Владимир Яковлевич Ткачёв. "Я выполнил свой долг, как и мои солдаты!"

Герой Советского Союза Владимир Яковлевич Ткачёв: - «Я горжусь своей Звездой!»

—  18  июля 1942  года меня призвали в  армию. Я  приписал себе год, хотя мне было только семнадцать, а  мама заболела, потому что  решил идти воевать.

Я  уговорил двоюродную сестрёнку, чтобы она  ухаживала за  мамой, а  сам ушел защищать Родину.

Еще до  войны я  вступил в  комсомол. 

Попал я  в  запасной полк, познакомился с одним красноармейцем  — сопровождающим из  этого полка, присмотрелся, а  у  него винтовка просверлена: это  была учебная винтовка. 

Я  спросил:

«Как  же ты будешь стрелять, ведь у  тебя винтовка учебная?»,

а  он  отвечает:

«Так у  меня же есть штык! Мы  врага штыком или  камнями забросаем». 

Такие рассуждения, что  врага можно камнями забросать, были в  то  время у  многих. Все тогда стремились в  армию, чтобы бить врага.

В  составе этого запасного полка я  дошел до Кизляра. Там попросился на  фронт и  уговорил свое командование, и  меня определили в  8-ую бригаду к  связистам. Но  там я  пробыл недолго и  вскоре попросился в  разведку.

27  ноября мы  отправились в  сторону Калмыкии. Была зима, все вокруг белое от снега, нас семь человек поместилось на  танке, едем. Вдруг слышим  — гул и  взрыв. Нас взрывной волной сбросило с  танка.

Меня ранило и  оглушило, отправили меня в госпиталь в  Махачкалу, там подлечили, я  стал слышать и  опять прошусь на  фронт, а  меня никто не  берёт.

Медкомиссия определила, что  у  меня порок сердца.

Только в  трофейную роту взяли, там был я  долго и  кое-как попал, наконец, в  пехоту, в 118-ю стрелковую дивизию, которая держала оборону возле села  Верхние Рогачики на  Украине.

Там я  принял первый бой, а  бои шли каждый день. Враг нас хотел выбить, а  мы  – его.

И  в  бою при  разрыве мины меня снова ранило осколком прямо около уха, я  вновь попал в госпиталь, в  Михайловку.

Через месяц направили в  запасной полк, и только в  апреле в  Одессе я  попал в  311-й полк 108-ой гвардейской стрелковой дивизии, где  прослужил восемь месяцев пехотинцем.

Попал я в седьмую роту третьего батальона, в первый взвод. Всего было двенадцать человек вместо девяноста, но вскоре дали пополнение: пятьдесят четыре человека.

Выстроили нас, командир роты показывает на меня, еще на  двоих других и  говорит:

«Выйти из  строя! Вы  будете помкомвзвода. Приказы командира выполняются, а  не  обсуждаются». 

И  взялись за  нас троих. День и  ночь муштровали. Командир роты и  старшина в течение месяца нас обучали и  сделали из  нас отличных младших командиров. 

Я  сдал экзамен, и  мне присвоили звание старшего сержанта, а  двоим другим  — сержантов. 

После Одессы мы  пришли в  город Слободзея, форсировали Днестр. Четыре месяца наша дивизия стояла в  обороне на  реке Днестр. 

Положение было тяжелое: осенние паводки размывали плавни, где  мы  находились, немец хотел нас выбить оттуда, но  ему это  не удавалось. Нам было приказано держать оборону. 

19  апреля нашей дивизии выдали автоматы. Теперь мы  могли вести сложный бой.

За  эти четыре  месяца примерно четыре взвода прошло через меня и  три командира взвода, было много раненых.

На  передовой позиции боец держится самое много  — месяц, а  я  держался восемь месяцев.

Все-таки был я  двухметрового роста, но  уцелел. Не  знаю, кто  меня берег, какое провидение, только ранения получал. 

Как  раз перед наступлением 20  июля 1944 года командиру взвода осколком пробило челюсть, и командование взводом я  принял на  себя. 

Артиллерия била по  позициям врага полтора часа. И  я  своими глазами видел очумевших немцев, которые от  разрывов снарядов не  могли прийти в  себя, много было погибших.

В  конечном счете мы  прорвали оборону противника (а  там было три линии обороны). Прошли три километра и  взяли высоту 129.

Переночевали в  окопе, а  в  шесть  утра меня вызвали к  старшему лейтенанту Василию Сирашу, молдаванину, грамотному офицеру.

Он  говорит:

«Ну  что,  пехота, давай, иди в  наступление». 

Прорвали оборону, но  немцы пошли нам наперерез. 

Я  закричал:

«Первый взвод, за  мной!»  

— и  вся седьмая рота пошла за  мной. Мы  вели бой минут двадцать, много погибших и  много немцев ушло, их  прикрывали танки.

А  еще в  лощине стояли их  бронетранспортёры, они  забрали всех своих. Мы  пытались догонять их,  но  они  - на  машинах, а  мы  - пешком.

Немцы из  засады били по нашим частям, когда мы  их  преследовали.

Пройдя Румынию, взяли курс на  Болгарию. Болгары встречали нас хлебом-солью, там мы были три дня и  потом двинулись на  Югославию. А  там уже партизаны освобождали свою страну.

Дошли до  речки Тиса, и  7  октября 1944  года наш 311-й полк 108-й дивизии форсировал эту реку.

Я  получил пятнадцать молоденьких солдат с Урала, командир взвода должен написать, кому какое оружие выдать, но не успел.

А  на  следующее утро маршем мы  отправились в  путь: первый батальон, за  ним  — второй, я  был в  третьем.

Подошли к  городу Хоргош, и  вдруг немцы ударили прямой наводкой по  первому батальону, а  у  меня пятнадцать невооруженных солдат.

Я  крикнул «За  мной!» и  развернул взвод в цепь, чтобы сделать фронт шире и  уйти подальше от  колонны.

Новичков учил ползти по-пластунски, бросить я  их  не  мог. Километра три перебежками они  ползли по-пластунски, но  все остались живые.

А  вот  у  меня случилась беда: оторвалась пуговица, и  комсомольский билет потерялся.

Вечером заняли оборону уже за  городом, я  доложил о  потере комсомольского билета, и  на  комсомольском бюро мне объявили выговор и  дали возможность оправдать доверие в  боях. 

Двенадцать дней мы  с  боями прошли по  Венгрии. Шли медленно: пять, шесть километров в  день. Противник оказывал отпор: то  тут,  то  там были засады, сплошного фронта не  было. Они  переменили тактику боя. 

Наверное, после прорыва обороны на  Днестре у  немцев стало меньше солдат, и  некем было прикрывать линию фронта. 

Вскоре нашу 108-ю дивизию вывели с  фронта, буквально на  ходу пополнили боеприпасами, и у  нас в  полку появились самоходные артиллерийские установки САУ-76, прибыли новые артиллерийские полки. Стало заметно больше новой техники, а  в  нашем полку появилось 15  танков Т-34. 

Так я  дошел до  Дуная, где  были ожесточенные бои.

Пленные рассказывали, что  Гитлер приказывал любой ценой удержать Венгрию, которая давала 80% нефти.

А  в  Австрии было сорок военных заводов, которые выпускали самолеты и  танки.

Поэтому немцы сюда перебросили много новой техники, но  и  наше командование сделало то  же самое. За  Венгрию шли ожесточенные бои.

При  подходе к  Дунаю наша дивизия была в  составе 2-го Украинского фронта. Левее Будапешта есть остров Чепель, пятьдесят километров длиной и  восемь – шириной, туда я  и  попал.

Мне командир приказал вести наблюдение за  немцами на  правом берегу  и  фиксировать на  бумаге, где  они  ставят мины.

Одновременно мы  с  одним командиром отделения тренировались, как  управлять лодкой, чтобы форсировать Дунай. Ширина Дуная  — четыреста метров, глубина  — десять  метров. 

Спросили, кто  пойдет добровольцем форсировать реку, из двадцати человек вызвались шестнадцать.

И  вот с 4 на 5 декабря началась операция, каждый солдат знал, что  и  как  ему делать.

Так, каждый боец в  рукопашном бою был в  паре с  другим, а  меня как  помкомвзвода в  таком бою защищали двое солдат.

Командир приказал: когда переправитесь, в  темноте на  берегу  не  стрелять, а  то  своих положите.

Доплыли мы  почти до  середины Дуная, когда обрушился артиллерийский залп, наша лодка эту огневую черту проскочила, а  бойцы 8-й роты погибли и  остались в  Дунае. 

Когда мы  высадились на  берег, я  закричал: «За  мной, в  атаку!», а  со  мной пять человек высадились, потом остальные подбежали, и  мы  вступили в  рукопашный бой. 

Немцы начали отступать в  траншеи, но  мы  после рывка их  догнали, и  там рукопашный бой продолжался. А  потом мы  отбили еще семь атак, за  это  время смогли высадиться на  правый берег еще две роты десанта.

Я  с  боевыми товарищами двигался по  траншеям вперед, а  когда выбрались из  траншей, оказалось, что  находимся на  окраине г.  Эрчи  — в  тылу врага.

Ударом с  тыла наш взвод захватил три орудия и  грузовую машину, гранатами подбил бронетранспортер, захватил минометную батарею.

И  вдруг разорвалась мина, и  меня ранило в  левую ногу, я  попал в  госпиталь. Это  было 5  декабря.

А  мой друг, командир 8-ой роты Георгий Папуашвили, который был в  моем взводе, но  потом его  назначили командиром роты, погиб на  правом берегу, когда высадил свой десант на  плацдарме 7-й роты. В  рукопашном бою он  уничтожил несколько фашистов и  второй пулеметный расчет.

Разорвавшаяся вражеская мина ранила Георгия Папуашвили. Осколок застрял в  его  груди. Солдат перевязал ему рану, но  Георгий с  каждой минутой слабел.

Страстно желая жить, он  слабым голосом просил: «Найдите мне Владэку Ткачёва. Он  мне поможет. Он  меня от  смерти спасет».

Но  я  был в  это  время ранен и  уже не  мог помочь другу. Об  этом я  узнал позже только в  госпитале и  никогда не  забуду этого отважного героя. Он  так и  не  узнал, что  ему присвоили звание Героя Советского Союза. 

А  о  том, что  мне присвоено такое звание, я  узнал только через восемь  месяцев. В  Москве, в Кремле я  получил эту высокую награду. 

—  Я  горжусь своей Звездой, потому что  не  жалел ни  жизни, ни  крови ради Победы,  — сказал Владимир Яковлевич Ткачев.  — И  не  только я,  но  и  мой взвод.

На  обратной стороне медали «Золотая Звезда» написано: «Герой СССР», она  имеет номерной знак 8877. Я  выполнил свой долг, как  и  мои солдаты. 

Владимир Яковлевич посвятил всем героям нашей страны такие строки, написанные с  душой:

Мы теряли верных друзей, 

Боевых товарищей. 

От  нас, кто  остался в  живых, 

Низкий им  поклон до  земли!