Разгром "Марша ветеранов" в Вашингтоне, 1932 год.

Как частенько случается, наткнешься где-то на интересную фотографию и начнешь копать - при каких обстоятельствах фотограф запечатлел на пленке своей камеры это событие и этих людей? И опять же частенько обнаруживаешь весьма интересные факты, о которых понятия не имел.

В "Солдате Удачи" за 1996 год обнаружил такое фото в статье, посвященной проблемам огневой подготовки и использования оружия современными американскими полицейскими.



Полез смотреть - что это было и как?

Предлагаемая статья о "Марше на Вашингтон 1932-го года" весьма полезна для понимания того, что бывает когда в демократическом правовом государстве демократия вступает в прямое противоречие с интересами государства. Права в этом случае выносятся за скобки до урегулирования конфликта, то есть пока не закопают трупы и не замоют лужи крови.

Особенно рекомендую для понимания природы "победы Майдана" и любящим потрындеть о "Революции гнидности". Революций я знаю три - Великую Французскую, Кубинскую, нашу Великую Октябрьскую Социалистическую 1917-го. Все остальное - это перевороты внутри самой власти, когда кланы и группировки правящих сил не могут мирно порешать свои разногласия и поделиться рычагами, деньгами и креслами и вызывают народ на "стрелку" в качестве группы поддержки.


Итак, что было в 1932 году в демократических США?

"Осенью 1929 года на нью-йоркской бирже произошло стремительное падение курса акций. Началась их паническая распродажа. Закрылись предприятия. Как следствие – массовая безработица. Экономическая жизнь страны оказалась в полном расстройстве. Начался кризис. Он перерос в мировой и длился до 1933 года, затем депрессия, а в 1937 году новый кризис, который был прерван второй мировой войной. В самый первый день кризиса американская буржуазия приняла твердое решение выходить из положения за счет рабочих и не соглашаться ни на какие уступки трудящимся.

К весне 1930 года, спустя полгода после начала кризиса, 4 миллиона американцев лишились работы (к началу 1932 года уже 14 миллионов). “Великая депрессия’’, – пишет К. Блэир, – “подобно лаве, несущей смерть, захлестывала страну, обрекая на смерть тысячи и тысячи семей’’. Президент Гувер, оправдывая свои действия “принципом грубого индивидуализма”, четко и недвусмысленно заявил, что не собирается прийти на выручку американским семьям, попавшим под “смертельную лаву”, что он будет добиваться установления классового мира другим путем.

В мае 1932 года в Портланде (штат Орегон) начался марш “Экспедиционные силы за пособием”, или, как его еще называют, “Голодный поход безработных ветеранов”. В свое время (1924 года) конгресс, боясь массового возмущения, под давлением общественности, требовавшей облегчить бедственное положение бывших солдат, принял решение: проливавшим кровь во славу Соединенных Штатов и “защищавшим их безопасность” определить нечто вроде пенсии или компенсации за увечья и выплатить ее ... в 1945 году.


Такое кощунство и цинизм, конечно же, возмутили американцев, ветеранов в первую очередь, – ведь через 21 год многие облагодетельствованные уже не будут нуждаться ни в каких пособиях. Поэтому сторонники “жестких мер” выступили резко против. Хорошо зная, чем дышат конгрессмены, и с мнением кого считаются, участники первой мировой войны решили “приковылять” в Вашингтон. Жалким видом, демонстрацией своих вовсе не придуманных бед, нищеты, увечий, болезней они рассчитывали возбудить жалость и сострадание, тем самым облегчить положение властей предержащих, то есть избавить их от неловкости, которая, как уверял Д. Макартур, возникает каждый раз, когда пробудившийся в человеке христианин заставляет бросить в банку нищему ветерану монету.

Руководствуясь этими размышлениями, не претендуя на больше того, что им обещали, ветераны двинулись в Вашингтон. В вожди выбрали сержанта Уолтера Уотерса. Было принято решение соблюдать в пути строгую дисциплину, не употреблять спиртного, не нарушать никаких правил. Каждый добровольно взял на себя обязательство соблюдать требования воинского устава. Питались, чем придется, и передвигались, как придется.


Первый инцидент произошел в Сан-Луи. Ветераны забрались на товарняк (многие с женами и детьми), чтобы проехать несколько десятков километров (все не пешком). Однако их согнали и разогнали. Силой. Весть о расправе над “защитниками безопасности Соединенных Штатов” облетела всю страну. И тогда другие бывшие участники войны, так же погибавшие от нужды, решили присоединиться к маршу – в американскую столицу потянулись ветераны из Нью-Йорка, Чикаго, Сан-Франциско, Денвера, Детройта, Нью-Орлеана, из каждого штата, из многих городов и деревень.

Грязные, худые, оборванные, многие на костылях, они тащились по жаре и пыли, иногда на привале пели свои любимые песни, с которыми прошли войну, – “Мадемуазель из Армантьера” и “Типперери”. К Вашингтону в мае 1932 года с отрядом под руководством Уотерса подошли примерно тысяча человек. Позднее присоединились еще 15 тысяч обездоленных и униженных бывших солдат Америки.



Вашингтон летом хуже, чем любые африканские или азиатские тропики. Здесь душно, как в сауне, жарко, высокая влажность. Даже здоровый человек, имеющий возможность укрыться от зноя за толстыми стенами и кондиционерами, чувствует себя тяжко. Что же говорить о ветеранах! Утром они изнывали от зноя, ночью – от холода. Мучили жажда, голод. У многих открылись раны. Истязал стыд за то, что приходится протягивать руку и просить прохожего кинуть не пять долларов, а хотя бы цент.

Ветераны разбили лагерь на берегу реки Анакостия. Кому не удалось раздобыть парусины, картона или досок, вырыли землянки. В июле жители лагеря, получившего название “апартаменты на Анакостии”, отпраздновали рождение первого здесь ребенка – Бернарда Мейерса.



Поначалу все шло более или менее спокойно. Пелхэм Глассфорд, глава вашингтонской полиции, воевавший на западном фронте (самый молодой американский офицер, получивший во Франции чин бригадного генерала, правда, Д. Макартур оспаривал первенство), проявил к бывшим сослуживцам сострадание. Утверждают, будто он даже выложил из своего кармана 1000 долларов, чтобы поддержать участников марша. Но что такое тысяча долларов на двадцать тысяч несчастных! Только и всего, что добрый жест одного из представителей властей. Властями же он был использован для выигрыша времени.

И все-таки Гувер, не полагаясь на политические, диверсионные маневры, на демагогию, решил прибегнуть к более “верным и надежным средствам”. Он укрепился в своем решении после 17 июня. В этот день состоялось голосование по пособию. Тысячи ветеранов ждали решения у здания Капитолия.

И вот вышел, наконец, Уотерс. Он сказал: “Друзья, у меня плохие новости. Акт о пособии не прошел”.

Толпа всколыхнулась, неуверенно загудела. Тогда Уотерс крикнул: “Друзья, давайте покажем им, что мы патриотически настроенные американцы. Я призываю вас спеть “Америка”.

Пришибленные горьким известием, тем не менее, подхватили песню. Она звучала жалостно и беспомощно. Вызывала слезы.

Обстановка накалялась. Для проведения “жесткой политики” требовались надежные исполнители.

Одним из них стал Дуглас Макартур. 21 ноября 1930 года американские вооруженные силы услышали голос нового начальника генерального штаба.

Макартур перебрался в форт Мейер, апартаменты, в которых жили его предшественники, – кирпичное здание на реке Потомак. Вместе с ремонтом кое-что перестроили (естественно, за казенный счет): установили лифт, появилась веранда для матери. В армейских апартаментах генерал вел себя подобно радже или императору. Вот что пишут очевидцы: “Он сидел за своим рабочим столом в кимоно, обмахиваясь ярким восточным веером, сигареты он вкладывал в мундштуки, инкрустированные драгоценными камнями. Во время заграничных поездок он требовал, подобно царственным особам, отдельный вагон с соответствующим, то есть роскошным интерьером и все с теми же расшитыми халатами, веерами, дорогими напитками, сигарами”.

Прежде всего, начальником штаба во взаимодействии с контрразведкой, полицейскими и сыскными службами США от океана до океана была организована слежка за всеми, кто проявляет мятежные настроения и недовольство, тут же, на “месте преступления”, обнаруженные “настроения и недовольство” объявлялись происками коммунистов. Началась широкая травля “мыслящих не по-американски”, которая позднее стала примером, источником “вдохновения” для архиреакционера Дж. Маккарти. ФБР срочно занялось снятием отпечатков пальцев у всех подозрительных.

Д. Макартур сразу сообразил, что выступление ветеранов, само по себе безобидное, ограничивающееся всего лишь экономическими требованиями, следует использовать как повод, предлог для расправы не только над левыми силами страны, но и над теми, кто выражал недовольство существующими порядками. Надо действовать широким, всеохватывающим фронтом. Поэтому в случае с ветеранами Д. Макартур с самого начала действовал масштабно. Прежде всего, он объявил, что 90 процентов участников марша вовсе не ветераны.

На такое заявление не мог решиться ординарный человек. Ибо это была величайшая, невероятная ложь! 94 процента участников могли показать солдатские документы. Среди них 67 процентов имели удостоверения участников боевых действий, 20 процентам вообще можно было не иметь никаких документов – калеки. Одна подлость рождала другие. Как свидетельствовал приближенный Макартура, генерал-майор Кортни Уитни, было решено представить общественному мнению версию, утверждавшую и доказывающую, что в рядах ветеранов “обнаружен большой процент преступников, людей, сидевших в тюрьме за такие злодеяния, как убийство, поножовщина, изнасилование, ограбление, взлом, шантаж, нападение” (вспомнил все же Макартур незнакомца!).

Но этого оказалось мало, да и слишком мелко (против такого подхода и возражал Д. Макартур). Следовало пустить большую, то есть политическую, кровь.

Начальник генерального штаба выражал удовлетворение тем, что передал свою тревогу не только подчиненным, но и президенту. Хотя как раз не было необходимости в том, чтобы убеждать подчиненных, ну а уж Г. Гувера и подавно. Президент сам носился с “антикоммунистической картой” и готов был подбросить ее кому угодно.

Создавая вокруг себя миф спасителя, главного защитника американского общества от “язвы коммунизма”, Д. Макартур высокопарно заявил Д. Эйзенхауэру: “Я чувствую, в воздухе пахнет революцией”. Ни больше, ни меньше. В силу такого чрезвычайного обстоятельства он ретивейшим образом взялся за выполнение приказа Гувера “убрать ветеранов”.


Операция началась 28 июля 1932 года.

Утром этого дня полиция уже атаковала лагерь ветеранов, применив огнестрельное оружие. Двое несчастных пали. Однако впечатляющей картины, такой, чтобы продемонстрировать силу, чтобы нагнать страх на всю Америку, по мнению устроителей кровопускания, не получилось. Заурядная полицейская акция. Нужны фронтальные войсковые операции. Как на войне. А такое по плечу только армии.



Макартур решил лично выйти на поле брани. Д. Эйзенхауэр уговаривал его не брать командование операцией на себя. Но у шефа на этот счет была своя точка зрения, свои планы. Д. Макартур понял: он обладатель шанса, который не следует упускать, он должен набирать в глазах своих единомышленников как можно больше очков, которые часто значительнее и ценнее, чем звезды на погонах боевого генерала. Приняв такое решение, Макартур отдал сразу два приказа: адъютантам – срочно доставить из резиденции парадную форму (это подтверждают снимки), майору Джорджу Паттону – силами пехоты, танков и кавалерии окружить монумент Вашингтону. “Мы сломаем хребет Экспедиционной силе за пособием”, – высокомерно добавил при этом генерал.

Перед цепью солдат Д. Макартур предстал в новеньком отглаженном мундире с “фруктовым салатом” – так на солдатском жаргоне называют орденские планки. Один из репортеров спросил руководителя операции по “захвату инвалидов в клещи”, чтобы раздавить их: “Не разумнее было бы оставить награды дома, а не украшать ими мундир именно в такой день?” Д. Макартур обиделся и сказал: “Разве должен я стыдиться их? Каждая заработана в бою”. Сапоги блестели. Не сапоги, а пара черных зеркал, галифе топорщилось на зависть любому военному моднику. Как всегда, в руках он держал хлыст.



Сам Д. Макартур описывает свое участие в боевых действиях следующим образом:

“Мы пустили в дело слезоточивый газ (первой жертвой газовой атаки стал первенец “апартаментов на Анакостии” – младенец Бернард Мейерс.). К 9.30 очистили всю территорию вплоть до Анакостии. Демонстрация силы, отличная дисциплина солдат, умелое использование газа обеспечили проведение операции без серьезного кровопролития”.

Она длилась всю ночь. Утром, по ее завершении, Д. Макартур, как велел ему военный министр, встретился с представителями печати и сообщил следующее:

“Если бы президент Гувер не действовал таким образом (то есть не прибегнул бы к услугам вооруженных сил и Макартура. – Л. К.), он предстал бы перед серьезной ситуацией. Еще неделя, и правительство оказалось бы в угрожающем положении”.

Многого не рассказал репортерам генерал, многое утаил от общественности. Но репортеры были на улице, они видели, как вел себя Макартур. И многие, в том числе Д. Пирсон, рассказывали о своих впечатлениях. Потому-то одна из газет в эти дни опубликовала карикатуру на генерала Макартура – чудовище в американской военной форме, в руках – кинжал, с которого капает кровь. Тогда Макартур рассвирепел от злобы: “У меня в руках был хлыст, а не топор”. Но кровь-то пролилась.

Да, много нового узнали люди о человеке с “фруктовым салатом”. Один из молодых солдат, не нюхавший пороха, набрасывается на героя первой мировой войны, вырывает у него знамя (а ветераны пришли со знаменами, под которыми сражались во славу “демократических” Соединенных Штатов), а потом плюет в лицо бывшего сержанта Американского экспедиционного корпуса, при этом бросает ему: “Эй ты, старая бабья задница!”

Генерал Макартур присутствовал при этой сцене. Человека, доказавшего свой патриотизм на фронте, обливают грязью площадной брани? И как же он реагировал? С одобрением! Генерал ласково кивнул юному бесстыдному исполнителю его приказов. “Красноречие” солдата весьма понравилось знатоку греческой мифологии. Один из возмущенных американцев при виде безобразной сцены воскликнул: “После такого американский флаг для меня ничего не значит!” Макартур грозно щелкнул пальцами и, уподобившись наглецу, плюнувшему в лицо ветерану, рявкнул: “Если он еще раз откроет пасть, арестуйте!” (и арестовывали, на следующее утро; полиция устроила облаву и бросила в тюрьму 36 человек).

В эту “Варфоломеевскую ночь” Д. Макартур совершил много других “подвигов”. Основная часть ветеранов разбила лагерь на другом берегу Анакостии. Этот палаточный и картонный городок без крепостной стены, без оружия не представлял никакой угрозы ни президенту, ни Капитолию, ни режиму. Поэтому Г. Гувер, не желая показаться чересчур кровожадным, послал к Макартуру курьеров с приказом остановиться, не переходить мост, не трогать лагерь. Как вспоминает Д. Эйзенхауэр, Д. Макартур, оглушив гонцов потоком бранных слов, заявил: “Я чрезвычайно занят и не желаю, чтобы меня беспокоили приходящие сюда люди, претендующие на то, что они доставляют приказания”.

Д. Макартур не остановился. Он предложил штурм моста Элевенс-стрит. К тому же Д. Макартур имел четкое и определенное указание: уничтожить, переломать ветеранам не только хребты, все кости.

Перейдя со своими солдатами “вашингтонский Рубикон”, “Американский кесарь” превратил убогие шалаши, картонные конуры, лежаки из сена и соломы, тряпичные палатки в огромный пылающий факел. Журналисты видели, как солдат гнался за семилетним мальчиком и проткнул его штыком. Мальчик же хотел спасти кролика. Джо Анджело, ветеран из Камдена (штат Нью-Джерси), видел, как кавалерийский офицер Джордж Паттон ведет своих солдат на разрушение его, Анджело, шалаша. Наконец и эта лачуга загорелась. А ведь Анджело спас Паттона от смерти на Западном фронте.

Дуглас Макартур восстановил порядок. Он весьма гордился собой. Разгром марша ветеранов стал пиком деятельности Макартура на посту начальника генерального штаба, его Монбланом. На очередной встрече с журналистами, Макартур хвастался тем, что сам принимал все решения, что спас правительство, выгнав ветеранов из Вашингтона.



Д. Макартур никогда не раскаивался в содеянном. Если же его подвергали критике, он защищался только одним щитом (это, когда отбивал нападки своих, когда же атаковал врагов, щит превращался в кинжал): “Марш ветеранов за пособием был заговором красных, а поскольку он сокрушил сей заговор, то Кремль занес его в список людей, подлежащих уничтожению”.

Основной источник уже "битый", остальное можно более подробно прочесть здесь:
http://militera.lib.ru/bio/kuznetsov/03.html



П.с. "Что мы видим на картине?"(с.)
Видим мы то, что когда демократия и права человека создают "угрозу национальной безопасности США", даже права и свободы самих американских граждан легко разбиваются пулей национального гвардейца или полицейской дубинкой.

Можно сравнить с нынешними событиями на украине и в других странах - где аналогичные действия властей по обузданию протестов граждан своих стран трактуются как "недопустимые, тиранические, ужасные, нарушающие права и свободы и т.д." Особенно смешно это в применении к нашей стране, где мягкость и уважительность полиции даже к явно неадекватным протестующим переходит уже все пределы возможного и рационального.

И на год можно не смотреть - если в США возникнет аналогичная ситуация, то меры воздействия будут не менее крутыми. Америка может устраивать разрушительные "майданы" где хочет. Создание "майдана" в самих США - недопустимо и скорее всего, просто невозможно.

П.с.2 Цитата с одного из ресурсов под статьей (честно говоря, сомнительно):
"Ветеранские организации США до сих пор настаивают, что тогда погибли несколько тысяч человек, а 200 активистов вывезли во Флоридские болота и там расстреляли."

П.с.3 Тот же 1932 год, США, г.Детройт.

Расстрел голодного марша в Детройте произошёл 7 марта 1932 года во время Великой депрессии, когда голодающие сокращённые рабочие завода Ford вышли на улицы с экономическими требованиями. Полиция и вооружённые службы Генри Форда открыли огонь по рабочим, в результате четверо были убиты, более шестидесяти человек были ранены (один из них умер от полученных ранений спустя три месяца). Около 25 полицейских получили ранения, вызванные камнями и другими предметами. «New York Times» писала, что «улицы были залиты кровью».

После расстрела демонстрации рабочие были подвергнуты репрессиям, раненые в больницах были арестованы, неугодных увольняли с работы.