Дегенераты и их искусство... Часть первая.

 

 Расхитители шедевров

- И кувшиночки! Где мои кувшиночки? Украли, - жалобно проблеял художник-авангардист, и тут же его глаза вспыхнули праведным гневом борца за попранные права. – Жулики и воры!

Ох, какой знакомый угар. Обычно с таким видом, тряся бородой, орали на Манежке: «Долой КПСС!». А сейчас скандируют на Болотной про власть жуликов и воров.

- Кувшиночки! –  в отчаянье всплеснула руками сопровождавшая его околохудожественная дама. – Как жаль.  Ах, это было очаровательно… Такая трогательная живописная картина!

Мы, двое полицейских дуболомов, мрачно и неприветливо наблюдали за этим торжеством и скорбью высокого художественного восприятия мира.

- Вы получше поищите, - порекомендовал я, уже начиная задыхаться в пыльном подвале, заваленном до потолка несусветным барахлом, то есть, простите, живописными и скульптурными композициями непризнанного гения русского авангарда.

- Украли кувшиночки, - все стенал художник-авангардист.

Неожиданно из под мусора он извлек полотно и облегченно вздохнул:

- Здесь кувшиночки.

Это я в перекошенной шапке в компании с затюканным жалобами управдомом на фоне просто шедевральной скульптуры из досок и бревен.

Я с интересом придвинулся, чтобы рассмотреть эти хваленые кувшиночки. Такое ощущение, что кто-то окунал губы в масляную краску и целовал полотно. Однотипные отпечатки на полтора квадратных метра, причем ровными рядами.

Это еще ничего. Можно сказать, образец высокой морали и невинности. Всего лишь кувшиночки в количестве тысячи штук. У меня знакомый из Минкультуры проверял, какое новое искусство закупает Третьяковка. Пришел в шоке, долго матерился и клял каких-то прохвостов и кретинов. Потрясла его огромная картина, полностью зарисованная мелкими, сантиметров на пять, изображениями непристойных женских органов. Там их сотни, если не больше. В общем, тьма, но цена еще выше. Вроде двадцать пять тысяч бюджетных вечнозеленых. Даже не знаю, чем закончилось, купили ли тот шедевр. Уж лучше кувшиночки.

Предыстория всего этого разгребания мусора в мрачном подвале исторического дома на Верхней Масловке, где находятся художественные мастерские, такая.

В начале 90-х на фоне обрушения моральных, интеллектуальных и эстетических основ существования русского этноса наш авангардист, тогда еще простой советский либерал, вовремя не попавшийся в поле зрения карательной психиатрии, неожиданно рванул вверх, как ракета «Фалькон». Тогда достаточно было партбилет, или на худой конец комсомольский, да и пионерский галстук сойдет, сжечь и объявить, что ты, свободный художник, пострадал от коммуняк, которые зажимали свободолюбца и диссидента, не давали творить нетленку и двигать культурку. И все, ты уже фигура, а не просто психованный горлопан. Особенно когда у тебя в активе присутствует пара бессистемно измазюканных масляной краской полотен.

Кто-то сильно либеральный в Союзе Художников решил, что это высокое искусство. И каким-то образом протащил этого диссидента. А к званию официального художника прилагается мастерская, обычно это просторные палаты в центре Москвы, по сегодняшним временам заоблачной стоимости. У меня знакомый – заслуженный художник России, так у него мастерская – двухэтажный особняк на Ордыке. Там он и жил в хоромах, как простой русский миллиардер.

Вот и авангардист шикарно занимал просторную площадь под мастерскую, где ковались образцы самого передового культурного направления. Вот только с творчеством как-то у него не заладилось. Не верили простые люди, что такую фигню можно рисовать без справки из психдиспансера. Ну а еще давно никого не забавляет творчество душевнобольных, которые в политике всех успели достать. А для активного присутствия в изысканной и дорогой мировой тусовке у него ресурсов не хватало – так, перепадали иногда крохи. В общем, ни выставок, ни достижений, а еще жутко скандальный характер. Надоел он своим коллегам хуже горькой редьки, и решили они его турнуть из Союза Художников. Что и было проделано просто с титаническим трудом.

А вслед за этим настал драматический момент расставания с огромной мастерской в центре города. Точнее, это в СХ надеялись на это самое близкое расставание. Авангардист же несколько лет просто нахально отказывался освобождать мастерскую. В итоге приехала авторитетная комиссия. Составила акт. Погрузили вещи в машину. И выгрузили в подвал дома на Масловке. Мол, когда хочешь, тогда и забирай свое барахло. Сарай на даче обклей своими полотнами.

Но авангардист свою созданную непосильным трудом драгоценную рухлядь забирать не спешил. Он затеял грандиозную склону. Торжественно объявил, что при перевозке злые представители Союза Художников похитили несколько его шедевров, чтобы их тайно продать, а на вырученные деньги скупить виллы в Анталии и Португалии. И начал он писать заявления. Одно за другим - как пулеметчик строчил. А сотрудники самых различных органов раз за разом пересчитывали «шедевры» в  подвале и писали отказняки.

Есть такие вечно обиженные сутяжники, озабоченные поиском Правды и борьбой с Произволом. Вся Болотная такими была забита в бытность моего служебного там пребывания. Маньячное ощущение собственной правоты в неправедном деле придавало авангардисту такую убийственную разрушительную энергию, что он без труда пробивал все бюрократические преграды, попадал на прием к руководству Генеральной Прокуратуры, ГУВД, ГУУР.  С легкостью невероятной проникал в кабинеты самых высоких начальников и плакался там на тяжелую долю свободного художника. Так оказался и в нашем кабинете на Житной, 16, предварительно затуманив мозги нашему доверчивому генералу.

Ну и пошло-поехало. Материал проверки. Запрос документов. Все, как положено.

Объяснения заявитель давал в нашем кабинете, где были плотно упакованы четверо оперативных сотрудников. Это было нечто из области драмы и комедии. Ты ему слово, он тебе десять. Спрашиваешь его «сколько времени», он тебе в ответ лекцию, что вокруг одни враги и желают его сжить со света. И бесчисленные сетования на человеческую неблагодарность, подлость и мракобесие.

Димка, наш опер, здоровенный бугай, профессиональный боксер, через пять минут беседы  сжал  кулачищи так, что я подумал – сейчас ведь убьет склочника. Но он сдержался, застонал, как  раненый зверь, и выбежал из кабинета.

Пришлось мне взяться за авангардиста. У меня большой опыт общения с разными психами. Их главное сразу поставить в жесткие рамки, не давать вилять хвостом и сбиваться с прямого курса.

- Сколько было картин? – спрашиваю.

- Ну, вы знаете, ведь эти негодяи, они же мне завидуют, они…

- Отвечайте конкретно – сколько картин. Под протокол. С признаками каждой. Чтобы можно было идентифицировать.

Смотрит на меня с опаской:

- Ну вот я и говорю, они негодяи…

- Сколько картин?

После третьего напоминания начинает отвечать что-то конкретное.

В общем, часа за полтора объяснение у него взял, длиннющий список произведений, которыми завладели «негодяи», подбил.

- А когда восторжествует закон? – осведомился авангардист с некоторой иронией и  ехидцей.

- Будем разбираться. Ответ получите, как установлено в соответствии с законом об обращениях граждан.

Препроводили мы  его за порог Министерства. А наши ребята с уважением оценили:

- Ну ты даешь. Как ты его в стойло поставил! Пришпилил, как бабочку.

У авангардиста такая манеры была. Кто с него объяснение брал, потом отказняк писал и ответы, он их тут же зачислял в соучастники страшного преступления – кражи национального достояния его авторства. И долбил жалобы уже на них. На меня одного жалобу не накатал. Какую-то остаточную искорку разума я в нем сумел раздуть, хотя она и быстро погасла.

Генерал у нас был тогда - друг угнетенных народов и брат невинно обиженных. Это было модно и способствовало карьере. А жалоба граждан – это   признак отношения к населению. Так что вместо формально отписки, лишь которая и была уместна, послал нас проверять, все ли картины на месте. И не висит ли уже какая-нибудь в Лувре, куда ее переправили коварные воры и контрабандисты из Союза Художников.

Взяли мы с собой авангардиста. К нему приблудилась какая-то околокультурная, в норковой шубе, весьма восторженная барышня. И отправились шариться по подвалам и писать протокол осмотра.

- Господи, опять приехал с конвоем, - устало всплеснул руками домуправ, злобно глядя на авангардиста. – Ну, каждую неделю ездят. Из Генеральной Прокуратуры. Из следственного комитета. Из МУРа. Теперь вот из ГУУРа. И картины все считают. А потом уезжают. Потом снова приезжают, считают и уезжают. И сколько это будет продолжаться?

- Сейчас еще раз пересчитаем, - хмыкнул я.

Аллергия у меня на пыль, я чуть не сдох пересчитывать полотна, какие-то трухлявые деревяшки, якобы скульптуры, какой-то бытовой древний хлам.

Это обнаруженный нами Шедевр в груде таких же Шедевров.

Наконец, все это безобразие закончилось. Цифры сошлись. Впереди нас ждал ответ заявителю. И новая жалоба на коррумпированные органы, которые не защищают простого русского художника, желая его погубить. Мол, Репин помер, Саврасов помер, и мне нездоровится.

Когда выходили на улицу, домуправ орал вслед авангардисту:

- Какой ты художник?! Вон, с семнадцатой мастерской скульптор. Вот это скульптор. Сутками напролет работает, творит. А ты бездельник!

Есть в этом сермяжная правда. Если художник настоящий, то работает он как вол. А если вот такой авангардист – то у него одна мысль, какой бы еще скандал закатить, чтобы прославиться и скинуть свой неликвид подороже…

Вся беда авангардиста была в том, что он рисовать не умел…

 

Мания величия

Кубизм, супрематизм,   абстракционизм – какие только измы не понавыдумывали, лишь бы не рисовать нормально. Потому как рисовать – это не каждому дано. Тут даже таланта недостаточно. Тут еще нужен колоссальный труд, чтобы для начала руку набить.

Помню, в нежном детском возрасте учился я в интересной такой шарашке. Есть такой в столице Суриковский институт, выпускающий самых что ни на есть классических художников. При нем была специальная школа, где мелких художников-детей готовили к поступлению в Суриковский, чтобы они стали художниками побольше, а потом и совсем большими художниками. А при школе Суриковского института были подготовительные курсы, чтобы выбрать те заготовки, кому предстоит стать мелким художниками, которые… Ну в общем, см. текст выше.

Мы, конечно, все мечтали поступить в эту школу, потому как  потом жизнь предстояла гладкая и сытая, это даже мелкие дети в СССР понимали. К счастью, намерение не выгорело, художником я не стал, за что благодарю Судьбу – ну, не мое это. Зато насмотрелся на жизнь тех самых суриковских школьников. И уже тогда закрадывалась мысль – а на шиша мне такое счастье надо?

А жизнь была у них такая. Общие уроки – русский язык и математика. А потом  непосредственно художественные премудрости. Два часа – графика, рисунок. Два часа - живопись. Два часа - композиция. И так изо дня в день. Месяц за месяцем. Пять лет в школе. Пять лет в институте. Только тогда ты приблизительно можешь на что-то претендовать в высоком искусстве. И еще десятилетия творческого напряжения, предприимчивости,  интриг, чтобы стать богатым и знаменитым.

Думаю, не менее напряженно готовили художников в Эпоху Возрождения. И в прошлом веке. А теперь вдруг перестали.  Потому  как чтоб кувшиночки рисовать – всего этого титанического труда не требуется. Это как Незнайка примерно – сказать «я теперь художник». Если бы сегодня он убедил всех, что не просто делает халтуру, а это его творческое виденье предмета, то, глядишь, и Цветика с его классическим искусством и академическими портретами заткнул бы за пояс…

В 1990 году общался с парнем, который вроде был относительно известным шведским художником. Ну что сказать, со своей художественной вечерней школой я рисовал куда лучше. Потому что на Западе уже тогда художник - это не тот, кто хорошо рисует. А тот, кто хорошо шокирует. То есть изобразительное искусство превратилось в драматическое и комичное действо на публику.

Тот шведский художник относился к комикам и был неплохим парнем. Поддерживая свою популярность, он устраивал безумные представления в Стокгольме. Тогда вся Швеция сходила с ума от шарящихся в глубинах их территориальных вод коварных советских подводных лодок. Это сейчас выяснилось, что за сигналы подлодок принимали извержения кишечных газов стаями селедок. Но тогда все жвачное и трогательно беззащитное шведское население страшно боялось русских субмарин и диверсантов ГРУ – пожалуй, не меньше, чем сейчас боятся «Новичка» в преступных руках диверсантов все того же ГРУ. Интересно, СССР ушел, а ГРУ осталось, потому что оно вечно, как символ русской безжалостной экспансии.

Художник тогда взял акваланг и водолазный костюм, на котором вывел крупную надпись «СССР». В разгар выходного дня вылез из моря почти в центре Стокгольма.  Прошлепал в ластах в ближайший пункт продажи авиабилетов и на ломаном шведском потребовал билет до Владивостока.

Тут же с сиренами примчалось несколько полицейских машин. Полицаи взяли немного растерявшегося от такого напора художника на мушки, и он с ужасом понял, что при малейшем его неловком и резком движении они пальнут с перепугу. Потом его повезли в участок, где допрашивали, направив лампу в глаза, типа: «где твоя подлодка». Он задолбался объяснять упертым полицейским, что это розыгрыш.

В общем, такой добрый был клоун. Но сейчас такое уже не катит. Сейчас в чести, как и в шоу-бизнесе, какие-то аномальные асоциальные типажи, жрущие наркотики и пребывающие в дурмане, из которого, как они объясняют, они постигают смысл Вечности, выводя его на полотнах в жутком безобразии форм и красок. Это творчество и его творцы лишены не только смысла, но и даже куража. Все размеренно и расписано, как в бухгалтерской книге «Сегодня вызываем отвращение у населения».

Вообще, современное искусство – просто рай для ленивых паразитов. Музыку нужно написать и исполнить. Книгу написать,  опубликовать. А тут три ляпа на холст, и если критика напишет, а  галерист согласится, что это картина, то она уйдет за бешенные деньги…

Типичный деятель современного искусства недалеко ушел от обезьяны. Главный рефлекс – хочу жрать, а для этого он готов прыгать, улюлюкать, размазывать дерьмо по стене.

«Без названия» (1961) Марка Ротко – продана за 28 миллионов долларов

Те, кто поумнее, понимают, что просто играют в дурацкую игру, с которой им обламываются нехилые, а порой просто заоблачные материальные блага. Но у идиотов прорезается искренне чувство собственного величия и всемогущества. «И чтобы золотая рыбка была у меня на посылках».

Интересно, что сообщества прогрессивных художников тусуются все вместе, как наркоманы. Друг без друга они выживать не могут, поэтому создаются всякие объединения, тусовки при «Винзаводах» и прочая дребедень.  Это такой выездной филиал психбольницы, потому что плоды творчества, которые там выдаются, и сам образ жизни – они простому человеческому осмыслению неподвластны. И постоянно эти коммуны прославятся то заявлением об изнасиловании, то изъятием наркоты.

Притом в России у них еще присутствует некий национальный перекос. Вся их деятельность направлена на одно – понравиться Западу. Наши горе-художники с вождением ждут западного галериста-волшебника, который прилетит в голубом вертолете и скупит весь мусор за бешенные деньги.

Однажды такой фокус прокатил. Когда Европа наслаждалась начавшейся агонией Советского Союза, ее арт-дилеры устроили большой аукцион тогдашних советских художников-новаторов. И этой голи перекатной за их убогие творения, до того интересные разве что психиатрам и немножко КГБ, посыпались какие-то безумные деньги. Некоторые совсем уж странные и никчемные полотна уходили по четыре сотни тысяч долларов.

Помню, мой друг, в то время – в конце восьмидесятых, простой русско-еврейский художник и член партии, а ныне простой раввин и хасид в Израиле, со злой завистью листал каталог аукциона с ценниками и прикидывал, как попасть в этот поезд, следующий прямым курсом на праздник жизни. Ну и тут же начал рисовать картины с хтонически ужасными чООрными лимузинами членов Политбюро и гравюры со страшными картинками из жизни солдат Советской Армии.

И его можно было понять. Дороже всего стоили картинки, где присутствовала и всячески унижалась советская символика – заказ такой был социально-политический. Тогда и произошел кардинальный психологический перелом у наших мастеров эпатажа и мазни. Бредоделы поняли, что их бред нынче в цене.

С того времени они жалобно поскуливают и смотрят трогательными собачьими глазами на Запад. И ждут, ждут, ждут манны небесной. И некоторые дожидаются…

 

Дегенеративное искусство

Порой приходится в отдельных моментах соглашаться даже с одиозными историческими фигурами. С тем же честно ненавидимым мной Гитлером, который,  впрочем, умудрился запустить очень точный термин – дегенеративное искусство. То есть искусство больных людей для больных людей.

Нелюбимый мной Хрущев посетил в 1962 году выставку авангардистов в Манеже. Посмотрел. И тут вскипел его хуторянско-сельский разум возмущенный. Надо сказать, что там все было не так беспросветно, имелись выразительные, талантливые и не шибко признанные художники. Но основная часть, конечно, мусор, творчество дегенератов, ведущих тунеядский образ жизни.

Вот и орал Никита:

- Что это за лица? Вы что, рисовать не умеете? Мой внук и то лучше нарисует! Вы что — мужики или педерасты проклятые?

Кстати, разнос пошел им только на пользу, потому что многие авангардисты из статуса криворуких бесталанных балбесов перешли в ранг пострадавшими от коммунистов талантов, картины взлетели в цене, а сами огни свалили из Союза.

Потом разговорился Хрущев с одним таким художником. И сказал золотую фразу, которую привожу по памяти, не дословно:

- Вот портрет Репина. С десяти метров смотришь – лицо. С одного метра смотришь – лицо. В упор смотришь – тоже лицо! А твой портрет, откуда ни смотри – все одно задница.

Гениально. Современное искусство в массе своей – это большая задница. Народу оно неинтересно, а эстетам и профессионалам глубоко противно. Ну не ценят людишки этих усилий. Не понимают своего счастья приобщения к высокому.  

Несколько лет назад приехали  к нам в Главк ребята из питерского антикварного отдела и обратились к нам за помощью.  Нужно было изъять ворованную картину из музея современного искусства, того, который Церетели создал и воткнул на Петровке, прямо впритык к нашей поликлинике. Бывало, сидишь у врача, смотришь в окно, которое выходит во двор музея. А там на высоту пятого этажа вознеслась вверх гладкая и устрашающая женская статуя, сильно напоминающая стартующую ядерную ракету.

Церетели для этого музея скупал абсолютно везде все, что под руку попадется, не заморачивасясь сомнениями о криминальном происхождении вещи. Вот и обнаруживалось там постоянно ворованное.

Мой напарник Серега отправился с питерцами в музей. Нашли там искомую картину. Описали. Тут адвокат музейный прискакал – одна очень известная медийная личность. И сразу на опера с Питера наехал буром:

- С вами мы уже общались! Дело сфальсифицировано! За произвол ответите!

И «разошелся, так и сыплет, треугольник будет выпит».

Серега смотрел на это буйство юридической стихии, а потом огорошил адвоката совершенно непристойными между приличными людьми вопросами:

- А ты кто?

- Я адвокат, представляю интересы руководства музея!

- И ордер есть на оказание услуг?

- Ну… Ну не взял.

- Ну тогда сиди и не отсвечивай. Иначе будешь лететь до своей конторы – за ордером.

Адвокат посмотрел на Серегу, почуял в нем такую несгибаемую целеустремленность мента, который начал с патруля, и через спецназ прошел в угрозык, где ловил самых отмороженных бандюганов не один десяток лет. И как-то утух. А потом даже расчувствовался и начал сущую напраслину на хозяев возводить:

- Да я все понимаю. Этот музей… Деньги здесь легализуют, и вообще фиг знает что творится. Одно расстройство с такими клиентами.

В другой раз мы ездили туда описывать тыренную картину Кандинского. Нас там уже приняли, как уважаемых посетителей и старых знакомых. Мол, завсегдатаи, постоянно бываем.

В знак уважения одна из руководительниц музея, такая искусствоведческая холеная дама, вся в думах о мировом искусстве и о вершинах эстетики и этики, лично провела нам экскурсию по  своим закормам. Она была восторженная и дегенеративное искусство полюбила всей душой.

- Вон посмотрите, Икар! - показывает на висящую под потолком уродливую фигурку, собранную из каких-то строительных труб. – Это великолепно. Запад говорит, что они пионеры этого направления. Так вот, это произведение появилось задолго до них, в начале шестидесятых годов.  Наш приоритет, и мы будем его отстаивать!

Ну приоритет и приоритет. Не первый спутник Земли, конечно. Но тоже вроде приятно. Хотя и не очень, глядя на уродливого Икара.

В общем, просветились мы  современным искусством так, что после экскурсии Серега ржал два дня, не мог успокоиться, вспоминая бетонного Икара, и все спрашивал:

- Это на каком складе промышленных отходов мы с тобой были?..

Мой военный институт. В увольнения нас на первом курсе почти не пускали. Зато хорошо отпускали в  культпоходы, в театры и кино, с одной увольнительной на пять человек. Вот я и взял увольнительную, да и повел моих однокурсников осматривать Пушкинский музей. Как раз и набрели на выставку кубистов и авангардистов. Я тогда тоже восторженный был. Говорю – мол, Пикассо заменял привычные формы геометрическими фигурами, в чем была сакральная мудрость, так и возникло новое направление, кубизм. А ребята мрачнеют. А на выходе и говорят:

- Слушай, что это за хрень мы видели? Это чего, искусство, да? Ну, так я тоже так умею. Нам бы чего попроще. Лютики цветочки.

И я понял – не убедить мне простой народ. Ох, не убедить…

Настоящее искусство – оно, конечно не для всех. Это как спорт высоких достижений. Это пики человеческого Разума в осмыслении этого мира. Не всем оно нужно, но для человечества в целом этот процесс обязателен, чтобы понять, чего может достичь человек в своих порывах вверх. Ну, во всяком случае, так должно быть, и долго так и было. Пока искусство не стало бизнеспроектом. А там уже вступают в дело совершенно другие механизмы. Какие там звездные часы человечества? Какие там шедевры духа? Бабло рубить надо. Товар нужен. Притом такой, чтобы легко было воспроизводить и еще легче заменить одного творца на другого без падения качества. Товарная марка нужна. И вот мировое искусство из средства сбережения человеческого Духа становится средством вложения капитала.

А капитал с равным успехом можно вложить и в Рафаэля, и в прилепленый к холсту кусок туалетной бумаги. Главное, чтобы был такой общественный договор и все орали дружно: «это гениально!»  И тогда мусор как тыква золушки прекращается в карету, то есть средство вложения капитала. Все считают, что уродливая загогулина стоит миллион, и так считать не перестанут, ибо с годами художники настаиваются как коньяк, и только дорожают. Дорожают не произведения, которым цена пятак в базарный день, а имя…

А что глупо и уродливо. Но это как по анекдоту, когда крокодил спрашивал мартышку, что она на реке делает.

- Дай десять баксов – скажу, - говорит мартышка.

Крокодил дает десять баксов.

- Кожуру банановую стираю, - заявляет мартышка.

- Ты чего, дура, что ли?

- Дура не дура, а сто баксов в день имею.

Самая дорогая картина какая? Рембрант и Рубенс? Выбросите этот дряхлый хлам на помойку. Вот вам абстрактное чудовище стоимостью как звено боевых вертолетов.

 

Фиолетовый, зеленый, красный - (Марк Ротко) - 186 млн долларов.

Ну покажите мне хоть одну обезьяну, которая не справится с этим за горсть бананов…

Да, дура не дура, а сто восемьдесят миллионов долларов имею…

 

Традиционно рекламирую мои книги, которые за жизнь и за судьбы человечества  в «Литрес» и «Автор Тудэй»