Дмитрий Косырев: "Возвращение гипердержавы: кто и почему боится Китая"

Жил-был американский политолог Мартин Жак, работал — среди прочего — в Кембриджском университете. Потом бросил это дело и уехал в Китай, сейчас трудится в университетах Цинхуа и Фуданьском (одних из пяти-шести лучших в стране и не последних в мире). Пишет о китайской и западной политических системах. Написал очень эффектную статью о китайской механике госуправления в пекинском англоязычном издании Global Times.

Кстати, это довольно типичное явление: отток мозгов с Запада в Китай наблюдается уже пару десятилетий, во всех профессиях — архитекторы, технари, музыканты и даже политологи. Отчего это происходит, сразу не скажешь: и деньги имеют значение, и возможность свободно выразить мысли, причем на английском, то есть для широкой аудитории — мысли, за которые в другом месте могут серьезно обидеть, не напечатать или подвергнуть "отмене", то есть бойкоту.

Именно так (то есть рискованно) выглядят основные идеи упомянутой статьи Жака, где он попросту объясняет, почему китайская политическая система эффективнее западной. Первое: то, что сегодня называется демократией (всеобщее голосование за конкурирующие партии и кандидатов) на самом Западе существует повсеместно разве что с 1945 года или около того, ранее системы были весьма смешанные, включая монархии, диктатуры и многое другое. Второе: то, что сегодня есть в Китае, насчитывает уже несколько тысяч лет, то есть показывает гораздо большую эффективность, чем текущая западная система, просто благодаря своей живучести.

В частности, эффективность эта выражается в способности управляющей системы относительно быстро и безболезненно провести необходимые перемены. Например, то, что Жак называет "переходом от Мао Цзэдуна к Дэн Сяопину", то есть, по сути, революцию, тотальную смену экономической системы и национальной идеологии. А политическая модель при этом остается, в принципе, та же самая, она и движет переменами. Жак замечает: сегодняшние западные системы, то есть демократия, не демонстрируют ни малейших признаков подобной гибкости перед лицом кризиса, охватившего Запад, — кризиса никак не меньшего, чем тот, что созрел в Китае к моменту смерти Мао в 1976 году.

И еще, продолжает он, мир не раз убеждался, что китайская модель управления государством — самая старая и успешная в мировой истории. Модель эта делала страну пять раз за два тысячелетия самой сильной и важной страной мира или одной из двух-трех самых важных. Так было при династиях Хань, Тан, Сун, ранней Мин и ранней Цин. Потом очередная империя впадала в маразм, но возрождалась вместе с имперским политическим устройством (да, Мао и другие — тоже императоры, под иным титулом). А сейчас, говорит Жак, Китай — накануне того, чтобы повторить этот подвиг в шестой раз, в то время как вряд ли возвращение к прежним вершинам удастся британцам или США.

Самое интересное в этом комментарии то, что американский автор не сказал тут ничего нового и неизвестного. Цикличное возрождение китайской сверхдержавности — это известно студентам первого-второго курсов профильных вузов. Им известно также, что империя, устоявшись в своих примерно нынешних границах веку к VIII-X, никоим образом не пыталась затем завоевывать мир или даже часть его. Она просто занималась своими делами, оставаясь — на пиках своей мощи — самой потенциально сильной, неприступной и неуязвимой в мире просто в силу своего размера и богатства. Это даже не сверхдержава, как мы знаем по тем же британцам, или американцам, или даже римлянам: сверхдержавность — чисто временный феномен. А Китай — это уже какая-то перманентная гипердержава.

Тем не менее железная уверенность среднего западника состоит в том, что весь мир — и Китай тоже — должен усвоить именно демократию, то есть одну, общую для всех конкурентно-избирательную систему. А если этого не происходит, то, значит, налицо угроза. И вроде бы что за проблема — ну, существует отработанная тысячелетиями китайской цивилизации система норм, правил, убеждений, которая у них там действует хорошо. Но что с того американцам или, допустим, России? Ведь ясно же, что у каждого свои традиции и свои исторические циклы, тоже повторяющиеся. Китайская система управления не имеет ни одного шанса в США или у нас. Да Китай за всю свою историю и не пытался, в отличие от Соединенных Штатов, эту систему кому-то навязывать. Другие — да, брали, заимствовали, не очень успешно.

И все равно западникам страшно. Вот еще одна публикация, из гонконгской South China Morning Post. Насчет того, почему для западников китайский проект "Один пояс, один путь" воспринимается именно как угроза.

Сто сорок стран мира прямо или косвенно участвуют в этом проекте, пишет гонконгский патриот Китая Алекс Ло. Это самые разные страны — европейские (Россия тоже), ближневосточные, африканские, латиноамериканские. Да, они создают новые торговые пути между собой. И не отнимают ни у кого старые пути. Но почему тогда последнее заседание министров иностранных дел "Группы семи" в Великобритании превратилось в сессию "избиения Китая" и почему крупнейшей инициативой этого заседания стал американский план создания ровно такой же, альтернативной китайской, инфраструктуры какой-то другой торговли?

А дело всего-то в особенностях мышления, или, как говорит Алекс, в "шоке осознания". В осознании того самого, что Китай в очередной раз в мировой истории возвращается к гипердержавности. Шок осознания — это как запуск первого советского спутника Земли в 1957 году, то есть демонстрация того, что у Запада может и не быть какой-то технологической монополии. Вот сейчас — такой же шок: Китай возвращается, а это значит…

И что, собственно, такого это значит? Хорошо, вы всем объясняли, что ваша демократия — единственно возможная, а выясняется, что сколько цивилизаций, столько и систем. Так и признайте очевидное, как это делает американский политолог, уехавший в Китай за свободой слова. Ведь вас никто не лишает ваших традиций и политмеханики, они остаются вашими. Вы думали, что правила мировой торговли можете диктовать только вы, но их, оказывается, можно вообще не диктовать, у вас свой "пояс и путь", у других стран — свой. И вот это у них называется шоком: мы не единственные в мире, там есть кто-то еще, всегда был и будет — ужас полный.