытку производственных мощностей и застою.

В процессе работы Джоан обретала все большую уверенность в своих возможностях. В марте 1931 года она написала Кану: «Я прокручиваю в голове идею написания серьезной книги на основе всех этих материалов... Но создавать ее должна не я. Это должна делать команда: ты, Остин и я».

То есть, уже как генерал, Робинсон поставила задачи своей армии: Остин пишет введение, Кан формулирует проблемы и пишет математическое приложение, а она – черновик книги.

Сотрудничество с Каном позволило Джоан войти в ближний круг Кейнса, который в первой половине 1931 года отбивался от критики «Трактата о деньгах» (особенно со стороны Хайека) и прорабатывал некоторые идеи, позднее вошедшие в «Общую теорию». С января по май 1931 года группа молодых кембриджских экономистов, называвшая себя  «Кружок»,  в которую входили Сраффа, Кан и Остин, была для Кейнса своего рода пробной аудиторией, обеспечивающей обратную связь. Джоан участвовала в ее еженедельных собраниях и, - через Кана – начала отправлять Кейнсу свои замечания. Такой стиль сотрудничества открыл для  Джоан уникальную  возможность знакомиться со всеми новыми идеями Кейнса, пытавшегося понять и объяснить причины самого тяжелого экономического кризиса в истории до того времени, и, кроме того, позволяло ей шлифовать собственные аналитические способности. Между делом, Джоан наконец-то получила первую официальную, пусть и временную, должность университетского преподавателя. Один из ее тогдашних студентов запомнил Джоан как «молодую, энергичную и красивую». О ее лекциях он сказал так: «»Она использовала очень сложную терминологию... Я мало что понимал, но слушал как завороженный.

Тем не менее, к октябрю 1932 года ее собственная рукопись была почти закончена.

К тому моменту, пишут биографы Джоан, она уже не колебалась и считала эту книгу своей. Так, Джоан прислала Остину (кембриджской почтой) такую восторженную записку:

--- Я поняла, о чем моя книга. Я переписала всю теорию стоимости, отталкиваясь от фирм, ведущих себя как монополисты. Раньше я думала, что готовлю инструментарий, которым в будущем воспользуется какой-то гений.  А оказалось, что я все сделала сама»...

Влюбившемуся в нее Кана Джоан настоятельно посоветовала на время покинуть Кембридж. И оказалось, что сделала это не напрасно. Так как Кан уехал на год в Америку (1931-32), и прорекламировал ее книгу в Чикагском университете.

А заодно раздолбал в пух и прах некоего Эдварда Чемберлина, помешав тому опубликовать книгу по схожей тематике («Теория монопольной конкуренции») раньше Джоан. Заявив в феврале 1933 года: «У Робинсон – лучше». Чемберлин был раздавлен, не нашел контрдоводов…  

К большому разочарованию Джоан, Кейнс «не проявил большого интереса к теории несовершенной конкуренции» и отказывался верить (не хотел верить ? - shed ), что именно монополия является главной причиной периодического падения платежеспособного спроса. Но, тем не менее, он все-таки порекомендовал своим издателям из «Макмиллан» книгу опубликовать.

 «Экономическая теория несовершенной конкуренции» вышла в свет осенью 1933 года, и была принята критиками на УРА.

Шумпетер, который уже назвал Робинсон «одним из лучших наших мужчин», сразу откликнулся на предложение Кана продвигать ее новую книгу. В своей рецензии Шумпетер похвалил Робинсон за «подлинную оригинальность» и отметил, что эта книга позволяет ей «определенно претендовать на ведущее, а может быть, и на первое место» среди экономистов-теоретиков в этой области, ставя ее выше Кана и Сраффы. Кейнс с признанием талантов Джоан  тянул несколько лет, зато потом выдал по полной, заявив,  что она «без сомнения, входит в первую полудюжину» экономистов в Кембридже. То есть, причислив ее к группе, включавшей в себя Пигу, Сраффу, Кана и себя самого.

Пол Самуэльсон, 1915 - 2009

--- Меня не интересует, кто пишет закон и составляет международные соглашения для страны, пока я пишу в этой стране учебники по экономике – Самуэльсон…

Первые годы войны Пол Самуэльсон, анонимный автор правительственного доклада, на который президент Рузвельт ссылался в своем «радикальном послании» Конгрессу «О положении в стране», томился, вдалбливая экономику скучающим студентам инженерных специальностей и выполняя бесконечные расчеты для военных в радиационной лаборатории Массачусетского технологического института (МТИ).

Еще в 1940 году Локлин Карри, помощник Рузвельта по экономике, сказал президенту, что Соединенным Штатам уже пора начинать планирование развития страны в послевоенную эпоху.

Президент согласился и Карри быстро набрал группу талантливых младшекурсников для работы в Совете по планированию национальных ресурсов, первом и единственном планирующем органе страны.  Возглавил совет дядя президента – Фредерик Делано. Официальным руководителем  группы из двадцати экономистов и нескольких аспирантов из Университета Джона Хопкинса стал 27-летнего Самуэльсон, новоиспеченный доктор философии и доцент МТИ, восходящая звезда из Гарварда.

Группа должна была определить возможные варианты развития послевоенной экономики и предложить решения потенциальных проблем. Чтобы убедить начальство, что новая Кейнсианская экономика – это всего лишь раздел бухучета, и она не подрывает устои государства, Самуэльсон взял за правило приходить на брифинги в Белом доме в зеленом козырьке счетовода.

В 1944 году, на следующее утро после Дня труда, этот пехотинец огромной армии университетских консультантов военного времени в администрации Рузвельта, первый раз почти за год вернулся из Бостона в Вашингтон. После разговоров с бывшими коллегами и студентами Самуэльсон «почуял предстоящее падение военного производства», Каждый офис, в который он заходил, был завален калькуляторам, беспорядочными кипами зеленых листов и стопками отчетов об исполнении бюджетов. Было ясно, что конец войны не за горами, и Вашингтон переносит внимание с военного производства на экономику мирного времени. Сотни чиновников высчитывали, на сколько можно будет сократить военные закупки, сколько солдат можно демобилизовать, сколько времени потребуется, чтобы переделать линии по производству танков на выпуск автомобилей.

Накануне «Нью-Йорк таймс» вышла с заголовком «Послевоенный бум почти неизбежен». Самуэльсон был в смятении, так как масштаб будущих проблем был огромен. Предстояла мобилизация  11 миллионов военных, нужно было думать, куда девать 16 миллионов человек (почти треть всей рабочей силы страны), работавших на войну. В 1943 году государственные расходы (более 60 миллиардов долларов) обеспечивали примерно половину объема производства. Самуэльсон склонялся ко мнению, что тенденция к стагнации экономики возможно является не временным заболеванием, обусловленным ошибками в кредитно-денежной политики, или внешними потрясениями, а представляет собой хроническую болезнь. В общем, чем больше Самуэльсон думал о том, что будет после войны, тем больше он беспокоился.

Дэвид Кеннеди, исследователь  истории экономики, отмечает, что в выводах доклада Самуэльсона для Совета по планированию национальных ресурсов прослеживаются два источника.

Первый – это суждение Кейнса о невеселых послевоенных перспективах британской экономика без крупных и постоянных денежных вливаний со стороны правительства, высказанное им в 1940 году в брошюре «Как оплатить войну».

Второй – это мнение кейнсианских советников администрации, в частности Карри, Уайта и Эдвина Хансена, профессора Гарвардского университета и консультанта Совета по планированию национальных ресурсов и ФРС. Именно Хансен сплотил под кейнсианскими знаменами аспирантов и преподавателей – «люмпен-пролетариат», как любил говорить Самуэльсон – в целом консервативного факультета.

Самуэльсон, который писал так же легко и быстро, как говорил, начал свою вторую звездную карьеру – в журналистике – с провокационной серии из двух статей для журнала «Нью Рипаблик», посвященной «надвигающемуся экономическому кризису». Он считал, что проблема трудна, но разрешима, и настаивал на принятии тех же мер, которые он предложил в 1942 году в докладе Совету по планированию национальных ресурсов: замедить демобилизацию и сохранить на высоком уровне государственные расходы.

Данная работа излучала уверенность в том, что «эта Великая депрессия была последней по простой причине – народ достаточно мудр (???) и понимает, что больше такого терпеть не следует».

6  предыдущих материалов на тему Господ и Челяди в Америке:

- http://aftershock.news/?q=node/282091

- http://aftershock.su/?q=node/285088

- http://aftershock.news/?q=node/289192

- http://aftershock.news/?q=node/292296

- http://aftershock.news/?q=node/296415

- http://aftershock.news/?q=node/301758

================================

Использованные источники:

- Назар, Сильвия, «Путь к великой цели: история одной экономической идеи». Москва : АСТ CORPUS, 2013

- http://manifiestodelsigloxxi.blogspot.ru/

- http://www.ebooks-library.com/author.cfm/AuthorID/1482

- http://www.peoples.ru/science/economy/martha_beatrice_webb/

- http://publ.lib.ru/ARCHIVES/V/VEBB_Sidney,_VEBB_Beatisa/_Vebb_S.,_Vebb_B..html

- http://coollib.com/b/223243/read

- http://glav.su/forum/1-misc/163/offset/2260/

- http://cont.ws/post/63363

- http://aftershock.news/?q=node/271489

- https://ru.wikipedia.org/wiki/Шумпетер,_Йозеф

- http://www.gettyimages.com/detail/news-photo/austria-republic-vienna-political-unrest-1919-communist-news-photo/542387955

- https://www.alumni.hbs.edu/stories/Pages/story-bulletin.aspx?num=257

- http://manwithoutqualities.com/category/hayek/page/5/

- https://ru.wikipedia.org/wiki/Хайек,_Фридрих_Август_фон