Не лѣполи ны бяшетъ, братiе, начяти старыми словесы славныхъ повѣстiй  о Котѣ, что на Велико-Русской равнинѣ обитающемъ! начати же ся тъй пѣсни по былинамь сего времени, а не по замышленiю Бояню. Боянъ бо вѣщiй…

Почнемъ же, братiе, повѣсть сiю.

Котъ сей народомъ любимый - звѣрь справный, важный, вальяжный, умомъ крѣпокъ, душою мягокъ, но зѣло свирѣпо блюдетъ свой ревиръ. Зимою не спитъ, безъ зряшной суеты живетъ. Миренъ и добръ сей справный звѣрь, съ другомъ ласковъ, но супостата гонитъ нещадно

И каждыя сто лѣтъ въ пяткъ потопташа поганыя супостаты, всё лѣзутъ къ Коту, хотятъ его заѣсть и самимъ воцарить на Велико-Русской равнинѣ.  Доблестно Котъ съ супостатомъ сражается, всегда молодецъ!

Сколько разъ набѣгала на него псина нѣмецкая, то съ кастрюлею на головѣ, то съ мискою, всѣ бросается Таксой вертлявою, зѣло свирѣпа животина сія. Котъ нашъ поостри сердца своего мужествомъ, наплънився ратнаго духа  Таксу сію, псину поганую, треплетъ и рветъ въ куски разъ за разомъ! Но Такса умомъ скорбна, шерстью клочна, да брюхомъ алчна - всѣ мечтаетъ заѣсти Кота.

Но не одолѣть ей Кота ни прежде, ни теперь. "Бяша" брешетъ Такса Кота углядеша. "Самъ ты бяша" молвитъ Котъ и рветъ псину поганую, треплетъ да гонитъ прочь со своей земли. Иной разъ доблестный звѣрь, въ ражъ вошедши, до логовища поганаго песьяго допрыгнетъ, да и домой спѣшитъ. Что ему въ чужихъ-то логовищахъ, а дома Коту лепо.

У той нѣмецкой Таксы, что биваема всегда, въ сосѣдяхъ чухонскій  Гусь обрѣташа. Птица жирная, гоготливая.  По болотомъ и грязивымъ мѣстомъ живя, взалкала богатства Котовыхъ земель. Но гдѣ ужъ Гусю съ Котомъ тягаться... Зѣло ретиво Котъ чухонскаго Гуся трепалъ, а тотъ, охромѣвши, еле хоть одну ногу унесъ, да зато живой остался, не съ яблокомъ запеченъ, и то радъ.

Съ тѣхъ поръ одноногій Гусь присмирѣлъ, только гоготнетъ по старой памяти съ болотъ, да и затихнетъ, сунувъ голову подъ крыло. Нынѣ оный Гусь и вовсе плохъ сталъ, глистами скорбенъ.

Другаго вѣка велми ретиво турецкій Тараканъ на Котову землю зарился, любитъ сѣй бусурамнскій насѣкомый гнусъ тепло, до Крыма охочъ. Но Кота усишшами янычаръ не напугалъ, Котъ и его удохлилъ, да такъ, что отвалился у Таракана и усы, и ноги. Такъ и живетъ теперь Тараканъ янычарскій калѣкою, но величіе прежнее помнитъ, хоть и пониманіе имѣетъ что Котъ не лыкомъ шитъ.

Дремлетъ во полѣ мирный Котъ. Лепо ему въ домѣ родномъ! Да съ французской земли ужѣ галлійскій Пѣтухъ сѣрымъ волкомъ бѣжитъ, ако тать въ нощи. Пѣтухъ сѣй - птица буйная, головенкой куриной трясетъ, ястребомъ себя взомнша, всѣхъ сосѣдей Котовыхъ потопташа, и речетъ "Азъ есьмъ міровъ властелинъ!". Спящаго Кота за хвостъ ухватиша побѣду свою вопитъ.  

Да вотъ Котъ и возсталъ ото сна, богатырскою лапою Пѣтуха смялъ, перья такъ и летеятъ зимней вьюгою. Побѣжалъ Пѣтухъ прочь, въ рѣкѣ подъ березами чуть не утопъ, крикомъ кричитъ. До самаго курятника Котъ за пѣтухомъ шелъ, хотѣлъ посмотрѣть какъ куры живутъ да и изъ какихъ такихъ яицъ этотъ герой вылупился. Посмотрѣлъ Котъ, погостевалъ у кур, да домой воротился. Дома Коту лепо!

Былъ и Желтоящеръ на Котовыхъ окраинахъ, что свою выгоду алкалъ, да на Котову землицу щурился. Котъ ненарокомъ его лапой отодвинулъ, да и гуляетъ себѣ.

Желтоящеръ тотъ во времена оныя сильно претерпѣлъ отъ разнаго звѣрья, хвостъ утратилъ, злобищу затаилъ, памятливый. Только на Кота и уповалъ, какъ его краснорожій Макакъ съ острововъ ниппонскихъ совсѣмъ одолѣлъ. Возопилъ тутъ Желоящеръ: "Котикъ, сосѣдушко родной, выручай! одному мнѣ сію напасть не одолѣти". Спасъ его Котъ, пущай живетъ - тоже существо. Такъ и быти сосѣдями - Котъ и Желтоящеръ съ новымъ хвостомъ.

На маломъ островѣ испоконъ вѣковъ шелудивая Псина брешетъ, въ зломъ сердцѣ ядъ къ Коту такъ и кипитъ черезъ край. Много разнаго звѣрья своей брехнею противъ Кота строитъ. Вѣкъ за вѣкомъ Котъ ей покоя не даетъ - охота ей Кота разорвати, да на кускахъ Котовыхъ пировати. Какъ задремлетъ Котъ, такъ шелудивая козни чинитъ.  

Нѣмецкую Таксу, что бита Котомъ всегда, шелудивая Псина, всей лжи мать, противъ Кота обратила. А Такса и рада сама на Кота бросаться, прежней трепки не помнитъ ужѣ, головою скорбна, памяти нѣтъ. А Коту недосугъ, и Таксу видитъ, и брехню старой суки шелудивой слышитъ, да только Котъ своимъ дѣломъ занятъ - онъ по осени шерстію полинялъ, послѣ гдѣ чумныхъ крысъ подавилъ, гдѣ мѣтилъ ревиръ, а то и невестушекъ смотрѣлъ.  

Такса, что воднымъ страхомъ скорбна, на Кота набѣжала опять. Котъ сердца своего мужествомъ, наплънився ратнаго духа, Таксу ту рвалъ и трепалъ, своя храбрыя плъкы наведе на землю нѣмецкую. Въ логовищѣ бѣсноватую Таксу додушилъ, да жаль не до смерти. Хитро поганая прикинулась дохлою, долго валялась въ канавѣ и смердѣла, а какъ прошла половина вѣка, такъ и вылѣзла, раны зализаша. Но ужѣ тихо сидитъ, скулитъ иногда да коситъ глазомъ на Кота, ждетъ своего времени. Нынѣ и она глистами скорбна, заѣдаютъ ея, да всѣ не заѣдятъ.

Изъ Шелудивой аглицкой Псины помѣта выродокъ, блудомъ прижитый,  - Лысый Птицъ, что сверху гадитъ на всѣхъ, гордо клокочетъ "Азъ есмь Орелъ!", сущимъ грифомъ надъ Котомъ кружитъ, всё ждетъ чтобы Котъ уснулъ.

Котъ ужѣ было какъ-то и заснулъ, захрапѣлъ. Вельми свирѣпо на него Лысый Птицъ налетѣлъ. Сѣй афронтъ съ небесныхъ сферъ углядеша, крысы изъ щелей повылезаша, чая заѣсти Кота.

Котъ, хотя птицю въ буйствѣ отогнати, да немалый уронъ потерпеша, глазами засверкалъ, крысъ тоже лапами подавилъ, но многія успѣли по щелямъ да норамъ затаиться. Крысы тѣ, шкуру перекрасивши, будто котятушками къ Коту подло ползутъ, на мирную доброту его уповая. Кто изъ крысъ французскою булкою хруститъ, кто въ лапахъ кусочки Котовой шерсти ташшитъ, будто своя отпала, кто речетъ съ величіемъ прекрасное, да всѣ едино - поганый пискъ. Котъ не обманулся ихъ подлостію, да по добротѣ своей равнодушно рѣшилъ " тоже твари, жить хотятъ, съѣсти ихъ успѣю ишшо, а нонѣ недосугъ".     

Се была первая повѣсть моя о Котѣ Велико-Русскомъ...

Рекъ Боянъ ko_mon, пѣснотворецъ стараго времени.