Они готовили украинскую самостийность…

1 декабря исполнилось 27 лет со дня проведения референдума о поддержке Постановления Верховного Совета Украинской ССР «О провозглашении независимости Украины» (24.08.1991) – события, роковая роль которого в судьбе единого государства была неизмеримо больше, чем роль Беловежских соглашений, лишь зафиксировавших распад большой страны.

То, что за отделение от СССР проголосовал тогда 91% участников референдума, сторонники лозунга «Геть от Москвы!» выдают за  проявление «извечного стремления украинского народа к независимости». Однако всесоюзный референдум 17 марта 1991 года, когда 70% голосовавших высказались за сохранение СССР, показал, насколько чужда приманка самостийности жителям Украины, включая большинство тех, кто называли себя не русскими, а украинцами. Даже многие не поддержавшие в марте 1991 года сохранение СССР голосовали не против Союза, а против обанкротившейся политики Горбачёва.

Почему же примитивная пропаганда «Народного Руха Украины за перестройку», за семь месяцев до этого провалившаяся, принесла плоды?

После краха ГКЧП для принятия Верховным Советом УССР декларации о независимости хватило трёх месяцев, но для подготовки этого переворота потребовалось 2-3 года.  «Процесс пошёл», когда одновременно с «ослаблением гаек» по всей стране появились так называемые неформалы. На Украине, как и в других советских республиках (кроме РСФСР), движение сразу приняло националистический оттенок. Первым заявил о себе Рух.

Радикальные требования выхода Украины из СССР, звучавшие порой на собраниях Руха, поначалу пресекались его лидерами, которые упирали на «перестроечные» лозунги реформ, многопартийности, борьбы с номенклатурными привилегиями и т.п. Есть много свидетельств того, что «кто-то» сознательно делал Рух лицом «демократического движения» на Украине, понимая, что националистические призывы большинством народа отвергаются.

Однако недовольств положением дел в стране было настолько велико, что даже убеждённые противники разрыва с Россией поддерживали борцов с московской номенклатурой. И постепенно борьба с властью КПСС стала сливаться с борьбой за «суверенитет». Фраза Александра Зиновьева «Метили в коммунизм, а попали в Россию», хотя и нуждается в исправлении (в Россию тоже метили, ещё как!), в целом отражает происходившее тогда на Украине. 

В советских республиках с первыми проявлениями сепаратизма возникли группировки национал-коммунистов.  К ним относился и член Политбюро ЦК Компартии Украины Леонид Кравчук, избранный в 1990 году председателем Верховного Совета УССР. Не идя на открытый конфликт с Горбачёвым, он повёл политику сотрудничества с «национально озабоченной» оппозицией.  С лета 1990 года в Верховной раде при Кравчуке началась разработка законов «под независимость». А Горбачёв, больше занятый действиями Ельцина и прибалтийским сепаратизмом, убеждал себя и других, что «украинская проблема» рассосётся сама собой.

Однако ничего не рассосалось. Студенческую забастовку осенью 1990 года Кравчук использовал, чтобы уклониться от работы над новым Союзным договором и сменить на посту председателя Совета Министров УССР Виталия Масола на более «национально-ориентированного» Витольда Фокина. А то, что смена премьера стала основным требованием недовольных студентов, определённо указывало: участники тех событий направлялись невидимыми кукловодами.

События разворачивались на фоне острого кризиса продовольственного снабжения. Когда рассматриваешь Украину как «всесоюзную житницу», трудно понять, почему продукты вывозятся за её пределы, а в местных магазинах ничего нет. При этом, скажем, газ в плите на кухне считался жителями Украины таким же естественным, как солнце в небе! А  Кравчук и Фокин, исходя из поставленной перед ними «сверхзадачи», действовали в экономике по принципу «чем хуже – тем лучше», саботируя меры, согласованные с Москвой.

Однако это не могло остановить ухудшение жизни, которое стало обвальным. Усиливались ожидания разрухи и голода. Произошла поляризация общества – одни видели выход в реставрации доперестроечных порядков, другие – в «радикальных демократических реформах» и отпадании от СССР. Кравчук умело лавировал в этой ситуации; не отказываясь на словах от нового Союзного договора, он ушёл от участия в его подписании, намеченном на 20 августа 1991 года.

А 19 августа произошло событие, которое в Москве назвали путчем. Настал момент, которого дожидался Кравчук. На созванной 24 августа экстренной сессии Верховного Совета был принят Акт провозглашения независимости Украины, начинавшийся словами: «Исходя из смертельной опасности, которая нависла над Украиной в связи с государственным переворотом в СССР  19 августа 1991 года…» Перекрасившаяся номенклатура дружно проголосовала за. На Украине уже не оставалось ни одной политической силы, которая могла бы выступить за сохранение единого государства. Доживавший свой политический век Горбачёв утратил все рычаги влияния. Любые призывы из Москвы вызывали обратный эффект.

Помню реакцию одного человека на приезд в Киев 26 августа Станкевича и Руцкого, попытавшихся «образумить» украинских коллег: «Что, боятся, что мы их кормить перестанем?!» Приём, который оказали в Киеве гостям из Москвы, ускорил формирование в ельцинском руководстве отношения к Украине как к «отрезанному ломтю». Агитация за самостийность уже превратилась в игру в одни ворота, Украину заполонили листовки.

Большинство людей, видевших пустые полки в магазинах, легко поддавались на нехитрую агитацию. Даже те, кто сожалел о распаде единого государства, воспринимали горбачёвско-ельцинский СССР как «дорогого покойника». Идея пережить лихие времена на «своём хуторе» казалась предпочтительнее. Да и курс «радикальных демократических реформ», провозглашённый в Москве правительством Ельцина – Бурбулиса  – Гайдара, восторга не вызывал.

Так и «набежал» 91% проголосовавших за независимость Украины. На прошедших одновременно с референдумом президентских выборах Кравчук обошёл национал-диссидентов (60% в первом туре). И то, что партийного аппаратчика предпочли националистам, ещё раз показало: в основе успеха самостийников не было никаких «вековых чаяний». Просто «верхи» не могли уже управлять. А «низы» не хотели больше так жить.