Эфиопские расклады III

Начало здесь и здесь.

-----------------------------------------

Всю осень 1989 года мы с изумлением узнавали новости о творящихся безпределах в странах Восточной Европы: и через прессу (газету «Известия», она доставлялась нам с некоторой задержкой), и через телевизор, который выбил наш генерал где-то в столице. Телевизор работал через здоровенную тарелку-антенну, которую периодически требовалось подкручивать-поворачивать колёсиком (примерно раз в полчаса), следить за сигналом спутника. Телевизор стоял в одной из крайних комнат одного из крайнего барака, а антенна – прямо за окном. Сигнал был хороший, все программы, что передавали, мы могли смотреть.

Обычно замполит нас приглашал на вечерние просмотры новостей (обязаловка, типа политинформация), но мы и так приходили, больно уж новости пошли необычные. Когда новостей и фильмов не было, мы ловили какой-нибудь зарубеж, фильмец какой-нибудь типа боевичка американского, ну и народ отлавливал двух-трёх переводчиков и заставлял синхронить-переводить.

Тут надо рассказать, что такое синхронный перевод, может, кто не знает. Это когда переводчик надевает наушники, через них идёт голос того, кого надо переводить, а перед переводчиком стоит микрофон, туда переводчик говорит перевод. Сложность этого в том, что надо: понимать речь, в уме её переводить (примерно 10-20 слов назад) и выдавать на другом языке. Переводы ведь бывают разными, иногда на русский с иностранного, иногда – наоборот. Больше часа башка не выдерживает, поэтому синхронисты меняются (их работу можно слышать на конференциях всяких).

В нашем же случае, переводчик садился под телевизор, запрокидывал голову вверх и начинал при достаточно тихом звуке орать на всю собравшуюся на просмотр фильма публику то, о чём они там в телеке  толкуют. Поскольку женщин среди нас не было, мы и не стеснялись в подборе перевода, Гоблин отдыхал (думаю, он в своё время тоже этим занимался там, где он служил, а он тоже был военным переводчиком где-то примерно в те же годы), шёл иногда сплошной мат. Наши все были довольны, лоснились прям, одобрямсы высказывали.

К зиме 1990 года обстановка на базе и вообще в Эфиопии начала быстро меняться. Во-первых, начали прибывать мелкими группками лётчики, причём не только истребители, но и вертолётчики и ещё какие-то спецы, появились также другие спецы, уже по вооружениям, сапёры какие-то, даже вроде грушники таинственные. Прибывали и строители, человек 10 (что они строили и где, мы так и не узнали, они были очень секретные какие-то). Наш «гарнизон» за несколько месяцев увеличился вдвое.

Затем на пару дней, неделю, эти вновь прибывшие лётчики и вертолётчики стали исчезать: отправлялись на север, в действующую армию, на фронт с сепарами эритрейскими. Прилетали обратно молчаливые. Кстати, все вертолётчики были афганцами, успели там уже навоеваться. Ну а сюда их вроде как в отпуск определили, отдохнуть. Но не очень довелось, приходилось немного по теме работать.

Среди лётчиков-истребителей выделялся один шустрый сорокалетний подполковник. Он принципиально не пил, не курил, всем об этом сразу сказал. Ну и по бабам тоже не ходил, хотя и холостяковал. Этот подполкаш в скором времени затрахал всё начальство базы, включая нашего генерала, отсутствием должных полётов истребительной авиации – и, о чудо, истребители вскоре стали летать каждый день по нескольку раз, а ведь до этого, если и летали, то не каждую неделю. В общем, как-то стало пособраннее, что-то такое завитало в воздухе.

К сожалению, этот подполкаш поймал малярию, отвалялся в госпитале в Аддис-Абебе, появился у нас через какое-то время, жёлтый, как луна, и его… вскоре комиссовали, отправили в Союз. Приступы у него наступали внезапно, и они были неизлечимы. Вот и говори после этого про трезвый образ жизни. Жаль мужика.

Афганцы-вертолётчики оказались парнями не промах насчёт всего, что мы там делали. Особенно по выпить и по девочкам. Вскоре их знали буквально все, в каждом баре. Иногда мы вместе проходили мимо, оттуда выскакивали очередные их пассии на пару ночей, прямо вешались им на шею, в общем, это надо было видеть. Однажды ребята-вертолётчики затащили меня куда-то на очередной сабантуй в городе, в один из двухэтажных баров, где-то на окраине, и устроили игры, взбираясь на проституток и хлопая друг друга подушками.

Девкам этим платили за эти игры, они кряхтели, но таскали здоровых мужиков. Я поглядел немного, плюнул, да и свалил, противно стало. Ну, я понимаю, что переспать там, но забираться на них как на коней или ослов, чтобы они тебя возили – это уже перебор.

Где-то через полгода после их приезда, два самых оторвы-вертолётчика напились до такого невменяемого состояния, что начали отстрел уличных фонарей. Приехала военная полиция эфиопов, их куда-то увезли, хорошо хоть по эфиопам стрельбу не открыли. Затем были разборки по разным линиям, их тоже отправили в Союз, от греха подальше.

Каждый из нас постоянно носил при себе пистолет, ПМ. А в квартирах и на виллах у нас было по «калашу» с двумя рожками, где-нибудь под кроватью. Носить пистолет было требованием. Все от этого банально страдали. Он мешал при ходьбе, при сидьбе, вообще утяжелял походку, ну и его постоянно надо, конечно, смазывать, следить за ним. Когда мы иногда заходили-заезжали в официальные заведения, пистолеты приходилось сдавать охране, затем не забывать забирать, что, разумеется, частенько случалось.

Эти же ребята-вертолётчики, неистощимые на забавы, придумали одну фишку, которая мне лично понравилась. Дело в том, что по ночам по базе и по окрестностям бродило огромное количество гиен. Они выли детскими плачущими голосами, ночи напролёт, а глаза их светились в темноте красным. Мы, конечно, к ним привыкли, но бывало и жутковато иногда.

А дело было в том, что на окраине Дебре-Зейта был мясоперерабатывающий заводик, туда свозили скот, забивали его, мясо очищали (делали консервы из них армейские), а кости отвозили на свалку. Вот гиенное стадо там и кормилось, растаскивая кости по окрестностям. Не знаю, как там эфиопы с ними боролись, видимо, отраву разбрасывали какую-то, но гиены не переводились.

Что же придумали вертолётчики? А они придумали сафари. Да не простое, а – ночное. Как-то днём они осмотрели всю местность свалки, определили дороги, засекли следы гиен, в общем, провели рекогносцировку. Ну а ночью, на двух газиках, с «калашами», торчащими из каждого окна устроили настоящую бойню гиен. Я в ней тоже участвовал, ощущение непередаваемые. Мы их настреляли не один десяток. Было прикольно видеть, как гаснут красные точки в ночи. Местные в этом место по ночам не совались из-за вездесущих гиен, поэтому мы никого из них случайно не подстрелили.

Утром вертолётчиков вызвал к себе генерал и устроил разнос: вы, что… дальше сплошной мат, оТБМуели совсем? Вы что, думаете, эфиопы сами не знают, как бороться с гиенами, они ж тут живут тыщи лет уже. А теперь что, теперь гиен станет ещё больше, потому что вся свалка завалена трупами, которые их же гиенные товарищи сбегутся со всей округи пожирать. В общем, получилось лишь одно сафари, да и то насмарку. Но слух о сафари уже пошёл по земле эфиопской, и я слышал, что в других «гарнизонах» было что-то похожее: нет-нет, да и начиналась по ночам стрельба из калашей, эфиопы прямо фигели.

Однажды одна тварь и меня довела ночью, сидела практически под окном и выла, ну я пальнул в неё из окна (не в неё, конечно, а в воздух), она и убежала. Утром соседи мне сказали спасибо, потому что они так и не решились пальнуть, наконец, чтобы поспать оставшуюся ночь.

С вертолётчиками мы не скучали, но вскоре всех их на несколько месяцев отправили на фронт, на север, где они дали шороху сепарам. К сожалению, один экипаж наших там погиб, шесть человек на борту было. В том числе и один переводчик. Но уже позже, где-то через год.

Вертолётчики и лётчики-истребители, а также другие спецы, которые таинственные, о своих командировках не распространялись, хранили военную тайну, даже по пьяни. Но ребята они были жутко весёлые, постоянно что-то придумывали новенькое. В одном из баров научили тамошних делать «горку» из стаканов, высотой в метр, лили джин в верхний стакан и меняли бутылки, пока не наполняли все, девки визжат от восторга, эфиопы головами качают, но с одобрением, в другом – обменялись одеждой с шлюхами и ну на бричках гонять наперегонки, чапаевцы, а хрен ли! Денег они на свои развлечения не жалели.

Диссонансом на их фоне выглядели некоторые офицеры украинского происхождения, те – упорно копили. Блин, смотреть на это иногда было просто тошно. Они даже пили аккуратно так, не более полстакана в день, чтобы не заржавело где. Но надо признать, были и среди русских такие же, ну пара человек. К ним в коллективе нашем было отношение такое… слегка презрительное. Не, ну понятно, копят люди себе на хорошую жизнь в СССР потом, но всё же, но всё же…

Весной 1990 года приехали чехи, человек шесть. Вернее, они не приехали, а прилетели на своих жёлтеньких голубках: учебных самолётиках, не помню, как точно называется, Л-какое-то там. Для чехов эфиопы выделили пустовавшую до той поры одинокую виллу о двух этажах и семи комнатах, всех чехов туда чохом и определили. Чехи привезли с собой киноустановку, а, поскольку внизу у них был огромный холл (на вилле), то вечерами они устраивали официальные приёмы советских товарищей с показом своих фильмов. Обращаю внимание на крайнюю дружественность чехов весной 1990 года, когда основные события в Чехословакии уже произошли, там ведь бурлило.

Но вот мы не заметили как-то ничего. Чехи были свои в доску, все говорили по-русски (в школе учили), в общем компанейские ребята.

У чехов мы (кто желал, а желали не все) насмотрелись великолепного чешского кино, которое в СССР было то ли запрещено, то ли просто не показывалось. А надо сказать, я был и есть большой любитель кино всякого, ходил в Москве в «Иллюзион» постоянно, да и в детстве посещал всякие подобные киношные тусовки с лекциями перед фильмами (модно тогда было всякие киноклубы организовывать). Фильмы были на чешском, конечно, но кое-что мы понимали, другое чехи старались переводить. Сидели прямо на полу, пили чешское пиво. Супер. К сожалению, чехи уехали через несколько месяцев, доконала их чешская антикоммунистическая власть, видимо, отозвали обратно.

Летом 1990 напряжение как-то с фронтовыми делами стало стихать, приехали ещё строители какие-то, пожили с месяц рядом с нами, потом куда-то укатили. А у нас пошли слухи о том, что вот-вот должны разрешить приезд жён. Среди нашего «гарнизона» были холостяки – СССР снимал с них дополнительный налог, который так и назывался за «бездетность», порядка 10%, кажется, процентов, им было пофигу, а вот всем остальным – женатикам, лезли всякие мысли в голову.

Мой дружбан, снова Володька, техник, однажды по пьяни признался мне, что у него что-то не то там. Я говорю, где, он говорит, в штанах. Ну и говорит, если «розочка» будет – я застрелюсь, пожалуй, от позора, чтобы ни жена, ни сын ничего не узнали. «Розочкой» мы называли местный половой кошмар (опять же, слухи, но поди проверь) в виде болезни, завершением которого служило лопание полового органа на части и распускание его, на лепестки. Никто эту «розочку» не видел, но знали про неё все. Презервативы же не все соблюдали, как часы, мало ли чего случается по великой пьяни. Ох уж это русское авось! У Володьки всё обошлось, кстати говоря, ничего он не поймал, всё было в норме.

А вот мандавошек все ловили периодически. Вывести их было невозможно, даже сбрив всё, что можно. Только хардкор, керосин. Поэтому, если от кого несло керосинчиком, то все прекрасно понимали, что случилось. Однажды мы унюхали керосин аж от генерала, но все дружно промолчали, не по рангу нам было над ним хихикать.

В августе 1990 года действительно разрешили приезд жён и детей. И понеслось! Каждый день вскоре начали прибывать новые партии, и скоро все виллы наполнились женщинами и детьми. Детей все привозили только мелких, потому что никаких школ русских в окрестностях не было, некоторые жёны приехали без детей вообще, на кого-то там их бросили временно. Приехала и моя жена с дочкой, которую я не видел ГОД, аккурат с её дочкиного рождения. Дочь я взял на руки, она серьёзно так на меня посмотрела, понюхала и признала своим, ни капли слёз, никакого раздражения, будто я всё время с ней рядом был.

Сейчас ей уже 30 лет (скоро будет), и она страшно любит, когда я рассказываю ей про неё же мелкую, особенно, как я её встретил первый раз, чем-то эта история ей нравится.

Для детей, а их внезапно оказалось среди нас целый выводок (от нуля практически и лет до семи) мы быстренько соорудили между виллами всякие песочницы, скамейки, качели. Эфиопы снабдили нас материалами, красками и кистями. Соорудили всё быстро, толокой.

По вечерам, по-над эфиопскими равнинами вскоре поплыли запахи борщей и прочих сдобных плюшек, которыми жёны усиленно стали откармливать своих отощавших на одном джине и мясе мужей. Соответственно, у всех мгновенно выросли вдвое-втрое и траты на всю эту жизнь, о накоплениях все быстренько забыли. Жёнам ведь надо было и то купить, и это… В общем, всё перевернулось с ног на голову.

Вечернее кино стало «выходом в свет». Площадка перед деревянным кинозальчиком стала ареной обсуждений того, что случилось за день, под ногами носились дети, визжали, как резаные. Даже эфиопские офицеры, которые приходили частенько посмотреть наше кино, стали приводить своих жён. Ну и вскоре началось между жёнами соревнования, кто как выглядит… В общем, обычная такая ситуёвина пошла, житейская. Один эфиоп, который от кого-то научился произносить чисто по-русски фразу (без акцента): «Э-э-х, Морозова!», потягиваясь при этом (все помнят этот фильм?) – стал ежевечерним хитом. Вроде банальная шутка, но всех страшно веселила. И эфиопу этому в радость.

Поскольку я, как уже говорил, был немного в теме по поводу кино, то предложил генералу перед некоторыми фильмами произносить что-то вроде лекции, коротенькой такой, минут на 10. Потом смотреть фильм гораздо интереснее. Генерал был только «за», и я вскоре начал это делать. Фильмы же все были мне знакомы: всё, что наши продавали за рубеж. Народу мои лекции страшно нравились, особенно жёнам, которые смотрели на меня во все глаза. Когда фильм попадался не совсем мне знакомый, я честно об этом говорил, и, вместо него рассказывал какие-нибудь истории просто о кино. Я их знал мульён.

Выезды с уже жёнами на рынки по субботам и раз в месяц в столицу стали совершенно другими. Один парень привёз с собой видеокамеру, и начал снимать нас всех. Мы ходим по рядам, выбираем что-нибудь, он подскакивает, камера снизу, начинает брать интервью. Обещал всем прислать по копии, когда в Союз вернёмся, но не вышло.

Перед одним кино как-то вышел вперёд генерал и, смущаясь немного, поведал всем жёнам о том, что их мужьям пришлось пить джин, придётся и им тоже, хотя бы рюмку в день. Это для профилактики. Жёны засмеялись, а с детьми как? Им тоже наливать? Генерал почесал за ушами, не знаю, говорит, ну воду сырую не давайте ни в коем случае. Все галдят. Коллектив, колхоз, дяревня. Но дружная такая.

Для приезда дочки я соорудил ей кровать со стенками, сам выпилил из досок сколотил, всё начистил, чтобы заноз не было, купил матрасик. Теперь по вечерам я, вместо пития джина где-нибудь в баре и пьяного галдежа, читал ей сказки и покачивал кроватку (сделал её на полозьях), сказки привезла жена. Привыкал к роли отца т. с.

Так примерно прошла осень, все обжились, накупили всякого барахла, жизнь вошла в свою череду, генерал начал через эфиопов устраивать всем выезды в разные дома отдыха (огромные гостиницы с бассейнами и полной инфраструктурой для отдыха) куда-то километров за 100. Пару раз сгоняли куда-то. В одном месте такой вот курорт был на берегу речки, в которой плавали крокодилы. Мы на них смотрели сверху, из-за ограды. В другом нас одолели мелкие шимпанзюки, воровавшие наши бананы, да и вообще всё подряд. Эфиопы-служки, все в белом, гоняли их, бросая палки.

15 января 1991 года американцы начали давить Ирак из Кувейта. Не ручаюсь за точность, но мне кажется, мы всё же слышали какую-то канонаду. Если смотреть по карте, то далековато получается, поэтому, это скорее всего был дальний гром. Обстановка ощутимо напряглась, тем более, что по телеку начали показывать совершенно пустые полки магазинов, и это не где-нибудь, а в Москве, мы сидели, смотрели, офигевали совершенно. Куда идёт страна? Что с нами здесь будет?

Но ждали недолго, в середине февраля, буквально в одночасье всех нас вернули домой, весь наш дружный гарнизон, по-моему, одним рейсом, нас аккурат на один самолёт битком и было. И очутились мы в морозной Москве, в Шереметьево, где дубевшие на морозе таксисты в аэропорту, увидев нас, начали ломить такие цены, про которые мы даже знать не знали – до Москвы 100-200 рублей. А откуда у нас рубли-то?

Через неделю, в Министерстве обороны меня вывели из состава Вооружённых Сил СССР, дали трёхмесячное выпускное пособие, 1 500 рублей, новыми «павловскими» хрустящими сотками. Когда я предъявил одну в магазине, что-то покупая, продавщица посмотрела на эту сотку, взяла её и злобно прошипела: «Суки, хоть бы предупредили, как она выглядит!».

Так и закончилась эта прелюбопытнейшая история с Эфиопией. Больше я там ни разу не бывал. Хотя очень хотелось пройтись, проехаться по местам «боевой славы». Ну, может и даст Бог в будущем шанс выбраться туда.