Летчик-истребитель Валеев Асгат Нуриахметович

Родился я в Башкирии, село Тюрюшево, это под Уфой где-то 70 км. Школа в деревне была татарская. Окончил 7 классов. После школы поступил в педагогическое училище в Уфе, хотел стать преподавателем. Отучился 3 курса.

 

Башкирский я не понимаю, хоть и башкир. Жена у меня русская, дети русские. Одно время даже домой, к матери, приезжал и не понимал, что они говорят. Хотя вот позже, когда в Прибалтике был, язык латышский понимал. В Корее даже их алфавит выучил, проверял технику пилотирования на корейском. Вот так интересно получилось…

 

- Как Вы попали в авиацию?

Зимой 1940 года, когда я в училище уже был, приезжает из аэроклуба здоровенный мужчина в форме. Отбирали среди нас и учащихся сельхозтехникума. Прошли медкомиссию около 25 человек из нашего района, а после повторной медкомиссии осталось 15-20 человек, в их числе и я. Рост у меня был 167 см., вес всего 55 кг., а крепкие, рослые ребята, русские, не прошли.

Начал летать зимой 1940 года. Аэродром был за Уфой, за рекой Белой. Морозы, тренировки, лыжные прогулки, строевая подготовка… Нам платили деньги за время учебы, примерно 250 руб., я точно не помню.

 

- Расскажите о своём первом полете в аэроклубе.

Первый полет был обязательно с инструктором. Видимо, ему понравилось, что я быстро схватываю, поэтому я сделал два полёта с ним, а в третий он меня выпустил самостоятельно на У-2. Мы еще на У-2 с лыжами летали.

Из пяти-шести человек из моего района в процессе учёбы отсеялись два-три парня. Не у всех получалось, да и человек, может, сам испугался сверху смотреть, высоты испугался…

Окончил Уфимский аэроклуб и оттуда уже попал в Батайск. Я начинал летать на УТИ-4 (И-16) в училище и перед войной уже летал самостоятельно. Налёт часов в училище был маленький, примерно 20-30 часов, не более….

Когда немец подошел к Днепру, от Таганрога, наверное, 100-200 км. по берегу, мы смотрим, а уже появились над нашим аэродромом Мессершмитты. Думаем, как же так, ведь на У-2 нет ни пушки, ни пулемёта, а чем стрелять? На УТИ-4 уже был пулемёт, но позже (прим. - модификация И-16 — боевой вариант УТИ-4, получивший обозначение УТИ-4 тип 15Б (боевой)).

Нас всех по тревоге подняли, посадили в товарняк и повезли, а куда – не знаем. Многих разбросало по разным местам, по эскадрильям. Каждое училище отдельно. Чуть не попал в Закавказье, в район Эльбруса, а потом – в Евлах (прим. - с приближением фронта к Ростову-на-Дону в октябре 1941 года Батайская авиационная школа перебазировалась вглубь страны – в город Евлах Азербайджанской ССР, где находилась до мая 1944 года).

Разместились в открытом поле, там откопали землянки большие, на 100 курсантов…Степь, леса нет, там и скорпионы, и тарантулы были.

 

- Как там кормили?

Пшеница – утром, в обед и вечером, не жареная, а варёная, как таракан. В целом – нормально. Иногда, когда освобождались, доставали фрукты. Там мы все, в основном, болели малярией. Трясло так, что хоть шинель на себя одевай, хоть что накидывай - бесполезно! Температура доходила до 40-42 градусов, а в перерывах между приступами летали. Даже уже когда мы на фронт летели, сели в посёлке Сейм под Горьким, запасной полк в нем стоял, и у меня там сильный приступ случился.

С завода нам пригнали новые самолеты Ла-5. Мы их облетали, проверяли, прошли по маршруту. Летали мы на ЛаГГ-3 в училище и после него, потом на Ла-5. В конце войны, после Будапешта, я летал на Ла-7.

 

- Какой из освоенных Вами самолетов был самый сложный?

ЛаГГ-3 был самый сложный, особенно на взлёте. Он тяжёлый, не перкаль, не фанера, а древесина с пропиткой (дельта-древесина). Вот Як-3 прекрасная была машина. Я летал на Яках всех типов, это игрушка! Лёгкий, манёвренный, красивый пилотаж.

 

- В училище отрабатывали воздушные бои?

В училище я свободно уже летал, даже до иранской границы, над Арменией, Азербайджаном, современным Карабахом. Мы летали по маршруту, отрабатывали воздушный пилотаж, но только регламентированный (петлю, например, не разрешали делать).

На учениях один на УТИ-4 или на Лавочкине тащит конус, прикреплённый к самолёту, и надо подлететь и стрелять в конус – воздушную цель. Стреляли одновременно 3-4 человека, поэтому патроны были начинены краской (зелёной, красной). Не знаю, попал я или нет, стрелял ведь пару раз всего.

И ещё один полёт сделали пикированием по наземным целям: рисовали крест или круг, а мы на него заходили.

Вот так нас выпустили лейтенантами, попали мы в запасной полк. Там мы прошлись по маршруту Горький – Арзамас…Самолеты Лавочкина уже показались нам хорошими по моторам, мы уже петли на них делали.

И вот приехал за нами с фронта Пиндюр Борис Иосифович (прим. – летчик – истребитель, 18.07.1912 – 26.08.1944, на фронте с 22.06.1941. Летал на И-16, МиГ-3, Як-1 и Як-7, на Ла-5, воевал на Брянском, Северо-Западном, Сталинградском фронтах.26 августа 1944 года заместитель командира 164-го истребительного авиационного полка (295-я истребительная авиационная дивизия, 9-й смешанный авиационный корпус, 17-я Воздушная армия, 3-й Украинский фронт) Гвардии майор Б. И. Пиндюр погиб в авиационной катастрофе на самолёте Ла-5УТИ, перелетая с аэродрома Ближний Хутор на аэродром Годонунгсталь, имея на борту во второй кабине механика (самолёт загорелся в воздухе и упал на землю, механик спасся на парашюте, а лётчик погиб). Всего совершил 333 боевых вылета, провёл более 100 воздушных боёв, в которых сбил лично 10 и в составе группы 12 самолётов противника).

Мы полетели из Сейма до Воронежа, Кировограда… В полёте я обратил внимание, что держусь, ориентировки не теряю, не отстаю, что для боя важно.

В Воронеже комендатура нам заявила, что кормить нас нечем, самолёты заправлять они не будут - нет ничего. Тут Пиндюр достает пистолет и заявляет: «А сейчас слушать меня! Вот у тебя столько-то времени, чтобы обеспечить летчиков всем необходимым!». И сразу всё разрешилось. Так что нрав у него был буйный, может, поэтому и переводили его часто.

 

- Пиндюр погиб в авиакатастрофе в августе 1944 года. Как это произошло?

Я когда на фронт пришел в свой полк, то самолёта у меня не было, но был один самолет - майора Пиндюры. На УТИ-4 мы с ним на пару перелетели в Румынию. Это как раз было после Ясско-Кишенёвской операции. Я слышал, что погиб Пиндюр, но как и что - не знаю, не при мне было.

 

- Как в полку приняли молодое пополнение?

В дивизии было три полка: 31-й полк, 116-й, 164-й. В 31-м полку подобрались асы, командиром полка был Ануфриев. Командир второй эскадрильи был Скоморохов. Он любил в эфире говорить: «Я – скоморох!». Хорошо, значит я не один. Его потом в дивизию забрали. Этот полк берегли. Там, где туго, где сила нужна, посылают 116-й полк, а на всякие тяжкие работы, для штурмовиков – уже 164-й полк.

Друзья меня звали Алексей Николаевич. Позывной у меня был «Абрек». Меня приняли нормально, несмотря ни на что. В первой и во второй эскадрильях были опытные летчики, а я попал в третью, где послабее. Опытные летчики, которые летали уже, нас называли «марики».

Пока я вводился в строй, на моих глазах одного срубили огнём бомбардировщика. Гончаренко, кажется, не помню уже. Он загорелся, упал и взорвался. Аганин у нас был, всё что-то буксовал, не получалось у него. Дмитрий Шилков – мой постоянный ведомый был всю войну. Он из Павлова Посада. И что интересно: Шилков пришел в полк на год раньше меня, у него уже были боевые вылеты, но почему его поставили ведомым, а меня ведущим? Потом я стал командиром звена. Не знаю, почему так вышло.

 

- Онискевич Григорий Демьянович – какой он был как командир?

Честно признаться, я близко с ним не был знаком. Мы после войны жили в Риге в соседнем доме. Детей у них, к сожалению, не было в семье (прим. - Григорий Демьянович Онискевич (1918 — 1968) — заместитель командира эскадрильи 164-го истребительного авиационного полка 295-й истребительной авиационной дивизии, 9-го смешанного авиационного корпуса, 17-й воздушной армии, 3-й Украинский фронт), старший лейтенант. Герой Советского Союза. К весне 1944 года совершил 372 боевых вылета, в 57 воздушных боях лично сбил 24 и в группе 8 самолетов противника).

Как-то я полетел с Онискевичем, наверное, он хотел проверить меня, как я себя поведу, удержусь ли при резких манёврах. Мы облетели фронт, посмотрели, но я не видел ни Мессермиттов, ни Фокке-Вульфов, а вот Онискевича я потерял. Он, видимо, ушёл на солнце, я и потерял его при атаке, но я выкрутился – вернулся на бреющем полёте, чуть ли не по земле…Главное, что нашёл сам свой аэродром, сел нормально. А кто-то так заблудится, что самолёт разобьёт или на пузо сядет, винт погнёт.

Я сел, загнал самолет в капонир. Тут техник – инженер эскадрильи, Игорь Витин, мне и заявляет: «Марик, тебя судить надо, ты командира оставил, не защищал!». А я по натуре горячий, молодой ведь, вечно, когда надо и не надо, лезу с правдой и вопросами своими… Отвечаю ему: «Перестань сейчас же! Если ты сейчас ещё что скажешь, я тебя застрелю!». Это я хорошо помню, что так сказал. Взрывной был, только в старости начал соображать, когда и промолчать можно…А техник этот, он же ничего не понимает и не представляет, как это - командира оставить?! Он, кстати, как я полез за пистолетом, убежал от меня между капонирами. Они теперь знали, что не так легко бросаться словами, что мы «марики» и мальчишки. Мы вооружены, да и обидеть можем.

Командир мне только сказал, что молодец, что вернулся и не сбили меня, могли ведь и сбить.

Вот ещё интересно: у нас в полку было 33 девушки. Они пушки заряжали, бомбы подвешивали, мотористками работали. Тяжелая работа. Дружили мы. Кто-то женился. Вот Онискевич на Дине Орловой женился, она из-под Воронежа была. Мы как-то с ним в санатории были, в Юрмале. Он сел смотреть футбол, заснул и не проснулся. Пришлось самолет брать и отвозить его в Воронеж. Хоронили там его.

 

- Командир полка, Алексей Дмитриевич Милентьев, летал вообще?

Да, летал. В 1944 году летал, но редко. Заместитель командира полка по политчасти Егоров - почти не летал!

 

- Помните Новикова Ивана Дмитриевича?

Судьбы его не знаю, к сожалению, знаю только, что в Ригу он не попал.

 

- Михалева Фёдора?

Погиб в воздушном бою под Веной. Ребята говорили, что вроде как столкнулись два самолета наших друг с другом, но, возможно, я неправильно понял…

 

- Овчинникова Василия?

Наш, из 3-й эскадрильи. Списан был по здоровью, сильно похудел, говорили, что сахарный диабет развился. Кажется, списали на Украине, в Румынии уже он не летал.

 

- Вы знали Дмитриевых Михаила и Федора?

Может у них и были какие заслуги до 1944 года. Помню только одного из них, тихий, спокойный, уравновешенный, а кто это был из них - не помню.

 

- Кольцова Ивана Ивановича помните?

А вот с Кольцовым (прим. - лётчик полка: июнь 1943 — июль 1944, сентябрь 1944 — май 1945. Лично сбил 8 самолетов противника. Боевых вылетов 389, воздушных боев 112) мы жили в одном доме в Риге, он был женат. Потом уже, когда я здесь служил, то часто с ним виделся в Москве. Адрес у меня его был, и мы общались с ним хорошо.

Короче говоря, сейчас никаких связей с однополчанами у меня нет, даже с девчонками нашими. В свое время у меня были все адреса, и курские, и новосибирские, и Чувашия, в Ленинграде много было, а кто-то женился и остался в Риге после войны. Со всеми переписывались, но сейчас - всё.

 

- Кто у Вас еще был в эскадрилье?

Пузыренко, Ларичев – они пришли с По-2, переучились. Булдыгин Владимир, как и многие другие, к нам пришел с По-2, тоже ночник. Пузыренко погиб. Вот знаешь, украинец, немного приврать может, приплюсовать свои возможности, вот так я атаковать буду, да вот эдак я уйду…такая манера. А я человек не такой, хвалиться не люблю.

Дело так было. Валентин Шевырин уже год летал, хорошо себя показал, воевать стал… Вот он ведёт свою вторую эскадрилью, я – свое звено в третьей эскадрилье, четверых или, возможно, больше. Рядом – Щукин Иван, тоже командир звена. Мы сопровождали «горбатых», нам сказали, что ровно в 9 ч. 05 мин. они будут у нас. Мы по звеньям уже, знаем, кто и как ведет, как будет легче защищать. Я говорю своему ведомому: «Дима, ты со мной! Рядом с Илами!». Взлетаем….

Пузыренко, Ларичев и другие, вшестером, выше на 200-300 метров, чем Илы. Задача у нас одна – не допустить немецкие истребители к Илам. И вот на этих верхних навалились Мессершмитты и Фоккеры, а мы с Димкой тут вдвоем, рядом с Илами. Димка молодец, хорошо держится. Самый опасный момент был, когда они встали в круг для атаки, а те пытаются и снизу, и сверху их пробить. Говорю Диме, чтобы пересчитал, все ли целы. Потом уже я командую тем по радио, верхним, что давайте, спускайтесь, идём все до своего аэродрома, а Илы дальше уже сами. Пузыренко нет. Ларичева нет.

Прилетаем на аэродром – нет их. На следующий день звонили из дивизии, узнавали, ведь в это время шли тяжелые бои на фронте. И тут появляется Ларичев и рассказывает: смотрят они - идёт Юнкерс-88, наверное. Они вдвоем за ним и полезли ещё выше. Виталия Пузыренко сбил стрелок бомбардировщика, самолёт горел и падал, но с парашютом тот не выпрыгнул. Сам Ларичев сел вынужденно на поле, с парашютом. Наши наступают, это уже территория Австрии. Неделю там бродил, питался травой, апрель уже был.

 

- В этом бою Вы сбили Ме-109?

Да, когда мы с мои ведомым, Димой Шилковым, остались вдвоём во время прикрытия штурмовиков. Пузыренко с Ларичевым погнались за «лёгкой» добычей (Ю-88), но сами были сбиты. Вот здесь я и сбил «худого», как мы их тогда называли.

Мы не считали сбитые - он стреляет и я стреляю. Часто нас просто просили подтвердить, что сбил самолёт, и всё. Я честно признаюсь, что точно знаю только о том, которого сбил последним!

 

- Расскажите, пожалуйста, об этом…

Мы стояли тогда в Австрии, на аэродроме Бад-Веслау (там местные жители не считают себя немцами). В течение последней недели мы летали, чтобы помочь Праге. Оказывали поддержку войскам 2-го Украинского фронта, летали на сопровождение штурмовиков.

По левой стороне Дуная было настоящее, прекрасное, немецкое шоссе (там после войны как раз были Олимпийские игры). Поступает приказ готовить самолеты, сейчас придет группа Ил-2, мы будем их сопровождать. Взлетаем и идём с ними к цели. Надо было ударить по этому шоссе, забитому полностью техникой, километров на 20 растянулись, ведь немцы убегали к американцам от нас! Это было 8 мая 1945 года.

Смотрю - в сторонке появилась парочка Фокке–Вульфов. Насторожились, наблюдаем за ними, готовимся к воздушному бою. Они, видно, были подняты для защиты своих колонн с техникой и людьми, уходящими к союзникам.

Мы с Димой Шилковым, который оберегал мой хвост, подошли метров на 100-120 к ним. Дал я по ним из двух пушек (у меня уже был Ла-7) и смотрю - попадаю по правой стороне самолёта – в крыло, шасси, мотор. Наблюдаю, как он падает, а ниже - летчик на парашюте спускается. Димка погнался за другим, но потом вернулся, не стал догонять его. Он ушёл на Запад.

 

- В наградном листе на орден «Красного Знамени» указано, что 22.08.1944 Вы были сбиты и выходили к своим. Как это было?

 

Это было во время Ясско-Кишиневской операции. В тот день меня подбили зениткой «Эрликон» на высоте примерно 8 километров. До реки 70-80 км., подо мной вражеская территория. Что делать? Мой командир эскадрильи, Зайцев Алексей Кондратьевич, мне передаёт: «Абрек! Не вздумай сесть, не вздумай, тяни!».

Высота у меня хорошая, а имея высоту, я всегда имею скорость. Мы доходили и до 10 км., высота всегда нужна была нам. Да и времени больше будет подумать, когда с высоты падаешь… Решил тянуть до наших. Подлетаю к берегу, это почти на линии фронта, как воткнулся в берег, взорвался вместе с самолетом, а кабина с сиденьем отбросила меня на 50 метров вместе с ним….. ударился сильно головой… не помню потом ничего, полтора суток был без сознания. Я это скрыл, чтобы летать.

 

- Вы ведь ещё прыгали из горящего самолета?

Нас заранее собирали всех и предупреждали, если на фронт пришли какие-нибудь немецкие асы, а тут я попался. Это под Одессой было, сбили меня немецкие истребители, на нашей территории. Я погнался за Фокке–Вульфом, а сзади меня Мессер рубанул.

Вы знаете, что значит гореть? Одежду ведь особенно не оденешь, что летом, что зимой. Ты весь привязан к парашюту, он подо мной, его освободить надо, чтобы он раскрылся. Ноги не как в автомобиле, там ремешки еще. Там когда-то был аэродром наш, так я приземлился рядом с ним, в лесопосадке. Приземлился, а руки трясутся! Когда приземляешься на парашюте, то ноги надо держать вместе, ровный участок выбирать, а я лечу и радуюсь, что всё удачно проходит, не сделал этого, упал и ободрал себе всё об коряги, сильно ударился!

Позже уже, в Венгрии и Австрии я часто стал ходить в лобовые атаки. Там только выдержка нужна, да успеть нажать на кнопку. Иногда попадёшь, но не знаешь точно, сбил или нет.

Один раз смотрю, а у меня масло из-под капота течёт на козырек фонаря, но мотор ещё работает (мотор был «Звезда») и высота позволяет тянуть. Потихоньку, очень плавно иду на свой аэродром, подхожу и на пузо плюхнулся на край аэродрома, т.к. шасси не выпускались. Ребята - техники подбежали к самолёту, чтобы оттащить его быстренько. Вот так тоже бывало.

 

- А вообще чувство страха появлялось? И если появлялось, то когда?

На земле, обычно, после вылета садимся и начинаем делиться впечатлениями. Анатолий Володин нервно ковыряет носком сапога землю, а у меня дрожь в коленях и чувствую, как цокают зубы. Так что после боя не земле чувствуется это…

Вот Николай Лядов, его самолёт горящий врезался в горы, сбили его. Я даже не скажу точно, где это было, без карты. Успел он испугаться?

Перед вылетом мандража не было у нас. А на разведку идти - было, ведь там думать надо много, как подойти, как уйти. У нас стоял фотоаппарат, поэтому надо и высоту, и скорость выбрать соответствующую. Здесь надо серьёзней готовиться. Вот по вызову пехоты - тут времени на подготовку не было, там уже всё, как получится. По вечерам мы собирались, выпивали, обсуждали бои. Даже во сне нам бои снятся, и мы во сне разговариваем.

 

- Случаи трусости были? Уклонялся у вас кто-нибудь от воздушных боёв и боевых вылетов?

Может и не всюду такое было, но всё же расскажу… Вот Шевырин (прим. Валентин Михайлович Шевырин (21.05.1922 — 15.05.1994) — командир звена 164-го истребительного авиационного полка, старший лейтенант. Герой Советского Союза. К концу войны совершил 365 боевых вылетов, в 92 воздушных боях сбил 16 самолётов противника лично и 2 в группе. Во время штурмовых ударов уничтожил 24 автомашины, 30 повозок с военными грузами, радиостанцию, 5 железнодорожных вагонов) летит с нами, идёт большая группа, мы сопровождаем штурмовиков. Он был из другой эскадрильи, но мы знали друг друга.

Тут вдруг он вызывает меня: «Абрек! Слышишь?». Отвечаю, что слышу. Он мне говорит: «У меня шасси не держится, выпадает!». Точно - не убранные они у него, я на это обратил внимание. И вот что нам делать, ведь сейчас линия фронта будет, с врагом встретимся, что мы тогда будем с ним делать? Как нам его защитить? Он хоть и боевой был летчик, и сбитых, наверное, было штук десять у него, но манёвра нет в такой ситуации. Я ему говорю: «Всё, понял! Понял!», а он в ответ: «Всем слушать команду Абрека!». Сам он остаётся за группой лететь. И вот я уже командую не звеном своим, а целой эскадрильей, а может даже и больше.

Вот что ты ему скажешь? Ничего ведь не скажешь! В то же время вернулся с нами вместе с задания, но где-то болтался сзади. Понимаешь? Нет? Его, наверное, и в живых уже нет, он выпивал сильно после войны…

И вот таких, особенно в конце войны, более заслуженных, более награжденных и отмеченных, было много. Зачем им рисковать?! Тут война закончится через месяц или два, может вообще – через несколько дней. Такое у нас в конце войны бывало.

Такие случаи были и в Китае у корейских летчиков, точнее - у их командиров. Я ведь слышу на пункте команды, понимаю их, ему надо туда, ему команды дают, а он отворачивает, а сам при этом понял, всё понял! Стали они филонить там.

 

- У Вас, в основном, на вылетах была разведка и сопровождение. Почему Вы говорите, что Илов тяжелее всего сопровождать?

Они связаны друг с другом, а мы – скоростные. Разведка это другое – можно использовать погоду, природные условия, а с Илами связан прочно.

 

- У вас много боевых вылетов на штурмовку. Истребители не очень любили такие вылеты. Как к этому относились?

Да это игрушки и ерунда была, не сложные задания. Лишь бы «Эрликонов» не было. Вот что страшно!

 

- Скажите, пожалуйста, а бомбы часто вам подвешивали на самолеты?

Бомбы, в основном, подвешивали на разведку, когда летали. Даже когда на сопровождение летишь бомбардировщиков, тоже берешь с собой - куда-нибудь, но над целью сбросишь. Для немцев доставишь хоть какие-то неприятности! Только перелетел линию фронта, сразу надо от бомб освободиться, потому что с ними воздушный бой не проведешь. Потом, например, подвесные баки на МиГах сбрасывали.

 

- На самолетах в вашем полку рисовали или писали надписи какие-нибудь?

Нет, они были только у таких заслуженных летчиков, как Скоморохов, Краснова в 31-м полку. Там они некоторые звездочки рисовали на своих самолётах. Сам я лично ничего не рисовал. Мы ведь «марики» были!

 

- У вас был опознавательный знак вашего полка?

Был - красные коки винта самолета. Где-то полоски в других полках были, везде по-разному.

 

- Какое было самое сложное задание?

Для Скоморохова и его полка ничего и никаких сложных заданий не было - Герои, считались как Боги! Они занимались свободной охотой. Хотя в нашей дивизии во время войны погибли три или четыре Героя Советского Союза.

 

- В день сколько обычно делали вылетов?

Когда как… Вот во время Ясско-Кишиневской операции и под Будапештом - делали по 3-4 вылета. Когда было затишье, то мы мало летали. Перед Ясско-Кишиневской операцией наш полк вообще сняли с фронта и дали вроде как отдых на две недели. Мы сачковали – загорали, уху делали…

 

- Кормёжка какая была на фронте? Давали сто грамм?

Кормёжка хорошая на фронте была! Выпивали ребята, было дело. Я ведь закурил первый раз уже в Риге, а на фронте не курил и не пил. Некурящим на фронте сахар выдавали.

 

- Какие-нибудь шутки, развлечения и концерты у вас были?

Нет, ничего такого у нас не было. Артисты не приезжали. Зато у нас другие концерты тут были.

Мы один раз прилетели на аэродром, а его штурмуют немцы. Женские зенитные батареи стреляют по ним, но всё равно - два самолета и бензозаправщик они успели уничтожить на земле. Одна девушка-зенитчица тогда погибла.

Или вот другое развлечение: аэродром раскис, а взлетать надо, тогда техника своего посадишь на стабилизатор и взлетаешь с ним, а он потом спрыгивать успевал.

 

- Что делали с вещами погибших товарищей?

Когда я пришел в полк, погибшие, конечно, были, но немного. Что делали с вещами - не знаю. Кто-то ими занимался, но не лётчики.

Вот эскадрилья, которая была на границе Югославии и Венгрии и в которой был ГСС старший лейтенант Александр Никитович Белкин (прим. - 5 августа 1918, д. Ивачево ныне Гороховецкого района Владимирской области — 12 июля 1984, г. Севастополь, Крым. За время войны совершил 385 боевых вылетов на истребителях ЛаГГ-3 и Ла-5, в 78 воздушных боях сбил, по данным наградного листа, лично 22 и в составе группы 1 самолёт противника), потеряла четырех летчиков.

Старший лейтенант Николай Купцов, командир звена, и капитан Николай Греховодов, заместитель командира эскадрильи, не вернулись с задания там. Где-то их перехватили и сбили. Подробностей не знаю. А у капитана Греховодова отец был в полку у нас техником-лейтенантом, так мне его было жалко.

 

 

- Вы видели венгерских летчиков и их самолеты в Венгрии, Австрии?

Нет, никаких венгерских летчиков и их самолётов мы не видели. Летали все на немецких самолётах. А знаете, как мы в Венгрию попали? Прислали нам 30 грузовиков, сняли крылья, хвост самолета - в грузовик и так по слякоти, по грязи, наш полк перебазировался на территорию Венгрии из Югославии.

 

- После войны по летным частям прокатилась волна самоубийств, у вас в полку ничего такого не было?

Нет, такого не было!

 

- Какие-то интересные моменты можете вспомнить?

Вот, например, Володин был представлен к званию ГСС (прим. - Анатолий Иванович Володин (1921—1991) — участник Великой Отечественной войны, заместитель командира эскадрильи 164-го истребительного авиационного полка 295-й истребительной авиационной дивизии 17-й воздушной армии 3-го Украинского фронта, капитан. Герой Советского Союза. Совершил 384 боевых вылетов, в 74 воздушных боях сбил 18 самолётов противника).

Около Будапешта они вечером выпили Токай (техники нашли канистру), потом пошли ещё ребята, ведущие и зазнайки. В деревне уже темно было, кто-то вытащил пистолет и пальнул. Оказывается, Сидоров попадает в ногу своему ведомому, Саше Иванову. Ещё ко всему этому должны были мы сопровождать Илы. Дали команду вылетать и встречать, через 5 мин. будут здесь. А тут то ли техники забыли заправить, то ли оружие оказалось не заряжено. Вылетел он с опозданием на 5 мин. Конечно, он их догонит перед атакой, но Мессера тоже ждут, где поймать. Вот до нашей атаки одного и сбили! Кто сопровождал? Сидоров. Начали разбираться. Суд состоялся. И его – в пехоту, в штрафбат на фронт …вот так. Вернулся он примерно 10 мая 1945 года, кровью искупил – осколок у него остался.

Или вот у нас в эскадрилье, где Скоморохов, был один Герой Советского Союза – командир звена, но рядовой летчик! Значит, его за какую-то оплошность, связанную с выполнением задания или в личном плане, может, приставал к румынке или венгерке, прислали к нам.

Белкин переведен в 116-й полк с понижением в должности до командира звена. Причину я не знаю, он же герой, а мы - «марики». Он капитаном был, а я - лейтенантом, командиром звена закончил войну.

 

- Как встретили День Победы?

День Победы мы встретили в бывшем доме отдыха у немцев. Красивое место – горы, леса… Танцевали с местными австрийскими девушками. Им ведь кушать тоже хочется, курить, а у нас деньги были, ходили в гости к ним. Здесь мы уже не боялись венерических заболеваний, потому что это австрийки, а не немки были. У летчиков венерических заболеваний точно не было. А вот тот техник, которого я хотел расстрелять, когда мы перелетели в Ригу, он болел сифилисом.

Мы даже с моим ведомым, Димой Шилковым, посетили и посмотрели Вену и могилу Штрауса.

После войны нашу дивизию расформировывали, а наш 164-й полк отправили в Ригу. Там служил я 4 года, потом спецкомандировка заграницу у меня была.

Вот мы стояли на китайской территории, где я был военным советником в Мукдене, Аньшане. Когда началась война в Корее, то всю инфраструктуру страны полностью разбомбили. Я и в Корее был, и на территории Китая обучал корейских летчиков летать на МиГах, т.к. на территории самой Кореи аэродромов уже не было, все разрушено было в стране.

Я сначала их обучал летать на Як-9. Это до начала войны в Корее было, 1950-й год. У самих корейских летчиков была очень плохая подготовка. Говорили в воздухе мы только по-корейски, изучали хорошо этот язык, т.к. нельзя было говорить по-русски. Нас же слушали, граница недалеко.

В корейском полку вначале учил их летчиков боевому применению и пилотажу на Яках. Готовил машины, присланные с завода. Многие погибли на этих машинах через 1-2 месяца, я даже не успел с ними познакомиться. Против них уже воевала реактивная авиация противника.

Помню, что в Аньдуне идет армада американских Сейбров на высоте 9 тыс. км., а наши и корейцы поднимаются в воздух им навстречу. Американцы, видя это, начинают сбрасывать подвесные баки с керосином, баки падают и от них такая струя по земле от удара! Тут надо быстро набрать высоту, ведь это очень важно в воздушном бою. Американцев полным-полно было в тот раз.

Я был военным советником в корейском полку, т.к. в каждом таком полку был наш советник. Завод был в Комсомольске-на Амуре. Нам привозили в Мукден в ящиках МиГ-15 в разобранном виде, а кто их будет собирать и испытывать? Присылают нам из какой-то части техсостав, вот они и собирали. Я один в течение двух дней все эти 32 машины облетал и испытал, делал на них полный пилотаж.

В воздушных боях сам участия не принимал, мне это запрещалось. Был я там в самом начале войны, а потом меня отправили обратно в Союз.

 

 

- Какого вы мнения о Дважды Герое Советского Союза Николае Михайловиче Скоморохове (прим. - 1920-1994. Советский лётчик-истребитель Великой Отечественной войны, маршал авиации, дважды Герой Советского Союза, заслуженный военный лётчик СССР. Всего во время Великой Отечественной войны совершил 605 боевых вылетов, провёл более 130 воздушных боёв, сбил лично 46 фашистских самолётов и 8 самолётов в группе (7-й результат в списке советских асов-истребителей), а также уничтожил на земле 3 бомбардировщика противника. Сам Скоморохов ни разу не был ранен, его самолёт не горел, не был сбит. Имел позывной «Скоморох». О нахождении его в небе гитлеровцы предупреждали своих пилотов как о серьёзной опасности)?

Что-то к нему сильно придрались в последние годы, когда он командовал академией, многие недолюбливали его там. Однако он всегда обеспечивал встречу не только нашего полка, но и всей дивизии. Организовывал общежития и автобусы для полка, чтобы приехать сюда, в Звездный городок. Я с женой ездили на встречи на своей машине, а остальным он помогал.

Еще одно Скоморохов сделал хорошо: когда он был командующим 17-й воздушной армии (прим. - с апреля 1968 года по август 1973 года - командующий 69-й воздушной армией), до своего маршальского звания (прим.- маршал авиации с 02.11.1981 года), то снял один дом отдыха на Украине, полностью на дивизию, и вот мы приехали туда и жили там дней пятнадцать в хороших условиях, купались.

Многие преподаватели из Монино работали в нашем 30-м центральном научно-исследовательском институте авиационной и космической техники на должностях. Я даже ведь академии не заканчивал, только курсы в Таганроге, а там, в основном, были с учеными званиями. Там и Герои были, и заслуженные летчики СССР.

Я и до сих пор там работаю, потому что уже нет никого в живых, а я единственный летчик-истребитель, воевавший на той войне. Они меня как ветерана держат: выступить надо на день Победы - так Алексей Николаевич, только просят много не рассказывать, надо на 25-30 минут.

 

Интервью: А. Драбкин; Лит. обработка: А. Пименова, Н. Мигаль