«А король то…» или табу норманской теории происхождения русской государственности

Господствующая теория происхождения русской государственности выросла из вполне конкретных шкурных интересов наших европейских «партнёров», а её доказательная база зиждется на монопольном положении определённой Традиции интерпретации лингвистических аргументов.

При этом, в лучших традициях европейской науки, свидетельства, соответствующие аргументируемой тенденции, объявляются раз и навсегда установленными фактами, сомневаться в которых низзя (что свидетельствует только о недостаточной компетенции почитателя фактов, интересующимся рекомендую обратиться к ответу товарища Богданова), «неправильные» же свидетельства отвергаются, обычно вообще без рассмотрения. Характернейший пример — имена из договоров с Византийской империей. Зацените последовательность с которой сторонник норманской теории игнорирует все и всяческие вопросы о достаточности ономастики в качестве этномаркера и необходимость внятного возражения на анализ позапрошлого века.

Следующий «незыблемый факт» доказательной базы норманизма — тредиция толкования имён днепровских порогов. При этом фактов существования решений задачи, противоречащих единственно-научной тенденции как бы не существует. А если их всё же приходится обнаружить, очень кстати приходится провальный с точки зрения основной задачи проект украинского майдана: указание на место издания (Киев) «неправильного» источника заявляется достаточным основанием для его компромпетации. Но для говорящего «правильные» с точки зрения тенденции вещи лингвиста Зализняка данный, несомненно прогрессивный, метод оценки источников почему-то не применяется…

Краеугольным камнем доказательной базы норманской теории является корпус фактов (здесь я категорически рекомендую ознакомиться с зафиксированным Дмитрием Ивановичем описанием процесса рождения такого факта) лингвистических заимствований. При этом, помимо вопросов к собственно реконструкциям, стоит отметить, что практически все известные Мастера Открытия скандинавских этимологий не были обременены достаточным знанием Великого и Могучего (первооткрыватели) или хотя бы одного скандинавского языка (например Мастер созидания «научно»-востребованных фактов проф. Зализняк). При этом все «неправильные» исследования игнорируются (например классическая критика Степана Александровича), так что у стороннего зрителя может сложиться впечатление об их невозможности.

Ещё интереснее… особенности постановки задачи: на фоне обильных, всячески стимулируемых исследований отыскания (о том, что оно слишком часто выливается в сочинение скромно умолчим) скандинавских этимологий в Великом и Могучем с заслуживающей лучшего применения последовательностью игнорируется самая мысль о возможности заимствований скандинавскими языками из русского (ну или словенских). Хотя с базисе догматов норманизма такая постановка вопроса является очевидным абсурдом… Не говоря о трудоёмкости рализации (тот же Мастер открытия скандинавских этимологий проф. Зализняк славен в первую очередь тем, что не потрудился обременить себя знанием хотя бы какого-нибудь одного скандинавского языка, даже в современной редакции).

И тут явился неприятный нежданчик в лице Лидии Павловны, которая в зрелом возрасте дала себе труд выучить шведский язык. Что, помимо прочего, радикально расширило доступную исследователю источниковую базу.

И тут внезапно выяснилось, что параллели («Гард», огласовка прямо указывает на источник заимствования. Восточным славянам это слово привычнее в огласовке «град». Сюда же считаем топоним «Гардарики») существуют, и носят принципиальный характер. Но свидетельствуют в направлении, противном тенденции. И потому туземным проводникам демократических интересов знать о них не положено.

Ниже привожу две цитаты из работы Лидии Павловны, с описанием уровня культуры мореходства и кратким исследованием смысла откровенного и очевидного заимствования:

…

При исследовании проблемы о том, кто играл изначально ведущую роль в судоходстве на Балтийском море, принципиально важным является вопрос о том, какой народ ранее других овладел парусом. Не следует упускать из виду, что такое изобретение, как парус, позволившее создать суда, пригодные для преодоления открытых морских пространств, пришло в скандинавские страны довольно поздно и могло быть заимствовано от тех соседних народов, которые стали использовать его намного раньше. Датский археолог Юханнес Бренстед, отмечая данный факт, сильно недоумевал по его поводу: «Археологические находки в Скандинавии рассказывают нам о больших открытых гребных ладьях (roddbäten) без паруса и со слабо выраженным килем, таких, например, как судно из Нюдама (Nydambeten) из Южной Ютландии […]. Другие скандинавские археологические памятники, например, рисованные камни Готланда, показывают, как парус в период, следующий за эпохой Великого переселения народов, постепенно проникает в Скандинавию и в течение VI–VIII вв. медленно совершенствуется, пройдя путь от небольших и неуклюжих четырехугольных кусков ткани, прикрепленных к одной-единственной мачте, до парусов на больших роскошных парусниках викингов. И одновременно с этим происходило совершенствование самого судна, прежде всего – килевой части – и превращение гребной ладьи в корабль. […]. Это очень странно, что парус пришел в Скандинавию так поздно»^[42]. О появлении паруса в Скандинавии только примерно за столетие до эпохи викингов (т. е. на рубеже VII–VIII вв.) говорит и датская исследовательница Э. Роэсдаль^[43].

И-23: Встречавшихся свидетельств о заимствовании скандинавскими языками из словенских понятий, связанных с мореходством пока не нашёл.

Но для постановки вопроса цитированного свидетельства достаточно.

Вероятно имеет смысл посмотреть в работах В.В. Фомина.

…

Но по-настоящему строительство городов в Швеции началось только с конца XIII в. Именно тогда появилось несколько крупных городов, ставших значительными центрами Средневековья: Аедосе и Аксвалль в Вэстергетланде (Lödöse, Axvall – Västergötland), Кальмар в Смоланд (Kalmar – Smäland) и Боргхольм на Эланде (Borgholm – Öland), Стегеборг в Эстергетланд (Stegeborg – Östergötland), а также в районе озера Мэларен Нючепинг и Стокгольм (Nyköping, Stockholm – Mälaren)… Еще позднее, приблизительно в XIV в., началось строительство таких крупных городов-крепостей, как Эребру (Örebro)»^[186].

Аналогичного взгляда на время появления городов в Швеции придерживается и шведский археолог и историк X. Андерссон: «В Восточной Швеции, прежде всего в области озера Меларен, городская жизнь (город), в основном, сложилась к началу XIV в., чему предшествовало ее интенсивное развитие в течение XIII в. Иначе шло развитие города в нынешней Западной Швеции, которая в Средневековье была поделена между тремя странами (Данией, Норвегией и Швецией). Города в этой области стали развиваться позднее, хотя и там было несколько городов, появившихся довольно рано. В некоторых регионах Западной Швеции развитие городской жизни носило нестабильный характер»^[187].

Интересны его исследования по истории развития градостроительства на Готланде, в частности, по истории г. Висби (Visby) – единственного города на Готланде, где Андерссон выделял два периода: один – связанный с местным населением, а второй – с «немецкими» переселенцами. Археологические исследования показали, что в прибрежной части Готланда было поселение, относящееся к викингскому периоду, причем данное поселение носило постоянный характер.

Были обнаружены следы ремесленных занятий. К югу от поселения были возведены первые церкви – одна их них относится к концу XI в. В течение XII в. поселение стало быстро расти, особенно в восточном и северо-восточном направлениях. В первой четверти XIII в. наблюдается особый подъем: деревянные постройки в центральной части заменяются каменными, строятся новые церкви, реставрируются старые. Отмечая эти изменения, Андерссон сообщает, что с конца XII в. наблюдаются массовые переселения на Готланд «немецкого населения».

Это не совсем корректная формулировка, поскольку «немецким» древнее южнобалтийское население славянских княжеств становилось именно в течение второй половины XII в., в результате наступления рыцарей-крестоносцев под предводительством саксонских герцогов и других правителей германских земель. Его переселение или, проще говоря, бегство на север было естественным следствием данных событий. Количество переселенцев с южно балтийского берега на Готланде постоянно прибывало и к XIII в. возросло настолько, что в 1225 г. епископ в Линчепинге выдал немецким горожанам (burgenses) в Висби грамоту с привилегиями. Переломным моментом в развитии Висби становится начало XIII в., когда воздвигаются каменные постройки^[188]. Начало каменного строительства в городе говорит о том, что в городе появились дополнительные средства, поскольку каменное строительство – капиталоемкий проект.

Таким образом, выходцы из нынешней Швеции (как и из Норвегии) также не годятся в основоположники городов в Ирландии, поскольку овладели опытом строительства городов не ранее XIII в. Правда, Е.А. Мельникова хронологической отметкой появления городов в Скандинавии определяет XI в. («в Скандинавии до XI в. города отсутствовали»)^[189]. Но Мельникова же считает исследования рунических надписей на пирейском льве, предпринятые в 1913 году Э. Брате, «наиболее надежным источником сведений о памятнике».

Чтобы предварить в данном контексте вопросы относительно шведской Бирки, приведу по этому поводу оценку шведского историка Д. Хариссона: «В шведской истории старейшим городом, по мнению исследователей, была Бирка, куда из нынешней Германии приезжал миссионер Ансгар и пытался распространять христианство в Средней Швеции… археологические находки помогли идентифицировать Бирку с городским поселением на острове Бъерке в Мэларен… Задним числом можно сказать, что Бирка была маленьким городком с незадачливой судьбой – эксперимент, которому не суждена была долгая жизнь. Город возник где-то в конце VIII в. и просуществовал около 200 лет. Число жителей колебалось от 500 до 1000 чел. Пока не удалось выяснить, почему город стал стагнировать и постепенно исчез. Предполагается, что торговые пути пошли другим маршрутом, и число торговых гостей в Бирке стало падать… Принудительное переселение жителей было известным явлением в странах Северной Европы. Так, датский король Годфред в принудительном порядке переселил в начале IX в. ремесленников и торговцев из западнославянского города Рерика в свой город Хедебю, что стало очень удачной акцией, поскольку через несколько десятилетий этот город стал процветающим королевским торговым городом»^[190].

Параллель с Хедебю наводит на мысль о том, что и Бирка была, возможно, как сейчас бы сказали, «международным проектом», который отвечал нуждам в течение определенного периода, а потом был «закрыт». Поэтому Бирка и стоит особняком в истории шведского города.

Таким образом, если согласиться с существующей ныне точкой зрения о том, что норманны – это только скандинавы, то до основоположников ирландских городов они явно не дотягивают, хотя бы с хронологической точки зрения. Из чего следует, что норманны должны были быть выходцами из более широких этнических кругов, и что эти круги надо заново устанавливать. Здесь еще раз хочется напомнить, что всякие видимые несоответствия в историческом исследовании возникают тогда, когда из него выпадает часть материала. Так получилось, в частности, с историей южнобалтийских варинов: с одной стороны, они известны, а с другой стороны, их как бы и нет.

С констатацией этого факта и в поисках ответа на вопрос, кем были таинственные язычники, основавшие в Ирландии города, стоит обратиться к работе П. Уоллеса, где он рассматривает слово garrda для обозначения городских поселений с ограждениями – слово, которое было принесено в ирландский язык норманнами-язычниками. Уоллес пишет, что это слово происходит от др. – сканд. gardr^[191]. Но, по моему убеждению, это слово (в современных датском, норвежском и шведском gärd – двор, усадьба) является в скандинавских языках очевидным заимствованием. Известны рассуждения о том, что в скандинавском слове «gärd» – корень скандинавский, а в славянском слове «город/град» – славянский. Но эти рассуждения – от очень ученой умозрительности. Совершенно очевидно, что все слово, включая корень, пришло в скандинавскую языковую среду с того же южно балтийского побережья, из языковой традиции, где грады возводились на огороженном пространстве, за оградой. Слово «град-гард» заимствовалось в Скандинавии в то далекое время, когда своих городов у предков датчан, норвежцев, шведов еще не было, поэтому в скандинавских языках оно закрепилось за населенным пунктом сельского типа, подворьем. Отсюда – gärdejer в датском языке как крестьянин, фермер, но никогда – горожанин.

Кроме того, скандинавские gärdar – крестьянские подворья – оград, как правило, не имели: малолюдье делало ненужными возведение оград: все ведь денег стоит, что лишний раз подчеркивает заимствованный характер слова gärd. Поэтому, как ни крепка власть догматизирующей традиции над нашим сознанием, простая логика требует признать, что норманны – основатели ирландских городов, обнесенных ограждениями, – не могли быть скандинавами.

…

^[42] Brönsted J. Vikingarna hemman och i härnad. Stockholm, 1992. S.14.

^[43] Roesdahl E. Vikingernes verden: vikingerne hjemme og ude. Published 2001 by Gydendal.

…

^[186] Clarke Helen, Ambrosiani Björn. Vikingästeder. Höganäs, 1993. S. 48–50.

^[187] Andersson H. Sjuttiosex medeltidsstäder – aspecter pä stadsarkeologi och medeltida urbaniseringsprocess I Sverige och Finland. Stockholm, 1990. S. 25.

^[188] Там же. S. 51.

^[189]Мельникова Е.А. Рюрик и возникновение восточнославянской государственности в представлениях древнерусских летописцев XI – начала XII вв. / ДГВЕ. 2005 г. Рюриковичи и Российская государственность. М., 2008. С. 65.

^[190] Harrison D. Birka och Uppäkra / Sveriges historia. 600—1350. Stockholm, 2009. S. 61.

^[191] Wallace P.F. Garda and airbeada: the plot thickens in Viking Dublin / In A.P. Smith (ed.) Seanchas: Essays in Early and Medieval Irish Archaeology, History and Litterature in Honour of F.J. Byrne. Dublin, 2000. P. 261–274; Wallace P.F. Irish Arhaeology and the Recognition of Ethnic Difference in Viking Dublin / Evaluating Multiple Narratives. New York, 2008. P. 181–182.

Цитаты из Л.П. Грот «Призвание варягов. Норманнская лжетеория и правда о князе Рюрике»

Истинно-научная методика анализа «тоталитарных» источников (И-23)

Отдельные… персонажи, начиная с небезызвестного Волчонка (см. выступление в комментариях статьи про нарушение прав собственности на рукопожатную терминологию) очень любят критиковать советские реалии со ссылками на Науку. Скромно опуская необходимые ссылки на описание использованной методологии. Полагаю необходимым исправить это упущение.