Эволюция по Скиннеру (HIST9)

Я безумно благодарен своим родителям. Благодарен за то, что на пути формирования моей личности они старались оставить минимум «предустановленных переменных среды», которые потом, будь их много больше, неизбежно бы привели к тому, что эта самая «среда» окостенела бы окончательно и превратилась бы в то монументально-непоколебимое «я верю и на сём стою!», с которым путь к истинному познанию часто закрывается для человека раз и навсегда.

Одной из таких «предустановленных переменных среды», безусловно, является идея бога.
Ведь родитель для малого ребёнка и есть то самое воплощение бога на земле — бога плохого или бога хорошего, в зависимости от того, как ведут себя родители по отношению к своим собственным детям.

И именно эта зависимость детей от родителей и формирует будущее восприятие бога маленьким, растущим существом.
То, что сказано тебе в домашнем кругу, в то время, когда твоё критическое восприятие ещё не сформировано, и есть та самая «переменная», которую многие потом, уже на протяжении всей своей последующей жизни, будут воспринимать, как константу.

«Бог есть! Какие могут быть сомнения? Я узнал об этом ещё в самом раннем детстве!»

Это — вопрос необсуждаемой веры того или иного индивидуума, который он вправе пронести через всю свою жизнь — от раннего детства и вплоть до самой глубокой старости.

«Бог всегда был таков! Какие могут быть сомнения? Я узнал об этом из святых книг!»

А вот это уже — категория проверяемая и осязаемая для внешнего для наблюдателя. Индивидуум хочет сослаться на некие факты реального мира, которые должны описать бога и продемонстрировать его наблюдаемые следы в нашем мире.
Следы, возможно, чудесные и впечатляющие, но, в то же время — вещные и осязаемые.

А существующие следы уже можно разбирать и анализировать — ведь это уже не идеальная, а весьма реальная категория. Реального мира, в котором выживают лишь самые приспособленные.




А идея одного бога, надо сказать, была идеей приспособленной и мощной. Настолько мощной, что остальные идеи и боги оказались совершенно неготовыми конкурировать с ней.
И так было вплоть до товарища нашего Чарльза Дарвина.
Который дал нам в руки мощный инструмент оценки эволюции.
Практику нахождения переходных форм. Которая столь же легко применима к человеческим идеям, как и к ископаемым останкам каких-нибудь древних зверушек.



Ну а первый раз, как мы помним, идея единого бога пришла к людям ещё на исходе великолепного бронзового века, когда о Иисусе Христе не говорили даже и пророки...



На излёте бронзового века мир был очень похож на наш современный мир. Конечно же, не в плане своей насыщенности компьютерами, самолётами и поездами, а в плане связности мира, которую эти позднейшие изобретения человечества нам создают.
Тогда связность тогдашнего мира бронзы организовывали два народа, которые держали в своих руках практическую монополию на обеспечение связности того древнего, средиземноморско-античного мира.
Это были греки и финикийцы, которые и славились, как самые опытные и отважные мореплаватели тогдашнего мира.

О похождениях и нравах тогдашних торговцев-воинов-пиратов греков вполне можно почитать у Гомера в «Илиаде» и «Одиссее», а вот о финикийцах мы знаем, к сожалению, гораздо меньше. Финикия очень неудачно угодила в жернова постоянных разборок между мировыми державами тогдашнего Востока и Запада, а её лучшая и сильнейшая заморская колония — Карфаген, впоследствии погибла под прессом «римского парового пехотного катка», который раздавил её до состояния вспаханного поля, да ещё и засыпанного солью.
Чтобы не росло.

Связность мира финикийцы поддерживали тогда на весьма утлых судёнышках, представление о которых даёт нам поднятый в кусках возле турецкого побережья и восстановленный в виде точной копии финикийский Улу-бурунский корабль:



Но речь у нас не о кораблях, а о богах финикийцев.
А где боги — там у нас и погребения. Ибо всюду и всегда боги любят отвечать именно за виртуальный, загробный мир, в котором им проще существовать в некой идеальной форме.
А в мире реальном боги обычно существуют в виде погребального обряда. Например, как крест на могилах у христиан.

Как же выглядели погребения финикийцев?
Мы нашли их.
В 1887 году, тогда ещё на территории Османской Империи, в районе современного города Сайда крестьянин, который пытался выкопать колодец на своём участке, внезапно натолкнулся на полость в земле, которая оказалась ничем иным, как подземной погребальной камерой.
Как оказалось чуть позднее, счастливая кирка крестьянина угодила немного ни мало, а на королевский некрополь древнего финикийского города Сидона, который и располагался в своё время на месте теперешней Сайды.

Тогдашний директор Стамбульского археологического музея, доктор Осман Хамди Бей, сразу же осознал, какое сокровище попало в его руки.
Надо сказать, что саркофагов позднейшего периода в руки учёных и археологов по всей Греции и Турции попадала масса (многие из них и сегодня стоят прямо под открытым небом возле древнего ликийского города Мира), но вот чтобы столь масштабное античное захоронение попало в руки учёных практически неповреждённым — такое случилось в 1887 году, пожалуй, впервые.
Напомню, знаменитую гробницу Тутанхамона, которая станет сюжетом всех голливудских страшилок типа «Мумии», найдут гораздо позднее — только в 1922 году.



Хамди Бей был очень неординарной персоной.
Кроме фактического основания Стамбульского археологического музея, он и сам очень активно занимался археологией, а кроме того, был художником и писал очень неплохие картины, которые во всех деталях показывали быт и нравы тогдашней Османской Империи, которая, как оказалось, доживала уже последние дни перед своим превращением в современную Турцию.

Осман Хамди родился в знатной турецкой семье. Отцом Османа Хамди-бея был великий визирь Ибрагим Эдхем-паша. Судя по всему, отец, в силу занятости государственными делами, не нагружал сына религиозными книгами, в силу чего Осман вырос с независимыми суждениями по многим важным вопросам мироздания.

После окончания начальной школы в Бешикташе, Осман Хамди начал изучать право сначала в Стамбуле, а затем в Париже. Но, заинтересовавшись живописью, оставил юриспруденцию, которая открывала бы ему карьеру на государственной османской службе и продолжил обучение изобразительному искусству. На протяжении девяти лет, начиная с 1860 года, в Париже он учился в мастерских живописцев Жерома и Буланже. Даже выбор личной жизни был отнюдь не в русле османских традиций: Осман Хамди женился на француженке, которая родила ему двоих дочерей. В 1869 он с семьёй вернулся в Стамбул.
В 1881 году, за шесть лет до открытия королевского некрополя Сидона судьба распорядилась так, чтобы Осман Хамди стал директором Императорского Музея искусств, которому и суждено было вскорости превратиться в знаменитый Стамбульский археологический музей.

Уже в 1884 году Хамди Бей добивается от османской бюрократии официального запрета на вывоз культурных ценностей за границы Османской империи. До того момента многие произведения античного греческого и римского искусства, да и собственного турецкого средневекового, рассматривались в Порте, как ненужный хлам и предприимчивые иностранцы пользовались этим для формирования европейских коллекций. С приходом Османа Хамди в руководство турецкой археологией для европейских пиратов настали трудные времена.
При этом, надо сказать, сражался Хамди Бей на два фронта: как и с пронырливыми европейскими контрабандистами-бизнесменами, так и с собственными подчинёнными и начальниками.



Самая известная картина Хамди Бея — это «Укротитель черепах».
Пять черепашек, которых пытается обучить нехитрым фокусам главный герой картины, по мнению современных экспертов-искусствоведов символизируют отношение Хамди к тому, что он видел своими глазами — то, как медленно и печально эволюционировало современное ему османское общество, в то время, когда он пытался вырвать его из неги и покоя фактического средневековья буквально революционными изменениями.
К сожалению для Османской Империи — Осман Хамди Бей был лишь директором Стамбульского археологического музея, а судьба Империи будет решаться уже через 30 лет, но — исключительно с винтовкой солдата, а не с лопатой археолога или кисточкой художника.

Что же нашёл ливанский крестьянин?
А нашёл он уникальное. Скажу, что масштаб находки был столь велик, что администрация султана даже согласилась с предложением Хамди Бея построить отдельное, современное нам, здание Археологического музея возле султанского столичного дворца Топкапы.
Вот оно:



Фронтон Археологического музея, несмотря на арабскую вязь титула султана на фронтоне, был выполнен в строгом античном стиле: колонны коринфского стиля, скромный треугольный портик с тремя растительными композициями по центру и по бокам, повторяющий форму античного саркофага. В своём летнем дворце Долмабахче, несмотря на всю его модерновость, османские султаны так и не смогли уйти полностью от восточной традиции. Осман Хамди Бею это удалось.

К форме портика Археологического музея Стамбула я ещё вернусь.
Но читатели, наверное уже заждались сидонских находок?

Что же, вот вам самый древний из найденных сидонских финикийских королевских саркофагов:



Предвижу недоумение знающих древнюю культуру читателей. Да, саркофаг финикийский.
Хотя, конечно же, по факту, египетский!
Выполненный из чёрного диорита, он изначально принадлежал некоему египетскому полководцу эпохи поздней бронзы, который носил имя Пенептах. Откуда этот саркофаг попал к его последнему «владельцу», который уже был царём Сидона, мы, наверное, уже никогда не узнаем.
Как и не узнаем того, где покоится сегодня товарищ Пенептах.

Нам известно лишь, что новый владелец «модного гробика» написал на его основании, чуть пониже египетских иероглифов (смысл которых, возможно, ему и не был до конца понятен) следующий текст уже на финикийском языке:



«Табнит, царь Сидона, жрец Астерт и её слуга, лежит в этом саркофаге, в котором нет никакого злата или серебра. И пусть тот, кто откроет этот саркофаг, не найдёт покоя ни в этом мире, ни в мире ином».

Проклятие, в общем-то, никак не сработало и мумию Табнита сегодня каждый желающий может лицезреть возле его саркофага, вместе с нехитрыми погребальными предметами «царя Сидона»:



Диоритовый саркофаг Табнита-Пенептаха сегодня датируют началом VI века до нашей эры. В то время Средиземноморье только-только начало оправляться от безумия Тёмных веков, последовавших сразу же после Катастрофы бронзы и продлившихся, без малого, более 400 лет.
Богатство Табнита состояло из одной разбитой амфоры, двух глиняных масляных ламп, двух бронзовых факелов и одного золотого обруча.
Поэтому, наверное, и не сработало проклятие богини Астерт — слуга её пожидился и, несмотря на надпись на саркофаге, прихватил с собой немного золота «в дорожку».

Кроме диоритового саркофага Табнита-Пенептаха в открытом некрополе нашли ещё один, судя по всему, тоже изначально египетский саркофаг. Его сейчас называют «Антропоморфным саркофагом», так как его следующие владельцы пошли иным путём — они, судя по всему, просто сбили все иероглифы и лицо предыдущего владельца, а потом отполировали полученное «поле боя» до зеркального блеска.
В итоге «Антропоморфный саркофаг» сегодня выглядит, как захоронение инопланетного пришельца откуда-то из окресностей Тау Кита:



А вот дальше пошло уже самое интересное.
Старые египетские саркофаги, судя по всему, уже закончились и встал вопрос — как хоронить сидонских царей?
Судя по всему, тогдашние египетские фараоны (которые к тому же вовсю уже отбивались от наседавших на них с востока персов) особо не горели желанием поставлять новые диоритовые саркофаги в Сидон.
Ещё бы — за памятник советскому солдату в центре Таллинна за Пенептаха ведь никто так и не ответил.
Поэтому производство саркофагов пришлось налаживать уже на месте, и из местных материалов.

Но вот форма...
Думаю, финикийская богиня Астерт, будущая греческая Астарта и урождённая египетская Иштар, просто бы зарыдала от того многообразия переходных форм, которая превратит старый-добрый египетский саркофаг в практически греческую статую.

Сначала саркофаги делали в полном подобии с египетскими (хрен ведь знает, что там важно для правильного путешествия в мир иной), включая даже накладную бородку-парик, которую часто носили фараоны:



Потом решили, что и борода может быть покороче, да и без бороды — тоже неплохо путешествовать, владельцы саркофагов назад, в реальный мир, от своих божественных начальников не возвращаются:





Ну а потом, наконец, только через 150 лет, уже в районе середины V века до нашей эры, мы, наконец, видим на саркофагах уже практически греческие формы лиц, причёсок и головных уборов:



Это — веяние новой силы, которая возникла и окрепла к западу от финикийского Сидона. Классическая Греция набирает мощь и темп, растит искусство и военную силу, разбрасывая по всему Средиземноморью новую сеть торговых путей и греческих колоний, которая и завершится мощным крещендо греко-римской Ойкумены поздней античности.

В конце которого у нас и возникнет ещё один, очень интересный и занимательный «букет переходных форм», в конце которого вы и увидите уже привычные вам кресты и слово IN-RI над могилами приверженцев новой, победившей в итоге религии.
Но это, конечно же, вопрос отдельной статьи.
Которую мы начнём портиком древнегреческого храма, который с такой тщательностью изобразил во входе своего детища, Стамбульского археологического музея, художник и учёный Осман Хамди Бей.

Черепахи дрессируются очень медленно.
Но люди меняются — отнюдь не быстрее черепах.