О скульптурах, памятниках и вере.

Скульптор Зураб Церетели предложил властям Петербурга установить в городе созданный им памятник Иисусу Христу высотой около 80 метров, что превосходит параметры одной из самых известных в мире статуй Христа на горе Корковаду в Рио-де-Жанейро (38 метров, включая пьедестал). Более тысячи человек подписали петицию против установки в Петербурге этого памятника. 

Статую Иисуса Христа авторства Зураба Церетели ни в коем случае не нужно устанавливать в Санкт-Петербурге, заявил РИА «Новости» председатель ОВЦО Санкт-Петербургской епархии РПЦ МП протоиерей Александр Пелин. «Я хочу заметить, что установка подобного рода гигантских статуй не является частью православной традиции. … Думаю, что в епархии относятся плохо, хотя за всю епархию не могу сказать», – сказал о. Александр Пелин. Он отметил, что официального решения нет, так как с таким вопросом в епархию пока не обращались. По словам о.Александра, если подобный монумент установят в Санкт-Петербурге, это нанесет «невосполнимый урон архитектурному облику города. Как вариант – его можно, конечно, поставить за Кронштадт туда, в море, на какой-нибудь остров, форт, чтоб он служил в качестве маяка. Но в Петербурге – ни в коем случае», – подчеркнул председатель Отдела по взаимоотношениям церкви и общества Санкт-Петербургской епархии.

В последнее время установка в России памятников святым стала приобретать масштабный характер: были установлены памятники-статуи многим святым Православной Церкви. А 10 июля Патриарх Московский и всея Руси Кирилл освятил открытый на острове Валаам памятник Пресвятой Богородице – скульптурный образ Валаамской Божией Матери высотой 3,4 метра.

Предлагаем читателям статью великого святителя и замечательного церковного публициста начала ХХ века архиепископа Никона (Рождественского), в которой он убедительно показывает чуждость церковному благочестию и неприемлемость для православной традиции установки памятников-статуй угодникам Божиим, а уж тем более Господу нашему Иисусу Христу или Божией Матери.

Московское Археологическое Общество хочет поставить памятник смиренным служителям Церкви Русской, святителю Гермогену, Патриарху Всероссийскому, и преподобному Дионисию, Радонежскому чудотворцу. Местом памятника избрана историческая Красная площадь в Москве, где уже красуется памятник Косме Минину и князю Пожарскому. Археологическое Общество желает сим памятником ознаменовать наступающее в 1912 году трехсотлетие окончания великой смуты, до основания потрясшей нашу матушку Русь в начале ХVII столетия. Памятник, очевидно, должен говорить русским людям: "Любите Русь, как мы любили, целым сердцем; будьте готовы положить за нее свои души, отдать ей беззаветно все: и ум, и сердце, не говоря уже об имуществе, отдать самую жизнь свою за ея благо. Смотрите на нас и вспоминайте наше время, наши подвиги".

Святейший Синод предоставил Археологическому Обществу произвести в текущем году во всех церквах Российской империи тарелочный сбор за всенощными бдениями и литургиями в праздники Апостолов Петра и Павла и Успения Богоматери. Так откликнулась церковная власть на начинание Археологическаго Общества.

В последнее время сборы по церквам в великие и не в великие только праздники – обычное дело. Собирают ежегодно в известные дни разныя общества: Миссионерское, Палестинское, попечения о слепых, Краснагo и других крестов, – всех таких не перечтешь: собирают и не ежегодно, а только раз или два в определенный день на то или другое доброе дело. Не могу не заметить, что святое дело христианскаго благотворения, всецело некогда принадлежавшее Церкви, ныне, большею частию, ушло из Церкви и является в нее только с кружкой или тарелкой для сборов, а все распоряжение сими сборами идет уже мимо Церкви... Не буду теперь останавливаться на этом вопросе: можно ли сие признать нормальным явлением в церковной жизни по самому существу, тем более что к настоящему случаю это едва ли может иметь и отношение. Церковь строила и строит храмы как памятники, но еще никогда не строила памятники в мирском смысле этого слова. Я хотел бы только отметить, что это даже едва ли не первый случай сбора на памятник во время богослужения в церквах наших. Собирали на построение храмов, на школы, на богадельни, на миссии, словом – на дела добрыя, но не на постройку мирского памятника. Не хочу восставать против такого сбора и теперь, ибо распоряжение церковной власти уже состоялось, никакой ереси в нем не усматривается, а потому и протестовать против него нет повода. Но при исполнении сего дела, при построении памятника, может произойти нечто такое, от чего хотелось бы предостеречь теперь же и Археологическое Общество, и тех, кто должен отвечать пред Богом и историей за возможный соблазн...

Прежде всего вспомним: когда Москва решила поставить памятник Царю-Освободителю, то покойный Государь, мудрый носитель народных идеалов, особенно был озабочен тем, чтобы этот памятник, поставленный в Кремле, этом, по его выражению «алтаре Руси православной, не нарушал своим мирским характером духовной гармонии святынь кремлевских. Он был прав: до сего времени Кремль не имел в себе ни одного памятника в западно-европейском смысле, для него ясно было, что такие памятники не вполне отвечают народному миросозерцанию. Народ знает памятники-храмы, но не памятники-статуи, и очень мудро было избрано место для памятников самому ему, великому Царю-Миротворцу, – вне всероссийскаго "алтаря" – Кремля: как-будто он смиренно вышел отсюда, чтобы в благоговении созерцать издали святыни Руси Православной с своего величественнаго трона, от храма-памятника великих событий 1812 года. А памятник своему великому отцу он закрыл дивною сенью, поучающею своими мозаиками русских людей любви к своим Царям... Пусть Императорское Археологическое Общество и те художники, которые будут обдумывать проект памятника патриарху Гермогену и преподобному Дионисию, глубоко задумаются над этим... Во всяком случае в обсуждении сего вопроса необходимо участие представителя Святейшаго Синода и окончательное его решение, прежде чем восходить на Высочайшее воззрение, должно быть предоставлено Святейшему Синоду.

Я сказал, что памятники-статуи не отвечают нашему русскому народному миросозерцанию, нашим народным идеалам. Православная Церковь не приняла ваяние в качестве церковнаго искусства: она только терпит его как исключение из общаго правила. Ваяние слишком напоминало христианину первых времен культ языческий, языческих идолов, которых так ненавидели христиане; оно, воплощая идею, недостаточно способно было одухотворить ее, слишком, так сказать, оплотеняло ее... Вот почему оно несродно духу чистаго православия. Западная Церковь постепенно ввела в свой культ ваяние потому, что сама, хотя и безсознательно, постоянно находилась под влиянием воспринятых от язычества идей. Все римское богословие со времени разделения Церквей построено на человеческом, юридическом начале. Вся культура, искусство, наука – все имело корни в язычестве. Римская церковь не задумывалась и языческаго Зевса переделывать в Апостола Петра, вручая ему ключи Царства небеснаго. Православие взяло из языческой культуры только то, что было чисто по природе своей, что не отвлекало мысль верующаго в сторону язычества. Церковь взяла для своих храмов, например, план театра, но самый театр отвергла. Для удовлетворения потребности эстетическаго чувства она создала нечто, отдаленно напоминающее первобытный театр времен Софокла, Еврипида и др. великих трагиков (ибо театр того времени был для язычника почти богослужением), но и то очистила, возвысила, одухотворила до того, что всякое напоминание о театре исчезло. Я говорю об обрядах богослужебных, о пении и т. п. Ваяние же отвергла, заменив его живописью, вернее – иконописью. Наш народ всю свою культуру воспринял от Православной Церкви: понятно, что и на всякия статуи он смотрит с церковной точки зрения. Мне приходилось, например, слышать от простых поселян наименование памятника Пушкина "идолом". И думается мне, что уже по одному этому не следует ставить памятника святым печальникам родной земли в виде статуй: зачем насильственно навязывать народу доселе чуждое ему воззрение на памятники святым людям? Зачем вводить его в искушение мыслию о том: место ли угодникам Божиим стоять среди площади? Не будет ли это профанацией, особенно при нашей русской неряшливости, когда нередкость, например, видеть голубиный помет на памятнике Пожарскому и Минину, когда слышится не редко непечатная брань извозчиков около заветных святынь наших храмов, когда подножия памятников не защищены от возмутительных надписей?.. 

Пусть так, пусть ставят у нас памятники великим людям, прославившим нашу родную Русь, пусть эти памятники, как памятник Минину и Пожарскому, и говорят, и даже перстом показуют русским людям на те святыни, за которыя они грудью стояли: "не на нас смотрите – смотрите вот на эти святыни, любите их, умирайте за них: в почитании их – залог для вас Божия благословения"... Пусть даже красуется памятник славному нашему святому князю-просветителю Владимиру, высоко поднимающему св.крест над купелию Руси святой – старым Днепром: все это тени нашего славнаго прошлаго, все это – поучение современных поколений "в лицах", но все это так отзывается земным, что не следовало бы прилагать к угодникам Божиим, прославленным от Бога славою нетленною. Правда, и Владимир – Божий угодник, но он не монах, не святитель, а святителям и монахам мы еще не ставили памятников. Правда, в разных украшениях памятников, в виде деталей, как на памятнике тысячелетия Руси в Новгороде, и они есть, но ведь это – детали, а не главное, это подробности, а не целое... Во всех мирских памятниках сказывается как бы опасение: а ну – забудут люди этого человека?.. Отольем же ему возможно вечный памятник из металла: это надежнее будет... Но сердце русскаго человека не может и мысли допустить, чтобы оно забыло своих родных молитвенников пред Богом, угодников Божиих. Русский человек пойдет к их святым мощам, поклонится им в их нетленных останках, приобретет себе в дом их святую икону и станет с ними молитвенно беседовать. А есть возможность, – и храм в честь их построит, имя сыну или дочери даст. Видеть же их статуи среди площади, хотя бы и той площади, которая видела их подвиги на пользу земли родной, едва ли он пожелает...

Скажут: тогда вы совсем не желаете памятников святым людям? Да, кстати: патриарх Гермоген еще и не прославлен...

Во-первых, не пора ли прославить нетленно и открыто почивающаго в московском Успенском соборе святителя – священномученика за отечество Гермогена? Ведь в некоторых святцах XVIII века он называется уже святым. Во-вторых, я желал бы видеть памятник-храм, по меньшей мере – памятник-часовню в честь сих угодников Божиих. И представляется мне она в стиле древнерусских церквей, по внутренним стенам вся украшенная мозаиками из жизни и подвигов святителя Гермогена, преп. Дионисия Радонежскаго и – почему к ним не присоединить и подвиги Авраамия келаря Троицкаго? Против входа – икона Гермогена и Дионисия с горящею пред нею лампадою. Наружные стены можно украсить также мозаикой, если русскому стилю претят барельефы. Все должно говорить сердцу русскому о подвигах их. Какая благодарная задача для наших родных художников, каковы В.М. Васнецов и А.Н. Померанцев! Если епархиальная власть найдет полезным в часовне поставить свечной ящик, то доход от свеч должен идти на распространение изданий строго православнаго и патриотическаго содержания, дабы самый памятник великих патриотов продолжал их святую деятельность среди народа Русскаго. В известные дни, в дни памяти угодников Божиих, из ближайшаго Покровскаго собора должен быть к памятнику крестный ход для служения молебнов печальникам родной земли. Следует установить и панихиды о всех, за Веру Православную, за Царя и Отечество душу свою положивших во дни смут, как ХVII, так и нашего века, за всех, подвигом добрым подвизавшихся в то время. Такой памятник будет по сердцу народу православному. К нему будут приходить не любоваться только, не ради празднаго любопытства, но и молиться, входить в общение с теми, о ком памятник сей говорит нашему сердцу. Пора нам перестать идти в хвосте за западными народами, пора быть самобытными хотя бы в том, что завещала нам родная старина. Тем, западным, позволительно ставить статуи и святым, и не святым людям: для них старый, отживший языческий греко-римский мир был не чужой; о нас, русских, сказать этого нельзя. Мы не знали греко-римской цивилизации: мы, можно сказать, как только появились на свет во всемирной истории, так и окрещены в святую нашу веру православную. Западные народы приняли христианство уже взрослыми, мы – младенцами... Взрослый уже становится неспособен так глубоко воспринимать новые идеалы духовных воззрений, как тот, кто воспринимает их с молоком матери. Я не говорю об избранниках Божиих, о тех гигантах духа, которые прославили историю Церкви от первых времен христианства: я разумею народныя массы, народы Запада, как историческия личности. В отношении к памятникам именно так и было. Укажите хотя один пример во всей истории Церкви, когда бы Церковь в лице своих святых мужей благословила, одобрила, признала благоприятным постановку мирских памятников, кому бы то ни было из исторических деятелей? Римская Церковь, уклонившись в сторону мира, многое и усвоила заимствованное от мира.

Не лишним считаю кратко повторить здесь то, что писал я в "Душеполезном Чтении" 14 лет тому назад.

Великий знаток нашей русской народной жизни и ея идеалов, Ф.М. Достоевский, говорит, что "наш народ живет идеей православия в полноте, хотя и не разумеет ее отчетливо и научно. В сущности, в народе нашем все из нея одной, из этой идеи и исходит, по крайней мере, народ наш так хочет, всем сердцем хочет, чтобы все, что есть у него и что дают ему, из этой одной лишь идеи и исходило"... К сожалению, когда мы, в течение последних двух веков, из своего "окна" любовались на Европу и жадно учились у ней "цивилизации", мы задом стояли к родной России и ея святому православию. Оттого и набрались оттуда привозных, часто самых дешевых понятий и воззрений без всякой их оценки, и спешили, как можно скорее, применить их к своей жизни, чтобы похвалиться пред "ученою" Европою: вот-де мы какие умники!.. Но удивительное дело: старыя, древнерусския воззрения, несмотря на все усилия их забыть, затереть, несмотря на старания наших "интеллигентов" подменить их привозными, крепко живут в нашей народной массе; При всей своей духовной красоте и возвышенности, по-видимому, для этой темной массы недоступных, они каким-то инстинктом передаются из рода в род, из поколения в поколение, и когда "интеллигент", уверенный в высоте и истинности своих понятий, принятых им с Запада от "просвещенных" европейцев, развязно предлагает их русскому исконно православному простецу, то этот русский простец спокойно отвечает ему: "поди ты к Богу с своими затеями! Совсем не по душе оне нам, русским людям". Пусть наши "интеллигенты" говорят, что русское невежество не додумалось до таких прекрасных вещей, как художественные памятники великим людям: мы думаем совершенно напротив. Русский народ как великая историческая личность внутренним духовным своим инстинктом понимает вещи гораздо глубже, чем ученики Европы, от него отщепнувшиеся. Русский мужичок говорит: "Памятник ставят для того, чтобы не забыли, что жил на свете такой-то". В самом деле: в слове "памятник", как я сказал, уже не звучит ли опасение этого забвения?.. Угодникам Божиим, например, Преподобному Сергию, не ставили памятника-статуи, а попробуйте поставьте ему такой памятник, знаете ли, что скажет народ? Он скажет, что это – кощунство, профанация... Если он, по скромности своей, не говорит этого о памятнике князю Владимиру, то лишь потому, что в руках у князя крест, а поверьте: на памятник его никто не станет молиться, его удел – праздное, холодное любопытство толпы. Хорошо знал это русским православным сердцем святитель Киевский Филарет и потому в свое время протестовал против постановки памятника-статуи князю Владимиру и не постеснялся даже назвать этот памятник "идолом".

В чем же дело? Почему Русский народ так холодно-безучастно смотрит на памятники-статуи? Ответ на это находим в книге Премудрости Соломоновой, гл. 14, ст. 14, – там сказано, что "памятники вошли в мир по человеческому тщеславию". А это чувство – нехорошее, не христианское, нехорошо оно, когда живет в сердце человека, нехорошо, когда и другие питают его чем бы то ни было. Когда достоинства, заслуги, подвиги признаются другими как проявление в человеке даров Божиих, когда все это обращается во славу Божию, когда в человеке гениальном признается величие дара Божия, тогда тщеславию нет места, и прославляемый приемлет похвалы с глубоким смирением, относя их всецело к Божией благодати. А когда о Боге забывают, когда все приписывают человеку, по крайней мере молчат о Боге, хвалят только человека и его "гений" и этому гению, как природному свойству личности человеческой, ставят памятник, тогда уже является служение страсти человеческой, служение тщеславию, а это, по народному воззрению, да и по правде Божией, есть уже тонкое идолопоклонство... Мы, православные, в отношении к нашим ближним, как живым, так и почившим, должны неизменно руководиться златым правилом нашего Спасителя: еже аще хощете, да творят вам человецы, и вы творите им такожде. Примените это правило к памятникам, и ваша совесть скажет вам, что мирские памятники усопшим вовсе не нужны. Мы себе таких памятников по совести не пожелали бы, и усопшие, если бы их спросить, то же нам сказали бы. Но, может быть, памятники нам нужны? Да, нужны, но не памятники-статуи. И благочестие народное создает такие, в духе народном, и памятники. Это – памятники, дающие возможность входить с усопшими в непосредственное, живое общение в молитве, это – храмы Божии, часовни, обители... Понятно, почему покойный Государь-Праведник Александр III не пожелал на месте убиения своего родителя поставить простую часовню, а непременно – xpaм Божий: его добрая православная душа понимала все значение молитвы церковной и молитвы народной за душу Царя-Мученика в храме Божием. Пусть будут созидаемы памятники не столько лиц, сколько событий: это то же, что книги или повести о минувших судьбах родной земли. Волей-неволею приходится сделать уступку: пусть, если уж завелись они на Руси, будут памятники и лицам историческим, не-святым людям, и пусть они говорят не столько о лицах, сколько о тех великих идеях, носителями коих они были. Таков, например, и есть памятник Пожарскаго и Минина: как я уже сказал выше, он отводит мысль зрителя на заветныя святыни Кремля, на которыя и указывает нам Минин с своего пьедестала. (*) А святым Божиим, каковы суть патриарх Гермоген и преподобный Радонежский чудотворец Дионисий, ставить статуи не подобает. И без таких памятников память их в род и род, потому что в память вечную будет праведник ...

1910 год

(*) Надо сказать, что рука отлитого в бронзе Минина уже давно не указывает на святыни Кремля. Это произошло потому, что поставленный в 1818 году в центре Красной площади памятник Минину и Пожарскому был перенесён в 1930-е годы к Покровскому собору и повёрнут на 90 градусов. (Прим. ред.).

  

Послесловие редакции БО. Эту статью архиепископа Никона (Рождественского) мы хотим сопроводить фотографией памятника, нет, не Божьему угоднику («святыми статуями» православных уже не удивишь: они во множестве стоят уже по всей русской земле), но памятника самому Божеству (!). И если митрополит Филарет (Амфитеатров), протестуя против постановки статуи князю Владимиру, не постеснялся назвать этот памятник «идолом», то каким словом следует назвать это стоящее за алтарём ярославского Успенского собора изваяние? 

 

 

Когда мы воочию увидели это безобразие, то первым нашим желанием было снять на видеокамеру те кощунства, что совершались на наших глазах. Например, бросание в евхаристическую чашу монеток, пожимание рук ангелов (на фотографии можно видеть, что они блестят от частых прикосновений)… Мы хотели снять всё это и показать другим, чтобы хоть как-то воспротивиться богохульству, но вовремя остановились по следующей причине. Бросавшие монеты в чашу прохожие (едва не наступая при этом на надпись, которая гласит, что этот памятник изображает собой Святую Троицу), наверняка, имели самые простые мысли. Вроде того, что если я попаду в чашу или прикоснусь к руке, то загаданное мною желание исполнится. Они-то думали просто, зато находящиеся рядом с ними и понимающие, что происходит недопустимое, становились соучастниками действий, которые нужно назвать не одним только кощунством, но самым настоящим идолослужением.

То же и в нашем случае. Имея доброе желание через показ непотребства прекратить непотребство, мы сами того не зная, приобщили бы к богохульству тысячи читателей сайта «Благодатный Огонь». Мы невольно стали участниками идолослужения в Ярославле, и сделали бы таковыми всех читателей БО, если бы показали то, чему были свидетелями. Неужели это не очевидно?

Что скажем в итоге? Если в 1918 году прекрасный город Ярославль постигло праведное прещение Божие за отступление от Православной веры, и он был расстрелян из пушек, то расстрел из каких огненных орудий может ожидать его за такие «памятники»? Впрочем, это вопрос не к простодушным ярославцам, которые не ведят бо что творят (Лк. 23,34), но к духовным отцам и правителям города, собирающим подобным «богопочитанием» на свои головы и головы своих сограждан праведный гнев Божий.

 

Автор: Архиепископ Никон (Рождественский)

Журнал Благодатный Огонь (БО)

Источник