Стойкая защита капитаном Овечкиным Чирагского поста.

     Султан Ахмед-хан аварский распускал слух среди  дагестанцев, что, разорив селение Андреевское, русские схватили всех жен и распродали их на рынках; что подобная участь грозит всем магометанам, и потому он идет на освобождение веры. Следовавшая за ним толпа большею частию никогда не видала русских; почти все жители андреевских селений были в заговоре с лезгинами и дали присягу аварскому хану, что будут исполнять его волю.               В то время, когда Ермолов действовал против акушинцев, Сурхай-хан казикумухский успел собрать до 6,000 человек и в 6 часов утра 19-го декабря 1819 года напал с ними на Чирахский пост, защищаемый двумя ротами Троицкого полка, под командою штабс-капитана Овечкина.

Находившееся в Кюринском ханстве селение Чирах оборонялось редутом, состоявшим из небольшого квадрата, но с значительно высоким бруствером, обеспечивающим от нечаянного нападения. По своей тесноте укрепление не могло вместить всего гарнизона, и потому магазин и казармы были вынесены из редута, и часть нижних чинов находилась в самом селении.

Под покровом темной декабрьской ночи казикумухцы спустились с гор и, внезапно вторгшись в селение Чирах, вырезали большую часть спавших в казарме солдат (80 челов.) и лишь немногим удалось скрыться в укреплении. В числе успевших избежать смерти был прапорщик Щербина, собравший вокруг себя до 50 чел. нижних чинов и засевший с ними в мечети, обращенной в магазин. Окружив со всех сторон Чирах, Сурхай уничтожил все мосты, отрезал защитников от крепости Кюры (Кюраг) и лишил возможности маиора Троицкого полка Ягупова оказать помощь Чирахскому посту (Отношение Ермолова князю Волконскому 16-го февраля 1820 г. № 148.). Осажденные были поставлены в крайне затруднительное положение: деревня и солдатская казарма были заняты неприятелем, употреблявшим все усилия к тому, чтобы прежде всего овладеть мечетью и ее высоким минаретом. Желая выручить товарищей, засевших в мечети, Овечкин произвел вылазку, но Щербина просил его возвратиться. 

— Береги людей для охраны крепости, кричал он ему: они нужнее меня отечеству! Я обрек себя на смерть, но умру не даром, и если не станет свинцу, то своим падением задавлю неприятеля.

В течение целого дня Щербина и его товарищи били горцев на выбор, но за то десятки пуль проникали в амбразуры и число храбрых уменьшалось. Наконец горцам удалось отбить двери, ворваться внутрь мечети и броситься в кинжалы. Защищаясь штыками, наши солдаты пали геройскою смертью, но несколько человек из них с прапорщиком Щербиною успели забраться в минарет по лестнице, и каждая голова горца, показывавшаяся в узком отверстии, слетала вниз на окровавленную площадку. Лишившись многих храбрых, казикумухцы отказались от штурма лестницы и стали подрывать минарет. Два дня Щербина и его немногочисленные товарищи оставались без пищи и воды, наконец минарет был опрокинут и храбрый офицер вместе с солдатами были погребены под его развалинами. Ободренные горцы пытались штурмовать укрепление, но, встреченные картечью, спустились в ров и завязали перестрелку. Чтобы вернее поражать неприятеля, солдаты взбирались на бруствер и подвергали себя верной смерти; ряды защитников редели, и большая часть офицеров была или убита, или ранена. Осада длилась уже три дня и в укреплении не было ни капли воды; несколько удальцов, спускаясь ночью с бруствера, прокрадывались к реке, находившейся не далее 200 шагов от укрепления, но немногие из них вернулись. Солдаты глотали порох, чтобы утолить жажду, и посылали последние пули на поражение врага. Казикумухцы требовали сдачи, но предложение это, несколько раз отвергнутое в начале осады, возбудило теперь некоторое колебание. Заметив, что солдаты переглядываются между собою, штабс-капитан Овечкин, с простреленною ногою, обходил ряды и ободрял своих подчиненных.

— Товарищи! говорил он; я делил с вами труды и славу, заслужил с вами все раны, не один раз водил вас вперед и никогда не видал в побеге. Не дайте же при конце моей жизни увидеть вас, как трусов, без оружия, а себя в постыдном плену. Уж если вы решились опозорить имя русское, то прежде  пристрелите меня и тогда делайте что хотите, если не можете делать того, что должно: убейте начальника, когда не хотите бить врагов.

Еще никогда не бывало, чтобы русский солдат покидал своего начальника, а тем более не повиновался ему. Слова и пример Овечкина ободрили защитников, и они снова кинулись на вал — и снова посыпались пули в засевшего во рву неприятеля. Прошло несколько часов, и штабс-капитан Овечкин, от потери крови, стал приходить в бессознательное состояние. Тогда фельдфебель одной из рот предложил сдаться. Овечкин встрепенулся и приказал связать фельдфебеля.

— Я застрелю, сказал он, того, кто первым упомянет о сдаче!

Приказав поднести себя к орудию, Овечкин сам взял фитиль и выстрелил, но в это время десятки пуль ворвались в амбразуру и, простреленный двумя из них в бок и ухо, Овечкин покатился с платформы. Лишившись начальника и изнемогая от усталости, защитники дрались отчаянно, как вдруг на склоне гор засверкали русские штыки отряда, спешившего на помощь. Имея уже известие о поражении Ермоловым акушинцев, Сурхай предпочел избегнуть встречи с русскими войсками. Оставив во рву 40 лестниц, казикумухский хан торопился уйти, не ожидая прибытия отрядов, один за другим пришедших к Чираху: из Зиахур (Зейхур), под начальством капитана Севастопольского полка Агеева (С капитаном Агеевым пришло всего 50 человек рядовых с одним орудием.), и из Кюры, под начальством генерал-маиора барона Вреде (У генерала барона Вреде было 100 человек пехоты и незначительное число татарской конницы.). Прибывшие с восторгом приветствовали осажденных, из которых осталось только 70 челов. и из них лишь восемь человек нераненых (Славный защитник укрепления, штабс-капитан Овечкин, спасший Кюринское ханство от вторжения в него полчищ грабителей, был приведен в чувство и скоро потом выздоровел от полученных ран. Награжденный чином капитана и орденом Св. Владимира 4-й степени с бантом, он в июне следующего года уже принимал участие в новой экспедиции в Казикумух.)