Сжатое и доступное изложение феноменологии Гуссерля (часть 1)

(Данный текст носит узкоспециальный характер и предназначен только для интересующихся темой. Работа помечена как авторская, потому что исходный текст подвергся значительному переформулированию)

Феноменология Гуссерля является одним из влиятельнейших течений в философии XX века, однако её специфика весьма трудна для понимания даже подготовленным читателем. Этот конспект, который я здесь выкладываю по частям, сделан не на основе прочтения самих трудов Гуссерля, а на основе другого сжатого изложения, как оно приведено в пособии "Современная западная философия" (автор – профессор МГУ Анатолий Фёдорович Зотов, который считается единственным специалистом в России по истории постклассической философии). Поэтому здесь надо сделать оговорку, что это переизложение зотовской интерпретации Гуссерля, которое заключается лишь в придании ему удобочитаемости и в вычленении существенного содержания самого учения Гуссерля. На мой взгляд, зотовская интерпретация даёт достаточную для общего понимания картину этого учения (или, правильнее сказать, метода познания).

 

Введение

Философская цель, которую поставил Гуссерль – выяснить, является ли некое знание подлинным научным знанием, а не какой-нибудь метафизикой. Наука есть своего рода авантюра, творческий поиск, но помимо предварительной подготовки и осмотрительности в выводах важны основательность и методичность. Поэтому феноменология Гуссерля трактуется прежде всего как метод (исследовательский подход, стиль мышления), затем как методологическая концепция и только после этого как философское учение. Этот метод отличается тем, что критически строго прослеживает процесс получения объективного знания.

Учителем математики Гуссерля был Карл Вейерштрасс, который был известен особой доказательностью и тщательностью рассуждений. С именем этого математика связано в том числе начало попыток свести основания математического анализа к прозрачным арифметическим понятиям, которые таким образом расценивались как базовые (программа арифметизации математики). В то время (конец XIX в.) имела место тенденция к решению математических проблем логическими средствами, что затрагивало также поле гносеологии и философии. Эта тенденция и определила характер первых двух этапных работ Гуссерля: «Философия арифметики» (1891) и двухтомник «Логические исследования» (1900 – 1901). Несмотря на разность исходных установок этих работ, они совпадают по цели, которая звучит следующим образом: «При таком состоянии науки, когда нельзя отделить индивидуальных убеждений от общеобязательной истины, приходится постоянно снова и снова возвращаться к рассмотрению принципиальных вопросов» (Гуссерль, «Логические исследования»). В «Философии арифметики» Гуссерль искал «последние основания», на которых, по его мнению, должно стоять всё здание арифметики, если она и в самом деле строгая наука.

 

«Философия арифметики»

Поиск вышеуказанных оснований Гуссерль начинает с декартовского метода: обосновать знание, подвергнув его всестороннему сомнению (эти рассуждения также близки к установкам Авенариуса и Маха; правда, они занимались поиском основания знания в более общем, гносеологическом плане). Он пробует свести все понятия арифметики к «простым восприятиям», с которых, по его мнению, должно начинаться всякое истинное антиметафизическое знание. Посредством такой редукции Гуссерль хотел уравнять, с одной стороны, устойчивость и универсальность чисел, с другой стороны – многообразие и переменчивость практики счёта. Базисом математического знания он объявляет «первое впечатление», которое возникает в сознании не от предметного мира, а от мира чисел самих по себе. То есть, человек не считает сначала предметы и вследствие этого изобретает числа, а просто обнаруживает сами числа в акте интеллектуального созерцания.

Однако простые числа не только непосредственно переживаются сознанием – они в дальнейшем могут перейти в предмет рефлексии и стать понятием числа. В случае простых чисел это понятие действительно, поскольку его содержанием является само переживаемое число. Но так как сознание не переживает большие числа (что делает его ограниченным, несовершенным), оно вынуждено конструировать их как суррогаты непосредственных чисел, изобретая приёмы вычислений, системы счисления и т.д. Здесь большие числа только обозначают сами числа, но не есть непосредственно эти числа. Однако по форме и простые, и большие числа суть понятия. Эти два мира чисел связаны друг с другом законом экономии мышления.

(Здесь, правда, для Гуссерля встаёт проблема нуля как несуществующего числа, которую он разрешает следующим образом: сначала математический нуль – не число, а только «нет»; или, точнее, «ещё не нечто», неопределённое, хотя и определимое).

Итак, в этой работе Гуссерль, вопреки психологистам и эмпириокритикам, не признал первоистоком знания данные внешнего мира. Вместо этого он постулировал абсолютное объективное бытие самих чисел и провёл различие между: а) собственно числом, как простым, так и большим; б) понятием переживаемого числа, совпадающим с собственным содержанием; в) символическим представлением содержания понятия числа. В ответ на критику оппонентов Гуссерль отвечал, что сами числа как «вещи» отличаются от понятий этих чисел как «представлений», но не могут быть строго отделены – они как бы перетекают друг в друга в едином поле познания. Этим обосновывается возможность редукции как средства обоснования всего содержания арифметического знания, направленной вспять к первоначалам и строго проводящей реконструкцию познавательного процесса. Как рекурсивное обращение к прошлому состоянию того, что обосновывается, именно редукция, по Гуссерлю, поможет обнаружить его основание. То есть, редукция прослеживает генезис предмета, исследуя конструктивную работу мысли в самом общем виде.

Гуссерль стремится обосновать весь состав знания, посредством выявления и демонстрации его принципиальной связи с «первоначалом», с объективными истоками, т.е. с несомненной, самоочевидной, абсолютной основой. Он переносит «центр тяжести» с объекта познания и с результата познания на метод познания; тем самым получается, что сущность математики состоит не в том, что она открывает нашему взору идеальный «мир чисел», а в конструктивной деятельности математического разума. Такой шаг и был сделан в «Логических исследованиях», ознаменовавших другой подход к решению проблемы оснований знания.

 

«Логические исследования»

Здесь Гуссерль пробует искать очевидные основания знания в ином направлении. Пределом редукции становится в этот раз содержание понятия. Здесь различение «вещи» и «представления», указанное выше, стало ещё более размытым. Существование «чисел самих по себе» отвергнуто как метафизическое; в самом деле, содержание понятия отнюдь не обязано иметь объективного прообраза. Поэтому между «вещью» и «представлением» проведено следующее отношение: они отличаются только функциональной ролью, которую они исполняют в сознании – «вещь» как предмет познавательного интереса (интенциональный предмет) есть само понятие «вещи». Помещённая в качестве интенционального предмета в сознание «вещь» не есть субъективизм; напротив, по Гуссерлю, наличное в сознании есть просто нейтральное содержание, без какого-либо скрытого за ним слоя. Это и есть базовый принцип зрелой феноменологической установки.

Теперь с этой точки встаёт вопрос бытия (равно как и небытия), и Гуссерль проводит работу по «очищению» этого понятия: всякое понятие имеет содержание и может стать опредмеченным, если на него обратить внимание. Внимание же связано с познавательным интересом, из чего вытекают фундаментальные для феноменологии понятия интенциональности (нацеленности познающего сознания на «вещь») и интенционального акта (в котором «вещи» познаются и образуются (конституируются)) – двух истоков познавательной активности. В дальнейшем исследование процесса конституирования «вещей» стало главным делом феноменологов.

Из понятия интенциональности следует, с одной стороны, активность сознания, с другой стороны – его конечность, т.е. ограниченность, сосредоточенность именно на этой «вещи» (соответственно, всё остальное составляет фон, на котором рельефно выступает «вещь» как предмет познавательного интереса). В процессе конституирования конечное сознание устраняет («заключает в скобки») предметные границы «вещи», делающие её особенной, преодолевает свою собственную предметную ограниченность и как бы выходит в бесконечность, но ценой избавления от содержательности «вещи». А поскольку «вещь» появляется в сознании вследствие интенционального акта, то предметное членение мира устраняется только при условии, что сознание перестаёт интересоваться познанием вещей и становится незаинтересованным наблюдателем.

Так в самых общих чертах выглядят предмет и метод феноменологии, как они сложились в период работы над «Логическими исследованиями». Логика, по Гуссерлю, имеет шанс стать «строгой» только в том случае, если её с самого начала строить как «чистую», т.е. теоретическую науку. А основы такой науки должны быть самоочевидными, в смысле самоданными сознанию. Если удастся добраться до самоочевидного, то тем самым и «позитивные» науки о познании можно освободить от «темноты оснований», проистекающей из случайности и хаотичности эмпирического материала, с которым они работают, и избавиться от следующей отсюда ненадёжности их выводов. Здесь-то и должен помочь метод редукции. Шаг за шагом освобождая наличное содержание знания от того, что было добавлено к первоначалу в ходе исторического развития знания, мы можем прийти к этим истокам в «чистом» виде. Но теперь это уже не объективные идеальные сущности, как раньше думал Гуссерль, а прежде всего «механизм» самого процесса движения мысли, т.е. логическая связь оснований и следствий в рассуждении, наличествующий в самом сознании непосредственно и потому самоочевидный. Тот, кто хочет быть уверенным в надёжности эффективного результата познания, должен попытаться сделать для себя понятным способ его получения – эту процедуру Гуссерль называет «феноменологическим объяснением».

Далее, Гуссерль разграничивает логику и психологию познания: основа практического мышления – это психология познания («привычки»); основа теоретического мышления – это чистая логика, имеющая свои самоочевидные (априорные) законы, которые не есть ни природные, ни, соответственно, причинные законы. В основах теоретического мышления Гуссерль выделяет реальные (психологические) и идеальные (логические и ноэтические, не редуцируемые к психической «материи» процесса мышления) условия познания. Непременный признак теоретического познания как идеального процесса – связь обоснования, которая необходимым образом соединяет посылки и следствия, и которую определяют логические законы. Эти законы не зависимы от познающего субъекта, поэтому их не придумывают, а открывают. Ноэтические условия идеальны и определяют субъект именно в качестве познающего субъекта. Таким образом, субъект в концепции Гуссерля – это «субъективность вообще», аналогичная «собственному понятию» числа в его «Философии арифметики». Однако вопрос пока касается только чистого познания; дальнейшее познание должно происходить с соблюдением закона экономии мышления.

Также важно отметить, что в «чистом сознании» нет «отличия от иного» (нет отличия сознания как такового от того, что является его содержанием), поэтому «субъект вообще» тождествен объекту, а логически объективность оказывается «видом» субъективного. Исследование логического в его чистом виде поэтому представляет собой исследование субъективного, изучение сознания как такового. Но такое исследование возможно лишь в некотором «эмпирическом материале», в качестве которого во второй части «Логических исследований» предстаёт «выражение» в его связи с «обозначением», т.е. слово и другие знаки.

Слово есть не только знак, но и выражение содержания сознания; речь непосредственно связана с содержанием сознания. Некоторые слова выражают свой смысл непосредственно, правда, при определённом контексте: «я», «ты», «он», «это», «здесь», «вчера» и пр. При их применении содержание всех подобных слов обретает непосредственную очевидность. Самое важное из них, по Гуссерлю, это «я», поскольку его значение всегда дано вместе с предметом: это базовое «онтологическое» понятие.

Но тогда получается, что чистое сознание воплощается в словесной материи… и тут же перестаёт быть «чистым». Более того, не являясь интенциональными, «выражения» есть та пограничная область, где сознанию грозит опасность перестать быть сознанием, исчезнуть – поскольку сознание, по Гуссерлю, есть всегда «сознание чего-то». Здесь Гуссерль пытается спасти свою строгую концепцию, устанавливая слитность выражения с обозначением (которое интенционально), как он это делал ранее с «вещами» и «представлениями». Однако сознание имеет риск столкнуться с тем, что обозначаемое окажется выражающим не то, что на данный момент очевидно (например, шар, который в данный момент непосредственно воспринимается как «красный», может оказаться «зелёным» с другой стороны, что в настоящий момент невидимо). То есть, «внутренние» впечатления оказываются только внешними знаками по отношению к характеристикам объектов. Тогда Гуссерль вообще «снимает» тему истолкований и интерпретаций, ограничиваясь только описанием интенционального акта как движения, которое равно может идти как от «обозначающего» к «выражаемому», а потом от «выражаемого» к «созерцанию», так и от «впечатления» к «вещи» (аналогично маховской трактовке ощущений, которые сами по себе «нейтральны», но в связи с ощущаемыми объектами предстают как «объективные», а в связи с ощущающим субъектом как «субъективные»). Работу же сознания Гуссерль трактует как «объективирующее постижение» субъективных впечатлений (т.е. интенциональный акт).

Таким образом, интенциональность сразу идёт в двух направлениях, противоположных одно другому: и к «непосредственному» (в сторону очевидности путём очищения предметных наслоений, однако вместе с тем возрастает непонятность), и к «вещи» (в сторону убывания очевидного из-за увеличения числа обосновывающих звеньев, т.е. «объёма» содержания понятого). Но значит ли это, что очевидны только переживания сознания? Для преодоления этой трудности Гуссерль определил переживание как «то, в чём мы живем», а предметность – как «то, о чём мы знаем». Переживание и предметность не отделены друг от друга в процессе, иначе знание не могло бы обладать «чистой» очевидностью, а переживание не могло бы стать осознанным (т.е. опредмеченным). И то, и другое в их «особости» появляются как продукты интенционального сознания; соответственно, ясность видения и отчётливость понимания – это диалектические противоположности познавательного процесса, связанные «интенциональным напряжением»: понятие как бы «хочет» стать созерцаемым, как и созерцание – быть понятым. Интенция познавания оформляет понятие (результат понимания) в слове, обладающем значением. Другая интенция, направленная на «жизнепереживание», ликвидирует грань между переживанием и переживаемым, т.е. в ней не должно чувствоваться никакой разницы между переживаниями и их содержанием, между воспоминанием и тем, что вспоминается. Но тогда сознание перестаёт быть сознанием как сознанием чего-то, что недопустимо для Гуссерля. И получается, что язык в принципе не способен выражать «живые» впечатления (в том числе чистое сознание, которое переживается). Можно, правда, прибегнуть к арифметической аналогии и определить чистую рефлексию как интенционально осуществлённый акт сознания минус объективированная апперцепция – но это неподходящее определение, т.к. оно является опосредованием того, что непосредственно происходит в чистом сознании. Точно так же рефлексия, не может стать моментом «чистой» жизни ввиду того, что мы размышляем о ней. «Знание о…» начинается там, где кончается «жизнь в…» – и наоборот.

В итоге Гуссерль отказывается от понятия «чистого Я» как тождественного «чистому сознанию» (напомним, что он ввёл это понятие, рассматривая слово как «выражение» в связи с его «обозначением»), и постулирует существование некой предустановленной гармонии между материалом чувственных впечатлений и его «объективацией», отказываясь от кантовского принципа априорности логических категорий и связанного с этим субъектоцентризма. Для его «нейтральной» конструкции достаточно трёх видов отношений; интенциональное («внутреннее – внешнее»), внутрипредметное («внешнее – внешнее») и внутрисубъектное («внутреннее –внутреннее»). Эти отношения исчерпывают взаимосвязь между целостностью всего содержания сознания (т.е. между знанием) и отдельными переживаниями как «частями» этого целостного содержания.

Отсюда, кстати, следует различие между эмпирическим Я (относящимся к разряду «вещей») и феноменологическим Я, специфику и суть которого составляет только интенциональность. Но вместе с удвоением Я происходит и удвоение впечатлений: одни существуют «внутри» эмпирического Я; другие же предстают как материал объективированных, «внешних» вещей. Решая эту проблему, Гуссерль разработал модель, в которой исходящая из сознания интенция идёт к «вещам в мире» через посредника, в роли которого выступает как раз эмпирическое Я. Это Я выступает как особого рода «вещь», только наличие которой «в распоряжении» у сознания позволяет ему, сознанию, «иметь вещи». Если же считать эмпирическое Я обычной «вещью» наряду с другими «вещами», то оно теряет приоритетную связь с чистым сознанием; кроме того, последнее придётся трактовать как «бестелесное», что противоречило бы господствовавшим тогда антиметафизическим и антиидеалистическим настроениям.