Название:	ГИТЛЕР, Inc.
Автор:	Препарата Гвидо
Перевод:	А. Анваера
Жанр:	научно-историческая

 

1. Хронология уничтожения Германии (1900-1945 годы)
2. Предисловие
3. Введение: Евразийская общность.Начало осады Германии и Первая мировая война; 1900-1918 годы
4. Второй рейх: трагедия имперского становления
5. Центральный регион, полумесяц и кошмар британской геополитики
6. Кровь Романовых и окружение Германии
7. «Полезные идиоты» из Сараево
8. Осада Германии
9. Призвание Ленина
10. Последние дни Америки: от республики к агрессивной империи
11. Вебленово пророчество. От Советов до Версаля по пути русского братоубийства; 1919-1920 годы
12. Невозможная революция
13. Вступление Гитлера в материнскую ложу
14. Предательство союзниками русского Белого движения
15. Мирный договор, оказавшийся слишком жестким
16. Сон про Гитлера и расшифровка версальских статей
17. «Таяние» Германии и геополитическая корректность «Майн Кампф». От Капповского до пивного путча; 1920-1923 годы
18. Эрцбергер: в одиночку против инфляции
19. Миссия Требич-Линкольна и провал Капповского путча
20. Вальтер Ратенау — невольная жертва русско-германского пакта
21. Чистилище 1923 года: гиперинфляция
22. Первый натиск нацистских фундаменталистов
23. «Надоедливый план платежей». Каким образом управляющий Норман обрек Европу на проклятие; 1924-1933 годы
24. Банковская «сеть» и правила золотой игры
25. Монтегю Норман и «национализация банка»
26. План Дауэса и гиеродул Шахт
27. «И. Г. Фарбен» и первая немецкая пятилетка
28. Великая британская шарада: крах нового золотого стандарта
29. Последняя интрига Курта фон Шлейхера и конец Веймара
30. Рейх на мраморных скалах. Огонь, ловкость рук и маскарад на пути к «Барбароссе»; 1933-1941 годы
31. Нацистский переворот
32. Магия денег, создание рабочих мест и иностранная помощь
33. Британский маскарад и повторный обман Германии
34. Советская легенда о безумии и самопожертвовании
35. Ложная война на Западе и истинный натиск на Восток
36. Заключение

 

     В 1916 году русские правители, внезапно опомнившись, задали себе простой вопрос: какую выгоду они от всего этого получат? Какая польза от вражды с Германией? Не в том ли только она со­стоит, что России удастся преподать Австро-Венгрии урок, вы­теснив ее с восточноевропейских и балканских рубежей, кон­троль над которыми Австрия и Россия издавна оспаривали друг у друга? Стоило ли добиваться этого такой ценой?

 

         Британия могла утверждать, что сражается за империю, Франция — за свою честь, Германия — за выживание, но что мо­жет сказать Россия в оправдание такого немыслимого холокоста?

      В Лондоне уже давно предвидели и опасались, что эти мрач­ные мысли начнут обуревать русских довольно скоро; в качест­ве приманки британцы пообещали царю отдать России после войны Константинополь и проливы (которые, впрочем, для этого надо было отобрать у Турции) — правда, в Петербурге также быстро заподозрили, что это не более чем пустые посу­лы, как оно в действительности и оказалось.

      1916 год — несмотря на людские потери и возобновившиеся волнения и беспорядки в тылу (на фоне голода и усилившейся политической агитации) — не стал годом катастрофических не­удач русской армии; по этой причине Россия — с позиции своей пока сохраненной силы — могла начать с Германией переговоры о сепаратном мире. Распутин явно хотел мира, а раз так, то ми­ра хотела и царица, которая в отсутствие супруга, находившего­ся на фронте, занималась внутренними делами России.

         По стране начали циркулировать упорные слухи, что Алек­сандра, будучи «немкой» (ее мать Алиса была дочерью королевы Виктории и супругой герцога гессенского Людвига IV), ведет тайные переговоры с немцами, чтобы сдать Россию врагу. «До­лой немку! — кричали толпы (59). Но царица была втянута в со­вершенно иные дела. «Вполне вероятно, что она [Александра] стала послушным орудием в руках людей, которые желали бы за­ключить с Германией сепаратный мир» (60), и Британия надеж­но позаботилась о том, чтобы такие «люди» немедленно прекра­тили свою деятельность.

        В декабре 1916 года группа заговорщиков — повесы голубых кровей и бюрократы с сомнительной репутацией — заманила Распутина на пирушку с танцами, песнями и увеселениями. В самый разгар веселья целитель хлебнул отравленного питья, яда в котором хватило бы на то, чтобы отравить насмерть це­лый полк. Прежде чем оставшийся невредимым Распутин ус­пел вернуться к развлечениям, отпрыск одного из самых влия­тельных аристократических семейств князь Феликс Юсупов принялся стрелять в целителя из револьвера, резать ножом и бить. Он делал это с яростью, приведшей в оцепенение даже его сообщников. После этого тело еще дышащего Распутина бросили в ледяную воду канала. Юсупов — трансвестит с двена­дцатилетнего возраста, завсегдатай публичных домов, дерзкий и неразборчивый развратник — к 1916 году убедился в том, что своими магнетическими способностями Распутин оказывает пагубное влияние на царицу, что может привести Россию к ги­бели.

           1 февраля 1916 года «Дэйли мейл» присоединила свой голос к ликующим воплям российской толпы, радовавшейся смерти колдуна (61).

      Незадолго до смерти Распутин пророчествовал Романовым: «Если я умру или вы меня оставите, то потеряете за полгода и сына и трон» (62).

         Теперь о военных долгах: в 1916-1917 годах Россия была должна Британии сумму, равнявшуюся приблизительно трети годового дохода Российской империи (63), и это было больше того, что Британия была должна Соединенным Штатам. Франции Россия была должна приблизительно в два раза меньше, чем Британии. Нетрудно понять, какая сторона гре­ла руки на русских бедствиях — такой стороной была Брита­ния.

      Но к тому времени вопрос об участии России в войне ре­шал не царь и даже не Распутин: приказы исходили из британского казначейства (64). В России тогда говорили, что «Англия и Франция готовы воевать до последнего русского солдата» (65).

         12 января 1917 года лорд Джордж Бьюкенен, британский по­сол в Петербурге, был принят царем, который проинформиро­вал дипломата о том, что вскоре ожидаются «последние, реша­ющие мирные переговоры». Бьюкенен на это возразил, что России следует действовать в унисон с британским правитель­ством и ввести в состав кабинета министров «умеренных ле­вых», чтобы убить этим сразу двух зайцев: сгладить народное недовольство и усмирить волнения и продолжить наступление на Германию.

           Царь, очевидно, не понял намека и продолжал упорствовать в своем намерении искать мира с Вильгельмом. Скрывая угрозу, Бьюкенен вскользь упомянул о возможности революции, а также намекнул на то, что за неделю знал о гото­вившемся на Распутина покушении. Николай не внял преду­преждению (66). Подобно своим германским коллегам, он не представлял себе, насколько велика решимость Британии ни под каким видом не допустить диалога между Россией и Герма­нией.

        Британский посол в России оказался ключевой фигурой в комбинации, предусматривавшей свержение цар51, если у него не хватит решимости продолжать борьбу с Германией... Для этой цели он собрал группу из преуспевающих банки­ров, либеральных капиталистов и недовольных аристокра­тов (67).

        Спустя месяц после беседы царя с Бьюкененом российскую столицу потрясла волна стачек: возмущение переросло в зна­менитую Февральскую революцию. Когда она разразилась, Бьюкенена не было в посольстве, он был в отпуске. Вдали от беспорядков, к разжиганию которых имел самое непосредст­венное отношение.

       Британский военный кабинет не был ни в малейшей степени напуган возможной перспективой переброски семидесяти не­мецких дивизий на Западный фронт; напротив, британцы с глу­боким удовлетворением восприняли весть о революции: Ллойд Джордж, премьер-министр, воскликнул: «Одна из целей Англии достигнута!»

     Подобным же образом, вполне разделяя радужные ожидания англичан, президент США Вудро Вильсон, выступая 2 апреля 1917 года с обращением к конгрессу, говоря об отрече­нии царя, объявил о «тех удивительных и благоприятных собы­тиях в России», где наконец была свергнута автократия (68).

         Это был настоящий абсурд: в самый разгар беспрецедентной невиданной мировой войны, общества союзных стран должны были поверить в то, что их правители беспокоятся о степени демократизации России больше, чем о риске потерять русского союзника!

      Публике, однако, следовало бы понять, что англо-аме­риканские клубы больше всего на свете боялись русско-герман­ского мира и что именно происшедшее способно .предотвратить пагубное перемирие и обеспечить продолжение войны. Но ли­беральная пресса не собиралась просвещать публику на этот счет.

       На счастье клубов, в 1917 году евразийское объятие так и не родилось, Россия и Германия остались противниками.

            Свержение царя было немалым достижением. Но в действительности это должно было стать лишь частью куда более широкого плана, ради выполнения которого по ту сторону рус­ско-германской границы (точнее было бы сказать, «линии раз­дела») проводилась параллельная миссия, опиравшаяся на сеть, связывавшую Берлин со скандинавскими столицами.

        На­шлись и другие исключительно способные и старательные люди, которые не покладая рук действовали против евразийской общности. Руководитель этих людей, Александр Израилевич Гельфанд (1867-1924), больше известный по кличке Парвус, на­чал свои авантюрные похождения с того, что вступил в ряды революционеров. Из Одессы, его родного русского города, Парвуса, естественно, потянуло туда, где говорили по-немецки. Получив степень доктора экономики в Базельском университе­те, Парвус начал активно заниматься политикой на стороне не­мецких социалистов.

          Приблизительно к 1910 году у Парвуса окончательно исчезли последние иллюзии относительно орга­низованного бессилия социализма, и, поссорившись с элитой немецких левых, он исчезает из общественной жизни. Скромно и незаметно он покидает Берлин... и выныривает из небытия в Стамбуле, превратившись в богатого экстравагантного ком­мерсанта с большими склонностями и способностями к между­народным интригам.

        Едва ли стоит сомневаться в том, что Гельфанд — этот энергичный, но разочарованный в прежних идеалах полиглот, отлично знакомый со всем спектром социалистической агитации и к тому же обладающий бойким пером и экономическим чуть­ем — мог остаться в стороне от какой-нибудь «сети». Но кроме краткого упоминания о германском министре Брокдорф-Ранцау как о какой-то, впрочем, неопределенной «силе, стоявшей за спиной Гельфанда» (см. ниже), мы не располагаем никакими ис­торическими документами, которые позволили бы нам точно определить контуры такой организации.

      Когда началась война, Гельфанд приступил к активной рабо­те. В Стамбуле он сумел гарантировать поставки вооружения и военных материалов правительству младотурок, чем немало способствовал вступлению Турции в войну на стороне Герма­нии. После этого, когда у России начались неудачи на фронте и державы Антанты стали опасаться, что царь откажется от про­должения войны, Гельфанд был выбран для секретной и в выс­шей степени ответственной миссии в Германии.

        Без больших усилий он сумел завязать знакомства среди выс­шего руководства германского министерства иностранных дел. Вот что Гельфанд предложил немцам: пусть джентльмены с Вильгельмштрассе финансируют и обеспечивают создание де­стабилизирующего движения в России, которое сможет сверг­нуть царский режим и заключить сепаратный мир с рейхом. При поверхностном взгляде может показаться, что это была еще одна вариация на тему евразийского сотрудничества. Но мотивы и намерения были совершенно иными, если не про­тивоположными.

         Позже Парвус утверждал, что целью его махинаций в Герма­нии было раздувание революционного пожара в России, ко­торый, как многие рассчитывали, перекинется на Германию, а затем и на всю Европу ради того, чтобы сбылась давно вына­шиваемая левыми мечта — образование всемирного социалис­тического союза. Трудно сказать, насколько искренними были эти высказывания Парвуса. С другой стороны, германские дип­ломаты были убеждены, что именно они определяют правила и исход игры; естественно, им не было никакого дела до рево­люционных экспериментов — они желали лишь «использовать» «красную» парвусовскую сеть коммунистического агитпропа в качестве «средства оказания давления на царя и для того, что­бы ускорить дипломатические переговоры» (69).

          Но именно эти ожидаемые переговоры между Германской и Российской империями и должен был саботировать Парвус. До самого последнего этапа борьбы большевиков за власть в Рос­сии главной задачей Гельфанда было так направлять поведение немцев, чтобы рухнули последние шансы на прямые контакты с царской империей. Пока наемные убийцы Распутина и британ­ский посол Бьюкенен, поддержанные командой профессиональ­ных разведчиков, сжигали мосты, наводимые из России в Герма­нию, Парвус и другие занимались тем же в отношении мостов, которые немцы пытались навести между Берлином и Петербур­гом. Стоявшая перед Парвусом задача облегчалась граничившей с беспомощностью наивностью его германского контрагента из министерства иностранных дел — германского посла в Копенга­гене графа Брокдорф-Ранцау.

         Датская столица наряду со Стокгольмом была избрана Парвусом в качестве промежуточной базы, откуда плелась завязавша­яся между Берлином и Россией интрига. Отсюда Гельфанд уп­равлял активной и весьма доходной экспортно-импортной компанией, возглавлял научно-исследовательский институт и издавал информационные бюллетени — все это было надеж­ным прикрытием его шпионской деятельности. Подобно боль­шинству олдерменов рейха, граф Брокдорф-Ранцау воплощал в себе смесь покровительственного добродушия и провинци­альной самонадеянности — короче, он являл собой превосход­ный образец просто-таки отчаянной немецкой политической близорукости. Он оставил потомству запись тех мыслей, что обуревали его, когда он попал в силки, расставленные для него Парвусом:

    Вероятно, это может показаться рискованным — использо­вать силы, стоящие за Гельфандом, но определенно было признанием нашей слабости отказаться от их услуг из страха, что мы окажемся неспособными управлять ими... Те, кто не понимает знамений нашего времени, никогда не поймет пу­ти, по которому мы идем, и не сможет оценить, что поставле­но на карту этим движением (70).

    Но, как видно, сам он меньше других понимал знамения времени. Из приведенного важного отрывка видно, что ни Брокдорф, ни германское министерство иностранных дел не обладали способностью понять, что это за «силы, стоящие за спиной Гельфанда», и этот факт, естественно, вызывал трево­гу у Брокдорфа. Учитывая ставки этой грандиозной игры, глу­бина такого пробела была, с немецкой точки зрения, абсолют­но недопустимой. Но, упрямо не желая оценить степень опасности и поощряемый своим начальством, Брокдорф упорствовал, убежденный, что именно он определяет правила и исход игры.

    Немецкий дипломат, видимо, плохо сознавал, что, поддавшись соблазнительным чарам неутомимого Парву­са, он — объективно — развязал руки загадочным «силам», на которые опирался Гельфанд, позволив им сорвать спаси­тельные (для Германии) мирные переговоры с Россией и тем самым ускорить падение и развал имперских учреждений Германии.

         Смысл составленного в 1915 году Парвусом меморандума, на­правленного Брокдорфу и министерству иностранных дел, был однозначным и недвусмысленным: царская Россия является непримиримым врагом рейха. Парвус убеждал немцев в том, что если они подпишут договор с Николаем, то это, скорее всего, приведет к формированию в России реакционного правительст­ва, которое, опираясь на силу освобожденной от ведения бое­вых действий армии, сможет снова обратиться против рейха, обойдя достигнутые соглашения. Единственная партия, на кото­рую могут ставить сейчас немцы, настаивал Парвус, это партия большевиков, решительно настроенная, хотя и немногочислен­ная группа, искренне стремящаяся к миру и непримиримо враж­дебная царю Николаю.

      Имя лидера этой группы — Ленин. Брокдорф попался на крючок правдоподобия этой насквозь лживой аргументации (71).

    Германия начала платить в 1915 году. За два года рейх, как по­лагают, потратил девять тонн золота на подрывную деятель­ность против царя (72). Парвус обеспечивал деловое прикры­тие финансовых операций и банковские связи для передачи сумм, которые шли на создание революционных вооруженных отрядов и создание мощного пропагандистского аппарата. «Правда» была печатным органом, созданным на немецкие деньги.

       Жертвуя столь щедрые дары, немцы с нетерпением ожидали результатов, но дело так и не сдвинулось с мертвой точки. Парвус успокаивал господ, уверяя их, что вложения не пропадут даром. Он обещал, что великие потрясения начнутся 9 января 1916 года; «организация», клятвенно уверял немцев Парвус, планирует проведение всеобщей забастовки в одинна­дцатую годовщину Кровавого воскресенья.

         9 января чиновники царского режима без особой тревоги зарегистрировали несколько актов саботажа, небольшие бес­порядки, потопление военного корабля и мелкий ущерб, вы­званный немногочисленными рабочими демонстрациями. Все эти выступления были без особого труда подавлены силами полиции. Германский министр иностранных дел фон Ягов не скрывал своего раздражения, у некоторых других, наиболее бдительных чиновников министерства стали крепнуть подо­зрения в надувательстве, и они просили своего шефа прекра­тить интриги с Парвусом.

     Но Брокдорф с жаром возражал, свидетельствуя в его пользу, и высшие чины армии решили по­ка не сбрасывать со счетов большевистский козырь: герман­ские генералы, несмотря ни на что, продолжали грезить насильственным миром с крупными аннексиями на Востоке — житницами Украины, морским побережьем Прибалтики, не говоря уже о возмещении убытков золотом.

      В то время было, однако, очевидно, что вопреки тенденциоз­ным утверждениям Парвуса царская Россия, невзирая на бес­численные слабости — крупный внешний долг, промышленная  отсталость, нищее сельское хозяйство и неслыханное мораль­ное и физическое убожество городских низов,— пока еще не бы­ла банкротом, гнилым яблоком, готовым разложиться и упасть. Напротив, это был достаточно мощный экономически орга­низм с огромным валовым промышленным потенциалом и стра­ной, вывоз пшеницы из России составлял треть всего мирового экспорта зерновых (73).

      Тем не менее немцы, ослепленные своей алчностью, решили ждать и ждали до тех пор, пока на Востоке не прозвучал фев­ральский сигнал — всего через два месяца после убийства Распу­тина.

          Февральская революция 1917 года не имела никакого отно­шения к немецким проискам и еще меньше того была делом рук большевиков. Ленин, когда разразилась революция, словно лев, запертый в клетке, безвыездно сидел в Швейцарии, а Троц­кий — еще одно действующее лицо описываемых нами событий и один из творцов ноябрьского переворота, занимался в это время пламенной пропагандой на Манхэттене.         Этот послед­ний — согласно нескольким свидетельствам — в своей обширной истории революции много места уделил якобы спонтанности (безымянности) февральского восстания, каковое он в своей трактовке представил как истинно пролетарскую прелюдию грядущего прихода большевиков (74). На деле же все было со­вершенно по-иному.

         В феврале 1917 года, когда на улицы снова вышли протестующие толпы, семь ведущих генералов и часть войск столичного  гарнизона отказались подчиняться царю, который, лишившись военной власти, был de facto принужден к отречению (75).

   По­сле этого, возглавив протестующие массы, мятежные офицеры направились в Думу — суррогатный российский государствен­ный совет, где они формально передали «революционную» волю народных масс буржуазным депутатам, то есть, иными словами, либеральным заговорщикам (агентам Бьюкенена), с которыми они (мятежные военные) тайно сговорились.

         Либералы, в свою очередь, были готовы передать власть брату Николая, великому князю Михаилу. Но великий князь не пожелал участвовать в этой низкопробной коронации и отка­зался от власти. Таким образом, либералы были вынуждены взять на себя бремя власти и командования.

      Не было никакого парадокса (вопреки утверждениям Троцкого) в таком вырожде­нии одряхлевшей власти — когда власть ускользнула от масс и вернулась к аристократам с помощью военщины и попусти­тельствующей ей буржуазии. В действительности Февральская революция была всего лишь противозаконным путчем, при­званным удержать русские армии на Восточном фронте под эгидой конституционного регента.

     Но поскольку великий князь отказался поддержать заговорщиков, то все их дело по­висло над расширявшейся трещиной весьма неудобного спари­вания буржуазии с социалистическими лидерами. Равновесие было, мягко выражаясь, весьма непрочным.

           По прошествии короткого времени из мятежной Думы было образовано ядро новой российской исполнительной власти — Временное правительство. Этому правительству весьма стран­ным образом противостоял как бы дополнявший его воскрес­ший Совет, к которому примкнуло разношерстное братство рус­ских революционеров: у большевиков чесались руки — они стремились возглавить Совет и поставить его под свой кон­троль.

       И вот наконец настал момент нанести последний, мастер­ский штрих плана Парвуса: в апреле 1917 года, по соглашению с германским правительством, он обеспечивает проезд Ленина в запломбированном вагоне через Германию из Швейцарии в Финляндию, а оттуда в Петербург.

       Едва успев сойти с поезда, Ленин провозгласил «Апрельские тезисы» (программу большевиков): мир без аннексий; никакой парламентской республики; республика Советов; конфискация всех частных земельных владений и организация «образцовых ферм»; учреждение единого и единственного государственного банка, подконтрольного Советам.

         Ленин вернулся с немецкой помощью и на немецкие день­ги — то есть совершил акт государственной измены. Вернулся в Россию и меньшевик Плеханов — этот под охраной британ­ских миноносцев (76). Троцкий, имевший на руках американский паспорт, был схвачен на борту норвежского морского лайнера и задержан в Галифаксе канадскими военно-морскими властями    по вполне оправданному подозрению в измене и подрывной деятельности (то есть в участии в заговоре против нового Времен­ного правительства России, воюющего члена Антанты). Неожиданно, по приказу из Лондона, Троцкого освобождают и в мае позволяют присоединиться к его товарищам в российской сто­лице (77).

       Можно допустить, что это была самая деликатная часть ис­полнения британского плана великой осады и удушения Герма­нии. С 1914 года царский режим оказался ненадежным и слиш­ком слабым партнером для того, чтобы выполнять британские директивы. Перед лицом страшной (для Британии) перспекти­вы сепаратного мира России с Германией царь был успешно уст­ранен со сцены. Таковы были движущие силы Февральской рево­люции. Устранив царя, Британия разработала три возможных сценария развития событий и соответственно своих действий:

    1. Продолжение февральского сценария.

      Согласно его перво­начальной архитектуре, план предусматривал создание либе­рального кабинета, поддержанного Советом (своего рода парламентом) и связанного формальным подчинением цар­ствующему дом); Февральский эксперимент был задуман для введения в России такого же института власти, как в Брита­нии,—то есть конституционной монархии. Очевидно, что та­кая искусственная трансплантация была нереалистичной, но сам ход, предусматривавший привоз в Россию таких наст­роенных продолжать войну марксистов, как Плеханов и дру­гие меньшевики, которые могли узаконить в Совете и при­дать в его глазах легитимность военным усилиям кабинета и сохранение царствующего идола в фигуре Романова, не был лишен блеска и привлекательности. Действительно, союзные державы, начиная с Соединенных Штатов, уже 9 марта быстро укрепили авторитет Временного правитель­ства его официальным дипломатическим признанием. Те­перь оставалось посмотреть, сможет ли Временное прави­тельство, даже лишенное имперских галунов из-за отказа великого князя Михаила взойти на трон, консолидировать народ и заставить его продолжать войну.

    2.   Если же Временное правительство потерпит неудачу, то мож­но будет разыграть большевистскую карту, за которую Брита­ния могла равным образом благодарить как Парвуса, так и алчность и самовлюбленность германских правителей; воз­никла возможность наблюдать попытку социального экс­перимента на неизведанной почве, ибо  никто, несмотря на обнародование «Апрельских тезисов», не мог точно предви­деть, какой режим в реальности установят Ленин и его сорат­ники, если придут к власти.

     Этот второй вариант развития событий таил в себе большую степень риска, так как большевики клялись вывести Россию из войны. Однако преимуществом захвата ими власти была врож­денная ненависть к немецкому династическому духу — насквозь капиталистическому и империалистическому.

      Полковник Хауз, личный советник президента США Вильсо­на, всегда из прагматических соображений поддерживавший большевизм, в конце 1917 года весьма рационально обосновал необходимость тайной поддержки Западом этого во всех отношениях отвратительного (для западного либерализма) большевистского коммунизма:

      Очень часто упускают из вида тот факт, что русская револю­ция, вдохновляемая якобы ненавистью к автократии, несет с собой... серьезную угрозу для немецкого господства: [на­пример], антикапиталистическая направленность револю­ции с равной — а скорее с большей — силой коснется именно германского капитализма... (78)

      Несмотря на то что ленинцы собирались заключить мир с 1ер-манией для того, чтобы получить с фронта массу крестьян и ра­бочих — так, во всяком случае, рассуждали британцы,— имперская Германия и большевистская Россия едва ли сольются в тесном союзе. «Договор ничего не значит,— скажет своим со­ратникам Ленин после заключения мира с немцами в марте 1918 года,— гак как не может быть никакого права и справедли­вости в отношениях с классовым врагом» (79).

       В ближайшие годы можно было надеяться путем финансо­вых манипуляций — особенно в плане военной помощи и дипломатическими маневрами натравить огромное коммунистическое государство на германский рейх; этот путь был чреват смертельной опасностью, но риск был в целом оправ­данным.

       3.    Можно было также ожидать, что в случае падения Временно­го правительства коалиция белых — монархисты и контрре­волюционные генералы — развяжут в стране гражданскую войну и усмирят страну. Облегченное духовным и классовым родством сближение одинаково настроенных белых генера­лов и генералов рейхсвера со временем должно было вы­литься в тесный союз.

Из трех возможных вариантов последний был для Британии на­именее желательным. Если бы он осуществился на деле, то у морских держав не оставалось бы иного выхода, кроме попыт­ки подкупить белых, удержав их от сближения с немцами, а это было чревато гораздо большим риском, чем приход к власти большевиков.

          В течение восьми месяцев своего существования Временное правительство издало множество законов, но успехов добилось весьма скромных. Роль первого министра взял на себя Керен­ский — популист, в прошлом адвокат. Став во главе кабинета, он ринулся на фронт воодушевлять дрогнувшую духом армию. В июне русская армия, словно очнувшись от спячки, совершила последнее наступление на австрийские войска, которые немед­ленно получили подкрепление в виде нескольких немецких ди­визий. При виде немецкой серой формы русские обратились в бегство.

      В июле большевики подняли путч. Временное прави­тельство отреагировало на него весьма жестко. Ленину при­шлось бежать в Финляндию (имеется в виду шалаш в Разливе.— Примеч. ред.), а Троцкий и другие коммунистические главари оказались за решеткой. Осведомленный о махинациях Парвуса, Керенский собирался привлечь ленинскую клику к суду по обви­нению в государственной измене и заговоре как «немецких агентов», но поскольку во многих местах России зашевелились белые контрреволюционеры (оставшиеся верными царю мо­нархисты), он удержался от преследования большевиков и вы­пустил их из тюрем. Логика отчаяния заставила Керенского во­образить, что он сможет использовать красных агитаторов как союзников в борьбе с монархической контрреволюцией.

         Между тем морские державы решили, что настало время сме­нить программу действий и перейти ко второму (большевист­скому) варианту Германия и «силы, стоявшие за Гельфандом», платили им на Западе, и есть убедительные доказательства того, что Уолл-стрит им платил на Востоке: скрываясь за гуманитарным фасадом «Военного Совета Красного Креста», американские капиталисты переводили значительные суммы на поддержку русской револю­ции. Организация Дж. П. Моргана и круги, связанные с Федеральным резервным комитетом Ныо-Йорка, представляли Со­вет, плативший Керенскому после мая 1917 года, а потом, если верить статье в газете «Вашингтон пост» (2 февраля 1918 года), начали платить большевикам (80).

     В сентябре 1917 года британ­ский посол в России Бьюкенен доложил своему правительству, что одни только большевики «выступают с отчетливо опреде­ленной политической программой и представляют собой ком­пактное и хорошо организованное меньшинство... Если у прави­тельства не хватит сил подавить большевиков и оно лишится поддержки в Советах, то единственной альтернативой станет большевистское правительство» (81).

      Месяцем позже большевики — маргинальное движение, не пользовавшееся никакой народной поддержкой и составляв­шие «какую-то треть социалистических партий» (82), — без еди­ного выстрела захватили власть.

        В тот день, когда произошла революция, по Невскому про­спекту, как обычно, гуляли хорошо одетые люди и, смеясь, говорили, что власть большевиков не продержится и трех дней. Богатые люди, проезжая в экипажах, бранили солдат, а те, «вяло оправдываясь, смущенно улыбались в ответ» (83).

      Впереди были пять лет опустошительной гражданской войны.

        В марте 1918 года большевистская Россия подписала в Бре­сте тяжелый и унизительный мир с германскими генералами. Уступая жадности немцев, Россия пожертвовала Украиной и Прибалтикой, а также согласилась выплачивать репарации золотом. На Восточном фронте наступило затишье, и дивизии рейха можно было теперь без помех перебрасывать обратно во Францию... но морские державы не дремали.

         Британцы, трезво взвешивая вероятности перечисленных выше сценариев, ждали развязки, не пуская течение событий на самотек. Бреши на Западном фронте были заткнуты американ­ской пехотой. Не было случайным совпадением, что Америка вступила в войну в апреле 1917 года, когда русский фронт дал трещину. «Важный факт заключается в том, что в апреле 1917 го­да Британия была близка к поражению, и на этом основании в войну вступили Соединенные Штаты» (84).

        Американская интервенция на стороне британцев была про­изведена весьма умело. Американцы отказались выполнить тре­бования немцев оказать давление на Британию, с тем чтобы по­следняя прекратила противоправную блокаду рейха.

      Своим отказом Америка не оставила Германии выбора — началась под­водная война, официально объявленная 31 января 1917 года. Предполагаемые нападения подводных лодок на американские грузовые корабли, шедшие мощным потоком к берегам Европы и поставлявшие огромные количества оружия и военного сна­ряжения воюющим союзникам, явились подходящим предло­гом для разрыва дипломатических отношений с германским рейхом и в конце концов к объявлению войны. Задолго до это­го был преднамеренно создан предлог, casus belli (для возбужде­ния массового патриотизма) — потопление британского лайне­ра «Лузитания», который попросту подставили под удар немецкой субмарины в мае 1915 года (85).

          Германии удалось в течение двух лет (с 1915-го по 1917 год) оттягивать вступление Америки в войну. Подводные лодки прекратили бесчинствовать, были выплачены репарации и принесены извинения, но (к 1917 году) время уже истекло (86).

          Последовательность событий вкратце такова: 22 февраля в Рос­сии начинается революция, царь отрекся от престола 2 марта, приезд Ленина намечается на 27 марта, Троцкого арестовывают 1 апреля, 6 апреля президент Вильсон объявляет войну Герма­нии, а 9 апреля Ленин прибывает в Россию;

       Троцкий появляет­ся в Петербурге 18 мая; командующий американскими экспеди­ционными силами генерал Першинг отплывает в Европу 29 мая 1917 года. 3 марта Россия и Германия подписывают перемирие, после чего подготовленные и укомплектованные американские воинские соединения начинают волнами (по 330 тысяч человек ежемесячно) высаживаться в Европе (87). К ноябрю 1918 года их численность превысила 2 миллиона солдат и офицеров (88).

 

1. Предательство союзниками русского Белого движения
2.  

   Предательство союзниками русского Белого движения

    

    

       Но в России братоубийство происходило несколько иначе.

              Многие критики современной историографии довольно давно потребовали пересмотра учебников, посвященных рус­ской главе новейшей всемирной истории, и это справедливо. Если вкратце суммировать эту критику, то надо подчеркнуть, что «большевистская угроза с Востока» была — с самого начала и до конца — фальшивым призраком, вызванным к жизни ис­ключительно только ложью западных правящих кругов.

3.           Ком­мунистическое присутствие в Евразии всего лишь добавило сложности к «стратегии напряженности», выработанной на Западе; в действительности оно позволило держать Евразию под контролем, удерживая мир на грани идеологического, ско­рее всего мнимого конфликта — конфликта с безликим, деспо­тическим «азиатским врагом».

4.      О том, как Западную Россию от­дали Ленину и его соратникам, было рассказано в главе 1. После этого союзникам оставалось лишь защитить свои «рево­люционные активы» и проследить за тем, чтобы власть боль­шевиков консолидировалась на всем протяжении евразийской суши — от Москвы до Владивостока.

5.        Для того чтобы этого до­биться, надо было стереть с лица земли армии сохранивших верность монархии белых генералов, для чего в Британии был разработан весьма странный, если не сказать эксцентричный план. Странный, так как сценарий отличался неуклюжестью: красные, которые при поддержке иностранного капитала ус­танавливали из Москвы начиная с конца 1917 года свою дес­потическую власть по всей России, были окружены белыми монархистами с севера (Мурманск), с юга (Кавказ) и с востока (Сибирь).

6.      Белые — традиционные приверженцы царской влас­ти — провозглашали себя друзьями союзников, и были в этом абсолютно искренни, в то время как красные коммунисты не жалели словесной грязи, которую они лили на голову амери­канских и европейских «либеральных демократов»; на словах, только и исключительно на словах их идеологическая нена­висть к западному капитализму не знала границ.

7.         Трудность та­кого сценария заключалась в том, что Западу надо было своим поведением ввести в заблуждение как собственное общество, так и белых, и заставить всех поверить в то, что Запад активно поддерживает последних, хотя в действительности конечной целью плана было полное уничтожение белых сторонников царской власти, хотя на бумаге те и числились союзниками Британии. Все это делалось с одной целью — укрепить на Вос­токе власть коммунистического врага, против которого со вре­менем «поднимется новая реакционная Германия»*.

    

         * Схема конкретного воплощения в жизнь этой части плана подробно обсуждается в последних разделах настоящей главы.

    

            Итак, проблема, с которой столкнулись британские клубы, заключа­лась в том, чтобы, по возможности не запачкав рук, нанести удар в спину белым, призывавшим Британию оказать им по­мощь ради сокрушения «богопротивных красных чудовищ». То, что впоследствии сделала Британия с помощью Америки при гнусном соучастии Франции и Японии, которым вообще не следовало участвовать в этом антиевропейском заговоре, было имитацией вступления в войну на стороне белых против красных, потребовавшей весьма ограниченных материальных и людских ресурсов.

8.        Так, операция саботажа путем отказа от помощи — но лишь притворного участия в сражениях — была замаскирована под военную интервенцию ради помощи бе­лым; тайной и истинной целью этой фальшивой интервенции было заставить белых драться в невыгодных для них условиях, предательски сводить на нет их преимущества, готовить пути отступления и, наконец, эвакуировать союзнические контингенты, взвалив вину за поражение на мнимую военную несо­стоятельность белых армий. Всему этому было суждено обер­нуться еще одной неописуемой катастрофой, устроенной западными элитами и вылившейся не только в ужасающие потери русских жизней, но и в демонстрацию убийственной лживости и двуличности западных правительств, спровоциро­вавших это неслыханное бедствие и сумевших оправдать его в глазах своего электората.

         Согласно пожеланиям морских держав большевики теперь овладели регионом, охватывавшим сердцевину евразийской «су­ши», то есть Западной Россией с ее семидесятимиллионным на­селением — половиной всего населения страны. Теперь остава­лось только следить за первыми шагами этого новорожденного государства и направлять его первые шаги. Как и было им обе­щано, Ленин заключил мир с Германией (Брестский мирный до­говор от марта 1918 года), и перемирие на Востоке несколько осложнило игру.

         1    Германия, как мы видим, оказалась в состоянии «мира» с большевистской Россией в марте 1918 года; теперь она мог­ла перебросить расположенные на востоке дивизии на За­падный фронт. Для того чтобы парировать эту неприят­ность, Британия вовлекла в войну Соединенные Штаты и таким образом закрыла бреши Западного фронта массой американского подкрепления.

      2        В июне 1918 года главной угрозой в глазах союзников стала возможность нарушения Германией Брестского мира, после чего немцы могли обрушиться на ненавистных большевиков, заключив союз с бывшими своими противниками — но родст­венными им по духу царскими генералами, — создав контрре­волюционный белый интернационал на просторах евразий­ского центрального региона. Немцы действительно стали продвигаться в этом направлении, направив войска в Фин­ляндию, в Прибалтийские государства и на Украину, чтобы поддержать белых в борьбе с красными армиями (50).

      3     Предстояло преодолеть большие трудности, чтобы объяс­нить обществам либеральных демократий, чьей raison d'etre была священная защита частной собственности, что больше­визм, целью которого было полное уничтожение этой собст­венности, представлял собой меньшее зло по сравнению с Белым движением. Это было сделано с помощью надуман­ного тезиса о «белой автократии» — отвлекающего маневра, который один раз уже использовали при низложении царя Николая в марте 1917 года*.

    

   * См. главу 1, стр. 59.

    

           Элита надеялась, что средний западный человек куда больше устрашится своих мнимых представлений о хорошо ему знакомом пугале в виде дикого боярина, чем совершенно неведомой ему фигуры «обобще­ствляющего имущество комиссара».

     4      В действительности морские державы с нетерпением ожида­ли усиления ленинского режима, с тем чтобы он со временем стал непреодолимым препятствием на пути распростране­ния германского влияния.

      5        Для противодействия угрозе, указанной в пункте 2, то есть в случае возобновления германского наступления в России, предполагалось немедленно вновь открыть Восточный фронт.

     6     Белых надо было любой ценой заманить в объятия союзни­ков, дабы избежать любого соблазна сближения белых гене­ралов с немцами, и затянуть в первых в бои с красными, что­бы перемолоть в длительной гражданской войне. Другими словами, от союзников требовалось осуществить легкую во­енную интервенцию в узловых точках евразийского цент­рального региона. Заняв эти ограниченные, но выгодные плацдармы, союзники получали выгодную возможность сле­дить за поведением белых.

      7 Если бы не удалось ослабить белых — лучше подготовленных солдат — настолько, чтобы те потерпели поражение в борьбе с красными, то есть если бы возникла угроза победы белых в гражданской войне, то следовало всеми силами расколоть Россию на столько враждующих между собой регионов, сколько было белых командующих (51).

    

         План был труден, но в целом выполним.

           Значительная его часть была выполнена еще в 1917 году в хо­де интриг, когда союзники помогали обеим враждующим сторо­нам, но помогали не одинаково. Осенью 1919 года, когда разыг­рались решающие сражения Гражданской войны, в Красной Армии под ружьем было 3 миллиона человек.

9.       К весне 1920 года численность вооруженных сил была большевиками доведена до 5 миллионов (52), в то время как общая численность белых армий никогда не превышала 250 тысяч солдат и офицеров. Красные могли опираться на территорию с населением более 70 миллионов человек, в то время как в распоряжении белых было население, не превышавшее 9 миллионов человек. Хотя белые были превосходными бойцами, их можно было сравни­тельно легко удушить. То была игра, исход которой был предре­шен разложением Белой армии и терпением союзников.

          Еще до заключения мира с Германией Ленин и Троцкий пока­зали себя покорными получателями «картошки и боеприпасов от англо-французских империалистических грабителей»; те­перь же они наивно недоумевали, что мешает всем империалис­тическим державам, включая Германию, забыть старые распри, объединиться и совместными усилиями обрушиться на своего коммунистического врага (54); пока же они удивлялись, союзни­ки приступили к выполнению второй фазы плана.

         Дальневосточная Россия. Как своего «восточного стороже­вого пса» Япония, Франция и Британия в феврале 1918 года на­няли Семенова, печально известного казачьего атамана, глава­ря банды палачей, насильников и убийц (55), предписав ему не осуществлять террор за пределами его основной территории, ограниченной Монголией (56).

10.       По видимости Семенов дрался за дело Белого движения, но в действительности был всего лишь пешкой. В апреле 1918 года, по сигналу из Вашингтона, То­кио высадил в Восточной Сибири большую группу разведчиков, для того чтобы следить за белыми из Маньчжурии, западную ок­раину которой охраняли казачьи сатрапы.

          Северо-Западная Россия. Одновременно на северо-западе России, в Мурманске, в районе, граничащем с Финляндией, был высажен британский корпус. Официальной целью этой высад­ки было объявлено развертывание локальных сил против ввода немецких войск в Финляндию. Здесь, на северо-западной окраи­не центрального региона, вопреки громким антиимпериалис­тическим директивам из Москвы, советы работали рука об руку с союзниками, чтобы обуздать финских белогвардейцев и поме­шать немцам создать базу подводного флота в Белом море. К 11 ноября 1918 года, к перемирию на Западе, эта цель была до­стигнута (57).

         Сибирь и Урал.     В мае 1918 года здесь, в эшелонах, растянув­шихся но Транссибирской магистрали, находились 40 тысяч че­хословацких солдат, направлявшихся во Владивосток, дальнево­сточный российский морской порт. Отсюда этот корпус легио­неров, сформированный перед войной на Украине и присягнув­ший на верность русскому царю, должен был через полмира отправиться на Западный фронт как подкрепление для союзни­ков. Идея принадлежала Франции: в ответ на потребность мор­ских держав заново открыть Восточный фронт она взяла под свою опеку судьбу чехов, подстрекая своих новых протеже под любым предлогом выступить против красных. Все было сдела­но просто и изящно: когда советские власти потребовали разо­ружения чехословацкого корпуса, командиры его отказались это сделать.

11.          Напряженность вылилась в открытое столкнове­ние. 25 мая 1918 года чехи разгромили красный гарнизон Челя­бинска. В течение последующего месяца они захватили еще не­сколько сибирских городов, обеспечив, таким образом, захват ключевых постов в тамошних советах представителями буржуа­зии. Играя роль ландскнехтов Франции и ее морских союзни­ков, чехи открыли новый фронт на востоке. Так, по приказу из Франции чехи окопались в самом сердце Евразии, создав еще один наблюдательный пункт, откуда союзники могли следить за развитием событий в России.

           В июле чехословацкий корпус захватил Екатеринбург. Тела членов императорского семейства были найдены в подвале купе­ческого дома, где Совет держал императора под арестом. Перед тем как чехи вошли в город, большевики расстреляли всех Рома­новых, чтобы исключить их реставрацию на троне: в 1917 году правительство Керенского умоляло британцев предоставить убежище царю и его семье, но ему не удалось тронуть чувства лейбористов, этих вечных британских врагов «автократии». Хо­датайство было отклонено (58). Очевидно.

12.     Британия не смогла простить царю попыток предательства в 1916 году.

            В ходе молниеносного захвата чехами волжского города Ка­зани в августе 1918 года золотой запас красного правительст­ва — бывший золотой запас царской России — попал в руки союз­ников.

            Тронутый дерзкими действиями чехословацкого корпуса, президент США Вильсон 17 июля 1918 года опубликовал не­сколько противоречивую памятную записку о помощи, «Aide Меmoir», в которой оценивал возможный масштаб американского военного вмешательства в гиблые русские дела, считая военную помощь допустимой только для «помощи чехословакам в консо­лидации их сил...» (59).

13.          Американская вспомогательная военная операция — порученная в конце августа генералу Вильяму Грейвсу, которому перед отъездом сам президент наказывал «посту­пать осмотрительно» (60), — была задумана вовсе не для того, чтобы противостоять большевизму, но опять-таки для слежения за действиями белых. Наконец, в августе 1918 года войска всех трех морских держав — Британии, Америки и Японии, а также их французского миньона — высадились во Владивостоке.

14.        После развертывания экспедиционных сил все эти державы публично заверили Россию в том, что пришли исключительно с мирными намерениями, дабы воспрепятствовать «расчленению и разру­шению России, к выгоде Германии» (61). Но в Сибири никогда не видели германских солдат, намеревающихся поработить ме­стное население или обуздать чехов. В словах союзников не бы­ло ни одного слова правды. К осени японский военный контин­гент достиг 72 тысяч солдат, что приблизительно в десять раз превышало численность американского экспедиционного кор­пуса (62).

           К середине 1918 года Сибирь потребовала белого команду­ющего.

           Прежде чем местное общество определилось с кандидату­рой, британцы поспешили поставить у руля свою марионетку. На эту роль британская разведка определила бывшего царского адмирала Александра Колчака, состоявшего у нее на жалованье с ноября 1917 года.

            Поддерживаемый и направляемый генералом Ноксом, ре­зидентом британской военной разведки в Сибири, Колчак в со­трудничестве с сибирскими белыми и со здравого согласия чехов узурпировал командование сибирскими контрреволюци­онными силами всего через неделю после капитуляции Герма­нии и подписания перемирия на Западе — то есть 18 ноября 1918 года — и сделал Омск столицей своей диктатуры. На какое-то время в его руки попало и золото, захваченное в Казани. Слу­хи о богатствах, оказавшихся в распоряжении верховного пра­вителя, начали циркулировать по всему миру (63).

            Прага.     В качестве благодарственного жеста за устроенный на Урале мятеж 18 октября 1918 года на развалинах Австро-Вен­герской империи союзники возродили Богемию, назвав ее Че­хословацкой Республикой. Как и следовало ожидать, первой но­вообразованную республику 15 октября 1919 года признала Франция; вскоре за ней последовали другие страны.

        Лондон.      В конце войны каждый был готов держать пари за то, что белые наверняка победят красных (64). В январе 1919 го­да положение красных на карте, висевшей в кабинете Черчил­ля в Уайтхолле, представлялось отчаянно тяжелым и безнадеж­ным (65).

         Париж.      В этом же месяце представители великих держав съехались в Версаль на мирную конференцию, перекроившую карту мира после Великой войны. Бросалось в глаза отсутствие России на конференции: действительно, страна, расколотая на­двое продолжавшимся противоборством красных и белых, не могла выставить законных представителей на конференцию.

15.         Для союзников, однако, настало время склонить чашу весов в пользу своих красных креатур. Действуя против монархистов, союзники выработали сложную тактику разложения белых, прибегнув к нарочитой медлительности и не брезгуя обманом. При этом белые понуждались исчезающими с театра событий союзными подстрекателями к продолжению схваток с намного превосходящими силами красных на огромном, расколотом на несколько участков фронте, удержать который у белых не было ни малейшей надежды.

              Первым шагом этой экстравагантной англо-американской уловки стала нарастающая изоляция белых с помощью откро­венной дипломатической грубости: из Версаля западные держа­вы с нарочитой надменностью и отчужденностью обратились к своим белым «союзникам» и большевистским рабочим лоша­дям с предложением встречи в Турции для обсуждения сложив­шейся ситуации.

16.        Находившиеся в Париже и других местах бе­лые почувствовали себя тяжко оскорбленными: таким образом, возмущались они, союзники придают большевикам официаль­ный статус и обращаются с ними как с равной стороной. Крас­ные ответили на версальское предложение согласием, но белые не сочли возможным садиться за стол переговоров с безбожны­ми самозванцами.

            Не только белые, но и растерянная таким поворотом дела за­падная общественность не могла понять, почему ее правительства так медлят с расправой над отвратительными большевиками. Разве красные — это не чума для всего капиталистического за­падного мира? — вопрошали они.

              Традиционно лживые, искушенные в интригах западные по­литики привели в свое оправдание затасканные предлоги: блока­да России, говорили политики, будет проявлением чрезмерной жестокости, а серьезная интервенция потребует отправки в Рос­сию не менее 400 тысяч солдат — это недопустимая роскошь, вос­кликнул по этому поводу британский премьер Ллойд Джордж, который, подобно своему американскому коллеге, согласился вместо этого на план «ограниченного вмешательства» — таково было кодовое наименование страховочной операции союзни­ков, призванной саботировать усилия белых (67).

             В действительности же никакие соображения — будь то эти­ческие или какие-либо иные — не удержали британцев (1) от убийства в результате проведенной в 1914-1919 годах блокады 800 тысяч ни в чем не повинных немцев (68) и (2) от отправки армии численностью 900 тысяч солдат в ближневосточную экс­педицию в самый разгар Первой мировой войны: необходи­мость применения жестокости и большие расходы никогда не мешали Британии преследовать жизненно важные имперские цели. Ясно, что западные политики снова лгали, а у общества не хватило воображения, чтобы понять, что его собственные лиде­ры поставили у власти большевиков и без устали занимались тем, чтобы сделать последних неограниченными властителями всей Евразии.

          Юго-Западная Россия.      Белый генерал Деникин занимал тер­риторию, протянувшуюся на юге от северных берегов Черного и Каспийского морей (рис. 2.1) (69).

     

    

     

            Британия и Франция уме­ло позаботятся о том, чтобы развеять как дым мечты Деникина о «единой и неделимой России».

             С ноября 1918 года Британия завязала интригу с поиском всех возможных сателлитов, которых она подкупила в тылу бе­лых армий: в Закаспийской области, где были открыты запасы нефти, и в Закавказье — в Азербайджане и Грузии, чем одним вы­стрелом убила двух зайцев — обеспечила себя импортным хлоп­ком и пресекла все попытки Деникина восстановить Каспий­скую военную флотилию (70).

17.         Точно так же и Франция, которую царская Россия спасла от разгрома летом 1914 года, ударив по германскому рейху, не испытывая за это ни малейшей призна­тельности, объявила, что «не верит в белую Россию». Но Фран­ция одновременно заверяла всех, что не испытывает никакой симпатии к красным кремлевским правителям, — и что же она стала делать? Она сосредоточила свои усилия на отделении Рос­сии от Германии путем создания «колючей проволоки» из буфер­ных дружественных государств, тяготеющих к Польше (71). Бри­тания отнеслась к такой политике более чем одобрительно.

                Британский истеблишмент, как обычно, прельстил француз­ских политиков своей схемой оккупации России. [Премьер-министру] Клемансо предложили подписать сверхсекретное соглашение, по которому Британия обязывалась включить Францию в раздел самых лакомых кусков русской террито­рии. 23 декабря 1917 года, через два месяца после ленин­ского переворота, договор был подписан Клемансо и британ­цами. Французские дивизии будут посланы для оккупации Украины, в обмен на что Клемансо были обещаны концессии в Бессарабии и в Крыму, а также и на Украине — на площади, превосходящей площадь самой Франции. Британцы затеяли эту щедрую аферу с единственной целью — отвлечь внимание от своих монопольных притязаний на нефтяные месторож­дения Кавказа и Персидского залива (72).

              Так в декабре 1918 года, привезя с собой греческие и польские полки, французы бросили якорь в одесском порту. Однако по­сле того, как они были крепко биты отрядами украинских пар­тизан, французы в апреле 1919 года ретировались, не забыв предварительно потопить весь русский Черноморский флот, чтобы, как они утверждали, «он не достался большевикам» (73), и оголив при этом левый фланг Деникина (74).

                В течение всей этой досадной паузы, получив удар в спину от французов на Черном море и от британцев на Каспийском, ге­нерал Деникин продолжал упорно слать просьбы о помощи тем же самым державам, которые так и не удосужились ответить, так как были «поглощены» интригующими сюжетами мирной конференции (75). Но несмотря на неудачу, Деникин смог в июне провести на юге мобилизацию — настолько успешную, что ради объединения России был готов перейти иод командо­вание Колчака. Он предложил этот план адмиралу, чем растро­гал последнего до слез.

         Белогвардейская Сибирь. Теперь обратимся к Колчаку. К маю 1919 года его наступление на запад через Уральский хребет ста­ло почти триумфальным.

              Белые, воодушевленные своими успехами, настоятельно тре­бовали от англо-американцев официального признания. Послед­ние, с трудом маскируя свое разочарование и недовольство, прибегли к следующей шараде из своего богатого арсенала, что­бы выиграть время: словно недоумевающие школьные учителя, они вскинули брови и обусловили официальное дипломатиче­ское признание установлением в Сибири либерально-демокра­тических порядков а-ля Керенский.

18.        Другими словами, для того, чтобы Британия поставила свою печать на документе об офици­альном признании его режима, белым было приказано провес­ти земельную реформу, реформу избирательного права и т. д. — то есть весь тот набор институциональных актов, который удов­летворил бы британцев (76). Колчак естественно согласился, и союзники вежливо пообещали «рассмотреть этот вопрос», что означало: никакого признания не будет.

           Но пока союзники не могли позволить себе роскошь пожерт­вовать Колчаком: золотой запас, находившийся в руках Колчака, превосходил 52,7 процента всего золотого резерва Банка Анг­лии (77). Летом 1919 года более трети этих сокровищ была поез­дом доставлена во Владивосток, где восемнадцать иностранных банков, жаждавших получить свою долю в русских делах, учреди­ли свои филиалы. После этого золото было либо продано на международных торгах в обмен на иностранную наличную валю­ту, либо исчезло в подвалах банков Иокогамы, Осаки, Шанхая, Гонконга и Сан-Франциско как обеспечение займов (79).

           Колчак транжирил средства с королевской щедростью, но распутать сибирский клубок было «практически невозмож­но» (79). Почему?

    1. Казаки, подкармливаемые японцами на Дальнем Востоке, были истинной занозой в боку Колчака, так как парализова­ли перевозку жизненно важных товаров и продовольствия, следовавших по Транссибирской железной дороге из Влади­востока в Омск.

    2 Сразу же после того, как Колчак захватил власть, чехи вне­запно начали проявлять признаки усталости и изъявили же­лание выйти из конфликта. Руководимые генералом Жане-ном, присланным из Франции специально для того, чтобы с помощью чехов нанести удар в спину белым колчаковским армиям, чехи всем корпусом снялись с позиций на Урале и отступили к западной границе оккупированной японцами области. Теперь чехи всеми силами уклонялись от участия в боях в центральной части России, чем довели Колчака до отчаяния, «граничившего с безумием» (80).

    3 Что касается американского генерала Вильяма Грейвса, то по Сибири циркулировали упорные слухи о том, что, не поддерживая Колчака, он фактически оказывает помощь большевикам (81). Слухи эти целиком и полностью соответ­ствовали истине. Точно так же бездействовали и британцы.

    К августу Колчак начал терпеть поражения.

    После этого разгром белых проходил по старому знакомому сценарию: они начали с победоносного наступления, растяги­вая фронт и коммуникации, а потом были разбиты наголову Красной Армией, которая, имея большое численное преимуще­ство, всегда имела возможность перегруппироваться и отразить наступление, неизменно обращая белых в бегство. Численность и еще раз численность решила исход этой войны.

    К ноябрю с Колчаком было покончено; он продержался ров­но один год.

    Последовал эпический двухмесячный исход. Шесть конвоев Колчака следовали за другими поездами, направлявшимися во Владивосток, чтобы ускользнуть от наступавших им на пятки красных орд. В одном из конвоев находился золотой запас. В пе­редних поездах следовали генерал Жанен и чехи, которые дви­гались таким черепашьим шагом, словно хотели, чтобы красные захватили арьергард каравана. В этом долгом пути длиной более полутора тысяч миль погибло более одного миллиона мужчин, женщин и детей.

    В январе 1920 года британское военное ведомство, не скры­вая гордости, объявило, что Колчак перестал быть решающим фактором русских военных дел (82). Миссия была выполнена: американские и британские войска покинули Сибирь. 31 янва­ря два чешских офицера вошли в вагон Колчака и объявили ко­мандующему, что он должен сдаться местным властям. «Значит, союзники меня предали?» — спокойным будничным тоном по­интересовался белый адмирал. В феврале 1920 года Колчак,, этот обманутый король, на одном из допросов у красного следо­вателя в минуту охватившего его отчаяния признал: «Значение и смысл этой [союзнической] интервенции так и остались мне непонятными» (83). Вскоре после этого Колчака расстреляли, а тело утопили подо льдом речки Ушаковки. Вместе с головой Колчака большевики получили две трети царского золота; ос­тавшаяся часть находилась уже в сейфах западных банков.

    Единственным местом, где союзники понесли ощутимые по­тери, был север. Там, перед лицом пошатнувшегося белого со­противления, союзники, возглавляемые англо-американскими силами, были, против своей воли, втянуты в конфликт с крас­ными, вылившийся в несколько стычек местного значения, что позволило союзникам выиграть время в игре на выжидание, когда надо было позаботиться о золотом запасе Колчака. Отвод англо-американских войск начался в марте и был закончен к ис­ходу 1919 года, когда адмирала уже можно было списывать со счета. Оставив какое-то количество военного снаряжения и боеприпасов, союзники предоставили белых генералов их (от­нюдь не завидной) судьбе. После овладения Архангельском в феврале 1920 года большевики немедленно казнили 500 белых офицеров.

    В России общие потери англо-американцев в мероприятии, каковое, по сути, было лишь игрой и имитацией, составили приблизительно 500 человек из общей численности экспедици­онных сил в 18 тысяч человек. Напротив, на Западе Соединен­ные Штаты не задумываясь пожертвовали жизнью 114 тысяч солдат из общей численности посланной во Францию армии в 2 миллиона человек, в кампании, стоившей американской каз­не 36,2 миллиарда долларов (84). Когда речь шла об убийстве немцев, Америка была готова пожертвовать 2 миллионами сво­их солдат, но когда настало время сразиться с 3-5 миллионами «коммунистических злодеев», Лондон и Вашингтон выставили корпус, численность которого составляла едва ли один процент от численности американского воинского контингента во Франции. Англо-американцы были даже готовы принести на алтарь своих интересов горстку солдат из этого ничтожного ко­личества только лишь для того, чтобы сохранить видимость, — «показать», что поскольку их солдаты погибли от красных пуль, постольку британцы и американцы и в самом деле «помогали белым». Но правда была иной. «Официально» сражавшиеся на стороне белых 500 англо-американских солдат действительно были убиты в стычках с красными на заполярном севере, но это было частью надувательского плана, поставившего белых гене­ралов в трудное положение и послужившего к выгоде красных: такова была извращенная красота имперской британской стра­тегии.

    В Прибалтике привычная схема была несколько изменена, так как там — как это ни парадоксально — присутствовали регу­лярные германские войска и подразделения Добровольческого корпуса под общим командованием генерала фон дер Гольца. Одна из статей соглашения о перемирии допускала оставление немецких армий в Курляндии*

     

    * Старинная историческая область, расположенная но обе стороны гра­ницы между Латвией и Литвой.

     

    в качестве временной профилак­тической меры — для недопущения русского вторжения в этот регион (85), который союзники желали сделать буферной зо­ной между Россией и Германией.

    Когда в июне 1919 года Гольц был готов протянуть руку помо­щи белому командующему генералу Юденичу, начавшему широ­комасштабное наступление на Петербург, от германского прави­тельства поступил приказ, безапелляционно продиктованный союзниками, потребовавшими немедленного отвода войск. Ар­мии фон дер Гольца были расформированы и эвакуированы на родину. Позже фон дер Гольц с горечью вспоминал, как северная армия Юденича — это скопище голодных оборванцев — была по­головно уничтожена после того, как [британцы] спровоцирова­ли ее на выступление, а потом самым бессовестным образом об­манули (86).

    На юге положение большевиков облегчила Франция, прину­див другого своего протеже на востоке, Польшу, у которой были территориальные споры с Россией, заключить два последовав­ших друг за другом перемирия с русскими. После этого Красная Армия под командованием молодого генерала Михаила Тухачевского, получив необходимые подкрепления, нанесла поражение Деникину осенью 1919 года и Врангелю, второму после Деники­на главнокомандующему сил белых, в следующем, 1920 году, раз и навсегда покончив с южным очагом антибольшевистского со­противления. Командиры белых полков и эскадронов спешно эвакуировались морем на судах союзников, а кони белых коман­диров, брошенные на крымском берегу, бросались в воду и плы­ли вслед за своими хозяевами (87).

    Япония, единственная морская держава, державшая в России значительный военный контингент численностью 70 тысяч сол­дат, способных нанести удар большевикам, но так и не сделав­ших этого (88), наконец отступила в 1922 году, успев предвари­тельно обескровить Колчака, допустить неописуемые насилия, чинимые казачьими головорезами, и, самое главное, оконча­тельно поставить под свой контроль Маньчжурию. В 1922 году царская империя стала называться СССР, Союзом Советских Со­циалистических Республик. Таким образом, «великий вообража­емый враг» Запада был — на довольно дальнюю историческую перспективу — создан (89).

    Президент США Вильсон выразил глубокое удовлетворение тем, что «русским самим была предоставлена возможность ре­шать свои внутренние дела» (90). Государственный секретарь Лэнсинг, официальный американский антикоммунист того вре­мени, покорно вторил своему шефу в начале 1920 года: «Мы сде­лали все, что было в наших силах в этой невозможной ситуа­ции, вызванной неумением Колчака создать боеспособную армию» (91).

    Внешне лидеры морских держав были помешаны сложив­шейся в результате весьма своеобразной геополитической си­туацией, так как перспектива столкновения с антизападной коммунистической диктатурой, утвердившейся на территории, в шестьдесят раз превосходящей территорию германского рей­ха, вызывала у союзников меньшую тревогу, чем притязания нем­цев в Центральной Европе. Действительно, в декабре 1918 года Ллойд Джордж уверял кабинет министров в том, что большевистская Россия ни в коем случае не представляет [для Англии] такой угрозы, «как старая Российская империя с ее агрессив­ными лидерами и многомиллионными армиями» (92), а годом позже он снова, совершенно откровенно, разбил последние надежды сопротивлявшихся белых, заявив, что воссоздание гре­зившейся Колчаку и Деникину «единой и неделимой России» от­нюдь не соответствует «высшим интересам» Британии (98).

    Для того чтобы их не обвинили в циничном равнодушии, со­юзники оправдывались тем, что поставили белым тонны и тон­ны военного снаряжения и потратили на Белое движение мил­лионы и миллионы долларов, хотя общеизвестно, что сам Черчилль находил такие заявления «большим преувеличением, поскольку британская помощь состояла главным образом из из­лишков, оставшихся после Первой мировой войны, бесполез­ных для Британии и не имевших практически никакой денеж­ной ценности» (94).

    Можно с большой долей вероятности предположить, что получателями настоящей помощи союзников, как подозревали многие, были вовсе не белые, но, вопреки всем геополитиче­ским выкладкам, именно красные.

    Объем западной помощи большевикам точно неизвестен, хо­тя, например, в начале 1918 года было достаточно ясно, что Со­единенные Штаты выделяли фонды для большевистской России на приобретение вооружения и военного снаряжения через дель­ца с Уолл-стрит Рэймонда Робинса, для которого Троцкий был «величайшим евреем после Иисуса» (95).

    Значительное количество контрактов, концессий и лицен­зий, выданных ленинской империей американским фирмам во время Гражданской войны и непосредственно после ее оконча­ния, служит неопровержимой уликой, свидетельствующей о финансовой поддержке большевизма западными союзниками с самого начала: 25 миллионов долларов советских комиссион­ных американским промышленникам за период с июля 1919-го по январь 1920-го (96), не говоря о концессии на добычу асбес­та, выданную Арманду Хаммеру в 1921 году (97), и о договоре аренды, заключенном на шестидесятилетний срок (начиная с 1920 года) с Фрэнком Вандерлипом*

     

    * Председатель правления нью-йоркского «Нэшнл сити банк».

     

    и его консорциумом, пре­дусматривавшем эксплуатацию месторождений угля и нефти, а также осуществление рыболовства в северо-сибирском регио­не площадью 600 тысяч квадратных километров («Frankfurter Zeitung», 21 ноября 1920 года) (98).

    Наконец, в 1933 году советское правительство, после внима­тельного «прочтения американских документов», отказалось от «любых и всяких претензий... на возмещение ущерба, якобы причиненного Соединенными Штатами Советскому Союзу их участием в [сибирской] военной интервенции» (99); по не впол­не понятным причинам красным потребовалось целых трина­дцать лет, чтобы официально признать, что генерал Грейвс явился в Сибирь за тем, чтобы помогать, а не мешать им.

    Никогда эти страны не показывали себя с худшей стороны, чем это сделали союзники в России в период между7 1917 и 1920 годами. Среди прочего их усилия всегда были направ­лены на то, чтобы скомпрометировать врагов большевизма и укрепить позиции коммунистов. Этот фактор настолько ва­жен, что, я думаю, большевики едва ли смогли бы победить в России, если бы западные правительства не привели их к этому своим злонамеренным вмешательством... Все воен­ные экспедиции были не чем иным, как отвлекающим поли­тическим шоу, имевшим сложное и темное происхождение... в том, что касалось их мотиваций и множества соображений, не имевших ничего общего с желанием свергнуть советскую власть по идеологическим причинам (100).

    Американский историк и дипломат Джордж Ф. Кеннан, подобно многим своим соотечественникам, оказался в некоторой степени не в состоянии осознать, что явилось заранее спланированным методом решения первого уравнения евразийской проблемы: то есть создание в России фантомного режима, враждебного Гер­мании. Современники оказались в большинстве своем не в силах понять, что белые мастодонты были самым естественным обра­зом обречены — этого требовало недопущение евразийского объ­ятия, и все пресловутые союзнические отвлекающие шоу были лишь следствием заранее обдуманной и тщательно подготовлен­ной мировой бойни. Разыгрывая осторожную политику интер­венции, правительства Британии. Франции и Соединенных Штатов вводили в заблуждение общественность своих стран, внушая ей, что они действительно навлекли на себя ненависть ком­мунистов, выступив на стороне врагов своих врагов (то есть на стороне белых), тогда как в действительности они занимались исключительно тем, что все это время обманывали белых. Таким образом, упрек в том, что союзники «показали себя с наихудшей стороны», вылился в неучтивый отказ признать великолепно ис­полненный маневр, обошедшийся всего в пятьсот жизней, но позволивший избавиться в центральном регионе от мощной силы потенциальных русских союзников юнкерской Германии с восточной стороны евразийской разделительной линии. Если не считать отвратительной мясорубки братоубийственной Граж­данской войны в России, стоившей около 10 миллионов душ, опе­рация западных союзников увенчалась блестящим успехом — так что в этом отношении западные державы скорее показали себя с наилучшей стороны.

19. Мирный договор, оказавшийся слишком жестким