Об основаниях фундаментальной науки Часть III. Исследования по основаниям науки

Современный интерес к основаниям науки обусловлен научными революциями ХХ века, появлением множества новых научных дисциплин, тенденцией к интеграции науки в противовес к усиливающимся процессам её дифференциации. Большую роль сыграли неудача с обоснованием математики путём её формализации и сведения к минимальному базису исходных элементов и правил, а также безуспешные попытки построения фундаментальной физической теории, призванной дать целостную картину физической реальности. Ограничившись обсуждением оснований математики и физики, как наиболее фундаментальных, структурно организованных и готовых к метатеоретическому рассмотрению областей науки, не следует забывать, что предметом изучения являются, вообще говоря, основания всей науки. Важно также отметить, что метатеоретические исследования, нацеленные на нахождение единой основы в многообразии теоретических и эмпирических знаний в рамках универсальных систем, имеют и большое эвристическое значение, определяя стратегию научного поиска, включение научного познания в общий культурный контекст данной исторической эпохи.

Проблема оснований науки, естественно, привлекла внимание многих исследователей и среди них есть немало звучных имён, упоминаемых и цитируемых в литературе по философии науки. В принципе, анализ научной деятельности каждого из этих авторов заслуживает по крайней мере объёмной статьи, рассмотрение же всех, достойных внимания работ может быть уже предметом солидной монографии или научной диссертации. Поскольку это выходит далеко за рамки отдельной статьи, мы остановимся лишь на идеях двух хорошо известных авторов, касающихся демаркации научного знания и смены научных теорий, относящихся к числу ключевых проблем оснований науки и являющихся предметом многочисленных дискуссий, критических суждений и альтернативных подходов. А в заключение настоящей работы попытаемся коротко и в определённом ракурсе представить исследования некоторых других, достаточно часто упоминаемых в соответствующей литературе авторов.

 

Карл Поппер о демаркации научного знания

Австрийский и британский философ и социолог Карл Поппер считается одним из наиболее влиятельных философов прошлого века. Не касаясь его творчества в целом, рассмотрим идеи Поппера относительно демаркации научного знания – отделения научного знания от ненаучного. Основными понятиями концепции Поппера являются демаркация, верификация и особенно фальсификация. Начнём с демаркации:

«Проблему нахождения критерия, который дал бы нам в руки средство для выявления различия между эмпирическими науками, с одной стороны, и математикой, логикой, а также «метафизическими» системами, с другой, я называю проблемой демаркации» [34, с. 30].

Возможно, кое-кто предпочёл бы говорить о различии между эмпирической наукой и чистой теорией или, скажем, между экспериментальной наукой с одной стороны, дедуктивными и спекулятивными системами с другой, но здесь это не важно. Дело ведь не в терминах, даже если  научными Поппер считает только эмпирические системы: «…я, конечно, признаю некоторую систему эмпирической, или научной, только в том случае, если имеется возможность её опытной проверки» [там же, с. 38]. С этим трудно согласиться логикам и математикам, которые сочтут такую позицию в лучшем случае недостаточно резоннной. Впрочем, это скорее выглядит как увлечённость автора идеей жёсткого отграничения эмпирического знания от неэмпирического. А для выявления критериев демаркации надо сначала указать на возможные способы испытания теории на прочность.

«Можно, как представляется, выделить четыре различных пути, по которым происходит проверка теории. Во-первых, это логическое сравнение полученных следствий друг с другом, при помощи которого проверяется внутренняя непротиворечивость системы. Во-вторых, это исследование логической формы теории с целью определить, имеет ли она характер эмпирической, или научной, теории или, к примеру, является тавтологичной. В-третьих, это сравнение данной теории с другими теориями, главным образом, с целью определить, внесёт ли новая теория вклад в научный прогресс в том случае, если она выживет после её различных проверок. И наконец, в-четвёртых, это проверка теории при помощи эмпирического использования выводимых из неё следствий» [там же, с. 29].

Словом, необходима проверка теории на непротиворечивость, нетавтологичность, новизну и эмпирическую проверяемость. Здесь нет таких критериев, как простота и изящество теории, но указаны едва ли более важные непротиворечивость и нетавтологичность, хотя маловероятно, что кто-то станет всерьёз предлагать теорию, не отвечающую столь тривиальным условиям. Пожалуй, только последний из указанных Поппером «путей проверки теории» заслуживает серьёзного рассмотрения:

«Цель проверок последнего типа заключается в том, чтобы выяснить, насколько новые следствия рассматриваемой теории, то есть всё, что является новым в её содержании, удовлетворяют требованиям практики, независимо от того, исходят ли эти требования из чисто научных экспериментов или практических, технических применений. Процедура проверки при этом является дедуктивной. Из данной теории с помощью других, ранее принятых высказываний выводятся некоторые сингулярные высказывания, которые можно назвать «предсказаниями» («predictions»), в частности предсказания, которые легко проверяемы или непосредственно применимы. Из них выбираются высказывания, невыводимые из до сих пор принятой теории, и особенно противоречащие ей. Затем мы пытаемся вывести некоторое решение относительно этих (и других) выводимых высказываний путем сравнения их с результатами практических применений и экспериментов. Если такое решение положительно, то есть если сингулярные следствия оказываются приемлемыми, или верифицированными, то теория может считаться в настоящее время выдержавшей проверку и у нас нет оснований отказываться от неё. Но если вынесенное решение отрицательное или, иначе говоря, если следствия оказались фальсифицированными, то фальсификация их фальсифицирует и саму теорию, из которых они были логически выведены.

Следует подчеркнуть, что положительное решение может поддерживать теорию лишь временно, поскольку последующие возможные отрицательные решения всегда могут опровергнуть её. В той мере, в какой теория выдержала детальные и строгие проверки и она не преодолена другой теорией в ходе научного прогресса, можно сказать, что наша теория «доказала свою устойчивость» или, другими словами, что она «подкреплена» («corroborated») прошлым опытом» [там же, с. 29–30].

Высказанная в последнем абзаце идея о нескончаемости серии сменяющих одна другую теорий достаточно спорна. Никому не дано знать, вечен ли процесс смены научных теорий высокого, по крайней мере, ранга или же в какой-то момент этот процесс, как полагают некоторые, прекратится и всякое научное исследование будет вестись исключительно в режиме практических приложений и решения всевозможных задач на базе существующих теорий. В любом случае это вопрос схоластический, а главное здесь то, что непосредственно относится к проверке теории на пригодность. С большими сложностями может быть связана проверка следствий теории второго типа, например установление справедливости новой формулы или уравнения или испытание какой-то величины на абсолютную сохраняемость. Наиболее реальная возможность, открывающая прямую дорогу к попперовской верификации или фальсификации теории, связана с измерением численных значений физических величин. Добавим, что выводимые в теории «сингулярные высказывания» не следует понимать в узком смысле как результат чистой дедукции из приведённого к соответствующему виду формализма физической теории, как нечто вроде выводимых в логико-дедуктивных системах теорем. Это ещё и результат решения той или иной задачи, поставленной в рамках данной теории и решаемой исключительно её средствами.

Что касается измерения величин, то здесь всё просто – на словах, поскольку на деле процесс проверки может растянуться на многие годы или даже десятилетия. Допустим какая-то величина B, известная с погрешностью ΔB, предсказывается в новой теории с существенно меньшей погрешностью ΔB' ≤ ΔB. Экспериментальное подтверждение числового интервала B ± ΔB' может считаться серьёзным аргументом в пользу теории, приводящей к такому значению. Если же новое, более прецизионное измерение окажется несовместимым со значением B ± ΔB' , это может существенно подорвать репутацию теории.

Верифицируемость и фальсифицируемость это как две стороны одной медали, причём вторая сторона оказывается всё же важнее, поскольку высказанные автором и частично приведённые выше соображения приводят к убеждению, что

«не верифицируемость, а фальсифицируемость системы следует рассматривать в качестве критерия демаркации. Это означает, что мы не должны требовать возможности выделить некоторую научную систему раз и навсегда в положительном смысле, но обязаны потребовать, чтобы она имела такую логическую форму, которая позволяла бы посредством эмпирических проверок выделить её в отрицательном смысле: эмпирическая система должна допускать опровержения опытом» [там же, с. 38].

Нетрудно понять, что фальсифицируемость, поднятая на высоту критерия демаркации, тесно соприкасается с другими понятиями, в частности степени точности при измерении [там же, с. 115] и решающего (crucial, decisive) эксперимента, прежде всего решающего фальсифицируемого эксперимента, подробное обсуждение которого можно найти в книге [60]. Против критериев демаркации Поппера могут быть выдвинуты и выдвигаются различные возражения, но, не углубляясь в эти дебри, мы лишь отметим, что демаркация научного знания – интересная тема и кроме общих положений здесь важны тонкости, выявляемые лишь детальным анализом различных аспектов проблемы. В любом случае, нужен взгляд со стороны, полезно иметь под рукой по возможности полный и подробный перечень требований, которым должна удовлетворять выдвигаемая научная теория или концепция и на примере попперовской концепции видно, что методология – это и рефлексия над научным знанием, и общая инструкция его построения, и дорожная карта, путеводитель по научному лабиринту.

 

Смена научных теорий по Куну

Ставшая уже научной классикой книга американского физика, историка и философа науки Томаса Куна  «Структура научных революций» [28] переведена на шестьдесят языков, издана и продана общим тиражом в миллион экземпляров и считается одной из самых цитируемых книг в истории науки [55]. Своей работой Кун привлёк внимание к научным революциям и ввёл в широкий оборот понятия парадигма и смена парадигм. Само понятие парадигма  известно давно, в том числе и в философии науки, но именно с подачи Куна оно стало общеупотребительным, хотя общепринятого определения парадигмы нет до сих пор. С некоторой долей условности можно полагать, что в современной философии и методологии под парадигмой чаще всего понимают признаваемую в данный момент большинством научного сообщества совокупность фундаментальных научных достижений, наряду с основными принципами, предпосылками, идеями, установками и соответствующим научным инструментарием. Под парадигмой можно также понимать одну или несколько теорий, считающихся фундаментальными на данном этапе истории. Примерами таких теорий в математике вправе считаться арифметика натуральных чисел и теория множеств, в космологии – пифогорейско-платоновская концепция космоса, геоцентрическая теория Птолемея, гелеоцентрическая модель солнечной системы Коперника, в физике – аристотелевская динамика, механика Ньютона, электродинамика Максвелла.

Кун не использует понятие основания науки, предпочитая рассуждать о парадигме и нормальной науке. Приведём длинную цитату из книги Куна, в которой автор определяет основные термины своей концепции:

«В данном очерке термин «нормальная наука» означает исследование, прочно опирающееся на одно или несколько прошлых научных достижений ‒ достижений, которые в течение некоторого времени признаются определённым научным сообществом как основа для его дальнейшей практической деятельности. В наши дни такие достижения излагаются, хотя и редко в их первоначальной форме, учебниками ‒ элементарными или повышенного типа. Эти учебники разъясняют сущность принятой теории, иллюстрируют многие или все её удачные применения и сравнивают эти применения с типичными наблюдениями и экспериментами. До того как подобные учебники стали общераспространенными, что произошло в начале XIX столетия (а для вновь формирующихся наук даже позднее), аналогичную функцию выполняли знаменитые классические труды учёных: «Физика» Аристотеля, «Альмагест» Птолемея, «Начала» и «Оптика» Ньютона, «Электричество» Франклина, «Химия» Лавуазье, «Геология» Лайеля и многие другие. Долгое время они неявно определяли правомерность проблем и методов исследования каждой области науки для последующих поколений учёных. Это было возможно благодаря двум существенным особенностям этих трудов. Их создание было в достаточной мере беспрецедентным, чтобы привлечь на длительное время группу сторонников из конкурирующих направлений научных исследований. В то же время они были достаточно открытыми, чтобы новые поколения учёных могли в их рамках найти для себя нерешённые проблемы любого вида. Достижения, обладающие двумя этими характеристиками, я буду называть далее «парадигмами», термином, тесно связанным с понятием «нормальной науки».

Вводя этот термин, я имел в виду, что некоторые общепринятые примеры фактической практики научных исследований ‒ примеры, которые включают закон, теорию, их практическое применение и необходимое оборудование, ‒ все в совокупности дают нам модели, из которых возникают конкретные традиции научного исследования» [там же, с. 28].

Таким образом, по Куну, нормальная наука представляет собой исследование, прочно опирающееся на признаваемые научным сообществом достижения, а парадигма это достижения, которые беспрецедентны и открыты. В другом месте сказано следующее:

«Под парадигмами я подразумеваю признанные всеми научные достижения, которые в течение определённого времени дают научному сообществу модель постановки проблем и их решений» [там же, с. 11].

Смена парадигмы и есть, по Куну, научная революция, то есть процесс не кумулятивный (суммарный), а коренной реконструкции, сопровождаемый рождением «новой традиции нормальной науки» и изменением в мировоззрении учёных:

«Переход от парадигмы в кризисный период к новой парадигме, от которой может родиться новая традиция нормальной науки, представляет собой процесс далеко не кумулятивный и не такой, который мог бы быть осуществлен посредством более четкой разработки или расширения старой парадигмы. Этот процесс скорее напоминает реконструкцию области на новых основаниях, реконструкцию, которая изменяет некоторые наиболее элементарные теоретические обобщения в данной области, а также многие методы и приложения парадигмы. В течение переходного периода наблюдается большое, но никогда не полное совпадение проблем, которые могут быть решены и с помощью старой парадигмы, и с помощью новой. Однако тем не менее имеется разительное отличие в способах решения. К тому  времени, когда переход заканчивается, учёный-профессионал уже изменит свою точку зрения на область исследования, её методы и цели» [там же, с. 120].

В подтверждение своего тезиса о революционном характере смены парадигм Кун приводит множество примеров из физики. В вольной интерпретации его основную мысль можно представить как утверждение о том, что кризис в науке преодолевается путём коренной реконструкции её оснований, с переходным периодом, когда преимущества новых идей ещё не вполне очевидны. Кун также отмечает недостаточность опытной проверки для выбора между конкурирующими научными теориями и полагает, что важными составляющими научного творчества являются интуиция, психология и соображения философского характера.

Книга Куна породила продолжающиеся по сей день дискуссии, в которых приняли участие многие видные философы и учёные. Предметом обсуждения и критики стали понятия нормальная наука, несколько расплывчато определённая Куном парадигма, релятивизм, социологизм и психологизм его взглядов. В ходе дискуссий затрагиваются различные аспекты проблемы оснований науки, касающиеся структуры научного знания, динамики её развития, стратегии научного поиска, исследовательских программ, особенностей перехода от старого знания к новому и тому подобное.

 

Исследования других авторов

В завершение настоящей работы попытаемся контурно очертить идеи и критические соображения некоторых авторов, связанные преимущественно со взглядами Поппера относительно демаркации научного знания, но чаше с концепцией Куна о смене парадигм, и затрагивающих различные грани многоликой проблемы оснований науки. Какими бы спорными, уязвимыми, как, впрочем, и любое исследование подобного рода, для критики оппонентов (которая, разумеется, не замедлила появиться) ни были идеи Поппера и Куна, они заметно повысили интерес к проблемам оснований науки, способствовали появлению новых оригинальных концепций. Особенно велико влияние указанной книги Куна, которая вышла в свет в середине XX века, но по-прежнему является научным бестселлером.

Попперровский принцип фальсификационизма наполнил новым содержанием его ученик и последователь, английский философ венгерского происхождения, представитель критического рационализма Имре Лакатос. В написанной в форме школьного диалога книге «Доказательства и опровержения» [29], см. также [3], на примере теоремы Эйлера о связи между числом вершин, рёбер и граней многогранника, Лакатос использует логику догадок и опровержений в качестве примера рациональной реконструкции роста научного знания. Проводится мысль о том, что «математика не развивается как монотонное возрастание количества несомненно доказанных теорем, но только через непрерывное улучшение догадок при помощи размышления и критики, при помощи логики доказательств и опровержений». Лакатос полагал, что метод рациональной реконструкции, изначально отличный от реальной истории и созданный специально в целях рационального объяснения развития научного знания, может быть переработан и применён к другим областям науки, в частности анализу развития теоретической физики. Анализ научности исследовательской программы состоит, по Лакатосу, из трёх этапов: выдвижение рациональной реконструкции, её сравнение с реальной историей данной науки, критика рациональной реконструкции за несоответствие действительной истории и критический взгляд на историю ‒ за отсутствие рациональности.

Ставшая предметом острой полемики книга Томаса Куна «Структура научных революций», а также несовершенство попперовской концепции фальсификационизма привели Лакотоса к идее, обозначенной им как «утончённый фальсификационизм», согласно которому отрицательный результат эмпирической проверки считается недостаточным для опровержения теории и отказа от неё. Для признания или непризнания теории требуется учёт и других факторов, помимо соответствия или несоответствия с экспериментальными данными. Для выбора между конкурирующими теориями необходима оценка их эвристического потенциала и перспектив развития.

В соответствии с хорошо известным, хотя не всеми признаваемым тезисом Дюгема‒Куайна невозможно вывести окончательный вердикт относительно истинности теории. По П. Дюгему

«Физик никогда не может подвергнуть контролю опыта одну какую-нибудь гипотезу в отдельности, а всегда только целую группу гипотез. Когда же опыт его оказывается в противоречии с предсказаниями, то он может отсюда сделать лишь один вывод, а именно, что, по меньшей мере, одна из этих гипотез неприемлема и должна быть видоизменена, но он отсюда не может ещё заключить, какая именно гипотеза неверна» [25, с. 224].

В более радикальной формулировке Куайна, высказанной ещё в начале 50-х,

«Любое утверждение может рассматриваться как истинное, несмотря ни на что, если мы сделаем достаточно решительные корректировки в каком-то ином фрагменте теории» [61].

Тезис Дюгема-Куайна, в какой-то степени использованный в книге «Доказательства и опровержения», был модифицирован Лакатосом в рамках разработанной им новой методологии научно-исследовательских программ, основанной на идее универсальной логико-нормативной реконструкции развития науки. Рост «зрелой» науки рассматривается как смена непрерывно связанных теорий, обусловленная нормативными правилами исследовательских программ, предписывающих «положительную эвристику» ‒ наиболее перспективны пути дальнейшего исследования и «негативная эвристику» ‒ пути, которые следует избегать. Были введены два новых понятия: неизменяемое «жёсткое ядро» неопровергаемых фундаментальных допущений программы и обеспечивающий сохранность «жёсткого ядра», состоящий из вспомогательных гипотез «защитный пояс» теории, который допускает отдельные изменения и может быть частично или даже полностью заменён при столкновении с контрпримерами. Изменением имеющихся или добавлением новых вспомогательных гипотез нейтрализуются контрпримеры, устраняются аномалии теории и увеличивается её эмпирическое содержание, которое может иметь и эмпирическое подтверждение.

Одним из наиболее ярких и радикально настроенных представителей постпозитивизма является родившийся в Австрии учёный и философ науки Пол (Пауль) Фейерабенд . Его главный труд «Против метода. Очерк анархистской теории познания» [41], изданный в 1975 году и посвящённый памяти скончавшемуся за три года до этого Лакатоса, представляет, по словам Фейерабенда,

«первую часть книги о рационализме, которую мы хотели написать вместе с Имре Лакатосом. Я должен был нападать на рационалистскую позицию, Имре ‒ отстаивать защищать её, парируя мои аргументы» [там же, с. 17].

Фейерабенд не особенно жалует анархистскую философию, но является убеждённым сторонником анархизма в области эпистемологии и философии науки:

«Наука представляет собой по сути анархистское предприятие: теоретический анархизм более гуманен и прогрессивен, чем его альтернативы, опирающиеся на закон и порядок.

Данное сочинение написано в убеждении, что, хотя анархизм, быть может, и не самая привлекательная политическая философия, он, безусловно, необходим как эпистемологии, так и философии науки» [там же, с. 37].

Отвечая на поставленный им вопрос о ценности науки, Фейерабенд отмечает, что хотя науке мы обязаны невероятными открытиями, проясняющими наш дух и улучшающими нашу жизнь, но в то же время наука вытесняет позитивные достижения более ранних эпох и вследствие этого лишает нашу жизнь многих возможностей. Отсюда делается такой вывод:

«Сказанное о науке справедливо в отношении известных нам сегодня мифов, религий, магических учений. В своё время они также приводили к невероятным открытиям, также решали проблемы и улучшали жизнь людей. … Поэтому необходимо пересмотреть наше отношение к мифу, религии, магии, колдовству и ко всем тем идеям, которые рационалисты хотели бы навсегда стереть с лица земли» [там же, с. 26, 299].

Несмотря на свой крайний радикализм, релятивизм Фейерабенда, его эпистемологический анархизма оказал определённое влияние на позиции Куна, Лакатоса и других авторов в области философии науки.

Тезис о несоизмеримости теорий, социологизм и релятивизм Куна подверглись критике с разных сторон, в том числе с позиций американского философа науки Ларри Лаудана. В любой концепции оснований науки так или иначе возникает потребность метатеоретического осмысления фундаментальных понятий, принципов, идей и образов, определяющих приоритеты научного поиска, стратегию исследования и их историческую изменчивость. То, что Томас Кун обозначил как парадигму, у Ларри Лаудана анализируется как исследовательская традиция, характеризуемая совокупностью принимаемых методологических и онтологических допущений и запретов. Представитель постпозитивизма Лаудан, опираясь на некоторые идеи И. Лакатоса и С. Тулмина, о котором будет сказано ниже, и, критикуя тезис Куна о несоизмеримости теорий, предлагает неорационалистический вариант методологии науки, призванный «восстановить в правах научную рациональность» [57]. Предложенная Лауданом «сетчатая модель обоснования», отвергая куновский тезис о несоизмеримости теорий, «революционной науке» и «нормальной науке», направлена на поиск гармонического синтеза дискретного и непрерывного в развитии науки. В концепции неорационалиста и «когнитивиста» Лаудана реконструкция научного знания требует прежде всего методологического анализа целей и ценностей науки, находящейся в процессе эволюции, и хотя научное знание взаимодействует с социокультурным контекстом и связано с социологическими интерпретациями, однако этот фактор всё же вторичен.

С критикой релятивизма Куна выступил британский философ аналитического направления постпозитивистского периода Стивен Тулмин Выступая против неопозитивистской программы обоснования научного знания, он предлагает исторический подход к научно-исследовательским процессам. Наука, по Тулмину, двойственна: это и совокупность интеллектуальных дисциплин и профессиональный институт. Тулмин критикует идею Куна относительно развития науки как революционного процесса и предлагает эволюционную модель развития науки, напоминающую дарвиновскую теорию эволюции, широко используя при этом аналогию с её понятиями [39]. В эволюционной модели развитие науки представляется как инновация – появление различных вариантов теории и как отбор – выживание наиболее стабильных теорий, которые рассматриваются как «популяции» понятий. Эволюция «концептуальных популяций» связана как с внутринаучными, так и вненаучными факторами, которые являются дополняющими друг друга сторонами эволюционного процесса. Решающую роль здесь всё же играют рациональные факторы, носителями которых являются представители научной элиты, от которых главным образом зависит успешность «искусственного» отбора и «выведение» новых «популяций».

Вопросы, связанные со структурой науки и возникновением научного знания, исследовал родившийся в Германии американский физик, философ и историк науки Джеральд Холтон. Холтон много лет занимался изучением научного творчества А. Эйнштейна и считается одним из наиболее авторитетных специалистов в этой области историографии. Он также является автором статей о Кеплере, Нильсе Боре, работ по истории физики, но прежде всего известен как создатель «тематического анализа». Поставленную перед собой исследовательскую задачу Холтон определяет следующим образом:

«Я пытаюсь произвести тщательный анализ той фазы работы ученого, в которой происходит зарождение новых идей» [44, с. 7].

Основными понятиями концепции Холтона являются тема и тематический анализ. Холтон не даёт чёткого определения «темы», но фактически под этим понимается то, что лежит в основе науки, научного познания, влияет на способ решения фундаментальных проблем и составляет основу индивидуальных предпочтений, отдаваемых учёным той или иной гипотезе: фундаментальные понятия, обобщённые модели, программа исследований, эвристические правила, определяющие постановку вопроса. Что касается тематического анализа, то он

«даёт возможность находить в развитии науки определённые черты постоянства или непрерывности, некоторые относительно устойчивые структуры, которые воспроизводятся даже в изменениях, считающихся революционными, и которые подчас объединяют внешне несоизмеримые и конфронтирующие друг с другом теории» [там же, с. 9].

Двумя другими ключевыми понятиями тематического анализа, являются событие и траектория:

«Я стараюсь рассматривать любой результат научной деятельности, опубликованный или неопубликованный, в качестве некоторого «события», расположенного на пересечении тех или иных исторических «траекторий» — таких, как по преимуществу индивидуальные и осуществляющиеся наедине с самим собой личные усилия учёного; «публичное» научное знание, разделяемое членами того сообщества, в которое входит этот учёный; совокупность социологических факторов, влияющих на развитие науки, и, несомненно, общий культурный контекст данного времени» [там же, с. 8].

Характерной особенностью концепции Холтона, в отличие от точки зрения Куна, можно считать особое подчёркивание роли обеспечивающих преемственность знания инвариантных структур в частой смене научных теорий.

В заключение необходимо отметить, что, хотя в последние десятилетия большинство работ вышли на английском, широкий спектр проблем анализировался и русскоязычными авторами, при этом

«В отечественной философии науки проблематика оснований науки исследовалась как в аспекте внутренней структуры и динамики научного знания, так и в аспекте его социокультурной обусловленности, что позволило более аналитично представить структуру и функции оснований науки» [38].

Но это уже тема отдельного разговора.

Аракелян Грант Бабкенович 

Об основаниях фундаментальной науки. Часть I. Структура научного знания. Основания математики

Об основаниях фундаментальной науки Часть II. Основания физической теории

---

P.S. 

О фундаменте науки

Грант Аракелян написал прекрасную статью «Об основаниях фундаментальной науки, которую начинает словами:

«Человек разумный (homo sapiens, представитель семейства гоминид отряда приматов) всегда задавался вопросами, на которые нет однозначных ответов. Каков окружающий нас мир, что лежит в его основе, кто им управляет, возник ли он по естественным причинам или в соответствии с божественным замыслом? Существует ли высший разум, сверхъестественное начало, бог, творец, демиург? Кто мы сами, откуда взялись, куда идём, каков смысл нашего существования? Одиноки ли мы во Вселенной, или же есть и другие разумные существа, для которых мы, возможно, всего лишь ничтожные твари на второстепенной планете? Ответы на подобные вопросы, какими бы спорными и неубедительными они ни были, могут быть получены только путём рефлексии над повседневным эмпирическим опытом, как результат умозрения, полёта творческой фантазии, теоретического осмысления существующих реалий».

Я хотел бы дополнить эту замечательную статью.

Множество ученых занимаются решением множества частных проблем. Но все они зависят от их представления об окружающем мире. Если это представление у них неодинаково, то и решение одинаковых задач будет неодинаковым. Именно это предвидел И.Кант, говоря о необходимости философского надзора над учеными, без которого из-за деревьев можно не увидеть леса. То есть пока не решены общие проблемы, трудно и даже невозможно решить множество частных проблем. Наиболее общей проблемой является проблема окружающего нас мира - Вселенной. В ней три главных проблемы: пространство, время и материя. Наука пытается выяснить: вечна или не вечна Вселенная, конечно или бесконечно пространство, прерывна или непрерывна материя. Если первые две проблемы решаются конкретно логически "или-или?" и ничего третьего, то проблему материи нельзя считать решенной. Как и всякая нерешенная проблема, материя считается двойственной, она и прерывна и непрерывна. От решения проблемы материи зависит решение и самой темной проблемы физики – проблемы света. Если материя прерывна, то свет – это поток каких-то частиц (корпускул). Если материя прерывна, то свет – это волны непрерывной материи (эфира).

Встретились два приятеля в поезде и удивились: «До чего же дошла современная техника, в одном вагоне они одновременно едут в противоположные стороны». Но нет, в технике это невозможно, а в науке возможно. В науке объект может иметь противоположные, то есть взаимоисключающие свойства. Он может быть целым (непрерывным), но может быть одновременно разорванным в клочья (прерывным). Наука действительно выше техники. Кабинетный ученый может сочинять всякие небылицы, а реальный инженер не может.

Были две взаимоисключающие физики: Аристотеля, а затем Ньютона. Аристотель опирался на неподвижность Земного шара и потому считал, что пустого пространства нет, если бы оно было, то Земной шар мог бы двигаться, и могло бы быть движение по инерции (хотя термина инерция он не знал). Поэтому материальная среда эфир заполняет пространство Вселенной, удерживая Земной шар в неподвижности. В этой физике возникла волновая теория света (Гюйгенс).

После выхода в 1687 г. книги Ньютона «Математические начала натуральной философии» родилась классическая физика, в которой пустое пространство позволяет движение по инерции и невозможна волновая теория света, но возможна корпускулярная теория света.

А в 1818 году Парижская АН соединила эти две несовместимые физики через волновую теорию света. Думаю, академики понимали, что обычная логика не допускает этого, но им помог известный тогда философ Гегель, который придумал новую «высшую» логику, которая якобы позволяет совмещать несовместимое. Эту логику сейчас называют диалектической. Но по законам обычной логики из двух противоположных логик верной может быть только одна, т.е. обычная (формальная) логика. С этого времени началась современная теоретическая физика, больная двойственностью света.

С волновой теорией света в физику вернулся эфир. В это же время Фарадей экспериментально создавал электротехнику. Но Максвелл создал теорию на основе волн эфира. Потом Герц открыл, как считается, радиоволны. Появилось радио, телевидение и т.д. и т.п. Можно ли сомневаться в теории Максвелла? Потом Майкельсон пытался измерить скорость Земли относительно эфира. Природа ответила, что такой скорости нет. То есть или Земля неподвижна, или эфира нет. Но физики не поняли природу и изобрели теорию относительности. Ее создатель однажды заявил, что эфир природе не нужен. Но если бы Майкельсон знал, что эфира нет, он не стал бы делать свой эксперимент, и не родилась бы теория относительности. Потом Планк, изучая излучение света, перешел к дискретности излучения (вернувшись к Ньютону), не поняв, что излучается дискретная материя, а не кванты энергии. Но если эфира нет, то не может быть и радиоволн. Чтобы передать информацию с далеких окраин Солнечной системы, аппарат должен прицелиться на Землю и выпустить очередь из «пуль-радиокорпускул». 

В 1924 году Луи де Бройль в диссертации провозгласил, что каждая частица – это волна, а каждая волна – это частица. Иначе говоря, он «открыл» двойственность, хотя современная двойственная физика фактически началась в 1818 году, объединением несовместимых физик. 

Если признать, что современная теоретическая физика опирается на логическую ошибку двойственности, то придется отказаться от множества популярных ныне теорий: Большого взрыва, теории относительности и даже квантовой механики, которые выросли на базе неправильного объяснения экспериментов Юнга и Френеля. Физика станет простой, понятной и не будет травмировать детскую психику, доводя порой до суицида.

Мы называем свой вид «человеком разумным», надеясь решать свои проблемы, в отличие от мира животных, с помощью разума, а не силы. В животном мире идет непрерывное соревнование: кто сильнее, кто быстрее, кто ловчее и т.п. А мы не допускаем дискуссии, чтобы выяснить, кто умнее.

Павел Каравдин​  (физик-самоучка).

http://www.trinitas.ru/rus/doc/0016/001f/00163576.htm