Субботнее..10.05. 1910. Эрик Берн. С днем рождения! "Игры в которые играют люди". ( Все против всех)

Эрик Берн. Игры, что нас догоняют...

---

Он, Эрик Берн — психолог, что шагнул сквозь зеркало человеческих душ, вытащив оттуда не кролика, а целый театр ролей. Трансакционный анализ... Звучит как диагноз, а на деле — ключ к клетке, где мы все мечемся меж «Родителем», «Взрослым» и «Ребёнком». Книга его — «Игры, в которые играют люди» — взорвалась тиражом в пять миллионов, но так и осталась непрочитанной. Не той бумагой, что пылится на полке, а той правдой, что жжёт изнутри, как спирт на ране.

Почему? Да язык его — не мост, а стена. Слова будто вырублены топором, да и переводчики, видно, спотыкались о термины, как пьяные о пороги. Получилось — не огонь, а дым. И стоят люди, машут руками, кричат: «Не видно!» А он — Берн — там, в дыму, кричит в ответ про «игры», про то, как мы все в них заигрались до потери совести.

Я не обещаю докопаться до корней — там, где сплетаются тьма и свет. Но попробую. Хоть лопатой словесной, хоть ногтями.

Три лика в каждом:

— Родитель — это голос из прошлого, эхо указующего перста: «Не смей!», «Надо!», «Стыдно!».

— Взрослый — холодный расчёт, цифры вместо слёз, логика, что режет правдой, как нож масло.

— Ребёнок — тот, что прячется в углу души, дрожит от страха или хохочет, уронив маску.

Пример? Да запросто. Начальник рявкает — «Родитель» в нём бьёт кулаком по столу. А подчинённый... Сгорбится, уйдёт в себя, в ту самую щель, где «Ребёнок» грызёт губы: то ли взбунтуется, то ли заплачет. Игра в кошки-мышки, где роли давно прописаны, будто сценарий пьяного драматурга.

Берн не даёт ответов. Он бросает в лицо зеркало — смотри, кем ты стал. Или притворяешься? Игры... Они вечны. Как дождь над городом, как крик чаек над рекой. А мы всё играем, играем, играем... Пока не кончатся фишки.

Игры, где души ломают ребра...

«Почему бы тебе не…» — а дальше тишина. Вопрос, что висит в воздухе, как петля. Ты советуешь, а в ответ — «Да, но…». Словно стена из «но» вырастает между вами. Человек-ловушка, человек-крот: роет норы под своими же проблемами, чтобы утонуть в них с наслаждением. Ему не выход нужен — ему надо, чтобы его жалели. Сочувствие — сладкий сироп, который он пьёт ложками, пока не заболят зубы от фальши.

А «Алкоголик»… Тут не игра — карусель. Крутится, скрипит, ржавые цепи бьют по лицу. Трое: тот, кто тонет; тот, кто тянет за волосы; и тот, кто тычет пальцем с берега. Пьющий, спасатель, преследователь — три маски одного спектакля. Сегодня спасатель завтра станет палачом, а пьяница — святым мучеником. Круг замкнётся, как змея, кусающая хвост. Игра в спасение, где все проигрывают, но никто не может остановиться — слишком сладок яд роли.

Формула игры — пять шагов в пропасть:

Крючок — мушка на крючке: «Ты где был?».

Клёв — «Да я…».

Реакция — гром, молнии, рёв из глотки.

Переключение — резкий поворот: «А ты сам-то?!».

Смущение — пауза, взгляд в пол.

Расплата — тихий смешок в пустоту: «Всё равно ты виноват».

Как в игре «Попался, сукин сын!» — тут не ошибка, а ритуал. Четыре доллара? Да плевать на них! Главное — разбить счётчик ярости, чтобы оправдать крик. Скандал — это жертвенный костёр, где сжигают не правду, а шанс понять. Берн шепчет: «Смотри — это же ритуал! Ты не злишься, ты играешь в злость». Но мы не слышим. Мы уже втянулись, как в драку под забором — кулаки летят, а глаза закрыты.

Игры… Они как тени — бесшумные, цепкие. Ты думаешь, живёшь, а они ведут тебя за руку туда, где давно прописаны реплики. И нет выхода. Или есть? Берн молчит. Он только ставит зеркала по краям сцены.

---

Сценарии жизни. Песни, что мы напеваем в темноте...

Мы все — куклы с заводными ключами в спине. А ключи те — из детства. Берн называет это «сценариями» — будто бы в грудной клетке у каждого спрятан патефон, и пластинка крутится, скрипит: та самая, записанная, когда мы ещё не доросли до ручки двери.

Победители — те, кто танцует под марш. Шаг вперёд, ещё шаг. Цели — как фонари на пути: разбить, зажечь, разбить снова. Их сценарий — гимн с хрипотцой: «Добьюсь!»

Непобедители — стоят на обочине, жуя жвачку стабильности. Их жизнь — колыбельная на повторении: «Тише, не шевелись, не высовывайся». Довольствуются крошками с чужого пира, боясь потухнуть, если задуть свечу.

Неудачники — ходят по кругу, как пьяные в подворотне. Их сценарий — заезженный вальс: «Опять не вышло. И не выйдет». Они падают в одни и те же ямы, мажутся той же грязью, будто метят территорию: «Здесь был я».

Практика? Да она — как нож в костре:

— Самоанализ — сорвать с себя маски, под которыми мокнет лицо. Узнать свою игру: «Смотри, что я из-за тебя сделал!» — крик, что на самом деле значит: «Полюби меня, как в детстве, когда я разбивал коленки».

— Коммуникация — стать «Взрослым». Не тем, что в галстуке, а тем, что рубит правду-матку, как дровосек — берёзу. Вырваться из паутины: «Ты кричишь — я молчу. Ты плачешь — я жду. Пока не стихнет эхо „Родителя“ в твоём горле».

— Терапия — психологи ломают сценарии, как контрабандисты — замки. Ищут тот миг, где ребёнок внутри решил: «Больше не буду счастлив». И переписывают — не чернилами, а молчанием.

Берн знал: мы все — авторы пьес, которые ненавидим. Но продолжаем играть. До конца. До титров. До хрипоты. А сценарии… Они как сигаретные окурки — бросаешь, а они прилипают к подошвам. И не отскрести.

---

 Родитель — Терминатор с комплексом Мессии

Он не просто голос — он бронепоезд на запасном пути вашего детства. «Родитель» — это не отец, не мать. Это гибрид сторожа и проповедника: дубинкой лупит по совести, а крестом тычет в глаза. Терминатор в рясе, что скалит зубы: «Я спасу тебя, даже если придётся сломать кости!». Его любовь — как бетон: заливает трещины, не спросив, хочешь ли ты дышать.

Диагнозы (по последней моде):

– Расстройство личности «Я — пуп Вселенной»

А это что за зверь? Да обычный человек, да только в него вселился цирк. Он — клоун на ходулях, жонглирующий вниманием, как горящими факелами. Его мир — зеркальный шар: везде блики его «Я», везде эхо его «Моё».

«Пуп Вселенной» — это не болезнь, это побег. От себя. В себя. В капсулу, где нет других голосов — только бесконечный рев собственного эха: «Я! Я! Я!». Его сценарий написан кривым почерком на обрывке дневника: «Пусть все умрут, но посмотрят, как я танцую!».

Берн бы усмехнулся: «Игра в Бога с дешёвым реквизитом». Но мы-то знаем — за этим диагнозом прячется «Ребёнок», что когда-то не дополучил аплодисментов. И теперь рвёт глотку, выпрашивая: «Посмотрите! Ну посмотрите же!».

А Родитель-Терминатор уже на взводе. Глаза — прицел. Голос — сирена: «Прекрати позориться!». И вот уже «Взрослый» — тот самый, что с холодным лбом — дробит ситуацию на цифры: «37% пафоса, 63% пустоты». Но поздно. Игра началась. Сценарий запущен. И пуп Вселенной крутится в танце, пока не сорвёт пупок…

Ты снова не справился, снова не смог,

Я знал, что ты никуда не годен,

Но если вдруг ты решишь измениться —

Я напомню, что поздно. Садись.

  – Патологическая страсть к нотациям (с эффектом присутствия)

   – Синдром "В моё время трава была зеленее" (не подлежит обмену)

Родитель — Диктатор с синдромом «Яжемать»

Он не правит — он жуёт реальность, как жвачку, и плюёт ею в лица. «Родитель» здесь — не роль, а окоп. Окоп, из которого торчит ствол праведности, нацеленный в лоб любому, кто шевельнётся без спросу. «Яжемать» — это не диагноз, это калибр. Калибр его любви: разрывной, удушающей, с осколками «ты обязан».

Диагнозы (полный список):

– Расстройство личности с манипулятивными наклонностями (тяжёлая форма)

Манипуляции? Да это его воздух. Он плетёт сети из «я же хотела как лучше», а сам наблюдает, как вы бьётесь в паутине, как муха в янтаре. Его слова — крюки под рёбра: «Ты меня в могилу сведёшь!», «Я ночей не спала!». И вы, уже истекая чувством вины, сами приносите ему нитки — чтобы связать себя покрепче.

– Патологическая любовь к нравоучениям (хроническое течение)

Его речь — не диалог, а монолог из глушителя. «Должен», «Надо», «Почему ты» — пулемётная очередь в тишине. Он не говорит — высекает скрижали. Каждое «а я тебя предупреждала» — гвоздь в крышку вашего гроба самостоятельности. Хроническое? Да это уже не болезнь — пейзаж. Как дождь над промзоной: кислый, вечный, разъедающий краску.

– Синдром «А вот в моё время…» (рецидивирующий)

Его прошлое — религия. Время, когда трава была зеленее, дети — босыми, а родители — святыми. «А вот в моё время…» — заклинание, которое превращает ваши достижения в пепел. Вы приносите ему диплом, а он — фотографию из 1983-го: «Вот я в твои годы уже три завода построил!». И неважно, что на фото — он у станка, который никогда не включал. Мифы крепче правды.

«Яжемать» — это не человек. Это памятник самому себе, отлитый из упрёков и слёз. Его любовь оставляет синяки в форме отпечатков ладоней. Его забота — это ультиматум: «Будь как я, или умри». А Берн бы хрипло засмеялся: «Смотрите — игра в Бога с чужой жизнью!». Но играть уже поздно. Вы либо встаёте на цыпочки, чтобы дотянуться до его планки, либо ломаетесь. А он ждёт. С секундомером в одной руке и ремнём — в другой.

 – Диссоциативное расстройство "Я всегда прав".

---

– Ипохондрия контроля ("У тебя же голова болит, я же знаю!")

---

Биография. Сериал, что льётся из каждого утюга...

Родился с первым криком: «Я же говорил!» — будто акушерку поправлял. В детстве вместо марок коллекционировал промахи соседей: «Дядя Петя опять пиво купил — записал!». В школе учил не уроки — инструкции к жизни, подчёркивая красным ошибки Вселенной.

Юность? Мечтал стать повелителем душ — психологом. Но родители врезали стоп-кран: «Ты же любишь всех судить! Стань юристом — будешь легально рвать глотки!». И вот он, сейчашний:

— Даёт советы, как метеоролог в шторм — «Надень шапку!» (а сам в шортах на льду).

— Переживает за всех — громко, с надрывом, будто в микрофон на краю пропасти: «Ты не туда живёшь! Не так дышишь!».

— Контролирует погоду в доме — дождь из упрёков, гроза запретов, а в прогнозе вечное: «Я же предупреждала!».

Аптечка. Скорая помощь тем, кто рядом:

Базовый набор:

— Галоперидол «Молчание ягнят» — не таблетка, а намордник для внутреннего критика. Принимать, когда хочется врезать миру сквозь экран. Побочка: внезапная мудрость («А может, заткнуться?»).

— Валерьянка «Кричи в подушку Pro Max» — с функцией «Блокировка родственников». Растворить в вине, выдохнуть в окно.

Эксклюзив:

— Инъекции «Советодаватель-V» — новейший вирус. После укола хочется спасти всех котиков, переучить Илон Маска и объяснить соседке, как правильно рожать. Предупреждение: несовместимо с друзьями.

— Пластырь «Рот на замок» — наклеить на губы, активировать пультом. Если сорвётся — бьёт током воспоминаниями: «Твоя тёща тоже была правой!».

Сезон итожится финальным титром: «Продолжение следует…». Все ненавидят, но смотрят — как ДТП на трассе. Хочется зажмуриться, но пальцы раздвигают веки: «А что дальше? А вдруг…». А дальше — он, герой, уже пишет смс: «Я же говорила, что сериал — говно!». И ставит лайк себе в зеркале.

Я всё для вас: дышу, болею, старею в муках,

А вы... вы даже не режете хлеб по моей науке!

Но если вдруг осмелишься помочь —

«Оставь, ты всё испортишь!

  Он знает, как вам жить – жаль,

что своя жизнь у него  получается не очень.

     Диктатор с человеческим лицом...

которое всё время недовольно.

                                 Если бы заботу можно было есть,

его семья бы давно подавилась.

---

1.3. Взрослый – Последний могиканин здравомыслия

Эмоции — это нерационально,

Любовь — это химия, грусть — неврология.

Я разложил жизнь на Excel-таблицу,

Но почему-то тоска..

– Синдром "Где тут взрослый? О боже, это я?!"

Просыпаешься среди ночи — а в зеркале торчит рожа какого-то мужика в пижаме. Морщины — трещины на штукатурке. Глаза — два погасших фонаря. И внутри: детский сад. Там орут, бьют ложкой по столу, требуют конфету. А ты — воспитатель с сигаретой в зубах. Ищешь взрослого, чтобы всё починил, а он — ты. Или нет? Может, это шутка? А за дверью уже стучит рассвет, как сумасшедший почтальон с повесткой.

– Гиперответственность (с пожизненной подпиской)

Это не черта — это кандалы. Ты тащишь их по асфальту, как арестант. На спине:

— Ипотека — кирпич с гравировкой «мечта»,

— Чужие амбиции — рюкзак, набитый чужими «хочу»,

— Свои мечты — свёрнутые в трубочку, как карта сокровищ, которую сожрала собака.

Ты думаешь: «Кто, если не я?». А в ответ — тишина. Тишина, которая гудит, как трансформатор на пустыре.

Автобиография. Инструкция к тостеру, который всё жжёт:

Родился с калькулятором в груди — вместо слёз считал проценты. В школе писал расписания, как заключённый пишет на стене черточки. «Жизнь» — пункт 5.3, подпункт «страх». Теперь твои плечи — эстафета. Бежишь, а за спиной кричат: «Давай! Мы в тебя верим!». А ты уже не помнишь, куда.

Фармацевтический набор (с гарантией пустоты):

Основное:

— Кофеин "Не усни" — глотаешь, как кислород в деревне.  Таблетки — дробь по нервам. Капельница — адреналин в жилу. Свечи — крик в кишках: «Проснись, тряпка!».

— Таблетки "Хватит быть тряпкой" — лежат в кармане, как стыдный презерватив. Ты их трогаешь, но не достаёшь. Боишься, что кассирша в аптеке взглянет и спросит: «Опять?».

А за окном — город. Дома, как зубы кривой ухмылки. Ты стоишь на балконе, куришь, а дым смешивается с туманом. Где-то там, за поворотом, твой «Взрослый» пьёт пиво с незнакомцами. Машет тебе рукой. Или это ветер? Неважно. Завтра снова в бой. С калькулятором. С ипотекой. С криком «Я же должен!».

Игры... Они не кончаются. Кончаемся мы.

Он решал чужие проблемы,

пока его собственные смеялись ему в лицо.

Ответственность – его крест,

и он несёт его...

Единственный взрослый в комнате –

и это его проклятие.

 2.1 Ребёнок – Профессиональный манипулятор (с пожизненной лицензией).

Его слёзы – оружие массового поражения нервных клеток.

2.2 Дитя (Истеричный демон).

Хочу! Не буду! Дай! Убью!

Мир — мой, а ты — мешок для битья.

Я разнесу этот дом в хлам,

А после зареву — пожалей меня, мам!

Диагнозы (по акции "3 по цене 1"):

 – Синдром "Хочу и буду" (с золотой короной)

---

  "Не хочу и не буду!" (с бриллиантовой печатью)

---

2.3 Внутренний Ребёнок (Травма на прокачке)

Я спрятался глубоко — ищи, не ищи,

Но если не найдёшь — я взорвусь в твоей речи.

Ты думал, вырос? Ха! Смотри-ка:

Я — твой взрослый в углу, дрожишь, как дитя.

---

История успеха (как анекдот, который все знают, но смеются только из вежливости):

Он — король  драм. Его трон — диван с пятнами пива. Корона — шапка из фольги, чтоб голосам в голове не холодно было. Специализация? Эмоциональный шантаж. Хобби? Искать виноватых в пыльных углах вселенной.

Карьерные вершины:

— 10 лет иждивенства — как олимпийский марафон. Бежал, спотыкаясь о мамины вздохи, финишировал у холодильника с надписью «Пора бы и работу…».

— 5 скандалов в общественных местах — спектакли, где он и режиссёр, и жертва. Метро, магазин, поликлиника — сцены для оркестра из матерных симфоний.

— 1 побег от армии — диагноз «ой, всё» в военкомате. Сбежал не в горы, а в диванные партизаны. Теперь воюет с пылью — и проигрывает.

Аптечка. Чем лечат вечного ребёнка:

Базовое:

— Глицин «Наивный» — таблетки-пустышки. Глотаешь, а внутри всё тот же визг: «Мир несправедлив!». Но упаковка милая — с котёнком.

— Сироп «Мама, пожалей» — густой, липкий, с ароматом детства. Капнешь в чай — и вот уже мама несёт носки и гречку. А в горле — комок из стыда и сахара.

Эксклюзив:

Сироп "Мама, пожалей" (с добавлением крокодиловых слёз)

Он смеётся. Вернее, хрипит, как двигатель «Запорожца» на морозе. Все вокруг подыгрывают — кивают, улыбаются. А потом идут домой и моют руки с мылом. Его история — не трагедия. Не комедия. Это стендап под дождём, где зрители мокнут, но не уходят — вдруг станет смешно?

А успех… Он как сигаретный окурок — тлеет, но не греет. Завтра снова в бой. За новой дозой «Надо мной все смеются!». И мир, как заезженная пластинка, шепчет: «Ну ты же сам…». Но он не слышит. Он уже пишет новый сценарий. С новыми виноватыми. С новым «Пожалейте!».

Игры… В них нельзя выиграть. Можно только играть. Пока не сломаешь кнопку «пауза».

---

Он не инфантил –

он просто специалист

по уклонению от всего.

 Игры: Олимпиада по психологическому мазохизму

 Да, но…» — Чемпионат мира по бездействию

Арена — гостиная. Зрители — родственники с глазами, как выгоревшие лампочки. Участник — ты, чемпион в кроссовках на босу ногу. Правила просты:

Получить совет — как подачку.

Найти щель в нём — «Да, но у меня аллергия на старания!».

Крутить колесо отговорок, пока окружающие не завоют, как шакалы под луной.

Награды:

— Золото — медаль «За гениальную неподвижность». Её вешают на шею, но ты не чувствуешь тяжести — ты же лежишь.

— Серебро — кубок «За виртуозность в бегстве». В нём удобно хранить слезы тех, кто поверил в твоё «завтра».

— Бронза — орден «За терпение ближних». Вручают им — тем, кто до сих пор стучит в твою дверь, хотя давно пора поджечь.

Ты тренировался годами. Пищевой цепью держался за диван. Дышал страхами, как воздухом. И вот он — финал. Ты вскакиваешь с криком: «Не могу так больше!». Зал затихает. Ты добавляешь: «Но…». И — овации. Нет, это хлопают ставни. Ветер. Пустота.

Игры… Они как ржавые качели — скрипят, но всё равно качают. А ты — мальчик, что боится спрыгнуть. И кричишь в небо: «Да, но земля же твердая!». А небо молчит. Оно уже давно не верит в твои «завтра».

---

"Он мог бы двигать горы, если бы не его любимое "но".

---

                                   Мастер превращать помощь в бесконечный спор.

---

Если бы бездействие было олимпийским видом спорта,

он бы уже завоевал всё.

---

«Пни меня» — Экстремальный спорт по саботажу

Трасса — замкнутый круг. Асфальт выложен из обещаний самому себе. Стартовая линия — «Я обязательно начну…». Финиш — горизонт, что убегает, как голодный пёс: «Завтра. Или послезавтра. Или…». По краям — зрители-призраки. Они смотрят сквозь тебя и шепчут: «Опять?».

Экипировка:
— Костюм «Не трогайте меня» — сшит из оправданий и старых фобий. Не дышит, зато защищает от чужих «давай».
— Обувь «Отмазки-кроссовки» — подошва скользит по льду «потом». Шнурки — «я не готов», «не время», «а вдруг не получится».
— Шлем «А вдруг прокатит?» — треснутый, с потёками надежды. Внутри — вой ветра: «Может, пронесёт?».

Ты бежишь. Вернее, топчешься. Ноги вязнут в болоте «надо бы». Руки машут, как у марионетки с перебитыми нитками. Вокруг — таблички: «Здесь был Вася», «Ты опоздал», «Попробуй ещё». Ты спотыкаешься о собственный страх — падаешь. А земля мягкая. Слишком мягкая. Это диван. 

Судьи — крысы в пиджаках. Свистят в дудки: «Фол! Нельзя стоять на месте!». Ты встаёшь. Снова бежишь. Крутишься, как белка в колесе, которое само себе нарисовал.

Игры… Они как ржавые гвозди в подошвах. Больно идти. Больно остановиться. А ты всё бежишь — к финишу, которого нет. К «завтра», что уже вчера сгорело. И смеёшься. Или это плач? Не разберёшь. В шлеме слишком громко стучит: «А вдруг? А вдруг? А вдруг…».

---

---

Он ждёт пинка,

как манны небесной,

но даже ради неё не пошевелится.

---

Если бы прокрастинация горела,

он бы обогревал целый город.

---

Его лень могла бы войти в Книгу рекордов,

но ему лень подать заявку.

---

3. Взаимозависимость: Сериал, который никто не отменяет

 Сезон 1: "Родитель и Ребёнок — история вечной любви-ненависти"

Начали с прелюдии в роддоме. Крики. Кровь. Первый кадр: «Ты мое всё!». Потом — двадцать лет монтажа из хлопающих дверей, разбитых тарелок и сигарет, докуриваемых в форточку.

Сюжетные повороты:
— Серия "Я же для тебя!" — идёт в повторе, как заевшая пластинка. Каждые пять минут: мать режет себя на части, подаёт на блюде. Ребёнок давится, но ест. Потом рвёт грехом в туалете.
— Кульминация: "Ты меня в гроб загонишь!" — крик, от которого трескаются стены. Родитель ложится в заранее купленную шкатулку, ребёнок забивает гвозди игрушечным молотком. Оба плачут. Но гроб не захлопывается — слишком много воздуха для манипуляций.

Финал сезона:
— "Ну ладно, я же мать..." — камера медленно отъезжает. Они сидят за столом, жуют холодные пельмени. За кадром — хриплый голос: «Продолжение следует». А в углу экрана — таймер: До следующего скандала: 3… 2… 1…

Сезон 2 уже снимается. Сценарий тот же. Только грим плотнее. Синяки под глазами замазаны тональным кремом «Мы же семья!». Реплики — как проклятие: «Я тебя рожала!», «А ты вот такой вырос!».

Игры… Они не кончаются. Кончаются силы. Но сериал живёт. Рейтинги — зашкаливают. Зрители — те же актёры. И все ждут хэппи-энда. Хотя знают: финал только в титрах. Мелким шрифтом

---

Идеальная пара: один душит заботой,

второй задыхается – и так по кругу.

---

Любовь по-родительски:

сначала "я тебя рожала",

потом "за что мне это?"

---

Их отношения – бег по кругу

где финиш – это новый виток манипуляций

на более высоком уровне.

---

 Сезон 2: "Взрослый и Ребёнок – война миров"

Тут, знаешь, поля сражений — не земля и не пепел. Это кухни с разбитыми часами, коридоры, где висят фотографии, которых никто не помнит. Взрослый роет окопы из расписок и квитанций, а Ребёнок строит крепости из одеял и немытой посуды. Они воюют молча, как воюют те, кто когда-то делил одно тело.

Битва при "Пора бы уже..."
Утро. Взрослый выкатывает на поле тяжёлую артиллерию: календари, будильники, папки с надписью "Важно". Он бьёт фугасами расписаний — "университет", "работа", "ипотека". Ребёнок, прячась за баррикадами из гитарных струн и потёртых комиксов, швыряет в ответ гранаты забывчивости. "Пора бы уже..." — грохочет небо, а под ногами — трещины. Ребёнок шепчет: "Ещё пять минут", но эти минуты уже проросли корнями в потолок, стали плесенью на стенах.

Осада "Я устал отвечать за тебя!"
Зима. Взрослый, обмотанный шарфом из счетов, ставит ультиматум у ворот крепости. Его голос — ледокол, ломающий лёд в стакане с водой. "Я устал", — говорит он, и это "устал" падает как фонарный столб, прошибая асфальт. Ребёнок, в доспехах из фольги и скотча, кричит сквозь щель: "Сам виноват!" Но стены крепости — это стены клетки. Взрослый уходит, оставляя за собой следы сапог, похожие на провалы во времени. Ребёнок остаётся с пустыми банками тушёнки и тикающей бомбой под названием "Сам разберусь".

Перемирие "Ладно, в последний раз..." (ложное)
Ночь. Они сидят у костра, сложенного из старых писем. Взрослый достаёт из кармана шоколадку, обёртку которой хранил десять лет. Ребёнок, обжигая пальцы, тянется за куском. "Ладно, в последний раз", — говорит Взрослый, а в голосе у него — скрип затвора. Ребёнок кивает, зная: завтра этот костёр станет пеплом, который всыпят ему в глаза. Они смеются над анекдотами, которые уже не смешны, а где-то в темноте ползут тени невыплаканных слёз. Призраки. Завтра снова начнётся обстрел.

А пока — тишина. Ложная, как банкнота, нарисованная на салфетке. Война не кончится. Потому что Взрослый — это Ребёнок, который забыл пароль от своей крепости. А Ребёнок — это Взрослый, который ещё не нашёл в кармане ключа.

---

Он пытается быть взрослым,

но его внутренний ребёнок всё портит.

---

Битва разума и капризов – ставки сделаны,

капризы выигрывают

---

Его взрослость – как пробка в

океане инфантильности

---

4. Финальный аккорд: Терапевтический фейерверк

 Этот салют рвётся не в небе, а в грудной клетке. Бумажные ракеты из чеков и дневниковых страниц. Взрывы цветного дыма, который пахнет аптекой и дешёвым кофе. Взрослый и Ребёнок стоят спиной к спине, заряжая духовые ружья свёрнутыми в трубку диагнозами. Терапия — это когда ты поджигаешь фитиль, а вместо света получаешь пепел на языке.

Рецепт "Антиигровой коктейль"
Возьми сито, проржавевшее от вечных «почему?». Просеивай осознанность, пока сквозь дырки не просочится песок — тот самый, что сыпался в глаза, когда врали про «всё в порядке». Иронию — морози до хруста, чтоб ломалась как стекло под сапогом. Брось щепотку пофигизма, но не дыши: он реактивен, как спирт на открытой ране. Перемешай кочергой сомнений. Пей залпом, пока не онемеет глотка. И жди. Жди, как ждут поезда на заброшенной станции.

Гастрономическая терапия 
При игре в "Жертву":
Салат «Возьми себя в руки» — огурцы, нарезанные лезвием фразы «ты же взрослый», помидоры-черри с проколами от чужих советов. Заправить железной волей, пахнущей консервами. Суп «Хватит ныть» — кипяток с луком-пореем, который жжёт язык, как 100 грамм перцовки в 17 лет. Глотай, не дыша, чтобы не обжечься своим же «но я не могу…».

При игре в "Спасателя":
Десерт «Это не твои проблемы» — безе из пустых обещаний, крем из пены океана, который утонул, не доплыв до горизонта. Посыпь сахарной пудрой, стирающей отпечатки пальцев с чужих драм. Напиток «Займись собой» — газировка с шипами крапивы. Пей, пока не заболят зубы от привкуса «я же хотел как лучше».

А потом — смотри. Как фейерверк гаснет, оставляя в небе дырку от бублика. Как Взрослый, сжигая рецепты, крадёт у Ребёнка последнюю конфету. Как Ребёнок, смеясь, подбрасывает в костёр пачку старых ролей. Огонь лижет «жертву», «тирана», «спасателя» — имена, данные чужими ртами. Пепел оседает на ладонях. Он похож на пыль с крыльев моли, что билась о лампу, приняв её за луну.

Терапия — это когда ты собираешь этот пепел в спичечный коробок. И носишь в кармане, пока ветер не унесёт его обратно — в ту самую войну, где Взрослый и Ребёнок до сих пор делят окопы пополам.

---

Психотерапия – это когда ты

платишь деньги,

чтобы тебе сказали то,

что ты не хочешь слышать.

---

Семейные игры – единственный спорт,

где все проигрывают,

но продолжают играть.

---

Жизнь – сложная игра,

но ещё сложнее – те,

кто в неё играют.

---

Хорошо понимаю, что не раскрыл и пятой части смыслов, которые заложены в этой книге.

---

P.S. Если после прочтения вы:

Увидел в тексте тени родни — мои соболезнования. Родные — они как старые обои: и узор знакомый, и оторвать — стену обнажишь. Сочувствие? Пустая банка в подвале — гремит, но не согреет.

А ежели никого не признал — ты либо святой, идущий по углям, не чувствуя жара, либо слепец, тыкающий палкой в зеркало. Выбирай сам. Или не выбирай — какая разница.

P.P.S.
 Если потянет наговорить незнакомцу про детство — держись. Кабинет психотерапевта — это как лифт в многоэтажке: едешь вверх, едешь вниз, а двери открываются в ту же самую серую клетку. Кнопка «спастись» давно сломана.

---

---

 Все совпадения с читателями АШ непреднамеренные и не имели желания обидеть кого-​то лично. (А кто его знает, что имел ввиду на самом деле?)

---

Читать

---

 Для незарегистрированных пользователей. Больше разборов в телеге. 

---