20 вопросов Владимиру Путину. Путин о нацпроектах

Третий выпуск интервью "20 вопросов Владимиру Путину" посвящен национальным проектам. Андрей Ванденко узнал у президента, сколько из поставленных задач выполнены, чем нацпроекты Путина отличаются от медведевских и почему "нужно, чтобы потряхивало".

— Нацпроекты. Классика, первый блин комом.

— Почему?

— Вы сказали, что итоги первого года как-то не полетели.

— Во-первых, я не так сказал. Ну, не совсем. Второе, я всегда должен…

— «Люди не ощутили результатов» — это уже цитата, близкая к первоисточнику.

— Во-первых, я должен всегда держать не просто руку на пульсе, я должен держать их всех под напряжением — тех, кто выполняет эти задачи. Поверьте мне...

— Чтоб потряхивало?

— Да, нужно, чтоб потряхивало. Нужно, чтобы люди чувствовали свою ответственность. Должны быть под постоянным административным давлением и напряжением. Просто опыт работы мой, достаточно серьёзный, показывает, что стоит только это напряжение снять, сразу народ начинает в среднем расслабляться, поэтому я так и говорил. Это первое. Второе, действительно не всё сделано. Из 38 задач, которые ставились на этот год, 26 исполнено.

— На тот год? 19-й?

— Остальные — нет. Но двадцать шесть-то сделано. В том числе, Вы говорите, люди не почувствовали...

— Это Вы говорили.

— Ну да, в чём-то... Я говорил, что они должны почувствовать, и действительно в чём-то не почувствовали. Важно не то, чтобы люди знали, а чтобы реально чувствовали на себе. Вот расселение аварийного жилья — мы сделали в разы больше, чем планировалось. И люди конкретные это почувствовали. Вот это очевидная вещь. Это первое. Это не берётся с потолка и с неба, над этим надо работать, выделять соответствующие ресурсы, которые приходится отвлекать от решения других задач. Это же не берётся из ниоткуда. Мы можем сказать, знаете, вот «не должно быть», и всё, что ли? А кто это будет делать? Это люди делают. Или есть общая задача — повышение продолжительности жизни, ну так она у нас увеличилась, и за этот год тоже. И это результат того, что снизилась смертность, и она снизилась заметно. Это реальный факт. Понимаете?

— А по году убыль.

— Что?

— А по году убыль.

— А по году убыль, потому что...

— Причём солидная.

— 260 тысяч, я знаю почти каждую цифру.

— Не сомневаюсь.

— И не сомневайтесь, потому что я этим занимаюсь каждый день. Это было понятно уже заранее. У нас, смотрите, какая ситуация. У нас количество школьников выросло и будет расти в ближайшие годы. Почему? Потому что в детородный возраст несколько лет назад, ну, лет семь — десять назад вступило достаточно многочисленное поколение людей. А сейчас в детородный возраст вступило незначительное количество людей в результате двух падений: в 43–44-м годах и в середине 90-х. Эти две линии схлопнулись вниз, яма получилась. У нас просто меньше людей, которые в детородном возрасте находятся. Количество женщин от 20 до 29 лет сократилось на 4,5 миллиона человек, вот и всё. Это объективные данные.

— Я не про то, чтобы не было нацпроектов. Я про то, что может быть. У Вас же есть опыт, вот, условно, Олимпиада в Сочи, чемпионат мира по футболу, АТЭС во Владивостоке. То есть конкретная цель, удар, результат — ура!

— Мне нужно не «ура». Мне нужно, чтоб страна развивалась. Поступательно, уверенно, ритмично и широким фронтом. То, что Вы сказали, да, мне это очень приятно. Не то, что Вы сказали, мне приятно, а когда я вижу результат, мне это очень приятно. Я, когда приезжаю во Владивосток, когда еду из аэропорта, смотрю, во-первых, аэропорт, куда я приезжал, когда он строился, — другая история совсем. Смотрю этот университет федеральный, там целый город построен, это всё мне очень приятно видеть. И как Сочи развивается. Но это точечный результат, а нам нужно достичь результатов по широкому фронту, и здесь недостаточно осуществлять точечные проекты. Все инструменты, которые использовались ранее, в том числе программы, так называемые госпрограммы, они не отвечают тем задачам, которые перед нами стоят. Я уже говорил и хочу повторить: разница между нацпроектом и госпрограммой прежней заключается в том, что мы определяем: а) конкретные задачи, ну вот, скажем, по демографии...

— По-немецки.

— Да, совершенно верно: раз, два, три… Да, значит, конкретные задачи. Второе — мы определяем уровень ресурсов, объём ресурсов дополнительных, которые нам нужны для решения этой задачи. Третье — ответственных лиц. У нас вот такого таргетирования никогда раньше не было. Есть определённые проблемы, связанные с тем, что у нас есть национальные цели и нацпроекты как инструмент достижения этих целей. Это, наверное, надо совместить, об этом некоторые коллеги говорят. Но это ж всё в ходе практической работы должно выстраиваться и оттачиваться. Но мы же не можем просто так сидеть и смотреть, как вода утекает.

— Чем Ваши нацпроекты отличаются от медведевских?

— А медведевских никаких нацпроектов не было, в том смысле, в котором мы сейчас это делаем.

— То есть тогда был просто предвыборный лозунг?

— Не лозунг, тогда были госпрограммы. Повторяю ещё раз, в чём отличие. Говорилось об общей проблеме, и выстраивалась общая работа по достижению, непонятно было как. Сейчас мы, повторяю ещё раз, поставили цели, ну, вот условно по демографии — достичь такого-то среднего возраста продолжительности жизни. Под эти цели конкретно выделяются ресурсы. На борьбу с онкологическими заболеваниями — столько-то, с сердечно-сосудистыми — столько-то, на совершенствование правил и снижение смертности на дорогах — столько-то, то есть под развитие сети дорожной и так далее. И по каждому вопросу персональная ответственность — вот что такое национальные проекты. Таких инструментов мы раньше не применяли.

— Какой-то под постоянным у Вас контролем из этих проектов?

— Все.

— Все?

— Ну конечно.

— То есть так, чтоб вот...

— Ну конечно!

— Один какой-то всё время Вы мониторили...

— Самый главный интегратор — продолжительность жизни.

— Я вот и смотрю, что Вы третий раз об этом говорите.

— Он отражает всё остальное. Снижение смертности должно быть и повышение продолжительности жизни. Кстати говоря, вот по этим вопросам — и по сердечно-сосудистым, и туберкулёзу, на дорогах ДТП — количество снизилось значительно погибших, умерших, ушедших из жизни.

— Тем не менее скепсис остаётся по отношению...

— Скепсис всегда есть, всегда был и всегда будет. Это хорошо, это…

— Кудрин вот опять сказал, что скрепой они не стали и вряд ли станут.

— Скепсис всегда подталкивает тех, кто должен добиваться конкретного результата. Кудрин большой молодец, потому что, когда он был министром финансов, он выступал за жёсткую макроэкономическую политику и за то, чтоб лишних денег из бюджета не тратить. Теперь он считает, что у него…

— То есть это Вы иронизируете?

— Нет, я не иронизирую, так и было всегда, я же хорошо помню, когда он был министром финансов. Он по каждому вопросу был против. Например, он был категорически против строительства кольцевой дороги в Петербурге. Они вместе с Грефом, министр экономики и министр финансов, приходили ко мне дважды. Когда я уж на них там цыкнул, тогда они деньги выделили на строительство кольцевой дороги вокруг Петербурга. И по многим другим проектам. Они были против, например, строительства моста на остров Русский — дорого. Они были против строительства некоторых объектов в Сочи, инфраструктурного характера. Говорили: не надо, дорого. Вот всё это построено, работает, живёт, и слава богу. Но всегда это аргументировалось тем, что есть другие, более важные задачи, нужно заботиться о макроэкономической ситуации, нельзя разбалансировать бюджет. Ну теперь он считает, что ресурсов достаточно, можно несколько смягчить макроэкономическую политику и бюджетную политику, можно поменять так называемую планку отсечения нефтегазовых доходов и больше из нефтегазовых доходов отправить на, грубо говоря, на потребление.

— Ну, угол зрения изменился.

— Да, угол зрения изменился, и глаз видит поотчётливей, потому что не боится, что что-то по этому глазу прилетит.

— А вот так, да?

— Конечно, а как же. Ответственности нет прямой. И те люди, с которыми он работал, в известной степени его ученики, они как бы в недоумении.