«Наступает кульминационный момент», — премьер Японии о переговорах с Россией

      Стоит лишь чуть-чуть полюбопытствовать, как выясняется, что известная нам современная Япония со всем, что в ней есть, в том числе и с клише вроде "древней японской культуры", была придумана и создана американцами после Второй Мировой Войны. Начали США с того, что опустили над Японией железный  занавес. Япония была изолирована от внешнего мира. Ни один японец не мог Японию покинуть, как и не мог в Японию въехать без разрешения американцев. После чего, осмотревшись и примерившись, США ударили по японской реальности. Ударили молотом Тора.

  Мозаичная картина реальности в том виде, в какой она складывалась в Японии на протяжении нескольких веков, была разбита. Разбита вдребезги. На мельчайшие кусочки. А потом из этих кусочков картина была воссоздана, но только изображала она теперь совсем не то, что на ней было до 1945 года. 

Прежде, чем начать перекладывать мозаику американцы объявили японцам, что император это не живой бог и что японцы ничем не отличаются от окружающих их народов. "Хирохито человек, а вы все то же самое, что филиппинцы и китайцы." И японцы с этим молчаливо согласились. После сожжённого Токио и Хиросимы верить в божественность императора было как-то не с руки. Тем же, кто верить хотел, пришлось признать, что японские боги проиграли схватку в небесах. Самой популярной книжкой в Японии стал японо-английский разговорник.

Для преобразований был создан орган под аббревиатурой SCAP - Supreme Commander for the Allied Powers. Все полномочия были сосредоточены в одних руках - властью разрушать, а потом творить реальность был наделён всего один человек. Звали его генерал Дуглас Макартур. И зрил генерал в корень.

  У него наверняка было искушение просто начать отдавать японцам приказы, которые японцы несомненно выполнили бы, но американцам было нужно не показное послушание, а нужна им была смена культурной матрицы. Если воспользоваться современной тарабарщиной, то им необходимо было сменить одну "японскость" на другую, выдавая этот процесс за замену "тоталитаризма" "демократией". 

Макартур был несомненно человеком умным, но при этом он был человеком ещё и военным. А люди военные, какой бы национальности они ни были, это люди определённого склада и склонны они не к усложнению ситуации, а к её упрощению. И Макартур, прекрасно понимая, какие цели преследуются его государством в Японии, предложил самое на его взгляд действенное и радикальное средство - тотальную христианизацию Японии.

  Ситуация сложилась та же, что и двадцать лет спустя с Вьетнамом, помните про план Раска и план МакНамары? Раск и армейские генералы точно так же предлагали быстрое и радикальное решение вьетнамской "проблемы", но победил гораздо более сложный план Мака. В случае с Японией вышло то же самое и генерала Макартура, не хотевшего мучить собаку, рубя ей хвост по частям, крепко поправили из Вашингтона, где посчитали, что ползучая культурная экспансия хоть и потребует куда больших усилий, но будет не в пример эффективнее.

  Думаю также, что в расчёт было принято и ещё одно соображение - американцы, уже в 1945 планировавшие индустриализацию Японии, не хотели без нужды усиливать её ещё и в идеологическом смысле. (В случае с Кореей они поступили наоборот и поступили вынужденно, так как у северокорейцев было их "чучхе", а у корейцев южных был буддизм, то-есть ни то, ни сё, а потому с ними поделились не только тяжёлой индустрией, но и тяжёлой идеологией и сегодня треть южных корейцев - христиане.)

Макартур, как мы выяснили, был человеком военным, а потому он взял под козырёк и начал делать не то, что ему хотелось, а то, что ему приказали. Он сменил всю японскую элиту. В определённом смысле японцам повезло, то, чего в других местах добиваются посредством гражданской войны, у них прошло "тихо-мирно". Никто японскую имперскую элиту не расстреливал во рвах и в море не топил. Её просто "подвинули". Причём подвинули очень интересно, не всю поголовно, а сословно - со сцены американцы убрали элиту военную и политическую.

  В результате макартуровской чистки лишились своих постов и "кормления" около ста семидесяти тысяч армейских офицеров, их всех отправили не в распыл, а на улицу. То же самое случилось и с тридцатью пятью тысячами политических функционеров всех рангов. Для сравнения - связанных с политиками "людей бизнеса" пострадало менее двух тысяч. И пострадали они не в смысле лишения живота, а просто у них отняли старые заказы и не дали новых. "Наказали рублём." Японию лишили армии и создали "наверху" политический вакуум. Но ведь государством, пусть и оккупированным, нужно как-то управлять, верно? Нужна некая сила, на которую можно опереться. И американцы эту силу нашли.

Они опёрлись на национальную бюрократию. Они опёрлись на японского чиновника. На госслужащего. 

Никто и пальцем не тронул полицию, пожарных и многочисленнейших муниципальных и почтовых работников. Более того, чиновничество среднего и нижнего уровня "под американцем" резко пошло в гору и это понятно, управленцы нужны всегда и всем. Кроме того, опёршись на чиновника американцы убили двух зайцев сразу - в условиях политического вакуума управленцев потянуло наверх, в политику, в партстроительство, на глазах начала формироваться новая политическая элита, которая самим своим наличием не давала вернуть представителям старой школы отнятые у них американцами позиции.

  Интересно ещё и то, что из США в Японию в состав SCAP было отправлено пять с половиной тысяч гражданских чиновников. Подчёркиваю, не военных, а гражданских и эти гражданские бюрократы на местах обучали бюрократов японских американским методам управления.

Своеобразно пододошли американцы и к вопросу идеологии. В делании карьеры преимущество получали не "классово им близкие", как можно было бы предположить, а японские госслужащие из числа либералов и социалистов. Делалось это из чисто прагматических соображений, так как не разделявшие "американских ценностей" либералы и социалисты были наиболее непримиримыми противниками японской "старины", а чем более глубоких перемен японского общества они хотели, тем больше это соответствовало стратегическим интересам американцев.

Ну и понятно, что все подобные преобразования нуждаются в документе, в "бумаге". И документ появился. Назывался он Конституцией Японии. Действует она до сих пор. Написали японскую конституцию американцы. И если вы думаете, что конституции пишутся богами, то вы ошибаетесь. Для написания японской конституции не понадобилась даже помощь яйцеголовых из Вашингтона, написана она была военными юристами, имевшимися в распоряжении Макартура, и написана она была за одну неделю. И написана она была на английском языке. Потом уже её перевели на японский. С тем, наверное, чтобы японцы понимали, что там у них в конституции написано. Что им можно, а чего нельзя.

А известные миру самураи, катаны, гейши, суши и прочие, как выражаются японолюбивые россияне, фенечки это японская старина, пропущенная через Голливуд. 

  Вцепившись в Японию, не будем её отпускать, а, напротив, запустив в неё ещё один коготочек, подтянем её к себе и подтянемся к ней сами, сфокусируем глаз и вглядимся в Японию повнимательнее, интересно же что там было и что там стало. Как с культурой, так и вообще со всем, каковое "вообще всё" в понятие "культура" входит целиком, да ещё и место остаётся.

Так вот если рассуждать в терминах "было/стало", то нам никуда не деться от того, что японское "стало" от японского же "было" отличается гораздо больше, чем небо отличается от нашей грешной земной поверхности.

И дело даже не в том, что вся видимая нами внешняя оболочка современного японского государства состоит из прямых или косвенных заимствований американских реалий вроде политических партий, архитектуры, планировки городов, сети дорог, кино-телевидения, рекламы, системы образования, научных учреждений, моды, одежды, гольфа, бейсбола, молодёжного слэнга, популярной музыки и комиксов. Главное в другом - в смене гораздо более глубокого культурного "слоя".

До 1945 года Япония была государством, хотя и бывшим в состоянии построить линкор или подводную лодку, но при этом в социально-политическом смысле Япония представляла собою чрезвычайно примитивно устроенное феодальное общество, которое можно было отнести к монархии только по чисто формальным признакам, в реальности Япония была тем, что каким-то острословом метко обозначено "паханатом".

В Японии имелся император, совершенно официально считавшийся полубогом, витающим в неких высших сферах и освящающим своей божественной властью существующий в государстве порядок вещей, а порядок вещей складывался таким образом, что в реальности в монархической якобы Японии всем заправляла не аристократия, а так называемые Zaibatsu. В облагороженном русском произношении это слово звучит как Дзайбацу, в японской же приземлённой реальности Дзайбацу произносится немножко по-другому, что понятно, так как Дзайбацу для кого - Дзайбацу, а для кого, как выражаются японцы, - Заибатсу.

  Дзайбацу это финансово-промышленный конгломерат, обладающий монополией на ту или иную сферу производственной жизни государства. Организационно каждое Дзайбацу было выстроено в то, что опять же вам хорошо знакомо и в русских реалиях называется "властной вертикалью". Каждое Дзайбацу контролировалось одной определённой семьёй (семьёй в самом буквальном смысле - папа, мама, сын и дочка) и была предприятием автономным примерно так же, как автономен вышедший в море ледокол. Автономность достигалась тем, что каждое Дзайбацу помимо собственных индустриальных и производственных мощностей обладало ещё и собственным банком. Само монопольно что хотело, то монопольно и производило, и само себя как хотело, так монопольно и финансировало. Ну и понятно, что какую цену на монопольно производимую продукцию хотело, ту монопольно и устанавливало. Не жизнь, а японская малина. И малина тем более, что закон "семьям" был неписан.

С законом в Японии было вообще не очень хорошо. По европейским меркам японское общество было обществом откровенно варварским. И совершенно непонятно (или наоборот очень хорошо понятно) каким образом японцы собирались отстроить, а потом удерживать японскую Империю, так как вместо того, чтобы завоёвывать "умы и сердца" новых подданных, они на захваченных территориях давали волю своим инстинктам, а они у японцев были такие, что азиаты, а особенно тоже не отличающиеся особым человеколюбием корейцы и китайцы, как вспомнят о древней японской культуре, так и вздрогнут. Очень многое о японцах говорит такой штрих - подписав акт капитуляции, они, мысленно поставив себя на место победителей, встретили американцев тем, что ожидали в побеждённых странах для себя - ещё до того, как нога интервента ступила на озаряемую великой богиней Аматэрасу священную японскую землю, японцы организовали несколько сот (!) публичных домов на потребу дорогим победителям. Этакие "хлеб-соль" по-японски. Делалось это с целью обезопасить японок, так как японское государство ожидало, что высадившиеся американцы немедленно начнут ловить разбегающихся с визгом гражданок японской национальности и насиловать их всех подряд. Кроме создания сети публичных домов была организована ещё и раздача пилюль с цианистым калием, чтобы те из японок, кто не пожелает подвергнуться надругательству, могли без промедления отправиться в лучший мир. Американцы же азиатским подарком пренебрегли и немедленно публичные дома разогнали, не так по морально-этическим соображениям, как потому, что эти вертепы были рассадником венерических заболеваний.

Но мораль моралью, а жизнь жизнью. А жизнь требовала с Японией что-то сделать. С Японией воевали, Японию победили и... Дальше-то что?

Весь мир и вы в том числе, заслышав упомянутые в одном смысловом ряду слова "Япония" и "Америка" немедленно вспоминаете об атомной бомбе, после чего от этого яркого образа вы отделаться уже не можете, как не можете и ни о чём другом думать. Самое интересное тут то, что американская пропагандистская машина, которая применительно к Японии могла бы рассказать вам всякое разное и очень интересное, тоже предпочитает дальше бомбы не ходить. Происходит это оттого, что образ "Бомбы" позволяет спрятать за собою цветущую сложность тогдашних событий, а события эти таковы, что могут кому-то показаться слишком уж привлекательными, а кого-то, напротив, "вспугнуть". Охотнику же ни то, ни другое совершенно ни к чему. Он не хочет раньше времени добычу спугивать, как не хочет и поневоле приманивать тех, кого он приманивать не хочет.

Вот что скрывает за собой японский ядерный гриб:

Технически перед американцами стояли три задачи - демилитаризация, демократизация и децентрализация Японии.

Демилитаризация выглядела самой лёгкой, но на практике она стала лёгкой только после десакрализации императорской власти. Этого удалось добиться тем, что данными Хирохито гарантиями американцы купили его "сотрудничество", после чего Макартур отправил японского императора в представительские вояжи по стране. Японские "массы" императора воочию никогда до того не видели, а тут он что ни день начал появляться на открытиях, презентациях и тому подобных мероприятиях. Божественный император стал тем, кто "разрезает ленточки", он во плоти предстал перед народом и он - кланялся, кланялся, кланялся. Если учесть, что американцы тут же не только в теории, но и на практике отделили от государства церковь (синтоизм), то понятны и кратчайшие сроки, в которые старая власть потеряла в глазах народа сакральность. Так было внутри Японии. Но формально сохранение представительной (конституционной) монархии было нужно Америке не только для того, чтобы император служил символом единения нации, но и чтобы он своим словом заставил сложить оружие японские гарнизоны, разбросанные по бесчисленным тихоокеанским островам и островкам. 

В наше время трудно представить масштабы тех событий, после капитуляции и завершения военных действий в собственно Японию американцами было переправлено почти шесть миллионов человек. Три миллиона военнослужащих императорской армии и почти три миллиона гражданских лиц. Доставленных на родину японцев просто отпускали на все четыре стороны. Об уровне развития японского общества красноречиво свидетельствует тот факт, что бичом были туберкулёз, дизентерия и тиф. Японцы простодушно считали, что умирающие от туберкулёза люди умирают от голода. США первым делом дважды провели поголовную вакцинацию населения (а это более 80 миллионов человек), сразу же почти вдвое сбив смертность от туберкулёза, а от дизентерии и тифа на 90%.

Общественное сознание японцев, стокнувшись с американцами, испытало немедленный культурный шок. Макартур издал приказ по войскам, требовавший, чтобы военнослужащие армии США, входя в японские дома, снимали обувь. По понятным причинам в Японии было очень плохо с продовольствием, а если учесть, что был прекращён подвоз сельхозпродукции из Кореи, Китая и Юго-Восточной Азии, то положение с едой смело можно назвать катастрофическим. Поскольку "голодному человеку трудно объяснить, что такое демократия", американцам пришлось взяться и за эту проблему, продовольственная помощь обходилась им в миллион долларов в день. Пик был достигнут в 1949 году, когда США отправили в Японию продовольствия и медикаментов на 517 млн. долларов, по тем временам сумма очень большая. Помимо этого Макартур организовал за счёт армии кормёжку детей школьными завтраками, делалось это с задней мыслью заставить детей посещать школу, а посещая школу дети учатся, а учить их принялись по новым учебникам. И по новым учебникам учить их принялись новые учителя. 

К учителям мы вернёмся чуть позже, а пока вспомним о Дзайбацу. Шестнадцать крупнейших из них были ликвидированы американцами и двадцать шесть распущены, а потом воссозданы в новом виде. Особое внимание было уделено "большой четвёрке" - Мицуи, Мицубиси, Сумитомо и Ясуда, контролировавшим треть индустрии и половину финансов Японии. На деле таким образом осуществлялась децентрализация японской промышленности, которая проводилась под видом борьбы с монополизмом. Никому не подотчётные гиганты были разбиты на множество средних и мелких фирм и компаний. Но это то, что касалось форм собственности и интересов послевоенного государства, однако американцы не забыли и о низовке, о тех, кто работает, а не управляет. Опираясь на новую японскую конституцию (которую они же и написали) США создали японские профсоюзы. Японцы получили не только трудовые организации, отстаивающие их интересы и заключающие коллективные договора с работодателями, но новая конституция давала им право ещё и на забастовки.

Так вот в куче немедленно появившихся профсоюзов оказался и профсоюз учителей. И как в любом профсоюзе ведущие позиции в нём были захвачены людьми левых убеждений, учивших японских детишек вовсе не тому, что солнышко Хирохито восходит на востоке. А если учесть, что главными политическими партиями, с лёгкой американской руки возглавившими политический процесс в стране стали партия либералов и партия социалистов, то возник определённый левый крен, который требовалось как-то выправить. И как это сделать, придумал всё тот же Макартур. 

Нам сегодня трудно представить не только масштаб тогдашних событий, но и масштаб тогдашних людей, взять хотя бы Макартура, армейского генерала, фактически выстроившего целое государство, известное нам как современная Япония. Сам он относился к своему положению как к миссии и на слушаниях в американском сенате, объясняя почему в той или иной ситуации он поступает так, а не иначе, Макартур сказал - "вы должны понять, что мы вынуждены обращаться с ними как с двенадцатилетними детьми." И с политической точки зрения американцы, попав в Японию, действительно очутились в положении землян на "обитаемом острове".

Либерализм это не левая партия, но в Японии создалось положение, когда и либералы и социалисты разделяли примерно одни и те же ценности, а противопоставить им напрашивающуюся правую милитаристки-националистическую партию не представлялось возможным, ситуация выглядела неразрешимой, однако выход был найден. И найден вроде бы совершенно неподходящим для этого человеком - Макартуром, предложившим провести земельную реформу. Более половины трудоспособного населения императорской Японии было занято в сельском хозяйстве. И гораздо более половины этой половины (до 70% крестьян) были либо батраками, либо мелкими арендаторами, арендующими землю у богатых землевладельцев, земельных "магнатов". В сельском хозяйстве Японии дело обстояло примерно так же, как и в промышленности с её Дзайбацу. 

Макартур был южанином, кондовым республиканцем, яростным антикоммунистом и крайне набожным епископатом, к месту и не к месту через слово поминавшим Бога, "по понятиям" выходило, что его симпатии должны были быть целиком на стороне японских "крепких хозяйственников", но вот что сделали возглавляемые Макартуром оккупационные власти - американцы практически отняли землю не только у крупных землевладельцев, но даже и у тех, кто для обработки своей земли был вынужден прибегать к помощи батраков, в каждом хозяйстве был оставлен надел, который мог обрабатываться силами семьи владельца, а остальное выкуплено за символическую плату и за символическую же плату передано вчерашним батракам и арендаторам. Поскольку инфляция на глазах съела выкупные платежи, то "помещичья" и "кулацкая" земля досталась безземельным крестьянам фактически даром. Был разом создан целый класс мелкого собственника, который, как пророчески заявил Макартур, "хочет он того или нет, но будет теперь вынужден защищать свои интересы политически." 

Так был создан политический правый фланг даже и без создания крупной правой партии, после чего появилось политическое поле для игры, где справа были крестьяне, а место слева занимали то социалисты, то либералы, в зависимости от того, как складывался "политический момент", что давало возможность то тем же социалистам, то либералам играть роль центра.

Образование. 

Старая система образования, позаимствованная японцами в Пруссии, была заменена на известную американскую, которая выглядит как 6-3-3-4, шесть лет начальная школа, три года начальной средней, три года высшей средней и университет. Что касается университетов, то американцы создали положение при котором каждая японская префектура обязана была иметь по меньшей мере один университет. 

Поскольку речь зашла о культуре как культуре, то немаловажным будет отметить, что оккупационная администрация США на свои средства отреставрировала храмовые комплексы в Никко и Киото и открыла закрытые во время войны по причине нехватки средств музеи. Но всё это мелочи, самым большим фактором в смене культурной матрицы стала жёстко проведённая несмотря на противодействие приверженцев японской старины женская эмансипация. В 1945 году японская женщина впервые в японской истории стала равной мужчине.

Женщина получила право голоса на выборах. Жена получила равные права с мужем. Отныне женщина могла владеть недвижимостью и могла разводиться с мужем на тех же основаниях, что и он с ней, дочери получили право наследования одинаковое с сыновьями, мужчина в 18 лет, а женщина в 16 могли жениться и выходить замуж не испрашивая на то разрешения родителей. Проституция стала нелегальной, и одновременно женщина получила легальное право на аборт. Для того, чтобы представить себе, что всё это означало в 1945 году, следует знать, что когда в расположение американских войск приезжали жёны военнослужащих, то среди японцев вызывало фурор зрелище мужчины и женщины, во время прогулки держащих друг друга за руки. А уж если они целовались, то это было чуть ли не концом света.

Но так было давно, а что было, то прошло. На первых же выборах в парламент к избирательным урнам вышли две трети японских женщин, а 39 депутатов первого послевоенного японского парламента были освобождёнными женщинами Востока. 

Нетрудно заметить, что то, что сделали, оккупировав Японию, американцы было самой настоящей революцией сверху. Причём революцией несомненно левой. Так же трудно не заметить, что эта революция была синхронной левой революции сверху, проводившейся в те же годы в Великобритании. Разница только в том, что в Англии революцию сверху проводил опиравшийся на элиту монарх, а в Японии революция была осуществлена внешней силой, "оккупантами".

Ту Японию, которую вы знаете, американцы вылепили как из куска пластилина.

Хорошо это или плохо? Чёрт его знает. Согласно последним опросам значительная часть японских подростков считает Макдональдс исконно японским заведением, там же и зародившимся, а в качестве молодёжной субкультуры в Японии цветёт и пахнет сакурой хип хоп. Японцы, правда, называют его hippu hoppu и речитатив у них исконно свой, японский. Особой роли, впрочем, это не играет, не в последнюю очередь потому, что слова лишь фрагмент хип хопа и фрагмент далеко не самый важный. В конце концов и сами американцы, нечаянно услышав вроде бы английский текст очередного хип-хоповского хита, плохо понимают о чём там. И зачем. 

Все видят в Японии "японское чудо", понимая под этим нечто "экономическое", хотя и в этом, узком экономическом смысле никакого особого чуда не произошло бы, если бы не американская "помощь" (часть которой Япония, поднявшись с колен, вернула), не установленный американцами в высшей степени благоприятный для Японии курс доллара к иене, предоставленные американцами новейшие по тем временам технологии и широко распахнутые перед японцами ворота колоссального послевоенного американского внутреннего рынка, куда бочком протиснулись японцы со своим дешёвым и низкокачественным ширпотребом. Все азиатские тигры прошли одной и той же дорожкой и прошли они ею вовсе не потому, что были тиграми, полоски на их шкуре были нарисованы отнюдь не азиатской рукой. 

Ну да то экономика с её маленькими чудесами, а чудо гораздо более чудное произошло с японской культурой. Стараниями всё тех же американцев "оскал кровожадного японского милитаризма" в одночасье был спрятан за благостнейшей и до приторности сладкой картинкой, "икебаной". Между прочим все эти "сады камней" и "икебаны" стали известны миру только потому, что того захотелось вовсе не японцам, которым после войны было не до жиру и не до икебан, а захотелось так "оккупантам". Если кому-то по каким-то причинам не нравится слово "оккупанты", то мы можем легко поменять его на "освободители от милитаристского ига", большой роли это не играет, и "оккупанты" и "освободители" это всего лишь пустая словесная оболочка, куда можно поместить любой угодный вам смысл и вот только этот смысл и важен, а в данном случае смысл был в том, что "оккупанты-освободители" преследовали свою корысть, и была она вовсе не денежной.

И благодаря этой корысти в глазах мира образ несуразного кривоногого самурая с торчащими вперёд редкими зубами был с ловкостью необыкновенной подменён образом семенящей японки в кимоно. Была ли она гейшей или честной девушкой никого в тот момент не занимало, ведь она так мило щебетала что-то непонятное, часто приседала и вообще - разводила церемонии. Образ послевоенной Японии был продан американцами миру с тем же успехом, что и пицца. 

В чём был их интерес? Ну, то, что поднимая Японию они получали прямую геополитическую выгоду, понятно, как понятно и то, что выгоду эту в денежных знаках не выразишь, но есть и ещё одна выгода, которую никто не замечает и, что гораздо хуже, замечать не хочет. "Продавая" образ новой Японии вовне (и не испрашивая, замечу, у японцев на то разрешения), Америка заставляла потреблять тот же продукт и саму Японию. Ещё ложечку и ещё одну. "За маму, за папу и за цветущую сакуру." И ложечка за ложечкой Япония росла, толстела и менялась с лица. А куда денешься, хочешь не хочешь, а приходится соответствовать. Соответствовать чему? Самой себе в глазах мира, конечно же. Соответствовать собственной роли. А кто писал слова той роли? Кто писал слова японской Конституции мы уже выяснили, давайте мы теперь и на другие слова обратим внимание.

Но вот бомбы позади, что обычные, что атомные, всё проходит, как гласила надпись на кольце царя Соломона, прошло и это. Наступила пора собирать разбросанные войной камни, для Японии началась мирная жизнь. И мирную жизнь японцы принялись строить не так, как хотелось их левой японской ноге, а так, как того хотелось новому хозяину земли японской генералу Макартуру.

Генерал проявил себя выдающимся администратором-практиком, он японцев накормил-обогрел, он их и лечил, он их и пестовал, он послевоенную Японию твёрдой генеральской рукой поднимал с колен. Всё это было, конечно же, хорошо, если не сказать прекрасно, но жизнь наша устроена таким образом, что за всё не только прекрасное, но даже и за просто хорошее надо платить. Чем платила Япония?

Ну, японцам казалось, что они не платят ничем. Наоборот, на низовке казалось, что они только получают. И не только на низовке. В японском министерстве иностранных дел с облегчением и вполне официально заметили, что они были готовы к национальному унижению, однако победители, оккупировав Японию, показали себя вполне цивилизованными людьми. 

Очевидно, японцы ждали каких-то понятных им и традиционных для Азии азиатских унижений, забыв, что американцы не азиаты. А если вы не азиат, то зачем же вам поступать так, как того ждут от вас азиаты? Бремя белого человека тяжело, но это бремя белого человека.

Отсюда понятно, что своё бремя белые носят так, как это сподручно им. 

Ещё до принятия новой японской Конституции (то, что она была написана американцами, долгое время являлось государственной тайной), Макартур приказал действовать в соответствии со списанным с американского японским Биллем о правах. Были сняты любые препоны свободе мысли, свободе слова, свободе собраний и свободе печати. Так же была запрещена любая дискриминация по причине вероисповедания, политических убеждений, расовая дискриминация и дискриминация национальная. Это означало, что из японских тюрем должны были быть немедленно освобождены все заключённые, попавшие туда по одной из вышеуказанных причин. Японцы попробовали встопорщиться, а пробывший к тому времени целых полтора месяца в премьер-министрах Хигасикуни Нарухико пригрозил уйти в оставку, на что Макартур только пожал плечами - "вольному воля". Нарухико ушёл, а все политзаключённые из тюрем вышли. 

По всей Японии были развешаны фотографии, запечатлевшие встречу Макартура и императора Хирохито: 
 

Японцы, за месяц до того впервые услышавшие голос живого божества, объявившего им, что надо "вынести невыносимое", впервые же смогли и увидеть Хирохито во плоти. Он мало того, что выглядел не очень презентабельно рядом с Макартуром, бывшим выше на голову, но при этом даже и самый недогадливый из японцев не мог не отметить того обстоятельства, что генерал был не в парадной, а в полевой форме и демонстративно принял чересчур уж свободную позу. Японская верхушка, прекрасно понимая, какой заряд несёт фотография и какую цель она преследует, опять попыталась выразить возмущение, но американцы сделали вид, что ничего не слышат и фото появилось чуть ли не в каждой витрине.

Если это покажется кому-то интересным, то нельзя не отметить ещё и того, что оккупационная администрация немедленно запретила театр Кабуки. Кабуки это не просто театр, а нечто куда большее, это некий "способ видения мира", причём способ исконно и безошибочно японский. Кабуки, а вовсе не современные нам манга и аниме, был одним из краеугольных камней японской культуры. И вот под тем предлогом, что Кабуки несёт в себе разрушающие демократический процесс зёрна феодализма и милитаризма, представления были запрещены, а в зданиях театров были открыты кинотеатры, где шли понятно какие и понятно чьи фильмы. Через два года, посчитав, что "теперь можно", американцы Кабуки вновь разрешили, но при этом создали цензурный комитет, решавший, что в репертуар попадает, а что нет. За шесть лет оккупации через цензуру прошли почти сто тысяч репертуаров, американцы любят размах, а кроме того если уж они за что-то берутся, то не сачкуют. В результате запрета, а потом и цензурной кастрации Кабуки стал явлением в чём-то старым, в чём-то трогательным, но при этом почти неуловимо смешным. "Милая старина." "Кокошник." Все знают, что это такое, но на свидание в кокошнике не пойдёшь.

В общем, работу оккупационной администрации в Японии можно свести к русской поговорке - "терпение и труд всё перетрут". Уместна тут и другая поговорка - "перемелется - мука будет". А будет мука, можно и испечь чего-нибудь. Пирожок, другой, а там и ещё. И ещё. Another day, another dollar. 

Как получилось, что японцы не только безропотно подчинялись, но делали это чуть ли не с удовольствием? Вопрос гораздо интереснее и глубже чистой умозрительности. Нация, причём нация сложившаяся, подвергалась "переплавке" не только добровольно, но и принимая в процессе живейшее участие. Японцы истово скребли себя, стараясь найти в себе не татарина, конечно, а японца, но при этом японца не прежнего, а другого японца, нового. Подозреваю, что дело обстояло так потому, что люди склоняются перед силой, обаяние силы велико, а если сила нежданно проявляет ещё и толику великодушия, то это понятно уже не отдельному человеку, а собранному из индивидуальных умов массовому сознанию, а если массовое сознание в результате понесённого народом поражения в войне лишается единства, то пиши пропало. "Сила солому ломит." 

Давайте посмотрим, как и с чего начинался для японцев послевоенный мир. Это очень любопытно, и любопытно тем более, что для русского сознания война закончилась в Берлине и всё, что происходило дальше, ему не очень интересно, и это при том, что для американского массового сознания дело обстояло прямо противоположным образом.

Официально война закончилась в момент подписания Японией безоговорочной капитуляции на борту линкора "Миссури". 

Вот он, в сопровождении линкора "Айова", входит в Токийский залив:
 

Начали американцы с символики. Символики простой, ясной и в высшей степени доходчивой. "Миссури" бросил якорь точно в том же месте, где за почти сто лет до того стал на стоянку "Паухэтан" коммодора Перри.

Утром 2 сентября 1945 года на "Миссури" прибыли Макартур, Нимиц и военные делегации Великобритании, СССР, Франции, Китая, Канады, Австралии, Новой Зеландии и Нидерландов. Линкор корабль большой, но желающих видеть своими глазами момент окончания Второй Мировой было столько, что пустого места не осталось:
 

Японскую делегацию, численность которой американцы ограничили 11 представителями (три представителя от правительства, три от армии, три от флота и два человека представляли прессу), доставили к "Миссури" на эсминце в 8:30 и она оставалась там до 8:55, ожидая приглашения и наблюдая, как на "Миссури" одна за другой прибывали делегации государств, которые должны были принять у японцев капитуляцию. Вот здесь можно увидеть китайцев, англичан и балагурящего с ними советского представителя генерала Деревянко:
 

В 8:56 японцев на моторном катере подвезли к трапу.

Возглавлял японскую делегацию министр иностранных дел Японии Мамору Сигемицу. За тринадцать лет до этого в результате покушения корейского националиста Сигемицу взрывом бомбы по бедро оторвало ногу и с тех пор он передвигался на протезе, и вот теперь ему, как главе делегации предстояло первым подняться на борт "Миссури". 

Одноногий человек начал восхождение. Тяжело дыша, напрягаясь и покрываясь потом, не зная, куда деть трость, ставя на ступеньку ногу, а потом подтягивая к ней протез, он мучительно карабкался по трапу вверх. Ему никто не помог, никто не протянул ему руки. В мёртвой тишине, нарушаемой только криками чаек, под пристальными взглядами нескольких тысяч глаз на борт американского линкора поднималась потерпевшая поражение Япония.

Оказавшимся на палубе японцам предстояло подняться ещё и на дек и вся процедура повторилась опять:
 

Макартур зачитал заявление об окончании войны и жестом предложил Сигемицу подписать акт капитуляции. Тот подчинился:
 

Вторым от Японии акт подписывал начальник генерального штаба генерал Йосихиро Умецу. Он до последнего сопротивлялся признанию поражения и настаивал на продолжении сопротивления, подчинился он только прямому приказу Хирохито. По словам присутствовавшего на палубе "Миссури" будущего Пулитцеровского лауреата Теодора Уайта, бывшего тогда военным корреспондентом, "у Умецу было лицо человека, которого легко ненавидеть." Между прочим, Умецу отказался сесть и подписывал акт капитуляции стоя:
 

Потом акт был подписан Макартуром как главнокомандующим силами союзников и адмиралом Нимицем как представителем США:
 

А за ними подписали и все остальные делегации. Японцев проводили с дека, потом к трапу, однако Макартур продолжал стоять и делегации не расходились. Пока они там чего-то ждут, давайте опять вернёмся к символике, к тому, чем одно государство без слов разговаривает с другим.

Итак: сразу бросается в глаза та же деталь, что и на фото Макартура и Хирохито - японцы были при параде, однако все американцы были одеты в рабочую форму, в ту форму, в которой они воевали, "работали". Позже, в этот же день, и там же, на палубе "Миссури" будет проходить церемония награждений и уж там они будут при всём параде, всё будет "с честью", по протоколу. Друг другу они будут оказывать все положенные знаки уважения. 

Первое, что, поднявшись на дек, увидела японская делегация был доставленный из Вашингтона флаг коммодора Перри с тридцатью одной звездой:
 

Англичане, пытавшиеся тоже пристроиться к торжеству, привезли с собою на "Миссури" какой-то необыкновенный столик красного дерева, настаивая на том, что документы должны подписываться именно на нём. Под тем предлогом, что английский столик слишком маленький и папки с документами на нём не уместятся, американцы английский столик убрали с глаз долой, а вместо него притащили стол из матросской столовой и накрыли его скатертью из кают-компании со следами свежепролитого кофе. 

Для того, чтобы понять как серьёзным государством расписываются сценарии такой сложной процедуры как подписание акта капитуляции и каким деталям уделяется внимание, нам следует вернуться в день, процедуре предшествовавший. 

Американцы отобрали двадцать человек матросов разной комплекции и разных физических кондиций, и, поочерёдно засовывая им в штанину ручку от швабры, заставили их в таком виде подниматься с подогнанной к борту моторки на палубу линкора. Время хронометрировалось, потом из двадцати попыток было выведено среднее время, оно составило девяносто секунд, полторы минуты, потом это время было увеличено вдвое с учётом возраста Сигемицу и в сценарий было проставлено время - три минуты, которые понадобятся ему на то, чтобы подняться по трапу. 

В реальности, когда Макартур, согласно сценарию, вышел из каюты, он обнаружил, что они Сигемицу переоценили, тот всё ещё карабкался по ступенькам на дек и Макартуру пришлось вернуться в каюту. На то, чтобы преодолеть расстояние от моторного катера до дека, японцам понадобилось четыре минуты. Двести сорок секунд. 

Целую вечность, уместившуюся между первой и двести сороковой секундой одно государство показывало другому государству чего оно стоит. 

И это был ещё не конец.

Мы оставили всех стоять на верхней палубе в ожидании. Кроме Макартура и ещё нескольких человек никто не знал, в чём причина, как ещё не знаете и вы, почему так важно было провести хронометрирование всей процедуры подписания акта.

Макартур чего-то ждал и, глядя на него, ждали и все остальные. И вдруг они услышали. Услышали звук, напоминающий зудение комара, звук усиливался, нарастал, пока не превратился в знакомый выстроившимся на палубе звук приближающейся воздушной армады. 

В день, когда Япония подписала капитуляцию, состоялся самый большой в истории воздушный парад. Парад победителей. По разным оценкам в нём участвовало от 1400 до 3000 самолётов. Отбросим крайние цифры и поверим очевидцу, Теодору Уайту, в своей книжке In Search of History он пишет, что в параде участвовало 400 тяжёлых бомбардировщиков B-29 (на самом деле их было 462) и полторы тысячи самолётов морской авиации, всего примерно 2000 самолётов:
 

Они шли не волнами, как при налётах, а разом, все вместе, шли низко, можно было разглядеть лица пилотов, шли, давя всё рёвом моторов, шли не торопясь, не скрываясь, казалось, им не будет конца.

Современному человеку представить себе что это такое - две тысячи самолётов, просто напросто невозможно, сегодня предметом восторга служит участвующий в параде десяток самолётов, а ведь 2 сентября 1945 года этих десятков было две сотни.

Даже в самых больших и самых страшных налётах Второй Мировой вроде налётов на Токио и Гамбург количество самолётов находилось в пределах 700-800 и, повторюсь, они налетали волнами. а тут - 2000. И разом, крыло к крылу.

Попробуйте представить, что значит провести такой воздушный парад, что значит написать его сценарий, расписать полётные задания, рассчитать и доставить требуемое количество горючего, рассчитать время, когда поднимаются бомбардировщики с Сайпана, а когда с Тиниана, где они встречаются, кто за кем пристраивается, в какой точке и когда к ним присоединяются самолёты палубной авиации с одного авианосца, когда и где с другого, с третьего и так далее, пока они не соберутся все вместе и не полетят к цели.
 

Этот парад являлся самой масштабной воздушной операцией не только Второй Мировой, но и вообще известной человечеству, и не упоминается он всего лишь по той причине, что из бомболюков самолётов не вываливались бомбы. И не упоминается зря. Бомба-то ведь вывалилась, невидимая и неслышимая, но при этом невиданная и неслыханная. Всем бомбам бомба, страшнее любой атомной. 

Было утро, полдесятого утра, двухтысячная воздушная армада бесконечной лентой приходила с юго-запада, проходила над самыми населёнными и наиболее разорёнными войной районами Японии, над Токийским заливом, над "Миссури", потом над развалинами Йокагамы, потом над тем, что осталось от Токио и уходила дальше, в ту сторону, откуда над Японией вставало из океана Солнце.

В задранные к небу японские головы кувалдой вбивали символ за символом.

Японцам, полагавшим, что они войну видели и что они всё-всё в войне поняли, показывали, что ни черта они не поняли и что видели они, вообще-то, очень мало и что при желании им можно показать куда больше того, что они видели до сих пор. 

Вечером того же дня, военный корреспондент Теодор Уайт, отправив в редакцию отчёт о завершившейся восемь часов назад церемонии, сидел на бетонном пирсе Йокагамы с коллегой журналистом "Пеппером" Мартином, они курили и делились впечатлениями, когда Мартин толкнул Уайта локтем и показал ему на плавающую внизу обёртку от "Cracker Jack". Япония, на чью землю никогда не ступала нога захватчика и скомканный целлофан из под засахаренных арахисовых орешков. "Now the Americanization of Japan would begin" - меланхолично заметил Уайт.
 

Долгое время была популярна история о том, что генерал Йосихиро Умецу, человек с лицом, которое легко ненавидеть, через несколько дней после того, как он поставил свою подпись под актом капитуляции, совершил харакири, покончив с собой. История красивая, но действительности не соответствующая. Умецу был арестован, судим как военный преступник и осуждён к пожизненному заключению.

Отсидев несколько лет, он тяжело заболел и умер. Перед смертью он изъявил желание креститься. Его просьбу удовлетворили. Последний начальник штаба японской императорской армии, несгибаемый воин, раб долга, почитавший императора как живое божество, умер христианином.

Трудно представить себе более голливудский сюжет. А между тем это жизнь. Жизнь как Кино и Кино как Жизнь.