Выступая на прошлой неделе перед Федеральным собранием, Владимир Путин поручил правительству создать «бренд отечественной чистой "зеленой" продукции» в сфере сельского хозяйства. Да такой, чтобы стала гарантом качества как на внутреннем, так и на внешнем рынке. «На внешнем пойдет все влет, уверяю вас, там ничего чистого вообще не осталось!» — заявил он. Проблема, однако, в том, что почти половина семян на отечественном рынке — зарубежного происхождения. По ряду культур зависимость от импорта превышает 50 процентов, а где-то доходит и до 90! Финансирование сельхознауки (а сельское хозяйство во всем развитом мире стало высокотехнологичной отраслью) скудное. Минсельхоз пишет «стратегии» и «программы» развития, но результата пока нет. Правда, сейчас появился шанс сделать рывок: в марте — апреле начнется передача семенного материала и технологий ускоренной селекции от компании Bayer российским исследователям. Удастся ли им воспользоваться и чего следует опасаться, разбирался «Огонек».

Светлана Сухова

Отечественный рынок семян — 50 млрд рублей, из которых 24,14 млрд — импорт. По просьбе «Огонька» директор департамента научно-технологической политики и образования Минсельхоза России Владимир Авдеенко поделился такими данными: по семенам овощей импортозависимость доходит до 47 процентов, по кормовым культурам — до 90, в селекции и питомниководстве плодовых, ягодных и орехоплодных культур — до 70.

А ведь еще не так давно страна была на передовой сельхознауки — славное прошлое отечественной селекции богато именами ученых-исследователей. И не только. Ведь помимо Ивана Мичурина до революции селекцией занимались не только ученые, но и обыватели. Помещик Н.Н. Муравьев, например, еще в 30-х годах XIX века вывел новый сорт ржи Муравьевка, прославленная Хлудовская пшеница названа по имени помещика из Тамбовской области, где она была выведена, в звенигородском уезде Ф.Х. Рами отселектировал сорт ржи Плодовитая. И это только трое из десятка имен. Да что там помещики! Управляющие имений пробовали себя в роли селекционеров: К. Белявский в имении графини Потоцкой в 1876 году вывел сорт озимой пшеницы Высоколитовская, а Ф.Х. Майер, управляющий имения Моховое, принадлежавшего главе Московского Императорского общества сельского хозяйства И.Н. Шатилову, сорт овса Шатиловский. XX век вообще начался с Высочайшего указа «О насаждении сельскохозяйственных опытных учреждений» (1912). И всего за пару лет было создано 12 селекционных станций и 30 отделов селекции.

Советская власть переняла эстафету: в 1921 году появилась госсистема семеноводства «Госсемкультура», включившая в себя и станции, и бывшие помещичьи семеноводческие хозяйства, а в 1929-м — Всесоюзная академия сельхознаук им. Ленина, первым главой которой стал Николай Вавилов... Именем его ученика Николая Цицина назван Ботанический сад Академии наук (о трудной судьбе многолетней пшеницы, которую вывел Цицин, неоднократно писал «Огонек»).

За последние 20 лет число научных подразделений сократилось на 17,6 процента. Как сообщили «Огоньку» в Минсельхозе России, в 2016 году в стране насчитывалось 436 организаций, занимающихся исследованиями и разработками в области сельхознаук. Из 11 тысяч ученых, ведущих исследования в сфере аграрных наук,— 2700 генетиков и селекционеров. Такой вот научный полк.

«Благодаря разработкам наших ученых мы обеспечили себе независимость по семенам пшеницы»,— заявил Владимир Путин Федеральному собранию и добавил, что это — «критически важный показатель». Все верно: селекция зерновых — последний «оплот независимости». Вопрос в том, удастся ли восстановить форпосты в других культурах или же будет потерян этот единственный? Государство между тем поставило задачу, чтобы отечественные селекционеры овладели новейшими технологиями. Реализация задачи займет много времени и выльется в копеечку, но у нас появился редкий шанс срезать путь, удешевив процесс.

Дары приносящих

Год назад химико-фармацевтический концерн Bayer, чья капитализация сопоставима с ВВП Украины или Кувейта (120 млрд долларов, из них более 1 млрд компания инвестирует в научные исследования), объявил о поглощении американской агрохимической корпорации Monsanto. Сделки такого рода, приводящие к появлению на мировом рынке «игрока № 1» и серьезно меняющие расстановку сил, подлежат обязательному одобрению со стороны других стран, чем и воспользовалась Россия, потребовав за свой голос передать ей ряд агротехнологий. Bayer согласился (подробнее о сделке в интервью Романа Куликова).

Как пояснила «Огоньку» глава проекта по технологическому трансферу компании Bayer Майя Драганова, российские ученые и селекционеры «получат иностранный семенной материал с улучшенными генетическими свойствами по таким важным для России сельхозкультурам, как кукуруза, соя, рапс и пшеница, а также доступ к технологиям ускоренной селекции (молекулярные средства селекции) по указанным выше и трем овощным культурам — томату, огурцу и капусте». Получатели материала и технологий смогут потом использовать их как для проведения собственных исследований и селекции, так и для коммерциализации полученных таким образом гибридов и сортов под собственным брендом.

Кроме того, по словам Драгановой, в рамках трансфера технологий Bayer предоставит экспертное сопровождение, которое включает в себя образовательные мероприятия и визит российских представителей в европейский исследовательский центр компании для обучения. Bayer будет также участвовать в создании учебно-научного центра биотехнологии растений. Упор будет сделан на четыре культуры — кукурузу, масличный рапс, сою и пшеницу.

Наличие в списке пшеницы вызвало у отечественных исследователей недоумение: именно по этой позиции российские селекционеры впереди планеты всей, зачем в этом случае понадобились разработки от Bayer? Одни исследователи высказали «Огоньку» мнение, что это на пользу делу (применить и тут новейшие технологии), другие решили, что это попытка западного концерна подобраться к «святая святых» (подробности — в материале Баграта Сандухадзе). Но эксперты единодушны в том, что технологические перемены назрели. По словам доцента МСХА им. К.А. Тимирязева, издателя портала «Крестьянские ведомости» Игоря Абакумова, «мы дожимаем то, что было сделано в 1970–1980-х, благо живы авторы этих достижений, хотя им далеко за семьдесят». Так что весь вопрос в том, в каком виде, на каких условиях и с чьим участием будет проведена модернизация.

По всем остальным культурам, кроме пшеницы, отношение к технологическому сотрудничеству с Bayer совсем иное. «Мы действительно отстали по целому ряду позиций, отсюда и столь высокая импортозависимость по семенам почти по всем культурам, за исключением зерновой группы,— пояснил "Огоньку" исполнительный директор Российского союза производителей химических средств защиты растений, замгендиректора компании "Август" Владимир Алгинин.— Дай бог, чтобы мы сумели взять то, что дают, потому что в селекции потеряна целая плеяда людей и школ. Надеюсь, что технологии от Bayer помогут ускорить уже начатый процесс собственных разработок». Иными словами, хватит ли российским селекционерам сил и средств применить полученное от Bayer на практике.

Скупой платит дважды

«Накануне Второй мировой немцы даже с удовольствием показывали представителям СССР новейшие образцы самолетов, прекрасно понимая, что война не за горами и наши специалисты при всем желании не успеют нагнать из-за отсутствия промышленных мощностей»,— пояснил Игорь Абакумов. Вот и специалисты Bayer могут с таким же успехом демонстрировать свои достижения коллегам из России: технической базы, чтобы все реализовать, в стране сегодня нет. «Это давняя проблема — с тиражированием разработок и ноу-хау,— продолжает Абакумов.—Все создается в лабораторных условиях, в единичном экземпляре. А для тиражирования метода геномного редактирования требуются десятки стерильных лабораторий».

Примерно ту же мысль высказал и замдиректора ФГБНУ ФНЦ аграрной экономики и социального развития сельских территорий — Всероссийского НИИ экономики сельского хозяйства, доктор экономических наук Геннадий Полунин: «Чтобы воспользоваться тем, что передает Bayer, требуется переоснастить лаборатории, выучить квалифицированные кадры, положить им приличную зарплату. Все это необходимые слагаемые успеха. А пока же такое оборудование есть только в агроцентре Каренево (Малаховка, Подмосковье) — они занимаются селекцией картофеля. Вот как только лаборатория появилась, сразу же дело пошло».

Справедливости ради отметим: лаборатории есть не только в Малаховке, но в стране их действительно мало. Чтобы их стало больше, нужны деньги. Большие деньги, какие есть у государства или крупной международной корпорации: такой уровень затрат не под силу даже крупной агрофирме, не говоря уже о фермерском хозяйстве. А как обстоят дела с щедростью у отечественной бюрократии?

На фоне роста затрат на науку в России с 1994 года почти в 2,2 раза доля сельскохозяйственных наук в их общем объеме неуклонно сокращалась, достигнув минимума в 2014–2015 годах — 1,6 процента (в 1994 году — 3,6 процента).

Власть пытается решить проблему модернизации селекции с 2011 года, приняв «Стратегию развития селекции и семеноводства основных сельхозкультур до 2020 года». Для ее реализации из бюджета опять же планировалось выделить 370,5 млрд рублей. Если бы планам суждено было сбыться, уже к настоящему моменту удалось бы обновить материально-техническую базу (на 90 процентов), вывести почти 2 тысячи новых сортов, пополнить число молодых профессионалов, а импорт семян сократить наполовину. Но что-то пошло не так…

К проблеме вернулись в 2017-м, приняв новую программу развития сельского хозяйства на 2017–2025 годы. На сей раз порядок решили наводить по культурам, начав с сахарной свёклы и картофеля. Средств опять же обещано немало: на реализацию подпрограммы по сахарной свёкле — 8,6 млрд рублей, по картофелю — аж 11 млрд. Правда, выделяют траншами, но процесс уже пошел: для селекции картофеля создаются 10 семеноводческих центров и еще 4 генетических. Но это всего две культуры из полутора десятков. Остальным приходится ждать и что-то делать самим. Проблема в том, что в большинстве случаев это пока приводит к более или менее кратковременному экспорту самих исследователей в Европу — они ездят туда, чтобы иметь возможность поработать на новейшем оборудовании. Неудивительно, что производство килограмма семян томата в России стоит 5–7 тысяч рублей, а за рубежом — 20 долларов (1300 рублей). Удешевить процесс можно лишь путем модернизации лабораторий.

ГМО free

Есть еще одна проблема, когда речь заходит о перенесении западных технологий селекции на отечественную почву,— их правовая легализация. Как известно, Россия — территория, свободная от генно-модифицированного производства (ГМО). Хотя не все ученые одобряют такой подход.

«Удивительная ситуация: те, кто разбирается в вопросе, говорят, что ГМО не вредно, и рассказывают о результатах многочисленных испытаний, а те, кто не разбирается, кричат "вредно-вредно" и упоминают опыты на трех крысах, поставленные совершенно безграмотно»,— пояснила «Огоньку» завлабораторией анализа генома Института общей генетики РАН, доктор биологических наук Светлана Боринская. При этом, по ее словам, массовых протестов против применения антибиотиков в сельском хозяйстве что-то не наблюдается, хотя они намного опаснее. Но антибиотики — не коммерческая тема в отличие от ГМО.

Так или иначе, а запрет на производство ГМО-продуктов в России есть. Научные и лабораторные опыты — не в счет, они разрешены.

В отношении применения технологии геномного редактирования решения пока нет. Отличие этой технологии в том, что трансформация генома достигается без внесения участка чужеродной ДНК, а посредством точечной мутации в самом организме, в результате чего нужные признаки проявляются в разы быстрее, чем этого удалось бы добиться путем скрещивания и отбора. Минувшей осенью научный мир взорвало известие о применении нового метода геномного редактирования — доместикации de novo. Речь об ускоренном окультуривании диких растений, которые более устойчивы к разного рода неблагоприятным факторам, но чтобы получить от «дикаря» садовое растение нужны десятилетия. Теперь этот путь сократили: дикие родственники томата и физалиса стали культурными за одно поколение. Технологию геномного редактирования за 7 лет ее существования в мире растиражировали настолько, что отредактировали 43 вида высших растений.

Отечественная наука с этим методом тоже знакома. Еще минувшим летом в подмосковном Рогачево росла картошка, генетически отредактированная таким способом специалистами компании «Дока — Генные Технологии», Института биоорганической химии РАН и Научно-исследовательского института физико-химической биологии МГУ. А в ФИЦ «Институт цитологии и генетики СО РАН» вызрели потомки первых отредактированных растений ячменя. Но все это единичные случаи. Трансфер технологии от Bayer позволит сделать движение массовым на уровне научных лабораторий. Но что дальше?

В мире еще пока тоже не определились с тем, считать ли продукты, полученные методом геномного редактирования, ГМО или нет. «Мнения разделились почти поровну,— прокомментировал ситуацию Владимир Алгинин.— Но спешить легализовать метод в промышленных масштабах вряд ли стоит, так как последствия его применения еще не выявлены». Европа явно склоняется к тому, чтобы пойти по пути запрета, как и в случае с ГМО. Штаты (тоже традиционно) запрещать ничего не намерены.

Каким путем пойдет Россия, не ясно, все решения — на усмотрение властей. Вопрос в том, что они «усмотрят» и какой окажется у этого бюджет. С одной стороны, декларируются благие намерения (типа, «дать каждому фермеру доступ к передовым агротехнологиям»). С другой, намерения не подкреплены финансированием. Так и живем…

---

«Отечественные семена — вопрос безопасности»

Без зарубежных технологий наверстать отставание в селекционной науке и практике России будет трудно. Как именно будет вестись их передача на базе Центра технологического трансфера НИУ ВШЭ, «Огонек» узнал непосредственно от директора центра Романа Куликова.

— Роман Сергеевич, зачем России технологии Bayer?

— Мы отстаем: сахарная свекла, кукуруза, подсолнечник — зависимость от импортных семян по этим культурам доходит до 90–95 процентов. Да, когда-то мы были впереди планеты всей, но это время прошло. Россия и Запад изначально двигались разными путями: у нас целью селекции было создание устойчивых универсальных сортов (то есть устойчивых к разным негативным факторам.— «О»), а за рубежом ставку делали на урожайность и технологичность. Это и объясняет, почему в России сегодня нет сортов кукурузы и сои, дающих столь же высокие урожаи. Семена подавляющего большинства овощных культур также приобретаются на Западе, прежде всего в Голландии. За последние годы у нас достигнут прогресс по валовому объему выращивания в открытом и закрытом грунте (тепличных хозяйствах), но при этом на отечественные семена сами аграрии переходить не хотят, потому что привыкли к урожаям по 60–70 центнеров с гектара и не готовы ограничиваться менее урожайными сортами. Компания Bayer же согласилась предоставить ряд технологий, помогающих наверстать упущенное...

— В рамках одобрения сделки слияния Bayer-Monsanto?

— Да. Компания была заинтересована в том, чтобы Россия одобрила ее сделку по слиянию с другой такой же крупной компанией, Monsanto. Если бы Москва не признала сделку, шанс на то, что сделка не состоялась бы, возрастал существенно. Достаточно было трем странам высказаться против, Bayer и Monsanto не объединились бы. А пример России мог оказаться заразителен. Образование гигантской корпорации серьезно влияет на рынок, вызывая противоречивые чувства у игроков. Россия правильно использовала уникальный шанс. ФАС проанализовала сделку Bayer-Monsantо и попросила за ее признание передать технологии для развития отечественных агробиотехнологий. Это уникальный опыт, и не только для России.

— Но почему центр передачи технологий возник при ВШЭ, а не при Тимирязевской академии?

— ВШЭ — независимый игрок, и именно такой потребовался не только ФАС, но и Bayer. Кроме того, ВШЭ — один из ведущих правовых институтов, ее специалисты обеспечивали юридическое сопровождение проекта. Требовалось, чтобы процесс передачи технологий был прозрачен и понятен, юридически точен. Наши специалисты в состоянии обеспечить такую чистоту и точность, например, по формированию списка критериев для отбора участников программы. Все они прописаны в специальном документе, который регулирует процесс передачи технологий. Один из главных — финансовая чистота компании. Bayer — известный бренд с превосходной международной репутацией и портить имидж связями с «теневыми» структурами не намерен.

— А еще какой критерий?

— Например, получатель технологий не может быть прямым конкурентом Bayer или быть аффилирован с конкурентами.

— Выходит, россияне — не конкуренты?

— Под конкурентами в данном случае понимаются крупные международные корпорации, работающие на рынке аграрных технологий, например американская DuPont или швейцарская Syngenta. Во всем мире таких по пальцам одной руки можно пересчитать. Чтобы стать в этот ряд, надо обладать всей линейкой продуктов — от семян до цифровых платформ, позволяющих рассчитать время сельхозработ и объемы материалов. В России таких структур еще нет, нужно их создавать. Что и помогает делать Bayer: компания передает имеющиеся у нее методы молекулярной селекции и исходные линии, которые потом будут использованы в селекции ради получения новых гибридов и сортов разных культур. То есть благодаря Bayer мы существенно улучшим то, чем обладаем.

— Помимо культур что еще будет передано?

— Технологии точного земледелия. В России идут разработки в этой сфере, но их пока явно недостаточно и шансов пробиться на мировой рынок самостоятельно почти нет. За несколько лет моей работы в Сколково через меня прошли сотни проектов в сфере сельского хозяйства, и я знаю, что путь от эксперимента до коммерческой реализации долог и не всем удается его пройти.

— Вроде как власти сделали ставку на импортозамещение, прежде всего в сфере продуктовой безопасности? Столько средств было выделено на поддержку отечественного производителя...

— У нас с сельским хозяйством все еще хуже, чем с автопромом. Хорошо только с выращиванием культур: земли и воды много, есть кому их обрабатывать, но Россия все еще остается «сборочной площадкой» для западных технологий. Продукты на полках есть, но отечественными их можно назвать с натяжкой: все импортное — от семян до техники. На 80–90 процентов все сельхозтехнологии опять же импортные. А ведь создание отечественных семян, удобрений, технологий, техники — это вопрос безопасности! И начинать следует с основ — с создания культур. По каждой из культур у нас будет 5–7 получателей (научные селекционные структуры, которые получат технологии Bayer для разработки отечественных семян). Впрочем, не могу сказать, что будет большой конкурс — претендентов не так уж и много: в России сегодня узок круг специалистов-селекционеров — ученые из профильных институтов, не больше полутора десятков частных компаний (на Западе их сотни), подразделения крупных агрохолдингов. Отбор первых компаний уже стартовал, сейчас их кандидатуры обсуждаются, после чего они будут утверждены Наблюдательным советом нашего центра (представители от ФАС, Минсельхоза и Минэкономразвития), и в марте-апреле, надеемся, уже появятся первые получатели.

— Торопитесь?

— Не буду скрывать: время нас поджимает. Трансфер технологий ограничен 2 годами, потом еще пара-тройка лет отводится на то, чтобы наши компании создали нечто свое на этой основе. Значимым событием будет создание образовательного центра, совместной программы, в организации которой Bayer поможет нам контентом и специалистами. Мы доукомплектуем ее российскими преподавателями и выучим для начала несколько десятков человек. Сейчас выбираем место и площадку, где это будет происходить.

Идея в том, чтобы создать передовую программу по молекулярной селекции, которая позволяла бы получать новые сорта и гибриды не за десяток лет, а за 3–4 года.

У нас есть люди с хорошей подготовкой, но им не хватает новейшего оборудования и знания новых протоколов. Они как программисты, которым нужно помочь освоить новый язык для того, чтобы разобраться с программой в целом. Оборудование и протоколы будем завозить и разрабатывать почти одновременно с передачей технологий. Задача — помочь российским биотехнологам и аграрным инженерам создать продукты, способные конкурировать на международном рынке. И при этом мы рассчитываем получить технологии «ГМО free» (в России оборот ГМО-материала запрещен, за исключением научных целей).

— И вас не смущает, что в той же Европе часть продукции Monsanto запрещена к продаже и использованию? Например, гербицид глифосат...

— Там и анальгин во многих странах запрещен. Увязка нового сорта семян с удобрением и гербицидом, защищающим его от вредителей, это норма в мировой сельхозпрактике. В России также ведутся аналогичные разработки, и в Сколково мы видели кейсы, когда растения выводятся с устойчивостью к определенному виду гербицида. Безопасность новых сортов еще раз будет тщательно проверяться в момент государственной регистрации. Недаром эта проверка занимает в России до 2 лет. Так что запустить что-либо в производство мы сможет только к 2023–2024 годам. По точному земледелию все будет несколько быстрее: думаю, что первого прорывного проекта тут надо будет ждать не более года-двух.

— Не получится так, что все патенты в итоге окажутся на Западе, например у той же Bayer?

— Конечно, у Bayer есть в этом свой интерес. Все стартапы на всех развивающихся рынках покупаются крупными компаниями, это стандартная практика. Конечно, потребуется одобрение ФАС, но это будет уже отечественная разработка и условия продажи будут включать ее дальнейшее использование в России.

Беседовала Светлана Сухова

---

Не стоит уповать на моду

Эксперт

Новое в науке хорошо лишь тогда, когда оно проверено временем. А сегодня ряд достижений генетики в сфере селекции, на мой взгляд, преувеличены, не говоря уже о том, что последствия их применения до конца не ясны. Мода на цифровые технологии — это хорошо, но одно дело — биотехнологии, которые позволяют ускорять процесс селекции, а другое — попытки подменить ими сам процесс. Результаты исследования применения различных методов селекции за последние 40 лет свидетельствуют, что в мире всего 5 процентов новых сортов зерновых были получены с помощью биотехнологических методов, а 95 процентов — путем прямого скрещивания и отбора. Так что шума больше, чем результата. Регулировать рекомбинацию (перераспределение ДНК или РНК путем разрыва и соединения разных молекул, приводящее к появлению новых комбинаций генов.— «О») генов ученые и сегодня не могут, хотя попыток и не оставляют. Так или иначе, а получение качественно нового сорта и сегодня занимает годы.

Помню, как 10 лет назад ко мне приезжали немецкие ученые из липецкого селекционного центра: я дал им материалы, но через шесть лет они оставили попытки получения нового сорта озимой пшеницы. Так шести лет мало! Мне потребовалось 25 лет на то, чтобы «отремонтировать» знаменитую Мироновскую-808, сделав ее устойчивой к полеганию. Четверть века потребовалось и профессионалам всего мира, чтобы преодолеть планку, взятую академиком П.П. Лукьяненко,— создать сорт, который превосходил бы по качеству его Безостую-1.

Селекция — не только наука, но и искусство. И заниматься ею должны люди одержимые и готовые потратить на это жизнь. Требуются годы, чтобы раз за разом проверять качество и надежность полученных изменений. Ускорить процесс можно, но в разумных пределах. Во властных структурах сегодня это мало кто понимает, иначе как объяснить вопрос одного чиновника, обращенный ко мне: зачем России новые сорта пшеницы, если у нее уже есть 1400 сортов? Но ведь селекция, как и любая другая наука, не может стоять на месте! Только власть не любит ждать. Судя по средствам, выделяемым сегодня на селекцию как науку, в приоритете — цифровые технологии, а не зарплаты ученых-селекционеров (в среднем по стране они составляют 14–15 тысяч рублей) или расходы на содержание лабораторий и институтов.

Удивительно, как при таком подходе мы еще не сдаем позиций. Россия — по-прежнему мировой лидер по качеству генофонда пшеницы. Она наше национальное достояние, залог безопасности и независимости. Тому подтверждением уровень спроса: ко мне только в прошлом году за зерном приезжали из более чем 100 стран. Я не слышал, чтобы на западный материал был бы такой же спрос. Но у меня есть подозрения, что нынешний технологический обмен с Bayer завершится тем, что мы не выгадаем, а прогадаем и наши разработки по зерну окажутся на Западе. Ведь сегодня удельный вес иностранных сортов озимой пшеницы в России составляет всего лишь 1 процент, а 99 — это отечественные разработки. Кому выгодно, чтобы стало наоборот? Думать об этом надо. Ведь лишилась Украина своего главного селекционного предприятия после его покупки подразделением того же Bayer (Bayer CropScience)! А это родина Мироновской-808. Не буду говорить о других культурах, но к селекции наших зерновых Запад подпускать нельзя. Да и необходимости такой нет: в этой сфере у нас есть и специалисты, и технологии.

В селекции зерновых главное — не только получить новый сорт, но и добиться того, чтобы он был качественно лучше предыдущего. Важно, сколько в зерне будет белка (в западных сортах его 7–8 процентов, в отечественных в 2 раза больше), насколько сорт устойчив, какова его урожайность. Соглашусь, что в России последняя сегодня довольно низкая — в среднем до 30 центнеров с гектара, тогда как на Западе — 80. Но причиной тому не качество посевного материала, а нехватка средств — на технику, удобрения, современные средства защиты и т.д. Если инвестировать в эти параметры, урожайность сразу же поднимется до 50 центров с гектара, а то и выше. Но откуда фермерам взять деньги, если государство понижает закупочные цены на зерно в первый же день уборочной? И о каких цифровых технологиях в земледелии в этом случае может идти речь? Будь иное отношение власти к сельскому хозяйству, то вместо нынешних 120–130 млн тонн пшеницы ежегодно, мы бы имели урожаи по 200–250 млн тонн. И экспорт зерна стал бы третьим источником дохода бюджета помимо нефтегазовых и налоговых сборов.