Бес

В детстве у меня был друг, звали его Дмитрий. Фамилия Августевич, был он (да и есть поныне, видимо), по национальности – еврей. Познакомился я с ним в 15 моих тогдашних лет, поступив в Саратовский авиационный техникум, мы с ним оказались в одной группе, ну и задружились как-то сразу. Парень он был страшно весёлый, таких в школах называли «хулиганами», а родители обычных чад советовали с подобными типами не дружить. Ну и, надо сказать, реально похулиганить он действительно любил.

С точки зрения прошедших с тех пор более 40 лет, набранного опыта жизненного, всё это хулиганство – просто смешно, совершенно детское такое, типа подложить соседу кнопку на стул под попу. Ничего серьёзного. Но с другой стороны, вырастая, такой тип мог и часто становился реальной проблемой для окружающих, прежде всего своей неуёмностью и тягой к деланию многих вещей наперекор, а также наплевательским отношением к некоторым общественным устоям.

Димка пошёл именно по такому пути, потому что ему банально не везло с тем, что он больше всего любил на свете (после баб), автомашин. Не везло в том плане, что он, наверно, сам всё себе портил неуёмностью этой (отрицанием чувства меры), но не везло и просто так.

Его батя, классический по облику еврей около 40, холёный, умный, стройный и приятно пахнувший, состоявшийся «научный» работник, подвизавшийся в модной тогда производственной психологии (sic), смотрел на своего выростка с огромным сожалением, практически презирал его. Сын, Димка, платил ему тем же. Мать его была слегка затюканная, такая еврейская же когда-то красавица с глазами то ли Юдифь, то ли теляти, очень печальная, в общем. Димка презирал и мать заодно, но по другой причине, больно слезлива была, на нервы действовала. В общем, оба родителя его не понимали категорически.

Зато его прекрасно понимал я. Ровесник. Ну и другие товарищи, конечно. Кроме тех, которых Дмитрий НЕ выделял в качестве могущих заслуживать его уважение. К таковым относились все трусоватые, немного неуверенные в себе и просто никакие парни – а в 15 лет многие человеческие, мужские или женские характеристики, просыпаются и начинают быть выпуклыми, затем они обычно по жизни так и не меняются. К девчонкам же Димка относился одинаково беззлобно, готов их был всех любить в физическом смысле по одной и всех сразу и разом-хором (кроме совсем уж уродин).

Примерно через месяц учёбы его выгнали из техникума за какой-то проступок я уже и не помню: то ли преподавателя послал на три весёлых буквы, то ли ещё что, в общем, мелочь какая-то, но по тогдашним строгим временам именно то, что не спускалось. Можно прикинуть, парню 15 лет, закончил 8 классов школы, из техникума выгнали, в ПТУ уже вряд ли примут, а что-то делать надо, ну хотя бы работу какую найти.

Димкин отец, прознав про меня, а я как-то умудрился побывать у них в гостях, познакомился с ним, даже имел беседу – он пристально вглядывался в меня, интеллигентного и не пустозвона, из английской школы – пришёл ко мне домой, познакомился с моим батей, имел уже беседу с ним (батёк мой прифигел, мне потом сказал, чтоб больше ноги этой жидовской морды в его доме не было, не знаю, чем он ему не потрафил!), хотел, чтобы либо я, либо моя семья как-то повлияла на его отпрыска. А как я мог повлиять? Или мой батя? Да, никак.

В общем, Дмитрий умудрился устроиться на работу в какой-то автогараж, учеником механика, пару раз сбегал из дома, ночевал у меня, батя мой косился и сопел страшно, затем, ближе к зиме, его выгнали из гаража, когда какой-то гаражный неласково обозначил его национальность, пренебрежительно так, получил пожарным баллоном по макушке, слёг в больницу, Дмитрий убежал и больше туда не возвращался.

Затем он устроился на какой-то завод, но и там не задержался, по той же причине, заводским было удивительно видеть этого мелкого молодого еврейчика, нахального, нахрапистого, от которого можно было ожидать чего угодно – и всё это в плане ученика слесаря. В общем, снова вышла какая-то оказия, Дмитрий чего-то там снова нахулиганил. На этот раз он ушёл официально, сам, поскольку забрал с завода даже свою трудовую книжку, полученную там же.

Но он не унывал, мамка с папкой его кормили худо-бедно, он бегал по друзьям, дел было много, он «копил» на велосипед с моторчиком, устроившись грузчиком на какой-то базе. Надо сказать, накопил он на велик достаточно быстро, за пару месяцев, после чего свалил с этой базы, и начал раскатывать на приобретённом транспортном средстве. Даже зимой. Но катался недолго, потому что тот скоро ему надоел, он грезил о реальной тачке. Об автомашине. Своей. Я слушал его безконечные разговоры, как он будет лелеять свою четырёхколёсную любушку, как будет пыль с неё стирать, мотор ей перебирать, за колёсами следить и т. д. Я фигел, честно говоря.

Потом он ещё где-то работал, везде недолго, умудрился получить слесарский разряд, страшно им гордился, мне показывал, получил затем токарский разряд, разряд фрезеровщика, постепенно входил в рабочий класс, причём вполне заслуженно, потому что руки его постоянно были чёрными, в заусенцах и сам пах заводом и маслом. Я же учился и учился в техникуме…

За те годы я помню лишь то, что он периодически искал деньги, появлялись какие-то варианты с напрочь убитыми «запорами» (Запорожцами), «ладами» (обычно древней «копейкой») или какими-нибудь тоже убитыми мотоциклами – он их всё порывался купить и восстановить своими силами. Мне он вдохновлённо рассказывал, что у него есть друг, который ему сдаст гараж, в этом гараже он всё и сделает, он описывал процессы разбора движка, ходовой, рихтовки и покраски кузова, как он это всё отрегулирует, заполирует, маслом смажет, пропылесосит, запаяет, заварит, соединит и т. д, и как его «ласточка» (он иначе свою будущую машины и не называл) будет затем летать. Подмигивая при этом, ну и бабец к нам, Андрюхин, в машину будет прямо-таки прыгать с поднятыми юбками, вот увидишь!

Пару раз деньги он где-то находил, из одной убитой напрочь «копейки» у него даже что-то получилось, но дня на два-три, затем машина встала, он её упорно ремонтировал, бегая ища деньги на запчасти, затем снова делал, она снова ломалась и так до безконечности. Но он не унывал. Заодно тренировался и познавал матчасть, всё ручками, ручками. Он также завёл интересные знакомства среди гаражных ремонтников, спецов, чем-то заслужил их уважение, они его определяли даже к себе в «ученики» (всё было полуподпольно, конечно). Ну и к годам 17, у него уже начала водиться денежка, поскольку ребята гаражные частенько стали спихивать на Димку выполнение каких-то срочных, но весьма пыльных заказов (они всё не успевали сделать, спрос был гораздо больше, чем предложение в те времена), а клиент – не скупился. Но до армии он так и не сумел ничего накопить, потому что… не знаю, по-моему всё на девчонок спускал, деньги у него не держались в руках подолгу.

Меня он категорически знакомил со всеми своими девицами, сватал к подружкам его подружки очередной, но дамы его, на мой вкус, были странноватые: я их называл тогда «пэтэушницами» за постоянный матерок в устной речи. Меня это коробило. Одно дело, когда мы с Димкой между собой общаемся, а другое – когда матерятся нежные девичьи уста. Хотя никакими реальными пэтэушницами они не были (ПТУ – профессиональное техническое училище, готовило в СССР рабочих), а может и были, хрен их разберёшь.

В мае 1981 года, когда я закончил техникум, меня забрали в армию. Дмитрий старался откосить от неё, но у него ничего не вышло, его забрали осенью 80-го и отправили… вот не могу до сих пор поверить, в стройбат. Я, конечно, понимаю, военкома, глядящего в дело этого призывника: образование – 8 классов, работает с 15 лет, в основном по металлам слесарит, вот и трудовая, блин, ещё и еврей чистопородный, вот куда такого отправлять?

Пребывая в своих армиях, мы немного переписывались, Димка писал мало, но хлёстко: типа, отсидел на губе 10 суток, ещё раз на губе, плюнул в замполита, трахнул в самоволке какую-то телятницу, прямо на ферме, на сене (из чего я понял, что часть его была достаточно свободная в плане передвижения, никакой цензуры армейской его письма не проходили, доходили до меня, в целости и сохранности).

Затем я дембельнулся, пришёл домой, появился на горизонте и Дмитрий, оказалось, уже не один, а с вновь приобретённой в глуши мордовских деревень женой. По его дембелю она была на последнем месяце беременности. Была она курноса, глуповата по-деревенски, но волоока до безумия. Димкина мать, которая к тому времени развелась с его отцом (тот нашёл помоложе и без слёз и соплей ежедневных), жила отдельно, увидела в ней родную душу, и ну её обхаживать, а заодно и родившую спустя месяц малую, внучку.

Я всё это видел, прифигевал, но Дмитрий-неунывайка, свежий дембель, уже пахал, как пчёлка на двух или трёх каких-то металлоработах, обезпечивал семью всеми необходимыми средствами. Затем он устроился на какой-то завод, получил очередную порцию обидных слов от какого-то очередного идиота, почистил ему репу с использованием подручных слесарских средств, был судим товарищеским пока судом, взят на поруки, поскольку никому не дозволялось вот так просто бросаться словами «жидовская морда», в общем, проехало. Спустя энное время, получив первую зарплату и всплакнув, он уволился, пробежался по своим дружкам ремонтным опять, где-то как-то с кем-то договорился, и стал полностью работать у одного прожжёного в его гараже – чистый нал, благодарный клиент, ну и любимая работа: в машинах ковыряться целыми днями.

Я как-то был у него на этой «работе», где он подвизался уже специалистом по настройке ходовых частей всех типов «жигулей», разговаривал с клиентами, которые вообще хренели, говорили мне, слышь, а этот Абраша, чё, реально умеет слесарить? Я им отвечал, это наш Абраша, и он реально сечёт по ходовой, так что всё гут, только вот не рекомендую проявлять к нему неуважение. В общем, Дима не был бы Димой, если бы и здесь не напортачил в своей обычной манере, на этот раз он съездил по репе какому-то очередному клиенту, который не хотел ценить его, Дмитрия, труд. Гаражные ребята подумали, и попросили Диму свалить, а то, мол, слава идёт уже недобрая, мало того, что еврей, так ещё и с гонором, чуть что за монтировку хватающегося.

Димка ушёл оттуда, а заодно и развёлся с женой, отправив её с дочкой на малую родину. Его мать ревела ревмя, порывалась уехать в деревню, вслед за внучкой. Я это тоже видел, свидетельствую, блин, не очень всё это было красиво. Тем более, что у Дмитрия в то время ещё пара баб была, устойчивых таких, всегда готовых к встрече с ним. Ну и я тоже его ругал, он лишь отплёвывался, повторяя: батя, сука, учил, учил, падла, не выучил, мать постоянно слезу пускает, на темя каждый вечер капает, теперь ещё ты мне мозг будешь компостировать…

Весной 1984 года Димка устроился водителем автобуса «Икарус» рейса от центра города до аэропорта. Я к нему частенько на выходные прилеплялся, если была его смена, а он любил в выходные работать, потому что он уже охмурил все женские дежурные смены диспетчеров, звонил им от столба по завершении маршрута очередного, подпускал трагизма в голос, мол, сломался, горячо им говорил, что нужно всего два часа, и он сам колесо заменит, или что-то поколдует в моторе, те давали добро: а мы с ним отчаливали на набережную, на затонский маршрут. Саратовцы, те, кто застал те годы, прекрасно знают, что это значит.

Там не было никаких рейсовых автобусов (вернее были, но очень редко), поэтому основными средствами передвижения дачников и пляжников на выходных были вот такие левые автобусы, назывались они «колымными», а стоимость проезда в них была 10 копеек, а не 4, как должно быть. Такой народный консенсус. 10 копеек забирались полностью шофёром на свои нужды.

В общем, мы набивали народом обычно целый автобус, полчаса туда, полчаса обратно – и пара червонцев в кармане. Затем Дмитрий возвращался на свой маршрут, отзванивал диспетчерам, мол, всё норм, я отремонтировал свою венгерскую «ласточку», делился со мной заработком. Я честно досиживал до конца смены с ним, и мы отправлялись жрать шашлыки и булькать пиво с водкой куда-нибудь на всю ночь. Червонцы улетали, как птички. Лето было превесёлым.

Затем я уехал в Москву, поступил в институт, Димка непонимающе смотрел на меня, говорил, ну и на хрена тебе эти иностранные языки, ну ты оглянись вокруг, посмотри ЖИЗНЬ-ТО КАКАЯ прекрасная!!! Вздыхал. Ну, у него своя мечта, а у меня была своя. Его мать, когда услышала, что я собираюсь в Москву, больно стукнула Димку по спине, он аж взревел, а она заплакала. Сильно уже постарела тогда, а ведь было ей меньше, чем мне сейчас.

Поступив в институт, я вскоре увидел и Димку, он не замедлил примчаться ко мне, посмотреть, что где как. Узнал, что он во второй раз женился, но уже скоро и разведётся, пока дети не пошли, потому что не тот вариант. Уже много лет спустя я узнал, что на самом деле он не ко мне приехал, а к своему бате, тот уже умудрился перебраться в Москву, но тот его больно отфутболил, очень унизительно и жестоко. Димка с чего-то решил, что я его слегка перепрыгнул по жизни и приехал меня допрыгнуть, с помощью своего отца, но не получилось.

Пока я учился в Москве виделись мы лишь периодически, когда я навещал своих родителей. Он женился третий раз, развёлся, дал зарок больше не женится вообще, а то придётся только на детей работать, баб у него по-прежнему было не по одному десятку даже, но машины своей ещё так и не было. Не удавалось ему никак, вот хоть режь. В наши редкие встречи, когда я ему рассказывал про Москву, про учёбу, он молча щурился, молчал, говорить нам с ним становилось всё меньше и меньше о чём. Я постепенно отлетал в другие мiры, с другими правилами, в другие степеня, детство-то закончилось…