Мутная история покушения (зачёркнуто) болезни Николая II

После битвы с корректором и редактором наконец то выложил очередную главу книги.

Публикую отрывок из второй главы:

Осень 1900 года для самодержца Российской империи Николая II могла вполне стать последней.

24 октября 1900 г. домашний врач императора Г. И. Гирш записал, что ещё 22 октября у Николая II началось «небольшое расстройство пищеварения».

26 октября, в дневнике царя появилась запись: «Вчерашнее недомогание не прошло, и я принуждён был остаться в постели. Сначала думали, что у меня инфлуэнца, но через несколько дней доктора решили, что у меня брюшной тиф…». Затем записи в дневнике прерываются вплоть до 30 ноября 1900 г., поскольку температура у Николая II была уже под 40 °.

Это было неожиданное и, во всех смыслах, странное заболевание, которое сопровождалось целым списком чисто детективных событий. Начнём с того, что во всей Ливадии так и не смогли выявить ни одного переносчика этой заразы. Непонятно, откуда взявшаяся, “инфекция” долбанула конкретно по одному человеку, из-за чего возникли и рассматривались самые экзотические варианты источника болезни.

Накануне всех событий посланник турецкого султана Турхан-паша преподнёс в подарок Николаю Второму турецкий альбом с фотографиями (запись в дневнике Николая II от 23 октября 1900 г.). Врачи сразу уцепились за это событие, предположив, что именно через альбом император мог, якобы, заразиться тифом - других источников просто не выявили, хоть и усердно рыли носом. Подозрения усугубились, когда этот пресловутый альбом при таинственных обстоятельствах 26 октября бесследно исчез из Ливадийского дворца.

Таинственной и подозрительной, как свист в ночи, была постановка диагноза, точнее, её стремительность. Большая медицинская энциклопедия указывает, что в кровяной сыворотке следы тифозных бактерий могут быть обнаружены ТОЛЬКО на 8-й, в лучшем случае - на 4-й день, когда и становится возможным поставить точный диагноз.

В случае же болезни Николая Второго диагноз был поставлен в течение суток - нереальная для этой болезни оперативность! В эту же копилочку ложится отсутствие у царя одного из важных и отличительных симптомов брюшного тифа - так называемой розеолёзной сыпи. 

Однако, все эти медицинские нестыковки затмило поведение находящейся в положении императрицы Александры Фёдоровны, ставшее главным сюрпризом для окружения императора. С первых дней болезни Александра решительно взяла ситуацию под контроль и установила режим тотальной изоляции царя, исключающий любое общение Николая с кем бы то ни было из придворных и родственников. 

Генерал А.Н. Куропаткин отмечал: 

«Вот уже шестой день Государыня никого, кроме врачей, не видит сама и не допускает к Государю. Сама спит с ним в одной комнате и ухаживает за ним, дежуря посменно со своей няней. Никаких предосторожностей ни за себя, ни за детей не принимает. Тесно и не дезинфицируют».

Между тем, брюшной тиф - весьма заразная болезнь. Императрица этого не могла не знать, как и то, что она рискует не только своей жизнью, но и жизнью своего будущего ребёнка. 

Изоляция царя не ограничивалась только общением. Другим значимым и шокирующим известием стало прямое указание царицы, в котором она объявила всем министрам, что ни одного документа не допустит до Николая Второго. По её приказу все бумаги должны быть адресованы на её имя, а после этого она сама будет разбираться «что и когда показать императору».

А вот эта заявка уже выходила далеко за рамки чисто семейных отношений. Александра Фёдоровна на глазах изумлённой публики “де факто” перехватывала управление империей. 

Полностью изолированы от императора оказались не только министры. Во время болезни сына вдовствующая императрица так и не смогла достучаться до сердца своей невестки: она общалась с Александрой Фёдоровной через телеграммы, но все её советы и просьбы были проигнорированы. Сведения о протекании болезни Николая царице-матери отправляла её дочь великая княжна Ксения Александровна, которая в это время проживала рядом в своём имении Ай-Тодор.

В письме к царице-матери Александра Фёдоровна не только запретила ей приезжать к больному сыну, но и предупредила, что никому не уступит своего места у постели больного.

Отказывая в предоставлении какой-либо информации матери Николая Второго, Александра Фёдоровна повелела, чтобы с 3 ноября подробные бюллетени о ходе течения болезни царя отсылались английской королеве в Виндзор, что, вообще, выходило за рамки элементарных приличий и генерировало слово, произносимое пока шёпотом, становившимся, однако, всё более отчётливым. И это слово было “Заговор!”

Даже у далёких от политики чиновников, поведение Александры вызывало стойкое недоумение: если государь был болен брюшным тифом, то почему царица, ожидавшая долгожданного наследника, не тревожилась о своем состоянии и находилась рядом с мужем, не боясь заразиться тифом. Этот факт для окружающих оставался загадкой, но из Крыма уже обильным потоком в столицу шли слухи, что царь вовсе не болен, а, то ли сам отравился, то ли его отравили. Никто точно не знал истинного положения дел. Впрочем, не это было главным - интриговало таинственное, на грани мистики, поведение императрицы. 

Она даже встала на пути министра императорского двора, отказав барону В.Б. Фредериксу в выполнении его обязанностей по службе. Он не мог приходить во время болезни в опочивальню к государю с того же момента, когда Александра отменила все посещения министров с докладами. Ошарашенный таким état de choses, барон забил тревогу, ибо по основным российским законам связь державного главы с правительством не могла прерываться ни на минуту. Если связь нарушалась ввиду тяжёлой болезни государя, то закон обязывал назначить регента по управлению страной.

Пожелание барона было исполнено самым неожиданным для него образом. Шестого ноября, когда состояние Николая Второго стало критическим, и он уже практически не приходил в сознание, императрица Александра Фёдоровна выдвинула от имени императора свежую инициативу - в случае смерти мужа посадить на престол пятилетнюю дочь Ольгу с назначением себя регентшей при ней до совершеннолетия, в случае его смерти - короновать старшую дочь Николая Второго - великую княжну Ольгу Николаевну, а её - мать - назначить регентом до совершеннолетия новой императрицы.

Двор встал на дыбы. Министр финансов Сергей Юльевич Витте срочно собрал внеочередное совещание министров. Цель совещания - в необходимости согласовать действия министров, убедить их не признавать узурпацию власти Александрой Фёдоровной и напомнить о неоспоримости прав на престол брата Николая Второго - Великого Князя Михаила Александровича.

Министры, находящиеся в Ливадии, осознав, что на пороге нарисовался династический кризис, разделились на два противоположных лагеря - условно их можно рассматривать как «проимператорский» и «виттевский». Первую группу, чуть ли не с криком “Виват, императрица!”, возглавил военный министр А.Н. Куропаткин, вторую - “всемогущий министр финансов”.

Как в любых династических спорах, прав оказывался тот, на чьей стороне было больше штыков, и, вроде как, наличие в лагере неистовой Аликс военного министра Куропаткина должно было склонить чашу весов в её пользу. Однако, как отметил историк Александр Широкорад:

“Следует обратить внимание на то, что Ливадия - не Санкт-Петербург, где династические споры в XVIII веке решала исключительно гвардия. Спору нет, рядом с Ливадией дислоцировались гвардейские части силою не более полка. Но сухим путём в Ливадию тогда попадали только через Севастополь (троллейбусного сообщения Симферополь–Ялта тогда, увы, не было, а горные тропы не в счёт). Ливадийский дворец и все окрестные постройки расположены приблизительно в версте от моря и великолепно просматриваются даже с борта прогулочного катера - сам смотрел. А в хорошую оптику с марса броненосца видны и различия на погонах.”

Таким образом, ситуация в Ливадии в случае смерти Николая полностью попадала под контроль Черноморского флота, чью позицию определял не столько командующий вице-адмирал С.П. Тыртов, сколько командир броненосца «Ростислав» капитан первого ранга великий князь А.М. Романов.

Так как Александр Михайлович занял резко отрицательную позицию по отношению к попытке государственного переворота, Александра Фёдоровна была вынуждена смириться и отступить, умерив свои амбиции и затаив кровную обиду и на Витте, и на великого князя.