Геополитические аспекты российско-иранского сотрудничества в военно-технической сфере

  В ретроспективном плане Россия и Иран, пожалуй, никогда не были союзниками, в двусторонних отношениях между ними веками имело место геополитическое соперничество, в новейшей истории XX века характеризовавшееся также периодами идеологического отчуждения и недоверия. Шахский Иран был одним из форпостов американского присутствия на Ближнем Востоке и следовал в русле проводившейся Вашингтоном внешней политики «сдерживания» в отношении СССР. Однако ориентированность на США все же не доводилась Ираном до прерывания сохранявшихся торгово-экономических связей с СССР, в т.ч. и военно-технической сфере (в Иран в 1960-70-х гг. поставлялись довольно крупные партии легкой бронетехники, ЗСУ-57, ЗСУ-23-4 «Шилка», РЗСО «Град», буксируемых артсистем и ПЗРК).

 В своей новейшей истории (со времен исламской революции 1979 г.) Иран в контексте провозглашенной духовным лидером иранской революции аятоллой Хомейни (ayatollah Ruhollah Khomeini) политики «ни Восток, ни Запад» в отношениях с СССР (который, как известно, в неофициальной системе внешнеполитических координат именовался «малым сатаной»; «большим сатаной», соответственно, были США) периодически доходил до открытой враждебности. Декларируемый Тегераном «экспорт исламской революции» и «содействие исламскому возрождению» в Центральной Азии, поддержка афганского сопротивления в период пребывания в стране советского контингента в 1980-х гг., ответная реакция СССР, в том числе выражавшаяся в виде масштабной военной помощи Ираку во время ирано-иракской войны, усугубляли взаимное отторжение и практически сводили на нет возможность какого-либо конструктивного сотрудничества.

 Нормализация двухсторонних отношений в конце 1980-х гг. на фоне размывания идеологических предубеждений позволила активизировать контакты практически во всех сферах — от выстраивания диалога по обеспечению региональной безопасности до реанимирования контактов в торгово-экономической, научно-технической и военно-технической сферах. С конца ХХ в. на фоне все более дестабилизирующей политики США на Ближнем Востоке и Центральной Азии (в т.ч. непосредственно в отношении и России, и Ирана), а также остро ощущаемой необходимости международного противодействия экспансии исламского фундаменталистского религиозного экстремизма (сначала афганского движения «Талибан», а позднее и ИГИЛ) стала обозначаться и объективная общность геостратегических и геополитических интересов Москвы и Тегерана.

 Оказанное Тегераном политическое посредничество в урегулировании конфликтов на территории постсоветских государств способствовало стабилизации их внутриполитической ситуации, а также продемонстрировало стремление Ирана к конструктивным подходам в урегулировании региональных конфликтов и уважению интересов соседних государств. Именно это и стало основной для последующего геополитического партнерства с Россией. Так, Россией и Ираном с начала 1990-х гг. поддерживалась политика необходимости межгосударственного противодействия экспансии экстремистских ваххабитских и прочих исламских группировок на Кавказ и Центральную Азию (к примеру, активное участие Москвы и Тегерана во внутриполитическом урегулировании в Таджикистане). Иран также стал одной из немногих стран, хоть косвенно, но поддержавших ликвидацию Россией сепаратистского исламского движения на Северном Кавказе.

 На нынешнем этапе кульминационным моментом геополитического партнерства в вопросах обеспечения региональной безопасности стало координирование действий, а затем и прямое сотрудничество Москвы с Тегераном в обеспечении сирийского урегулирования. Такое явление связывают с заинтересованностью России и Ирана в сохранении Сирии как единого государства и правительства Б. Асада в нем как гаранта недопущения дестабилизации обстановки в стране и противодействия экспансии экстремистских группировок в регионе. При этом расширение Россией сотрудничества с Ираном по вопросам сирийского урегулирования и региональной безопасности стало недвусмысленным сигналом для США, Саудовской Аравии и их союзников, проводивших эскалацию обстановки вокруг Сирии и способствовавших укреплению дестабилизирующей регион экспансии ИГИЛ.

 Важными промежуточными результатами демонстрируемой Москвой и Тегераном политики двустороннего геополитического партнерства стал визит президента ИРИ Хасана Роухани (Hassan Rouhani, перс. حسن روحانی‎) в Москву в марте 2017 г., в ходе которого лидерами двух стран было отмечено, что отношения Ирана и России находятся на пути всестороннего развития и продвигаются в сторону стратегических; а также визит президента России Владимира Путина в Иран осенью 2017 г., зафиксировавший консенсус по приоритетным вопросам и поступательное развитие стратегического характера двусторонних отношений.

^{Юлия Свешникова: Игра в «гляделки»}

 Предсказуемо, что углубление Москвой сотрудничества с Ираном в вопросах сирийского урегулирования и обеспечения региональной безопасности тенденциозно и искаженно стало интерпретироваться большинством западных политиков и аналитиков; это явление приводят в качестве примера недальновидной политики Москвы, «стремящейся получить краткосрочные дивиденды от оборонных контрактов с Ираном и инструменты противодействия внешнеполитической линии США в регионе» для использования их как «внешнеполитических козырей» и элемента давления в глобальном диалоге с Вашингтоном. Отбросив политическую риторическую составляющую с подобных обвинений, понятен дискомфорт западных и ближневосточных оппонентов от масштабов российско-иранского геополитического сближения как независимых государств, имеющих сильное геополитическое влияние в регионе да к тому же занимающих лидирующие позиции на нефтегазовом рынке.

 Несмотря на поступательное развитие действительно обретающих стратегический характер двусторонних отношений, конечно, необходимо помнить и о сохраняющихся определенных проблемных вопросах, периодически возникающих в процессе сирийского урегулирования, по которым у Москвы и Тегерана отсутствует «консенсус».

 Продолжающиеся дискуссии наблюдателей и специалистов об истинном характере двусторонних внешнеполитических отношений в рамках внутрисирийского урегулирования и противодействия исламскому экстремизму в регионе также зачастую сводятся к их оценке как ситуационного партнерства в контексте текущих вызовов. Нередко ставится под вопрос официально декларируемое долгосрочное союзничество и стратегическое партнерство ввиду объективной неоднозначности видения и практических подходов Москвы и Тегерана своего участия в урегулировании конфликта в долгосрочной перспективе. Необходимо отметить неоднозначные оценки и подходы Москвы и Тегерана к «пропорциональности» использования политического и военного инструментария в отношении боевиков «умеренной оппозиции» (в отличие от России Иран ориентирован на более радикальные подходы и средства). Важно также обратить внимание на отношение к действиям курдских отрядов народной самообороны (нейтрально-позитивное со стороны России и настороженное у Ирана); «непонимание» Тегераном согласия Москвы с Вашингтоном об установлении зон ответственности в Сирии; весьма настороженное отношение России к вооруженным шиитским религиозным группировкам и группировке «Хезболла», основную ставку на которые в сирийском конфликте делает Иран; а также неизменно раздражающее Иран «попустительство» Москвы к фактам военных ударов Израиля и США по военным объектам и проиранским силам в Сирии. Не менее контрастирующими представляются позиции Москвы и Тегерана по послевоенному урегулированию в Сирии — если российский подход ориентирован на политическое урегулированием на основе широкой коалиции конструктивных сирийских сил, то Иран, ориентирующийся на алавитско-шиитские силы и их «руководящую» роль, вовсе не намерен поддерживать варианты федерализации либо конфедерализации Сирии.

  Свидетельством неоднозначности целей России и Ирана и их зависимости от ситуативных изменений, а также того, что Иран объективно в геополитическом плане в целом не заинтересован в излишнем усилении российского влияния в регионе, являются периодически возникавшие в ходе совместных действий в рамках сирийской операции инциденты. В число наиболее резонансных вошел непредсказуемый демарш, объявленный России в августе 2016 г. Тегераном из-за вопроса сохранения базирования российских ВКС на авиабазе Хамадан при проведении операции в Сирии. Такой шаг Иран сделал, использовав официальный предлог чрезмерной российской «заинтересованности в демонстрации того, что она является супердержавой и может оказывать серьезное влияние на ситуацию в области безопасности».

 В перспективе также существует вероятность вариативного использования Ираном перспективы развития или сворачивания военно-технического сотрудничества с Россией для оказания влияния на позицию США и западноевропейских стран по вопросу отмены санкций. Показательно, что и внезапный демарш руководства Ирана по вопросу базирования российских ВКС был в большей мере вызван возникшим у иранского руководства опасением появления лишнего раздражителя в налаживавшихся после заключения соглашения по ядерной программе отношениях с западными странами. Так, например, США прямо называли согласие Тегерана на размещение российских ВКС на своей территории нарушением условий международных соглашений.

 В связи с этим можно отметить, что в долгосрочной перспективе для российско-иранских отношений сохраняется довольно высокая вероятность зависимости от взаимоотношений с внешними акторами и вероятной смены внешнеполитических акцентов. Для современной российской политики в регионе вероятная радикальная смена Ираном внешнеполитического вектора (равно как и политического режима) крайне осложнила бы геополитическую ситуацию на Северном и Южном Кавказе, в Центральной Азии и на Ближнем Востоке; а для Ирана одной из «геополитических фобий» и наиболее неблагоприятных сценариев является гипотетический консенсус российских интересов с политикой США и Израиля — тема, периодически затрагивания радикальными иранскими политиками.

 В свете крайне болезненного отношения Тегерана к вероятному влиянию Вашингтона и Тель-Авива на Москву для ее дистанциирования от Ирана можно также отметить периодически поднимаемую иранскими СМИ тему «сепаратных» российско-израильских контактов. В числе наиболее резонансных стоит упомянуть озвученные Ираном в марте 2017 г. обвинения России в передаче Израилю кодов систем ПВО (в т. ч. поставленных Ирану ЗРС С-300). Исходя из комментариев иранских военных, это позволило израильским ВВС дезориентировать системы опознавания «свой-чужой» сирийских и иранских систем ПВО, вследствие чего израильские самолеты, участвовавшие в рейдах над сирийской территорией не опознавались в качестве самолетов противника, а позже Россия якобы вообще «отказала Тегерану и Дамаску в просьбе проверить коды систем ПВО».

Фактор ядерной программы Ирана

^{Илья Веденеев: Россия — Иран: сотрудничество из-за санкций?}

 Краеугольным фактором, ограничивавшим военно-техническое (до недавнего времени — оборонное) сотрудничество с Ираном являлся неурегулированный вопрос о статусе иранской ядерной программы. Рубежной вехой в ее решении стало принятие 14 июля 2015 г. Ираном, США, Россией, Великобританией Францией, Германией и Китаем Совместного всеобъемлющего плана действий (СВПД), одобренного резолюцией Совета Безопасности ООН №2231 (2015 г.). Этот шаг заложил новый фундамент для снятия режима международных санкций с Ирана и налаживания полномасштабных торгово-экономических связей с ключевыми внешнеторговыми партнерами.

 В части военно-технического сотрудничества Резолюция Совета Безопасности ООН №2231, на период до 2020 г. накладывает ограничения на поставки Ирану наступательных видов обычных вооружений: танков, боевых бронированных машин, артиллерийских систем большого калибра (от 100 мм и больше), боевых самолетов и вертолетов, военных кораблей, ракет или ракетных систем. Данные ограничения будут действовать до 2020 г., если Международное агентство по атомной энергии (МАГАТЭ) не поспособствует их отмене досрочно.

 Достигнутое урегулирование проблемы иранской ядерной программы позволяет легитимизировать перспективное развитие Ираном внешнеторгового сотрудничества с заинтересованными партнерами. Немаловажно, что с отменой международных санкций Иран получил бы доступ к замороженным активам в зарубежных банках, составляющим, по различным оценкам, до 100 млрд долл., что значительно упрочнит его экономическое положение и платежеспособность.

 Конечно, сложно предположить, что иранские элиты питали избыточные надежды относительно положительных перспектив с таким трудом достигнутого компромиссного соглашения с США и их западноевропейскими союзниками по своей ядерной программе, но на определенные гарантии деэскалации в двусторонних отношениях с их стороны, безусловно, рассчитывали.

 Очередной ревизионистский демарш США — заявление президента Дональда Трампа в октябре 2017 г. Этот шаг поставил под сомнение целесообразность соблюдения договоренностей по СВПД, а впоследствии (8 мая 2018 г.) официально декларировал односторонний выход из соглашения по иранской ядерной программе и перспективу восстановления ранее отмененных санкций. Такой поворот, похоже, разрушил последние иллюзии Тегерана относительно жизнеспособности каких-либо договоренностей с Вашингтоном и надолго подорвал доверие иранских элит к принципиальной возможности выстраивания позитивного диалога с США, несмотря на даже оговорки американской администрации о готовности вернуться к переговорному процессу. Крайне негативным фоном стала и поддержка официальным Вашингтоном и прослеживаемое участие американских спецслужб в инициировании внутриполитических протестных выступлений в Иране в январе 2018 г., целью которых является дестабилизация внутриполитической ситуации.

 Несмотря на диссонанс, внесенный неконструктивной политикой администрации Дональда Трампа в процесс урегулирования по иранской ядерной программе, в крайне правовом отношении процесс полномасштабного возврата Ирана в орбиту легитимных игроков на мировой арене, вероятно, уже необратим. Свидетельство тому — позиция МАГАТЭ, западноевропейских государств и, конечно же, России, относительно полной поддержки выполнения Ираном своих обязательств по СВПД и необходимости сохранения достигнутого диалога с Ираном и перспективном развитии с ним торгово-экономических отношений.

 Ведущие западноевропейские государства – участники соглашения, разделяя опасения США (в части возможного непредсказуемого развития иранской ракетной и ядерной программы), тем не менее объективно подходят к необходимости ее оценки вне рамок СВПД. Даже после заявления Трампа о выходе из США СВДП Великобритания, Германия и Франция призвали всех участников сделки продолжать ее всецело выполнять, позднее также обозначив свое стремление к дальнейшему развитию торговых и экономических отношений с Ираном. В том числе речь шла о закупках нефтепродуктов и предоставлении финансовых услуг, а также о перспективе перехода на расчеты в евро при закупках иранской нефти вместо американского доллара. Хотя в дальнейшем не исключено, что под давлением США западноевропейским странам все же придется в определенной степени минимизировать свои связи с Ираном.

 Консенсус же позиций России и Ирана по вопросу выполнения международных соглашений по иранской ядерной программе вне зависимости от инициируемых третьими странами деструктивных процессов является неизменным, как и общность интересов во внешнеполитических вопросах и вопросах обеспечения региональной безопасности. Все эти аспекты взаимодействия подтверждаются заявлениями официальных лиц обеих стран.

 При этом в вопросе проецирования оказываемого США давления на позицию Ирана относительно развития его военных программ (в частности ракетной) и закупок вооружений показательным является заявление президента Ирана Хасана Роухани, сделанное в мае 2018 г., о неизменности позиции Тегерана по отношению к производству и приобретению любых вооружений для обеспечения своей обороноспособности.

Фактор отношений с «третьими странами»

^{Иван Тимофеев: Выход из иранской сделки: поражение Америки, победа Трампа}

 Очевидно, что в части геополитических факторов в контексте позиционирования своего партнерства с Ираном в рамках выстраивания системы региональной безопасности и необходимости поддержания баланса интересов с прочими региональными игроками России придется дифференцированно учитывать их неоднозначные двусторонние отношения с Ираном.

 Не вызывает вопросов и то, что проведение Ираном масштабных закупок вооружений (какими бы легитимными они ни были), способных усилить его обороноспособность, пожалуй, не входит в интересы не только открыто враждебно относящихся к иранскому режиму США, Израиля, Саудовской Аравии и союзных ей нефтяных монархий Персидского залива, но и почти всех государств региона. То есть, ожидаемо, что активизация Россией военно-технического сотрудничества с Ираном предсказуемо столкнется с их консолидированным противодействием. Показательна уже обозначенная резко отрицательная реакция США, Великобритании и Франции на российскую инициативу о согласовании формы заявок в Совет Безопасности ООН для потенциальных поставок военной продукции Ирану, в соответствии с предусматриваемым резолюцией СБ ООН №2231 разрешительным порядком таких поставок. Очевидно, что «при необходимости» фронт противников согласования поставок вооружений Ирану может пополниться не одним десятком государств.

 В этой связи необходимо также отметить, что при будущих согласованиях поставок вооружений Ирану России, помимо предсказуемо негативного отношения стран-антагонистов Ирана, также придется учитывать довольно неоднозначную позицию и своих партнеров по СНГ и ШОС, среди которых явно отсутствует консенсус не только в отношении военно-технического сотрудничества, но и общего развития полномасштабного сотрудничества с Ираном.

 В этой части показательна, к примеру, сохраняющаяся до сих пор неопределенность принятия Ирана в Шанхайскую организацию сотрудничества, в которой Тегеран имеет статус наблюдателяс июня 2005 г., а заявка на вступление была подана им еще в марте 2008 г.. При этом стоит отметить, что в отличие от ШОС, членство в котором ценно в части геополитического статуса, Иран довольно избирателен к своей интеграции в прочие межгосударственные механизмы стран СНГ. Речь идет о том, что Тегеран довольно пассивно относится к углублению своей интегрированности в имеющий преимущественно торгово-экономическую ориентированность Евразийский экономический совет (ЕАЭС).

 Говоря о стремлении Тегерана к членству в ШОС, очевидно, что это связано с противоречащей геополитическим интересам многих государств-членов вероятности усиления его статуса как региональной державы, несмотря на объективную «встраиваемость» Ирана в «систему координат» ШОС. С устранением формальной причины, откладывавшей рассмотрение вступления Ирана в ШОС из-за неурегулированности его ядерной программы, на поверхность вышли противоречия Тегерана с некоторыми странами-членами, а также крайне негативное отношение к этому процессу большинства сопредельных государств — Израиля, Турции, Саудовской Аравии и ее союзников, — имеющих значительное влияние на отдельных членов ШОС.

 Достаточно напомнить, что изначально российские инициативы относительно вступления Ирана в ШОС до недавнего времени не поддерживались Китаем и рядом государств СНГ. В частности, ранее немалую роль сыграли сохранявшиеся противоречия Ирана и прикаспийских государств — Азербайджана, Казахстана и Туркменистана — относительно определения правого статуса и разграничения акватории Каспийского моря и порядка эксплуатации его ресурсов; а на саммитах ШОС в 2016 и 2017 гг. — и негативная позиция Таджикистана из-за осложнения двусторонних отношений из-за поддержки Тегераном внутритакджикской оппозиции.

 До недавнего времени одним из проблемных участков отношений также являлись ирано-азербайджанские отношения, негативная составляющая которых усугублялась вопросом влияния Баку на сепаратистские настроения этнических азербайджанцев, проживающих в Иране (ориентировочно до 30 млн человек, составляющих до 40% населения страны); усугубляли эти отношения и развивавшиеся Ираном партнерские отношения с Арменией — в них все больше просматривалась перспектива сотрудничества в военной сфере. В результате немалая часть программ военного строительства и закупок вооружений Азербайджана была связана с укреплением его положения на каспийском направлении и поддержания там паритетых позиций с Ираном. В частности, рассматривавшаяся несколько лет назад Баку возможность закупки российских береговых противокорабельных ракетных комплексов (сначала БПКРК «Бастион», затем «Бал-Э») диктовалась необходимостью прикрытия прибрежной Каспийского моря на иранском направлении; да и закупаемые средства ПВО в определенной степени предназначались для прикрытия важных центров не столько со стороны Армении, сколько со стороны Ирана.

  В последние годы наметились весьма позитивные тенденции «встраивания» Ирана в важные для России (и происходящие при ее поддержке) политические и торгово-экономические процессы со странами СНГ, которые позволяют снять ранее имевшиеся барьеры и противоречия. Так, наметилась возможность трансформации Тегераном своих партнерских отношений с Арменией (ранее не без опасений воспринимавшихся Азербайджаном в качестве геополитического противовеса) и стремительно развивающихся отношений с Азербайджаном (масштабные проекты в нефтегазовой сфере и развитии региональных транспортных коридоров); эта возможность может быть полезна для выстраивания политического диалога и экономической интеграции между Арменией и Азербайджаном, что также поспособствует удовлетворяющему Россию комплексному урегулированию армяно-азербайджанских противоречий по нагорно-карабахскому конфликту.

  Необходимо выделить, в силу масштабности, фактор китайского присутствия и его влияния на Иран, как альтернативного глобального геополитического партнера и наиболее вероятного конкурента России на рынке вооружений. Китай в контексте проводимой политики наращивания своего геополитического присутствия на Ближнем Востоке объективно рассматривал и рассматривает Иран в качестве стратегического партнера в регионе, как крупнейшего поставщика энергоресурсов, значимого внешнеторгового партнера и перспективного клиента в сфере военно-технического сотрудничества. В геополитическом и геостратегическом отношении немаловажно, что, в отличие от неоднозначно воспринимаемого в иранском истеблишменте наследия и современного состояния отношений с Россией, в отношениях с Китаем у Ирана отсутствуют спорные политико-исторические и территориальные вопросы. Также и в отличие от объективно конкурентности позиций российско-иранского сотрудничества на нефтегазовом рынке, Китай выступает для Ирана ведущим потребителем углеводородов.

  С начала 2000-х гг. иранско-китайские внешнеэкономические связи вообще демонстрируют неизменно положительную динамику — Пекин является для Тегерана ведущим внешнеторговым партнером (на Китай пришлось 14,89% иранского экспорта в 2016 г.). Масштабные многомиллиардные сделки в нефтегазовой сфере, в т.ч. крупнейшее соглашение 2004 г. с китайской компанией Sinopec на сумму 70 млрд долл. (по совместной разработке месторождений в Иране и поставках Китаю 250 млн т сжиженного газа и около 150 тыс. барр нефти в день в течение 25 лет), уже в 2009 г. вывели Иран на ведущие позиции поставщика нефтепродуктов для Китая, в чем он обошел даже Саудовскую Аравию.

  Китай также является крупнейшим инвестором в иранскую экономику. Например, в сентябре 2017 г. подписано очередное соглашение о предоставлении Ирану кредитной линии в 10 млрд долл. на реализацию энергетических, экологических и транспортных проектов. Показателем уровня и глубины китайско-иранских внешнеэкономических связей является использование сторонами в качестве расчётной единицы китайского юаня.

 Вследствие масштабного экономического присутствия в иранской экономике и значительных финансовых ресурсов Китай имеет значительное конкурентное преимущество перед Россией. Речь идет об экспортном кредитовании потенциальных иранских закупок по линии военно-технического сотрудничества.

  В сегменте собственно военно-технического сотрудничества Китай имеет довольно масштабный «послужной список» присутствия на иранском рынке. С 1980-х гг. Китай был одним из крупнейших поставщиков вооружений в Иран, а в период ирано-иракской войны занимал лидирующие позиции, поставив десятки истребителей, несколько тысяч единиц бронетехники, крупные партии противокорабельных ракет, ракеты класса «земля – воздух», артсистем, систем ПВО, ПЗРК и т.д. Суммарно за период с 1980 по 1987 гг. Китай заключил с Ираном ряд контрактов на поставку вооружений на сумму более 3 млрд долл., с 1993 по 1996 гг. — на 400 млн долл., с 1997 по 2000 гг. — на 600 млн долл., с 2002 по 2005 гг. — на 100 млн долл. Также западные странами периодически обвиняли Китай в теневом содействии развитию ракетной и ядерной программ Ирана.

  Спад объемов китайских поставок в начале 2000-х гг. в определенной степени был связан с поддержкой Китаем ограничений в отношении поставок вооружений Ирану в рамках международных санкций; однако большее влияние на сворачивание контактов в военной сфере оказала ставка Пекина на выстраивание глобального диалога с Вашингтоном, а также интенсификация связей с Израилем, в том числе и в военно-технической сфере.

  Несмотря на перспективы поступательного развития ирано-китайских торгово-экономических отношений, исходя из геополитических ориентиров Китая как глобального игрока, для Ирана является очевидным то, что Пекин однозначно не готов слишком далеко заходить в углублении всего спектра отношений с Ираном, если это чрезмерно осложнит его отношения с США, западноевропейскими странами и Израилем. Косвенным индикатором этого процесса является умеренная поддержка Пекином позиции и усилий Ирана (как, впрочем, и России) в вопросах ближневосточного и сирийского урегулирования и весьма осторожное зондирование вопроса развития военно-технического сотрудничества.

Оценку ВТС России со странами СНГ и тем более входящими в ОДКБ — Арменией, Беларусью, Казахстаном, Киргизией, Таджикистаном — в геополитическом контексте корректное рассматривать через призму целей и принципов их сотрудничества в оборонной сфере, которые четко определены статусом межгосударственных организаций и союзническим характером отношений между странами.

В числе основополагающих документов стоит выделить «Соглашение об основных принципах военно-технического сотрудничества между государствами – участниками Договора о коллективной безопасности», «Концепцию военного сотрудничества государств – участников Содружества Независимых Государств до 2020 года», «Протокол о размещении объектов военной инфраструктуры на территориях государств – членов Организации Договора о коллективной безопасности», а также «Соглашение о создании объединенной системы противовоздушной обороны государств – участников Содружества Независимых Государств».

ОДКБ, Тактико-специальное учение ОДКБ «Поиск-2017»

ВТС со странами-членами ОДКБ в определенной степени является составляющей общей оборонной политики, поскольку часть поставок ведется в рамках совместного оборонного строительства. К примеру, формирование объединенной системы ПВО и ПРО с Беларусью и Арменией (с планируемым включением стран Центральной Азии), а также формирование коллективных сил быстрого реагирования (КСОР) ОДКБ обеспечиваются оснащением их только совместимыми образцами ВВиСТ. С учетом того, что в масштабах СНГ разработка и производство современной военной техники и вооружений обеспечивается только Россией, поддержание во многом единых стандартов перспективного оснащения вооруженных сил стран ОДКБ подразумевает их преимущественную ориентированность на российские закупки.

Часть поставляемых вооружений и военной техники Россия передает странам ОДКБ безвозмездно в рамках совместного оборонного строительства, либо заключаемых соглашений об оказании военной помощи. К примеру, в рамках формирования единой системы ПВО-ПРО российские зенитно-ракетные системы С-300 передавались Беларуси (4 комплекта С-300ПМУ-1 в 2014 году, с последующей поставкой еще 4 комплектов), Казахстану (5 дивизионов С-300ПС, в 2015 г), Армении (2 дивизиона С-300ПС, 2010 г).  В рамках подписанных в 2013 году соглашений о военной помощи договоренности о безвозмездной передаче военной техники и боеприпасов были достигнуты с Киргизией (на 1,1 млрд долл.) и Таджикистаном (на 0,2 млрд долл.). В 2016 году с Узбекистаном подписан договор о развитии военно-технического сотрудничества, ведется проработка нового соглашения с Таджикистаном о поставках вооружений (в частности, военной авиатехники) и оказание содействия в подготовке персонала «для обеспечения стабильности в регионе».

По контрактным поставкам продукции оборонного назначения в страны ОДКБ коммерческая составляющая в определенной степени нивелирована, в контексте принятого в 2010 году решения стран ОДКБ о взаимной поставке вооружения и военной техники по льготным и внутригосударственным ценам.

Ценовые параметры таких контрактов практически соответствуют отпускным ценам в рамках российского гособоронзаказа. В числе крупнейших подобных сделок — закупка Казахстаном 4 истребителей Су-30СМ на 5 млрд руб. по контракту 2014 года и планируемая поставка еще 7 машин стоимостью 10 млрд долл. (в общей сложности планируется закупить 24 единицы), а также контракты 2016 года на 11 вертолетов Ми-35М и Ми-15,  приобретение Беларусью 8 учебно-боевых самолетов Як-130 (по контрактам 2012 и 2015 годов) и 32 БТР-82А. По аналогичной ценовой политике поставлялись вооружения в рамках предоставленного Армении в 2015 году льготного  экспортного кредита на 200 млн долл. (сообщалось о приобретении Ереваном РЗСО «Смерч», ОТРК «Искандер-М», ПЗРК «Игла-С» и «Верба», ЗРК «Бук-М1-2», огнеметных систем ТОС-1А «Солнцепек», наземных комплексов радиотехнической разведки «Автобаза-М» и др. вооружений).

russianarms.ru, наземный комплекс радиотехнической разведки «Автобаза-М»

В контексте совместного оборонного строительства также практикуется поставка/передача ВВТ странам ОДКБ взамен предоставления России в пользование военных объектов (размещения военных баз) на их территории, что обеспечивает стратегическое присутствие России в соответствующих регионах. К примеру, с Таджикистаном в рамках соглашения 2012 года о продлении срока пребывания до 2042 года 201-й российской военной базы оговаривалисьбезвозмездная поставка военной техники и обучение персонала. За использование российскими вооруженными силами авиабазы «Кант» в Киргизии Москва предоставляет Бишкеку различные преференции в сфере оборонного сотрудничества (в частности, предусматриваются Россией поставки оружия). В счет предоставленной Киргизии в 2013 году безвозмездной военной помощи на сумму 1,1 млрд долл. из наличия Минобороны России передавалась военная техника.

В наибольших масштабах производственная кооперация сохраняется и развивается с Беларусью, чей военно-промышленный комплекс имеет кооперационные связи с порядка 400 российскими оборонными предприятиями. В частности, это поставки колесных шасси производства Минского завода колесных тягачей для российских подвижных межконтинентальных баллистических ракетных комплексов «Тополь-М» и «Ярс», оперативно-тактических ракетных комплексов «Искандер», а также ЗРС С-400 и ЗРК «Тор-М2Э»; поставки ОАО «Пеленг» оптоэлектронных прицелов «Сосна-У» и «ЭССА» для танков Т-72 и Т-90, а также 1К118П для ПТРК «Хризантема»; кооперация Концерна ПВО «Алмаз-Антей» с белорусским предприятием «Агат» по модернизации ЗРК «Бук»; кооперация  НПО «Сплав» с белорусским ГП «ЗТЭМ» по проектумодернизации и продления сроков службы реактивных снарядов РЗСО «Град»; программаразработки перспективного российско-белорусского зенитного комплекса ближнего действия; создание совместных российско-белорусских сервисных технических центров по восстановительному ремонту ЗРК «Top», по обслуживанию радиоэлектронного вооружения, а также мобильного центра по ремонту бронетанковой техники.

Довольно развитые кооперационные связи имеются с оборонными предприятиями Армении в рамках двусторонних соглашений о сотрудничестве в области оборонной промышленности, производственной и научно-технической кооперации оборонных предприятий. Армянскими компаниями, в частности, осуществляются поставки российским смежникам различных электронных компонентов. Помимо этого, в конце 2016 года Армения присоединилась к российско-белорусской межгосударственной финансово-промышленной группе «Оборонительные системы» с интеграцией в нее ряда армянских оборонных предприятий. Кроме того, реализуются договоренности о создании сервисных центров для обслуживания техники размещенной в Гюмри 102-й российской военной базы.

С Азербайджаном в рамках проходившей в Баку 2-й международной оборонной выставки ADEX-2016 подписан меморандум (между российской корпорацией «Тактическое ракетное вооружение» и производственным объединением «Шарг» (Şərq) Министерства оборонной промышленности Азербайджана) о совместном производстве тактических ракет нового поколения «воздух-воздух» и «воздух-земля». С Казахстаном в 2017 году достигнута договоренность о создании совместного комитета по науке и технологиям в области ОПК и реализации совместных проектов в оборонно-промышленном комплексе и аэрокосмической сфере.  

Казахстан (наряду с Беларусью) также является крупнейшим российским клиентом по оборонным закупкам. Только за последние пять лет в России закуплены 36 многоцелевых истребителей Су-30СМ, 5 дивизионов ЗРС С-300ПС, 11 ударных и десантно-штурмовых вертолетов Ми-35М и Ми-17Ш. Несмотря на значительную диверсификацию структуры оборонных закупок Казахстаном (у США, западноевропейских стран, Турции  и Израиля, ЮАР), по настоящее время на российские поставки приходятся не менее 80%. При этом в сравнении с номенклатурой приобретаемой российской военной техники закупки у западных стран преимущественно ориентированы на сегменты вспомогательных систем (транспортные самолеты, многоцелевые вертолеты, БРЭО для авиатехники, легкие колесные ББМ), либо имели декларативно-политический характер (закупкиу США бронеавтомобилей и бывших в употреблении вертолетов UH-1H в начале 2000-х гг.) в контексте демонстрации партнерского характера внешнеполитических связей.

С другими среднеазиатскими партнерами ВТС России, помимо передачи вооружений в рамках военной помощи, пока ограничивается модернизацией стоящей на их вооружении военной техники. В числе таких сделок — поставки в 2011-2016 годах Таджикистану 26 модернизированных БТР-70М, 40 модернизированных БТР-70М Киргизии (из заказанных 60 единиц), модернизация систем ПВО С-125 «Печора-2М/2БМ» для Туркменистана, также закупившего ограниченные партии бронетехники, вертолетов Ми-17, ПЗРК «Игла-С» и ПКР Х-35. Ограниченность закупок связана как с достаточностью наличного военного потенциала для парирования текущих военных угроз, так и с ограниченной платежеспособностью. Однако при этом практически все среднеазиатские государства поддерживают военно-техническое сотрудничество с США (поставки Узбекистану и Таджикистану в рамках военной помощи, программы обучения для Казахстана), западноевропейскими странами, а также с Китаем (поставившему Узбекистану партию ЗРК и беспилотников и расширяющему контакты с Киргизией).

Несколько особняком стоит Туркменистан, увязывающий перспективы расширения сотрудничества со статусом государственного нейтралитета и все больше стремящийся дистанцироваться во внешнеполитических связях от России, как, впрочем, и от США. Такая политика Ашхабада преимущественно связана с нежеланием конкурентного взаимодействия на рынке углеводородов с Россией (при этом российский «Газпром» «принял» вызов, и затянувшаяся пауза в двусторонних отношениях подвигла Туркменистан к их реанимированию) и с опасениями возможной дестабилизации внутриполитического положения в стране со стороны США. При этом на фоне официально декларируемого нейтралитета показательна переориентация Туркменистана на закупки китайской и пакистанской военной техники. В частности, в СМИ сообщалось о продемонстрированных туркменской армией на учениях в 2016 году ЗРК средней дальности KS-1A и большой дальности FD-2000, закупленных вместо российских систем С-300.

Армения – Азербайджан

В качестве иллюстрации интегрированной политики в сфере экспорта вооружений отдельного рассмотрения заслуживает ВТС России с Арменией и Азербайджаном, пребывающим в состоянии перманентной готовности к возобновлению конфликта в Нагорном Карабахе. Россия имеет обширные политико-экономические связи с обоими государствами — совместное членство в СНГ (а с Арменией еще и в ОДКБ и Таможенном союзе), масштабное сотрудничество с Азербайджаном в нефтегазовой сфере, а также является крупным партнером в оборонной сфере.

arms-expo.ru, ОТРК «Искандер-Э»

В плане российского военного присутствия в регионе необходимо отметить размещенную в Армении российскую военную базу (г. Гюмри) и заключение в 2016 году российско-армянского соглашения о создании Объединенной группировки войск (сил) Вооруженных Сил (в составе воинских подразделений 102-й российской военной базы в Армении и 5-го армейского корпуса ВС Армении, решающей вопросы совместной обороны двух стран на основе имеющихся базовых договоров о взаимной обороне и безопасности).

Российские поставки вооружений Еревану и Баку неизменно имеют резонансный характер ввиду ключевого характера влияния армяно-азербайджанских отношений на общий геополитический расклад на Кавказе. В целом политика России в отношении Армении и Азербайджана, как известно, основана на поддержании интегрального паритета взаимоотношений с обоими государствами и поддержание регионального военного баланса.

Учитывая весь комплекс двусторонних связей и лишь внешний характер поддерживаемого мира в Нагорном Карабахе, для России ВТС с Арменией и Азербайджаном является фактором сохранения рычагов влияния на ситуацию в регионе. При этом и Арменией, и Азербайджаном, несмотря на постоянные информационные выпады в СМИ обоих стран, объективно оценивается буферная роль российских поставок. В случае возможного масштабного перехода обеих сторон к альтернативным закупкам (хотя для Армении этот гораздо проблематичнее) поддерживать негласный баланс потенциалов и поставок обеим странам, соблюдаемый в настоящее время Россией, станет гораздо сложнее ввиду отсутствия у всех прочих потенциальных поставщиков баланса интересов и с Арменией, и с Азербайджаном.

Для Армении военно-техническое сотрудничество с Россией в части закупок вооружений в настоящее время является практически безальтернативным (хотя определенная научно-производственная кооперация имеется с Литвой, Украиной и Польшей). При этом подразделения ВС Армении принимают активное участие в различных военных программах и военных учениях со странами НАТО, а также в составе международных миротворческих контингентов в Афганистане, Ираке, Косово, Ливане (с начала 2000-х годов на эти цели США в порядке военной помощи выделили ок. 48 млн долл).

Масштабы закупок российских вооружений Арменией кратно уступают азербайджанским, что в первую очередь связано с отсутствием у Еревана сопоставимого оборонного бюджета, хотя, как члену ОДКБ, российские поставки ведутся по льготным ценам, сопоставимым с внутрироссийскими по государственному оборонному заказу. К примеру, в счет предоставленного в 2015 году кредита в сумме 200 млн руб. Армения в 2016 году, в частности, получила ОТРК «Искандер-Э», ЗРК «Бук-М1-2», системы РЭБ «Инфауна», крупная партия ПЗРК «Игла-С» и «Верба», а также установки РЗСО «Смерч», наземные комплексы исполнительной радиотехнической разведки «Автобаза-М», тяжелые огнеметные системы ТОС-1А «Солнцепек» и другое вооружение.

Масштабные поставки российских вооружений Азербайджану вызывают серьезное недовольство у значительной части армянского истеблишмента и политической оппозиции, на фоне чего активизировалось зондирование со стороны США и ЕС, в т.ч.  в части предложений Еревану об альтернативных российским закупках вооружений. Однако для масштабизации контактов в данной сфере для Еревана сдерживающими факторами являются отсутствие значимых гарантий от западных партнеров (в отличие от России) в случае кризисного развития ситуации в Нагорном Карабахе и непрекращающиеся попытки вмешательства ЕС и США во внутриполитические процессы.

При этом необходимо отметить альтернативную диверсификацию Ереваном в последние годы контактов в оборонной сфере с прочими государствами, в частности, подписание соответствующих соглашений с Китаем, Индией, а также практически налаженное сотрудничеством с Ираном (пока включающее поставки армянской армии вспомогательных (нелетальных) систем военной техники).

militaryarms.ru, САУ «Мста-С»

ВТС России с Азербайджаном по коммерческой составляющей выделяется из общего ряда среди стран СНГ. Не входя в ОДКБ и оплачивая поставки вооружений по экспортным ценам, Баку продолжает оставаться одним из крупнейших российских клиентов, несмотря на то, что, помимо закупок у Украины и Беларуси, с 1990-х годов он активно развивает ВТС с Турцией, Израилем, западноевропейскими странами, США, а также с Пакистаном.  

Если в 1990-х и в начале 2000-х годов закупки российских вооружений Азербайджаном были близки к околонулевым значениям, то за последнее десятилетие отмечается их значительная активизация. По оценкам Стокгольмского института исследования проблем мира  (SIPRI), в период между 2006 и 2010 годами доля Азербайджана в общем объеме военного экспорта России составила около 0,7%, а за период 2011-2015 годов выросла до 4,9%. Доля России в суммарном импорте оборонной продукции Азербайджана за последние 10 лет (за 2006 – 2016 годы оцениваемом в 22,7 млрд долл.) составляет порядка 22%, при этом в отдельные годы расходовалось до 80% бюджетных ассигнований на оборону.

В числе крупных закупок Азербайджаном российских вооружений за последние годы можно выделить приобретение двух дивизионов зенитно-ракетных систем С-300ПМУ-2 (стоимостью 300 млн долл., 2011 год), нескольких батарей зенитно-ракетных комплексов «Тор-2МЭ», ок. 80 вертолетов Ми-35 и Ми-17, около 100 танков Т-90С и 118 БМП-3, 36 самоходных артиллерийских установок «Мста-С» и «Вена», 18 РЗСО «Смерч», 18 тяжелых огнеметных систем ТОС-1. Совокупная стоимость контрактных поставок по данным азербайджанских СМИ за период 2010-2014 годов оценивалась в 4 млрд долл., а с учетом поставок 2015 года составила порядка 5 млрд долл. В ноябре 2016 года с Азербайджаном было подписано соглашение о перспективном военно-техническом сотрудничестве на 2017 год.

В числе чувствительных для Азербайджана факторов региональной безопасности России придется учитывать сложные отношения Азербайджана с Ираном в контексте перспективного российско-иранского сотрудничества в оборонной сфере и сохранения партнерских отношений с Азербайджаном. Помимо наращивания сил в противостоянии с Арменией, Баку ориентирован на закупки российских вооружений для усиления иранского направления. В частности, закупка российских ЗРС С-300 ввиду фактического отсутствия ударной авиации у Армении преимущественно была ориентирована на прикрытие объектов со стороны Ирана. Также азербайджанские военные рассматривали вероятность закупки российских ракетных комплексов береговой обороны «Бал-Э» для прикрытия своего каспийского побережья.

Одним из ключевых факторов для перспективного российско-азербайджанского и российско-армянского партнерства в геополитическом плане и в военно-технической сфере является конъюнктура российских поставок вооружений обоим государствам в контексте соблюдения условного военного паритета.

adex.az, выставка ADEX 2016

Наиболее резонансной стала поставка в 2016 году Армении 4 российских ОТРК «Искандер-Э» (с комплектом из 25 оперативно-тактических ракет), в военно-политическом отношении ставшей паритетной для уравновешивания ударного потенциала сторон — недавних закупок Азербайджаном турецких дальнобойных РСЗО Т-300 Kasirga (21 единица), израильских ОТР Extra, а также ранее поставленных Баку 18 российских РЗСО «Смерч» (в 2012-2014 годах) и имевшихся тактических ракетных комплексов «Точка-У». При этом ограниченное количество комплексов и небольшой комплект ракет однозначно сигнализировали об исключительно оборонительном предназначении данной поставки.

Появление у Армении возможности нанесения точечных ударов по важным целям в оперативной глубине в определенной степени нивелировало вероятность ставки Баку на значительное превосходство азербайджанской армии в дальнобойных артиллерийских и тактических ракетных системах и РЗСО, а также вероятного проведения азербайджанскими ВВС рейдов по целям в Армении самолетами тактической авиации. По оценкам наблюдателей, дальности пуска имеющихся у Азербайджана устаревших комплексов «Точка-У» и новых израильских ОТР Extra недостаточно для применения по оперативным тылам армянских сил из безопасного расстояния, без риска их подавления артиллерией, а также высокой долей вероятности их перехвата армянскими системами ПВО С-300.

Азербайджан незамедлительно предпринял шаги для преодоления возникшего диспаритета с Арменией в сегменте оперативно-тактических ракет, декларировав готовящуюся закупку оперативно-тактических ракет дальностью 300 и более километров. В числе возможных вариантов обозначались ОТРК «Гром-2» украинско-белорусской разработки, а также вероятностьприобретения аналогичных систем у Пакистана.

Для нивелирования негативной реакции Азербайджана на поставку ракетных комплексов Армении, Россия представила Баку ассиметричное предложение — проект по организации совместного производства тактических ракет нового поколения «воздух-воздух» и «воздух-земля». Соответствующий меморандум подписали производственное объединение «Шарг» (Şərq) Министерства оборонной промышленности Азербайджана и российская корпорация «Тактическое ракетное вооружение» в рамках проходившей в Баку 2-й международной оборонной выставки ADEX-2016».