Плюс цифровизация всей страны («Первый блин комом») (oohoo)

 Не прошло и года с объявления на высшем уровне курса на цифровизацию, как в Госдуме, наконец-то, приступили к рассмотрению «цифровых» законопроектов. Однако, за время пути «сабж» успел слегка потерять не то чтобы актуальность, но значимость и привлекательность. Еще в декабре случился казус с внезапным отказом от внесения в Думу уже заявленного законопроекта. В конце января на сайте Минфина появился проект закона «О цифровых финансовых активах».

 Однако после критики со стороны Центробанка за рискованность и с другой стороны общественности – за жесткость, этот законопроект внесен 20 марта не правительством, а группой депутатов Госдумы. Таким образом, несмотря на прошлогодний ажиотаж, в новом году правительство решило потихоньку дистанцироваться от ключевого законопроекта, который в нынешнем виде почти никого не устраивает и реализация которого уже точно не принесет имиджевых очков. А иначе отчего бы продвинутому на цифровых гаджетах премьеру Медведеву не забрать эти очки себе?

Разумеется, свою роль сыграло превращение за минувший год рынка криптовалют из объекта всеобщего ажиотажа в очередное одиозное разочарование после сдутия рекордного спекулятивного пузыря. Но самое главное – не это, а реакция других держав на развитие как бы «прорывного» как бы «рынка». Официальная экономическая статистика и анализ балансов показали, что бурный рост майнинга и криптовалютных транзакций не только не привели к росту благосостояния государств, но практически во всех развитых государствах общий баланс притока и оттока активов отрицательный.

 Для майнинга нужно закупать за валюту оборудование, тратить на него энергоресурсы, но при этом результат оказывается тут же выведен из реальной экономики в виртуальную, без каких-то плюсов для той или иной страны. Даже для Китая как производителя видеокарт общий баланс доходов и потерь сугубо отрицательный из-за ухода от налогов и вывода средств из экономики с помощью «крипты». В общем, подсчитали – прослезились. Все.

Однако и эти заграничные оценки ситуации сами по себе – не ориентир для нашей бюрократии. Ориентиром отчасти являются реакция и новые подходы к регулированию «крипты» со стороны США и других развитых стран с развитым фискальным чутьем. Американцы быстро распознали подвох со стороны британских и канадских кузенов. Если «цифровые активы» признать чем-то новым и необычным, то потом замучаешься в судах доказывать их включение в налогооблагаемую базу или, скажем, в состав преступления дачи и получения взяток, либо вывода и отмывания средств.

   Поэтому был принят «мягкий» подход правового регулирования и разрешения споров «по аналогии», то есть максимально близко к уже существующим в гражданском праве объектам и отношениям. Скажем, смарт-контракт очень близок по смыслу к аккредитиву, а все особенности применения к «цифре» этой правовой аналогии можно учесть в судебной практике, а не рисовать отдельные законы, умножая правовые сущности без необходимости. При этом налоги на цифровые транзакции, как и с помощью цифровых транзакций можно брать сразу же, не дожидаясь раскачки законодателей.

Видимо, по причине этого наглядного примера в России наряду с законопроектом «О цифровых активах» на 22 мая назначено рассмотрение специальных поправок к Гражданскому кодексу РФ (о цифровых правах). Этот подход намного ближе к американскому, но все же отличается.

    Дело в том, что США или Швейцария, где принят такой же подход – это финансовые центры, куда стекаются все потоки глобальных финансов. Поэтому для них главный недостаток «крипты», который нужно исправить – это анонимность. Но для его исправления достаточно зачесть анонимность транзакции как признак ухода от налогов или отмывания, а дальше работает уголовное право. При этом свобода цифровых транзакций будет работать на экономику мировых финансовых «пылесосов» и наполнение налогами казны.

Для России, Китая или других растущих экономик свобода цифровых транзакций означает, прежде всего, свободу и большую скорость вывода денег теперь уже не в обычные, а в криптооффшоры. Наверное, для самих государств-криптоффшоров, вроде Белоруссии, где реальный рынок отсутствует, такой довесок посредничества в выводе средств из крупных соседних экономик имеет смысл. Отсюда и «криптосвобода» для контрабандистов. Но для России регулирование государством движения цифровых активов не просто необходимо, а критично.

   С другой стороны, российская бюрократия не была бы сама собой, если бы не захотела вступить в затяжной диалог с лоббистами «цифровой экономики» по поводу самых разных сторон регулирования. В том числе и поэтому американский подход признать цифровые права аналогом существующих гражданских прав – в нашей системе не подходит. Обязательно нужно было указать в законопроекте о цифровых правах, что все нюансы для разных видов прав будут регулироваться отдельными законами.

   Лоббисты «криптосвободы», то есть разного рода спекуляций и оффшорных схем тоже не против создания широкого лоббистского рынка, позволяющего относительно быстро новые обходные схемы внедрять путем внесения депутатами сырых законопроектов, а после снятия «сливок» их же закрывать путем демонстративного закручивания гаек.

Тот факт, что в группе депутатов, внесших второй законопроект (о цифровых правах) первым значится спикер Госдумы В.Володин – тоже имеет значение. Минфин, Центробанк и другие ведомства, как и премьер – от данного законопроекта, так же как и от первого (о цифровых активах) дистанцировались. Потому что недостатки у него те же – недовольство бизнеса ограничениями при неизбежности рисков и одиозных последствий. Спикер Володин берет на себя роль громоотвода, поскольку для него любое влияние на события и рынки, любое упоминание как влиятельного политика – очень важны. Так что все, кроме некролога, годится в строку.

Нужно заметить, что несмотря на наличие очень опытного цивилиста П.Крашенниникова вторым в списке инициаторов, внесенный законопроект о цифровых правах выглядит очень сырым. И связана эта «вторая свежесть», скорее, с нежеланием всех политических игроков делать ставку на глубокую концептуальную проработку. Отсюда в предложенных новых «цифровых» нормах для ГК РФ – полное смешение жанров. Наряду с попыткой встроить «цифровые права» в один ряд с другими гражданскими правами и отсылками к будущим отдельным законам присутствуют элементы технических инструкций для отдельных, но не всех информационных систем. Такие элементы уместны для закона о защите информации, и то не всегда, но абсолютно неуместны для Гражданского кодекса.

Почему так происходит? Откуда такое смешение жанров и отсутствие хорошей концептуальной проработки? Только ли от спешки и заведомой некомпетентности профессиональных политиков в делах других профессий? Есть подозрение, что на этом уровне достаточно аналитиков и специалистов, понимающих необходимость внесения изменений именно в закон «О защите информации». Концептуально для быстрого развития «цифровой экономики» необходимо и достаточно определить именно в этом базовом для ИТ-сферы законе общие принципы, условия и требования к любым информационным системам, которые позволяли бы использовать электронные и иные технические устройства и системы аналогично бумажным системам информации для гражданского законодательства. Использование бумажных носителей и средств их защиты типа печатей, депозитариев, сейфов определяется законами о нотариате, архивах и ряде других законов, описывающих традиционную инфраструктуру гражданского права.

     Для «цифровой экономики» необходимо так же четко описать и обусловить цифровую инфраструктуру.

Главный контраргумент лоббистов из спекулятивного крыла «криптовалютчиков» против «американского» подхода полной интеграции «цифры» и одновременно против внедрения твердых гарантий информационной безопасности «цифровой экономики» - это якобы инновационное качество «блокчейна», где якобы нет «третьей стороны», которая гарантирует выполнение «цифровой сделки», смарт-контракта. Однако – это настолько глупое или ложное представление, что даже как-то неловко за этих лоббистов. Сами же приводят пример Виталика Бутерина, который с узким кругом лиц принял волевое решение о непризнании нескольких транзакций (из-за кражи токенов), произвели «откат системы» к предшествующему состоянию.

То есть по факту это Виталик является тем самым «третьим лицом», которое должно бы гарантировать исполнение смарт-контракта, но не факт, что сделает это в любой момент. И это Виталик у нас по факту гарант гражданских прав цифровых предпринимателей, а не государство во главе с Гарантом. Уже из этого контрпримера понятно, что так называемая «киберсвобода» есть с правовой точки зрения частичная узурпация госвласти теневыми, никому не подотчетными «гарантами». И что без государственных гарантий защиты информации в деловых информационных системах никакая устойчивая «цифровая экономика» просто невозможна в принципе, а только спекулятивные пузыри и оффшорное отмывание.

Наверное, если бы хваленая «цифровая экономика» уже сегодня могла не то, что обеспечить рост доходов, но хотя бы реально снижать издержки реальной экономики, возобладала бы именно такая четкая и недвусмысленная концепция. Однако в сфере политики это означало бы отдать решающее слово ключевому ведомству по вопросам информационной безопасности – то есть ФСБ.

  На такой авангардизм сегодня не готовы даже ближайшие союзники чекистов из правительственного аппарата. Да и сами чекисты не готовы по своей профессиональной психологии взять на себя ответственность за развитие, а не за контроль над цифровой экономикой. Им привычнее идти вслед за развитием технологий и связанной с ними политико-экономической активности.

Именно потому, что быстрой экономической отдачи в ближайшие годы от «цифровой экономики» не будет, а будут только затраты бизнеса в реальной экономике на развитие будущей цифровой инфраструктуры – ответственность между всеми игроками подеелена и размыта, созданы условия для надувания спекулятивных пузырей при ведущей роли правительственной бюрократии и связанных с нею лоббистов.

      Этот анализ политических раскладов на федеральном уровне лишний раз подтверждает прогноз из предыдущей статьи – о весьма постепенном развитии «цифровой экономики» после ее первого финтеховского всплеска.