Про отца и водку

Мой отец умер в уже далёком 1993 году, поэтому, наверно, уже можно сказать о нём пару слов. Разных, в том числе и достаточно неприятных. Дело в том, что он был алкоголик.

Родился батя по паспорту в 1937 году, но мне рассказывал, посмеиваясь, что сие – тайна великая есть. Дело в том, что тогдашние наши бабки с дедками настрадались по молодости выше крыши (революция, нэп, индустриализация с коллективизацией – никому мало не покажется, особенно обычному рабоче-крестьянскому люду), поэтому старались по возможности записывать детей, особенно мальчишек, в собесе попозже, а годков им сразу прибавлять. Считалось, что и в армию возьмут попозже (хоть погуляет сынок), и сил наберётся, да и в школу раньше пойдёт, неча балбесничать дома, да на улице. В общем, отец мой искренне полагал, что он года рождения 1936-го, а то и 35-го.

Я недоумевал, как так, разве контроль и учёт тогда не очень процветал? Батёк смеялся, да какой там контроль, какой учёт в деревнях этих?! Кто их там считал, блин, сколько у кого рождается. Это уже потом, в 50-60-е гг как-то стало поуравновешеннее немного, и люди перестали в общем и целом «мухлевать» с годами рождения. А то поколение, хотя и было пуганое, но заботилось о своих родненьких новорождённых – вот таким замысловатым образом.

Про войну батя ничего не рассказывал, мелок был, ничего не помнил. Зато рассказывала его мама, моя бабушка. Как она в войну (дед мой, отец бати воевал с 1941 года с самого начала – был он в погранвойсках тогда, но не профи, а был спецнабор рабочих-коммунистов для укрепления), одна мыкалась с двумя детьми (моим батьком и моим дядей, его младшим братом, 1939 года рождения), как немцы гранату бросили в их дом, выгнав бабушку с двумя детьми на улицу, как дом сгорел, как она ночевала в сарае, как затем наши дали фрицам пинка под жопу (дело было в Можайске, 1941 год), ну и как она пристроилась к военным в столовую: тем и выжила, собственно. Бабушка плакала, вспоминая: немчура проклятущая у нас всего пара месяцев была, а дом мой сожгли, нехристи поганые. Столько затем мучались из-за этого, всю войну жить негде было, пока дед с фронта в 1945-м не вернулся (дали серьёзные подъёмные в виде брёвен и досок, он дом и построил).

Ну а батя отучился в школе, закончил 10-летку, но никуда не стал поступать, решив прямиком отправляться в армию (возраст уже был подходящий), поработал лишь немного на заводе с дедом (тот был слесарем-инструментальщиком на можайском заводе медицинского чего-то там, не помню точно). До армии он начал заниматься боксом в можайской спортшколе, в армии же и продолжил. Служили тогда в армии по три года (во флоте – аж 5 лет), ну а отцу довелось попасть в ГДР, в славный городок Потсдам, который был заполнен нашими военными, увеличивая городишко по населению раза в два. Служил он в танковых войсках.

В армии его боксёрскому призванию был дан «зелёный» свет, он постоянно выступал на всяких соревнованиях, был в почёте и уважении вплоть до самого высшего командования наших войск, в общем, на дембель вернулся КМС-м (кандидатом в мастера спорта) и сержантом.

В 1956 году, во время известных событий в Венгрии, его танковой дивизии был дан приказ выступать: скорым маршем, «на своих ползучих», танки быстро проскочили Чехию, въехали в Венгрию, и, уже у самого Будапешта их остановили – мятеж был полностью подавлен и без них, всем разворот и – вернуться на базу, в Потсдам. На этот раз пригнали поезда, и вся дивизия отчалила обратно с ветерком, через пару суток были «дома».

Вернулся батёк с армии в 1958 году (служил с 55-го), а его любимая (моя мама) к тому времени успела закончить 10-летку, взяла, да и поступила в МИИТ (Московский институт инженеров транспорта), уже училась. Ну они немного так посовещались и решили, что вместе дадут матери моей доучиться, а уже затем батя поступит на вечерний и тоже получит высшее образование. В 1960 году, когда мать закончила институт и получила распределение в Саратов, они поженились, наконец. Кстати, был у матушки выбор: Саратов или Воронеж (и тот, и тот по подмосковным меркам считались «крутыми» южными, богатыми городами – Господя, знали бы они только, что их ждёт, какая бескормица, какие мытарства!!!), Саратов был выбран простым подкидыванием монетки, блин.

А батя по стопам своего отца работал на заводе, сначала можайском, а затем, уже в Саратове, на каком-то очередном оборонном (там одни оборонные были, если с железками связаны). Саратовский политех котировался вроде среди себе подобных, поэтому батя поступил в него, по плану, на вечерний.

Я его потом спрашивал, а ты вообще-то кем по жизни мечтал стать? Он ответил, был у меня выбор, сынок, по жизни: или пойти по спорту, в бокс окунуться с головой, наверно, потом стал бы тренером, после завершения карьеры, но вообще я очень хотел стать историком, даже одно время в Саратовский универ решил поступать, на исторический… и замолчал. Потом сказал горько, тут всё дело в невезухе: ты ещё очень малым был, тебе молоко требовалось каждый день, а молоко в те годы в Саратове исчезло (1963-64 гг), из-за этого… тут шла матерная брань про Хруща, а у меня на заводе мне за вредность производства давали в день поллитра молока, вот я его тебе и притаскивал. А историкам и прочим гуманитариям молоко не полагалось. Да и с зарплатой у них было не очень важнецки. Ну пока кандидатом наук не станешь… Так вот и тянул, ну а потом решил уже окончательно, что только политех и завод с железками прокормят.

Так и провозился батя всю жизнь с металлами. Окончив институт, стал инженером, затем замначальника цеха, затем начальником. Ну а затем, в 1992 году его завод пошёл прахом, и он, будучи уже за полтинник, как дурак, ходил по другим заводам и искал работу. И нигде его не брали.

У отца на заводе, в связи с точной электроникой непонятного военного пошиба, было масса спирта для протирки деталей. Весь завод и спивался понемногу. Не исключая и моего отца. Таскали этот спирт в основном в желудках (потому что охрана проверяла даже трусы), тупо подкачиваясь им, разведённым, в подсобках к концу рабочего дня. Ну и вообще тому, кто сидит на спирте, в разы труднее не спиться, чем тому, кто сидит на чём-то другом. Поэтому воспоминания моего детства – батя вечно бухой, когда вдрызг, когда слегка для сугрева или ещё как. В конце концов, конечно, это закончилось алкоголизмом, пошли запои, в общем, мы с матерью даже стали считать, что если раз в месяц запоя не было – то это уже счастье.

Запои были страшные, потому что они продолжались примерно по две недели. Начиналось это так: однажды батя приходил с работы пьяный. И не просто, а в полный хлам (день варенья у друга на работе, праздник какой-нибудь, или просто так – по охотке!). Но он был в молодости спортсмен, поэтому организм его работал как часики, лишь появлялась некоторая обрюзглость/одутловатость и рос живот.

Утром он собирался на работу и уходил, постанывая от похмелья. Но крепился, не похмелялся. Вечером снова приходил пьяный, и так продолжалось с неделю обычно. В субботу он с облегчением в 11.00 утра шёл в наш магазин внизу опохмеляться, но уже за свои.

Воскресенье проходило в разговорах на тему о том, ну вот видишь, мать, я могу спокойно пить неделю, а в воскресенье – лишь пару-тройку рюмашек под супец. Я старался куда-нибудь убежать на улицу в это время, потому что отец по выходным любил меня учить жизни. Часа по два лекций на разные темы, глядя на меня с прискорбием и повторяя: «Мужик должен быть вонюч, свиреп и волосат!». Иногда он проверял мои бицепсы, недоверчиво покачивая головой, блин, ну и как ты одной левой человека с ног сбить-то сможешь? (это 10-летнему пацану!).

Но самая жуть начиналась со второй недели. В первый же рабочий день, к вечеру, отец умудрялся на работе выпивать столько, что, придя домой, уже ничего не ел, говорил, что ему достаточно калорий. На второй рабочий день он уже не шёл на работу, а шёл к друзьям, где-то во дворе, таким же выпивохам, искал денег на выпивку (мать все деньги прятала куда-то и за это бывала иногда бита!), находил, приходил домой к вечеру снова никакой. На третий день обычно не бывало ни денег, ни друзей, одно похмелье – а это стоны и вой. Жуткий вой.

На четвёртый день он терял память, у него начинался бред, обычная белая горячка. Она продолжалась два дня, и мы с матерью обычно не спали в это время (слушая батин горячечный бред!). На пятый день он приходил в себя, становился жутко виноватым, мать его заставляла делать всё то по дому и хозяйству, что он не делал в предыдущие дни, он покорно всё делал. На шестой он выздоравливал, начинал на нас покрикивать даже, к седьмому дню – он был снова как огурец, свежий, здоровый, сильный, как бык. И трезвый. И снова шёл на работу. Что он там говорил по поводу своих прогулов – Бог ведает, но с работы его не выгоняли. Так и проработал на своём заводе 30 лет.

Я у матери спрашивал, а почему ты скорую никогда не вызываешь при наступлении белой горячки? А она отвечала, он мне строго-настрого запретил это делать, говорит, сам пью, вот сам должен и промучаться до самых потрохов. Безо всяких лекарств, а чтобы продрало до нутра. Чтобы выдрало всю дурь, раз и навсегда. Но дурь не выдиралась, спустя месяц-два всё повторялось.

Где-то лет за 10 подобных испытаний (все 70-е гг) отец здорово сдал, к началу 80-х у него начали подрагивать руки, ноги же болели постоянно, он лечился каким-то яблочным уксусом, да и не только ноги, а стало отказывать постепенно всё. Болел желудок, болели зубы, болела голова, пальцы, задница, хребет, ломило кости, в общем, целый букет.

Собственно говоря, всё моё «счастливое» детство прошло в какой-то мере под знаком пьянства отца и моей растущей решимости в своей будущей жизни: никогда не пить, никогда не ругаться матом, особенно в семье, никогда не бить жену, никогда в пьяном виде (ну всяко бывает, если уж такое случится) не учить своих детей «жизни». Я даже матери это говорил, а она – плакала.

Поэтому в армию я хотел очень уйти и по этой причине тоже: надоело до смерти видеть всё это, слышать, по полгода из каждого года. За день до дембеля (мне уже объявили, когда) ко мне в часть приехала матушка. Мы с ней сели на скамейку, она стала плакать – пока ты, сын, служил, он (отец) окончательно спился, и мало того – ещё и скурвился, бьёт меня по всякому поводу, все деньги пропивает, как его, подлеца, ещё с работы не выгоняют… Ну и всё в таком духе. Я думал, приеду, убью его. Вот прям на месте. Несмотря на его КМС по боксу и прочую хрень, загрызу.

Но всё получилось не так: батя встретил меня, отслужившего, тем, что сказал, а не пойти ли нам, сынок, с тобой… да в баньку? Я оторопел. А затем мы долго мылись и пили пиво, и я ему ничего не сказал из того, что должен был, по идее…

Но идиллия длилась недолго – алкоголизм ведь излечивается лишь только самостоятельной волей человека. А, если волю не прилагать, ничего и не выйдет. А батя чем-то страдал, сильно. Поэтому и пил. Я пробовал узнать, в чём его боль, но так и не понял, сам он не объяснял. Ну, наверно, тем, что его жизнь его получилось вовсе не такой, как он её себе в молодости представлял. И планы его не сбылись на жизнь. И вообще всё пошло как-то не так. Не в ту сторону. Не тем концом.

Батя умер, выпив сколько-то там спирта из двухлитровой бутылки спирта «Рояль» на даче. Его обнаружили соседи. Я в это время был уже в Москве, примчался на своей «пятёрке» мигом, за ночь: организовал похороны, похоронили.

Вот такая у него была складная-нескладная жизнь. А я свою жизнь сделал совершенно по-другому, выполнив все детские обещания самому себе, хотя и могу иногда упиться в дичайший дрызг (зачем? Сам не пойму…)