30 мая 1942 года началась операция «Миллениум»

Этот день в истории:

Трудно сказать, был ли замысел британского маршала военно-воздушных сил Артура Харриса (он же – «Бомбардировщик» Харрис) тщательно выношенным планом или внезапным озарением. Но предлагая его в мае 1942 года своим руководителям – сэру Чарльзу Порталу, начальнику штаба ВВС, и премьер министру её величества Уинстону Черчиллю, он рисковал весьма многим. Для реализации харрисовой идеи – одновременного авиаудара 1000 (прописью – тысячи!) бомбардировщиков по крупному западно- или северогерманскому городу, у него банально не было нужного числа машин: в его распоряжении их тогда насчитывалось всего 400. 

Артур Харрис

Зато ни Портал, ни Черчилль ничем особенно не рисковали. Потерпит Харрис неудачу – можно будет распустить вверенное ему командование бомбардировочной авиации, благо противников его организации в «Ройял эйр форс» был предостаточно, а самолеты раздать территориальным командованиям. Если Харрис сдержит обещание и авианалет пройдет успешно, то тем лучше, правда?

Короче, шанс «Бомбардировщику» предоставили, и он сделал все, чтобы им воспользоваться. В ходе ночных налетов на Любек (конец марта) и Росток (конец апреля) была применена новая тактика: плотно застроенный центр старых городов заваливали зажигательными бомбами. Логикой при этом руководствовались такой: разрушая условия для нормальной жизни населения, мы подрываем людской потенциал немецкой оборонной индустрии. О «пустяках» вроде стариков, женщин, детей и прочих невоеннообязанных, видимо, предпочитали не задумываться. Равно как о всяком там культурном наследии и историческом достоянии. В общем, потери британцы считали только свои и именно поэтому еще в 1941 году прекратили все налеты на Берлин: безнаказанно бомбить хорошо прикрытую с воздуха столицу тогда не удавалось.

Однако, вернемся к операции «Миллениум». Как вы уже догадались, так в штабных документах был поименован харрисовский удар тысячи бомбардировщиков. Затея и в самом деле была масштабная, но где взять недостающие машины? И вообще, чем тогда располагал королевский военно-воздушный флот?

Весной 1942 года кроме боеготовых бомбардировочных частей, летавших, прежде всего, на двухмоторных виккерсовских «Веллингтонах» и первых эскадрилий, укомплектованных шортовскими четырехмоторными «Стирлингами», имелись еще подразделения, насчитывавшие 131 четырехмоторный «Галифакс» и 73 «Ланкастера» – это были новейшие тяжелые бомбардировщики. Какое-то количество старых «Веллингтонов» и более новых «Уитли» как раз проходило переоснащение, что-то удалось набрать в учебных подразделениях, а несколько десятков машин наскребли буквально с бору по сосенке, по принципу «все, что может подняться в воздух». Так было собрано 1040 самолетов.

С экипажами дело обстояло еще хуже. «Веллингтоны» были заняты боевой работой, опытные пилоты были на вес золота, учить и сколачивать подразделения было некогда, поэтому в «Миллениуме» участвовали и плохо подготовленные экипажи. Харрис извернулся и тут, выдав нужду за добродетель: вместо того, чтобы каждое подразделение самостоятельно выходило на цель, применили новую тактику, названную боевым потоком, машины шли одной линией, буквально «в затылок». За полтора часа всей тысяче было приказано отработать по цели – по 12 машин в минуту.

Во всех 53 эскадрильях, разумеется, чувствовали, что предстоит большое дело, но напряжение еще усилилось, когда 26 мая был объявлен приказ: в одну из следующих трех ночей – в зависимости от облачности – бомбим Гамбург или Кёльн. То есть тогда – второй или третий по величине города Германии.

Тридцатого мая Харрис принял решение в пользу – вернее сказать, на горе Кёльну. Портала и Черчилля он пытался убедить, что потери будут в разумных пределах: полсотни машин лишимся, но не более. Премьер, человек, лишенный всякой наивности, отнесся к этой «пурге» как она того заслуживала и сказал, что потери будут процентов в десять, то есть до сотни машин.

В ночь на 31 мая в 0 часов 47 минут, на восемь минут раньше запланированного, над городом на Рейне разверзлось небо. Первые два «Стирлинга» зашли на Ноймаркт, их пилоты при ясной луне легко отыскали площадь, занимавшую примерно три гектара, и обозначили её зажигалками. В последующие 88 минут 898 дошедших машин отбомбились по городу, «выгрузив» 1500 тонн бомб. Две трети – зажигалки, остальное – фугаски.

… Этот налет на Кёльн был сто девятым по счету, и итоги его оказались кошмарными. Было зарегистрировано 2500 очагов пожара, из которых 1700 – крупных. Ни о какой эффективной борьбе с огнем в таких условиях говорить не приходилось. Три тысячи зданий выгорели полностью, две тысячи – в значительной степени, а семь тысяч пострадали легко. К счастью, если здесь уместно такое выражение, не повторилась трагедия Любека и Ростока, и огненный шторм, уничтоживший центры этих двух городов, в Кёльне все же не случился. Погибших оказалось «всего» 500 человек, что с учетом численности населения и в самом деле немного. Зато очень много было раненых – 45 тысяч человек.

Разрушенный бомбардировками Кельн

Целиком и полностью были уничтожены все средства связи. До Берлина – за каких-то 600 километров – первая информация дошла спустя несколько часов. Не справившееся с отражением налета Люфтваффе – впрочем, кто бы на его месте справился с таким навалом – загнало руководству «информацию» о том, что в налете участвовало 60 самолетов, погибло 85 человек и 5 тысяч осталось без крова. Она была воспринята с должным скепсисом, в том числе и рейхсминистром пропаганды Йозефом Геббельсом,

Правда, не поверил он и в растиражированную Би-Би-Си реальную цифру участвовавших машин. Ему пришлась по душе собственная «экспертная оценка» – от 200 до 300 самолетов. Поскольку и раньше урон, наносимый немецким городам бомбардировками союзников, сознательно занижался (в ходу были два стандартных определения – «незначительные повреждения» и «низкие потери»), то после налета на Кёльн их уже окончательно перестали принимать всерьез, и народная молва стандартно преувеличивала ущерб и жертвы, и без того немалые.

Операция «Миллениум» помогла маршалу Харрису укрепиться на своем посту, и её результатами он мог быть полностью доволен: Люфтваффе удалось сбить только 41 машину, то есть потери составили 3,9%. «Бомбардировщик» решил закрепить успех и приказал готовиться к таким же крупным рейдам на Эссен и Бремен. Они не дали ожидаемого эффекта: эти города спасла плохая погода. В конце июня гигантскую армаду распустили и до конца 1942 года число самолетов, участвовавших в налетах, колебалось в интервале между 200 и 350.

Как уже неоднократно было показано, с военной точки зрения эти масштабные затеи большого значения не имели, но вот с пропагандистской – дело другое. Собственно, затем они задумывались, затем и совершались.

Разумеется, нельзя отрицать очевидного: немцы тоже бомбили британские города, скажем, на апрельский (1941 года) удар по центру Берлина, когда было разрушено здание Берлинской оперы на Унтер-ден-Линден, Люфтваффе ответило налетом на Бирмингем, Белфаст и чуть позднее – Лондон. Кстати сказать, еще раньше, втянувшись в такой обмен запугивающими ударами, немецкая авиация растратила силы, столь необходимые ей для решения чисто военных задач: если бы они продолжали методично долбить британские аэродромы, битву в небе над Англией Лондону выиграть было бы куда труднее, если вообще возможно.

Вообще, обмен ударами по большим городам стал, если хотите, едва ли не самой характерной чертой Второй мировой войны на западе Европы. И уж точно одной их самых жестоких, поскольку непрямой военно-стратегический эффект достигался за счет деморализации гражданского населения. Стоит заметить, что утрата моральных ориентиров теми, кто вел эту войну против простых жителей – подчеркнем: с обеих сторон – была неизбежным следствием. И если геббельсовская пропаганда оперировала специально изобретенным глаголом «ковентрировать», означавшим дословное выполнение обещания фюрера «стереть с лица земли» эту Британию, то их противники ответили на него могучим неологизмом «гамбургизировать», напоминавшем о трагической судьбе исторической части вольного ганзейского города.

Но если одних – немцев – намеренно и всех скопом освободили «от химеры, именуемой совестью», внушив нелепые расовые предрассудки, то другим, гражданам демократического правового государства, предстояло проходить школу жестокого расчеловечивания самостоятельно, каждому в одиночку.

Исследованию этого печального феномена посвящена обстоятельная работа йенского историка Дитмара Зюса, озаглавленная «Смерть, настигшая с воздуха». По оценкам экспертов, одно из её главных достоинств – взвешенный подход, которому чуждо деление на «наших» и «ваших», с последующим преувеличением «наших» страданий и выпячиванием «ваших» злодеяний.

Надо сказать, что к будущей стратегической воздушной войне загодя готовились обе стороны. Но когда началась эта вакханалия налетов, ответных налетов, ответов на ответные налеты и тому подобного, то выяснилось, что и пропагандистский арсенал сторон до удивления схож. Противника без особой фантазии обвиняли в том, что он без разбору наносит удары по гражданским целям и по населению. А себе приписывались доблесть и мужество, диктующие необходимость атаковать только цели несомненно военные. Нет, не подумайте, что благонравную лондонскую «Таймс» можно поставить на одну доску с оголтелой «Фёлькишер беобахтер». Первая работала куда изящнее и взвешеннее. Но принципиальная основа, увы, была одинаковой: несокрушимое деление на «хороших» наших и «плохих» чужих. Понятно, что от Британии никто не вправе требовать пассивной жертвенности и отнимать у неё право на ответный удар. Но «бомбардировки по Бедекеру» (так еще во время войны, используя название популярнейшего путеводителя, корили британцев за то, что они выжигают исторические центры древних городов, где никакими военными объектами и не пахло) – это как-то слишком. А островная пресса в это время рассуждала о том, что из военного искусства напрочь ушло понятие рыцарства и вообще нонеча не то, что давеча. Ну, в общем, ничего нового – цель оправдывает средства.

Еще раз не лишне будет повторить: до того, как началось целенаправленное уничтожение немецких городов, были разбомбленная Варшава и Белград, Роттердам и Ковентри. Между прочим, апрельский 1941 года налет на Берлин (3200 фугасных бомб и 14 000 зажигательных) был местью именно за удар по югославской столице… Но тогда стрелка весов качалась то в одну, то в другую сторону, а с 1942 года, когда в войну в Европе вступили США, техническое и материальное превосходство союзников сказалось быстро и привело к неотвратимому погрому Германии с воздуха. У Люфтваффе не осталось реальных сил для осуществления «ковентризации», а вот у Королевских военно-воздушных сил и их американских партнеров появлялось все больше возможностей для «гамбургизации» городов Третьего рейха.

В книге Дитмара Зюса приведен поистине потрясающий факт. Альберт Шпеер, министр вооружений и любимый архитектор фюрера, возглавлял в то время рабочий штаб по восстановлению разрушенных городов – разумеется, чисто теоретическому, поскольку реально на это не было ни сил, ни средств. Так вот там, в этом штабе, к причиненным разрушениям и утрате исторических памятников относились с прагматическим цинизмом, дескать, когда дойдут руки, то можно будет спокойно создавать на этом месте светлые города будущего, а население не создаст проблем своим занудством: нечего будет отстаивать от сноса. Вот уж истинно, кому война, а кому мать родна!

Да что говорить, когда сам фюрер (свидетельством тому дневник Йозефа Геббельса) после бомбардировки Кёльна говорил, что «там надо было много сносить, чтобы достичь прорыва, но это возможно лишь только путем нанесения тяжелого психологического ущерба населению». «Враг выполнил за нас эту задачу», – радовался вождь нации.

Представьте себе, по ту сторону Ла-Манша у архитекторов, как свидетельствует Дитмар Зюсс, господствовали те же милые настроения. Разрушения дали им шанс «построить города, в которых жизнь человека обещает качественно улучшиться. «Конец викторианской тесноте», – радовались они, глядя на разрушенные кварталы по берегам Темзы. Словом, и тут те же оценки, описанные русским классиком: «пожар способствовал ей много к украшенью».

Другой германский историк – Йорг Фридрих – посвятил свою книгу «Пожар. Германия в бомбовой войне 1940-1945 годов», как явствует из названия, той же теме. Но его угол зрения заметно отличается: он рассматривает вопрос о том, какую вину возложило на себя британское правительство своим ведением воздушных налетов. Немудрено, что в Британии её выход в свет вызвал жаркие дебаты – кому же охота признавать свои грехи?

«Черчилль несет ответственность за уничтожение полумиллиона гражданских лиц», – настаивал Й. Фридрих в одном из своих интервью. При бомбардировке Ковентри погибло 568 гражданских лиц. Когда война уже была выиграна, когда сухопутные войска союзников уже были в Айфеле, в январе 1945 года бомбовая война достигла своего апогея: не для достижения победы, а для наказания Германии. В последние полгода войны гибло в среднем по 1023 гражданских жителя в день. Был полностью разрушен Пфорцхайм – 63 тысячи жителей, погиб каждый третий. Это военное преступление? Каждому предстоит ответить на этот вопрос самостоятельно».

Но ведь есть масса работ, в которых пространно доказывается, что союзники бомбардировали Германию только потому, что немцы, как говорят ученики начальной школы, первые начали. Ну и еще затем, чтобы приблизить конец войны.

Я знаю, что жители приюта для слепых на Ораниенбургерштрассе в берлинском районе Кройцберг эту войну не начинали, правда, не знаю, поддерживали ли они её, парирует Йорг Фридрих. И уж точно они не те, к кому надо было обращаться, чтобы эту войну завершить. Было наказание этих незрячих ответом на агрессию Гитлера? Безусловно! Но имел ли этот ответ смысл с военной точки зрения? Безусловно, нет. Является ли это военным преступлением? «Для меня вопрос открыт», – считает историк.

А как же стремление морально подавить гражданское население? Этим же и оправдывались самые жестокие и смертоносные бомбардировки? По мнению Йорга Фридриха, и военный кабинет Британии, и командование Королевских военно-воздушных сил прекрасно понимали суть своих действий, иначе не озаботились бы выдумыванием казуистических оправданий. Мы, дескать, наносим удар исключительно по военным целям, а военная цель это та цель, которая приносит пользу с военной точки зрения. В результате этой нехитрой подмены уничтожение рабочих кварталов приносило пользу с военной точки зрения, а потому они становились военной целью – вместе со всеми, кто попал «под раздачу».

Был в это толк на самом деле? Историк отвечает на этот вопрос так: население Британии на собственном опыте знало, что такое бомбовые удары по площадям. Во время налетов на Лондон в 1940 году погибло 14 тысяч человек, из них 2300 детей. Ну и что, каким образом это подорвало волю британцев к сопротивлению и понизило их моральный дух? Точно такого же «успеха» добились и посланцы «Бомбардировщика» Харриса. Не то что решающего, а даже серьезного влияния на ход войны эти обмены смертоносными ударами не оказали. Союзники большую часть войны бомбили то, до чего могли дотянуться, а от авиационных заводов Саксонии и Анхальта, и от военных предприятий Берлина и Силезии они почти до конца войны старались держаться подальше.

Но маршал Артур Харрис, истовый приверженец доктрины Дуэ, до самого конца жизни верил в то, что с помощью ударов с воздуха можно выиграть войну. Все дело только в масштабах, дескать, чем больше намолотим, тем быстрее сдадутся. Отсюда, кстати, и стремление использовать при налетах зажигательные бомбы. Это своего рода мультипликаторы ущерба – попадет в один дом, а сгорит целый квартал. Еще один важный момент: больших городов, разрушенных за один налет – раз-два и обчелся. Мюнхен, Нюрнберг, Берлин, тот же Кёльн крошили понемногу, но постоянно, и людей терзал не столько урон, сколько страх, который со временем тоже становился обыденностью.

Но самое страшное началось в последние месяцы войны. Тут к 161 городу, разбомбленному питомцами маршала Харриса и американскими союзниками (заметьте себе: речь идет практически о каждом городе с населением свыше 50 тысяч человек – неужели всюду были военные цели?) прибавилось еще 850 деревень и городишек. То есть просто все населенные пункты, оказывавшиеся на пути продвижения американо-британских войск, если предполагалось, что в них возможно оказание сопротивления победоносному маршу союзников на восток. До сантиментов ли тут, когда победа так близка?

Андрей ГОРЮХИН